Звезда на излом

Часть 3. Рубеж Амон-Эреб. 1

Три года спустя

Дождь стучал по крышам и ставням, превращал площадку для учебных боёв в сущее болото. В этот раз после урока борьбы без оружия все участники покрылись грязью и мокрыми опилками, так, что адана от эльда трудно стало отличить. Поеживаясь, все разбежались чиститься и мыться, и только оставшись в одиночестве, Руссандол взялся за меч.

Сделал несколько взмахов, нанес удары по чучелу в орочьих доспехах, по деревянным болванам. Разошелся, нанося удары все быстрее и быстрее... Остановился. Выругался.

Повторил ещё раз. И ещё. Злясь с каждым разом всё больше.

Вбросил меч в ножны, вылил на себя три ведра воды из колодца, не снимая кожаной перчатки с левой руки, и стремительно поднялся к себе - как был, мокрым насквозь.

Первым делом он протер и высушил стальную руку, оберегая неповторимую работу Куруфина, и меч, и лишь после того вытерся сам и переоделся. И уже последним - снял перчатку с левой руки.

На стол закапало.

Пальцы вновь сочились из-под повязок кровью и сукровицей, словно прошло не три года, а меньше трёх дней с тех пор, как он коснулся отцовского Камня. Он привык терпеть боль, но меч теперь лежал в руке иначе, и движения невольно замедлялись, да ещё постоянно требовали чистки перчатки.

Младшие не спрашивают о его причуде с перчаткой, и то хорошо. Младшие злятся на него за то, что все ещё не смог заполучить Камень, за то, что молчит и ничего не объясняет, от злости пропадают на охоте, сколько могут — пусть их. Руссандол не собирался им ничего объяснять. Вот только каждый раз, снимая повязки по вечерам и глядя на незаживающий ожог, он невольно видел огромные, обугленные ладони хозяина Ангбанда.

Ожоги не перевязывают для лечения - но когда нужна рука, повязки хоть оберегают ее... И перчатку изнутри отчасти.

Все равно ничего не меняется.

Зажили бесследно раны, полученные в Дориате. Сошли уже шрамы, принесенные из Битвы Бессчетных Слез. Давным-давно сошла даже большая часть шрамов из Ангбанда, кроме самых злых и глубоких. Но, кажется, пройдет ещё пятьсот лет — и этот ожог все так же будет сочиться кровью и слизью, как сочились ею Морготовы лапищи.

В последние недели Руссандол не раз ловил себя на смутном желании взять нож и срезать распроклятый ожог с себя, как гнилой бок с яблока — может, открытая рана тогда заживет по-настоящему. Вот только можно ли срезать вот так же с души Дориат? Что еще откромсать себе за то, что тебя отвергло наследие отца и благословение Валар?

В Дориате ему хотя бы казалось, что он прав. Теперь же твердо знал, что нет. Что, поддавшись на ярость Турко, уговоры Курво и ежедневную тяжесть на душе и совести, сделал непоправимое. И может статься, срежет он с себя эту непроходящую гниль – и на кровавом срезе она расцветет заново.

Он швырнул грязные повязки в камин, хотя должен был оставить на стуле, чтобы доверенный слуга забрал их и выстирал, не привлекая внимания. Но сейчас тряпки были ему отвратительны. И не только тряпки.

И за железной рукой он ухаживал куда тщательнее, чем за собой: натер тряпочкой до блеска и смазал льняным маслом. Он делал это постоянно, хотя брат в свое время и уверял его, что сложный сплав стали с драгоценным митрилом и другими добавками не поддается ржавчине, как и лучшие его клинки. Но Руссандол не хотел давать порче и на шаг подступиться к наследству Искусника.

Тело свое казалось ему куда более испорченным и отравленным. По ночам теперь порой болели шрамы на спине и на бедре от огненных плетей. Ныли суставы, ныли зажившие переломы, унесенные из сражений в Таргелионе. И привычно уже болело глубоко внутри, как в последние годы перед нападением на Дориат, все ярче и ярче.

Сильмарилл на Диоровом столе являлся ему ночь за ночью. Перед ним стояли седой Диор, его строгая дочь и его сыновья. А позади сыновей маячила тень, знакомая каждым очертанием, и привычно вскидывала голову, едва чувствовала взгляд Руссандола. Вот что я втравил нас всех, Турко-Турко…

Ужин, оставленный для него на столе под салфеткой, вызвал лишь досаду и смутное отвращение. Он проглотил через силу немного мяса и хлеба, отодвинул миску. Спохватился, когда поймал себя на постукивании по ладони узорным столовым ножом.

