Звезда на излом

Часть 1. Пес Первого Дома. 1

Когда меч Келегорма-охотника вновь попробовал крови эльфов, в его душе проснулся Зверь.

Стоило бы испугаться или хоть удивиться. Но бояться он давно разучился, а удивляться в драке было некогда.

Всадники Первого Дома темной стаей неслись по зимнему лесу и убивали всех, кого встречали. Из-за мерзлых стволов навстречу летели стрелы, Келегорм отбивал их щитом и мечом, и сам был щитом для тех, кто следовал за ним. И Зверь внутри него рвался вперед.

Келегорм летел убивать детей ненавистного человека.

Он не стал говорить, что это было важнее Сильмариля.

Зверь внутри вдыхал запах крови, скулил и искал запах главного врага. Клятва была строгим ошейником на Звере, и долг он помнил, но жаждал другого.

Не так давно Келегорм очень удивился, услышав, как легко гномы ворвались в Менегрот. Увидев издали входы в пещерный дворец, удивляться перестал. Глупец Тингол слишком полагался на силу супруги-майа — ворота тайного вроде бы дворца оказались велики и прекрасны, а вовсе не скрыты и неприступны.

И Келегорм увидел их первым из братьев. Потому что близ дворца, на мощеной дороге среди ясеневой рощи, их попытались связать боем — несомненно, чтобы дать подданным Диора время укрыться в Тысяче Пещер. И тогда Келегорм с сильнейшими из своих воинов прикрылись щитами и послали коней напролом, вперед, к Менегроту.

Это было такое же безумие, как все остальное — и оно тоже удалось. Не могло не удаться. Келегорм горел этим знанием, увлекая своих воинов за собой криками и безмолвным призывом. Это знание, казалось, несется впереди них как рычание, обгоняющее зверя и ломающее волю дичи. Полтора десятка всадников клином прошли сквозь злой дождь стрел, сквозь всю распроклятую рощу, отбрасывая и топча тех, кто пытался заступить им дорогу — и выскочили на приречный луг, к мосту, по ту сторону которого все еще не затворили ворота. Туда бежали со всех сторон синдар с оружием и без него.

Те, кто при виде них с криками бросились прочь — уцелели.

Там, впереди, десятки рук вцепились в огромные створки — и Келегорм, не скрываясь, взвыл по-звериному, посылая коня вперед и даже не глядя, успевают ли за ним верные. Просто знал, что те — успевают, вцепившись в их волю своею.

Никогда в жизни он так не мчался. Зверь чуял добычу, Зверь видел, что добыча вот-вот отгородится и ускользнет — и его эльда гнал коня стрелой, сливаясь со скакуном в единую волю и видя, как под ним проносится дорога, мост, упавшие синдар в серых плащах…

Когда в самом конце моста кто-то отчаянный встретил его коня копьем в шею, Келегорм не потерял ни мгновения. Даже не добил мерзавца. Сила разгона неудержимо повлекла его вперед — и он, выдернув сапоги из стремян, позволил ей нести себя к воротам, лишь бросив щит вперед на камни.

Охота была его искусством. Владение телом и силами, что играют телом живущего на земле — часть его искусства… Перевернувшись в воздухе, он приземлился на щит, и все та же сила разгона лишь повлекла его на щите вперед, вместо того чтобы разбить о каменные плиты. Жертва глупца была напрасна, мгновение спустя его стоптал конем кто-то из всадников в черном.

Жалость к сородичам сыграла против синдар — теперь закрыть створки они не успевали.

Врезавшись на излете силы в уже закрытую створу, Келегорм с размаху перерубил ближайшие руки, что тянули вторую, и тяжело, всем телом, оттолкнул ее. Развернулся и очертя голову бросился внутрь, на серых воинов. Выстрели в него кто-нибудь сейчас — может, остановил бы. Но ужас и отвращение сожрали для серых драгоценные мгновения — и вот он оказался среди них, рубя направо и налево, а следом за ним уже рвались внутрь черные всадники Первого Дома, оттесняя защитников Тысячи Пещер от ворот.

Кто-то затрубил в рог, и из рощи ему ответили рога отрядов Старшего.

Никто здесь не ждал, что ворота так с налету будут захвачены. «Снова не ждал», — успел подумать Келегорм. Из глубины коридора навстречу им ринулась толпа вместо воинского строя — отчаянно и беспорядочно, еще надеясь просто вытеснить их за ворота до подхода основных сил.

Безмолвная команда — всадники Келегорма, вновь выстроившись клином, врезаются в толпу серых