— Будет нелегко, — сказал он вслух, глядя на ненавистный ожог.

Амбаруссар первое время ловили его взгляды, ожидая приказа готовиться к выступлению на Сириомбар. Затем перестали. Мальчишки…

А сегодня что-то дрогнуло внутри. Раз за разом, сидя в этом кресле, он спрашивал себя, что станет с ними, если они выступят и в этот раз. Раз за разом он думал о том, что Макалаурэ и трое младших ему дороже всего деревянного города… А потом смотрел по ночам на тех, кого теперь освещал освобожденный Сильмарилл. Чьи руки он признал.

Даже Моргот не мешал ему размышлять. Казалось, Север затих, довольный полученной властью, и перестал всматриваться в тех, кто держался за южные земли. Орки почти не тревожили их этим летом. Так… удобно. Так свободно. Иди, сын Феанора, воюй за наследство.

Север ждет, сказал себе Руссандол в первый раз. Затаился и ждет, когда старший сын Феанора поведет выживших на Сириомбар.

И если он не поведет...

«Да. Будет нелегко».

*

Еще восемь лет спустя.

Макалаурэ выглянул из окна Комнаты Документов — отсюда внутренний двор был виден лучше всего. Внизу Майтимо и Халлан третью свечу времени гоняли друг друга из одного угла в другой. А Халлан опять впал в азарт и не следит, что время к полудню.

Впрочем, нет. Оруженосец, наконец, опустил щит и махнул тяжелым учебным мечом.

Прихватив с обеденного стола миску с печеной олениной и кинув сверху несколько яблок, Макалаурэ сбежал по винтовой лестнице во двор. Он привык, что ждать Старшего на обед бесполезно — и не ждал.

У колодца хозяин крепости и его оруженосец обливали друг друга водой из ведра. Мокрые темно-медные волосы прилипли к спине Руссандола сплошным плащом, и он даже показался не таким худым. Но вот Старший, вытираясь, отжал гриву, открыв спину с выступившим хребтом… Макалаурэ уже который раз вспомнил лагерь на Митрим после возвращения Финдекано со спасенным Старшим — и поежился.

— Пока не поешь, кано, и с места не сдвинусь, — донесся голос Халлана.

— Ты совсем обнаглел.

— За то и держишь, разве нет?

— А ведь брал за понятливость и послушание. И что выросло? — хмыкнул Руссандол.

— Было на кого смотреть и учиться, кано, — весело отозвался Халлан.

Макалаурэ метнул яблоко, целясь Старшему в ухо. Тот, не глядя, поднял худую жилистую руку и поймал, укусил скорее по привычке, чем с удовольствием.

— Я пришел бы наверх, — бросил тот.

— Ты бы не пришел. Бери. Свежая добыча Амбаруссар.

— Сейчас скажешь — для меня старались.

— Для тебя.

— Мне не нужна нянька, Кано.

— Уже нужна.

— Я тоже стараюсь, — буркнул Халлан с деланной обидой. Братья засмеялись, Макалаурэ швырнул в него следующим яблоком. Оруженосец словил и вгрызся в вялое зимнее яблочко с таким воодушевлением, что смех повторился, и Руссандол даже в охотку взял кусок мяса из миски. Впрочем, только один.

За прошедшую почти дюжину лет Халлан из высокого тощего парня стал высоким и широкоплечим жилистым мужчиной без капли жира на теле, лучшим воином из атани на Амон Эреб. Еще бы, ежедневно от четверти до половины светового дня махать тяжеленным учебным мечом вместе со Старшим — тут или без рук останешься, или сделаешься лучшим.

Потому что единственное, что помогало Руссандолу — постоянные воинские занятия на пределе сил.

Иногда Макалаурэ себя спрашивал, за что ему такое везение, чувствовать на себе меньше тяжести, чем прочим. А иногда думал, что это и не везение вовсе.

— Приехал вестник, — сказал он. — Морьо с обозом будет к закату. Их потрепали в дороге, но отбились без заметных потерь. С ним гномы и еще присоединились два торговца-атани с охраной, на обратный путь.

— Те летние южане, с травами и пряностями? Рыжие и раскосые?

— Да.

— Хм. Морьо с обозом или обоз с Морьо?.. — пробормотал Старший, накидывая теплый кафтан.

Макалаурэ вздохнул.

— Это уж как повезет.

Обоз прибыл точно на закате: расчет времени пути Карнистир делал в любом состоянии. Вечером они показались из леса, темной змеёй по бело-розовому снегу доползли до подножия холма, по алому часу взобрались наверх, и голова обоза въехала в ворота крепости Амон Эреб, когда солнце скрывалось за горизонтом.

Верные Морьо возглавляли его, стало быть, сбылось опять «обоз с Морьо». А Амбаруссар с охотниками сели обозу на хвост и лихо влетели на двор, едва въехали последние телеги и замыкающие охранники.

— Где братец Карниненгво? — довольно громко спросил Амбарусса. — Где дрыхнет наш Красноносый?

Руссандол погрозил ему кулаком, уже не скрываясь.

Морьо Карнистир беспробудно спал на третьих санях, заботливо укутанный в меховую полость, раскрасневшийся и мрачный даже во сне. От него пахло гномьей перегонкой на травах и пряностях, которой грелись на зимних привалах, причем пахло так, что остальному каравану согревания могло и не хватать. Ночи две-три.

— И зачем было напиваться, если все равно никакого удовольствия? — фыркнул Амбарто. Он каждый раз задавал этот вопрос, и каждый раз почему-то не Морьо, чем успел изрядно Макалаурэ надоесть.

Верные Морьо, успевшие ко многому привыкнуть, сняли спящего кано с саней и прямо на меховой полости понесли в здешние покои, проспаться. Наугрим засуетились, слаженно ринулись разгружать железо и прочие товары, стремясь в полной мере использовать долгие зимние сумерки. Небольшой отряд людей с юга, сопровождавший купцов-южан, отправили во внешние пристройки.

— Господину Амон Эреб, князю Маэдросу Высокому, защитнику Оссирианда, мое приветствие и пожелания благоденствия и здоровья, — предводитель наугрим, дородный, рослый гном, регулярно навещавший ещё Химринг в лучшие времена, церемонно раскланялся.

Руссандол слегка удивлённо вскинул брови, отвечая на приветствие.

«А чему ты удивляешься? — взглядом ответил ему Макалаурэ. — Ты измождённый и тощий как после вражьих рудников. И скрывать уже не выйдет».

— Господина и защитника горы Долмед, броню караванов князя Карантира мы сопроводили к тебе, как подобает и в добром здравии, но он снова позволил себе перебрать с нашими дарами.

А, это гном извиняется.

— Прими мое подношение, Высокий князь, и пусть оно послужит тебе к пользе и удовольствию!

Руссандол снова удивился, принимая через оруженосца подношение главы наугрим — бутыль темного стекла с чем-то, должно быть, очень крепким.

— О какой пользе говорит почтенный глава Бреннин, достойный воин? — спросил негромко Макалаурэ у ближайшего гнома.

— О той, о высокий князь и песнопевец Амон Эреб, что эта настойка, ежели ее употреблять в небольших дозах, пробуждает аппетит и согревает дух и тело, — с поклоном ответствовал тот.

Макалаурэ даже не знал, чего больше хотелось — смеяться или злиться. Но притом пожелания были искренними, куда теплее, чем просто вежливость к ценному союзнику. Все же Бреннин водил караваны в Химринг ещё со времён до Дагор Браголлах. Век наугрим куда длиннее людского, но и для почтенного Бреннина князь Маэдрос Руссандол в этом мире присутствовал неизменно, также, как для уцелевших беорингов и халадинов, союзных Первому Дому. И Бреннин хотел, чтобы хоть эта часть его мира уцелела…

К счастью, Руссандол не обозлился. Кажется, он тоже не знал, чем ответить на внезапную гномью заботу, кроме как должной вежливостью — с каменным лицом пригласил гостей на завтрашний пир по случаю благополучного прибытия.

Позже Макалаурэ нашел его в Комнате Документов, с неожиданным подарком в руках. Старший укрылся в кресле у камина и задумчиво вертел бутыль, словно бы желая открыть, но откладывая. Затем поставил на пол, у корзины с яблоками.

— Понимаешь, что это значит? — спросил он.

— Слухи расползлись достаточно, — кивнул Макалаурэ. — Не выйдет больше скрываться. Даже если бы мы летом не пустили южан в крепость, это вызвало бы удивление и любопытство. Сперва у соседей, потом на севере.

— Плевать на соседей.

— Но Север может решить, что ты достаточно плох…

— Чтобы прийти к нам под стены в скором будущем? Мы все равно ждем, что это произойдет. От года к году. И готовимся.

— Но на Севере могут увидеть повод, а причина им все равно не нужна. И то, что ты способен оторвать голову любому, задавшему лишний вопрос, ничего не изменит. Смотришься-то, словно вытащенный из рудников. Только отмытый. Прибавить к этому выпивку Морьо и ссоры с Младшими — и мы будем выглядеть, как готовая дичь для северной дряни.

Старший в свою очередь швырнул в брата яблоко. Очень быстро, очень внезапно. Попал.

— Буду рад их разубедить.

— Собрался демонстрировать наугрим свою меткость? — спросил Макалаурэ. — Мне-то не надо, я и так все знаю.

— А ты стал медлителен.

— Мне бывает не до занятий, Майтимо.

— Ты не поэтому стал их избегать. И не потому, что делаешь мое дело.

— Потому что когда я вижу тебя без кафтана, хочу не рубиться с тобой, а привязать к стулу и кормить насильно! — рявкнул Макалаурэ. — А хуже то, что это не поможет! Я даже на гномью отраву готов надеяться. Или вдруг ты напьешься, как Морьо, и это тебя отвлечет!

Руссандол выбрался из кресла, и они обнялись.

— Порадуй меня, беспокойся уж обо мне поменьше.

— Стараюсь, — фыркнул он.

— Как думаешь, Морьо проспится до полуночи, или отложим теплую встречу до завтра?

— Пусть его спит, — Макалаурэ развернул записи на столе, бросил взгляд на арфу, грустившую в углу. — Придем к нему с парой ведер воды с утра пораньше.

Как нередко бывало в последнее время, после разбора наугримских записей Старший заснул прямо здесь, в кресле у огня. Послушав его дыхание, Макалаурэ подбросил дров в камин, укрыл брата плащом и беззвучно вышел.

…Обещание про утро и холодную воду он выполнил. Халлан, ухмыляясь, принес ведра, и Макалаурэ сам вылил их на мутно спящего Карнистира. Послушал все, что средний брат ему высказал, маясь болью в голове, — а в сказанном причудливо смешались гномские и человечьи слова, включая пожелания быть сожранным драконом, с подробным перечислением, в каком порядке, цветистыми такими пожеланиями, на зависть знатокам словесности, — и ответил:

— Мы тоже скучали по тебе, Морьо. На стуле сухая одежда и полотенце, так что, будь добр, уважь Бреннина и покажись на пиру в честь вашего с ним прибытия. Последние несколько слов я раньше не знал, интересно.

— Как же бесит твоя невозмутимость! — огрызнулся Морьо из-под полотенца.

— Я ее нарочно упражняю, пока Нельо упражняет свои жилы. Сильно разлетелись сплетни про него?

— Еще не сильно, но вовсю ползут, — брат содрал с себя мокрые дорожные тряпки, обмотался пледом. — Оссириандцы наши даже с вопросами п-приходили. Да, з-заодно и умылся, счастье-то какое… Вот мара ты б-болотная! Х-холодно ведь! Эти, с юга, к-когда приехали, тоже з-зашлепали языками. Я подозреваю, они подпоили и разговорили атани из здешней стражи, кому случалось видеть приступы. По дороге сюда н-нарочно южан в хвосте каравана поставил, орки в тех местах нападают примерно одной манерой каждый раз, отрядец этот уполовинился, но купцы уцелели. С-сами решайте, что с ними д-делать.

— И кто тут болотная мара? — спросил Макалаурэ ошеломленно.

— Я, — хмыкнул Морьо. Он пытался одновременно кутаться в плед и надевать сухое, но получалось не слишком удачно, плед падал, и его потряхивало. Точность его движений с похмелья была не сильно лучше, чем у такого же страдальца из атани. Наконец, одежда поддалась ему. — Я теперь главная болотная мара нашей семьи, разве нет?

— Нет! — Макалаурэ схватил его за плечи и потряс. — Хоть ты и лучший в торговле, но сейчас ты просто болван, а не семейная мара! Хватит наговаривать. И прекращай такие выходки!

— Ну, пусть болван, — Морьо отмахнулся. Натянул верхний темно-красный кафтан, подпоясался. — Прими от болвана совет. Не пускай южан на пир вовсе. Хотите задавать вопросы — лучше сразу, еще до пира, отведи их к Нельо и припугните.

— Но ведь сам ты не припугнул.

— Пришибить опасался сгоряча, — брат развел руками. — Вдруг он что-то знает полезное.

— Я бы предпочел допустить их старшего и поговорить с ним потом. Ведь доказательств у тебя нет.

— Сделай, как я прошу, — повторил Средний настойчиво.

— Скажут, что мы их боимся.

— Поверь, хорошо не будет и так, и так, но ссоры на пиру избежим. Поверь, мнение наугрим Белегоста важнее любых атанийских сплетен. Не порти радости нашим последним сильным союзникам.

— Хорошо. Ты прав, Морьо.

Насколько именно Морьо был прав, поняли очень скоро — сразу после пира.

Пир вышел хорош для их положения, надо сказать. Возле лесов Оссирианда и Таур-им-Дуинат да возле вод Гелиона голодать было бы стыдно. Пусть зимы последних лет стали снежными и холодными во всем среднем течении реки, но звери и птицы приспособились, а эльдар и подавно. К столу подали рыбу нескольких видов, оленину в ягодном соусе, хлеб, выращенный на берегах Гелиона и столько лесных плодов и ягод, сколько уместилось на столе. Вина почти не осталось за последние годы, но атани варили пиво, а эльдар заваривали ароматные травы. Порой травы настаивали на гномьей перегонке и добавляли это в горячее питье.

«Если Карниненгво не успевал выпить», непременно вредничали Амбаруссар.

Но Морьо сейчас лишь отогнал несколькими глотками питья остатки головной боли.

Так что подарок для повелителя Белегоста Макалаурэ передал Бреннану самым достойным образом — под восхищенными взглядами и возгласами наугрим вынес к ним свою работу последнего времени. Он приложил немало усилий, чтобы закончить ее к прибытию каравана, несмотря на другие хлопоты.

Арфа с коваными рычажками-крючками для изменения высоты звучания струны — идея, которую незадолго до Битвы Слез обсуждали Макалаурэ и сын короля Азагхала, ныне повелитель Белегоста, — поразила гномов до корней бород. И притом, первая и единственная подобная арфа была сделана нарочно под рост и руки гнома!

Лишь украшений на ней не было, кроме скромной росписи. Она сама была драгоценностью.

— Так вот для чего ты измерял мои руки в тот раз! — Воскликнул Бреннин, не решаясь даже коснуться диковинного инструмента. — Я и подумать не мог, что окажу помощь в создании столь дивного дара! Поистине велик князь Макалаурэ, что в эти трудные времена способен на такую работу и такой дар!

— Поистине велик король Белегоста, наш верный друг и честный товарищ* в эти трудные времена, — в тон ему отозвался Макалаурэ. — Да принесет ему радость этот дар, воплощение наших совместных размышлений в добрые дни мира.

__________

* Слово «товарищ» исходно относится к торговле, напоминаю, и означает партнера по торговым делам, по торговой поездке

___________

И взглядом попросил помощи Морьо, не в силах долго выдержать торжественность речей. Карнистир вскочил, поднял кубок и понес что-то длинное и возвышенное во здравие союзника. Ему было привычно в любом состоянии.

Подарок спрятали в деревянный футляр, обитый кожей внутри и снаружи, и вынесли в гостевые покои. Все повеселели, даже Руссандол воодушевился: попробовал подаренную жгучую настойку, под нее и хорошее настроение уговорил половину своего мяса. Наугрим пили, многословно восхваляли таланты и доблести хозяев, громко стуча пивными кружками. Звучали уверения в дружбе и военной помощи, обсуждался обмен гномьей стали на инструменты и украшения в будущем году. Словом, пир удался. Потом, уже после всего, Морьо долго за это благодарили.

Потому что неприятности начались, едва лишь пир закончился, а гости стали расходиться, довольно поглаживая бороды.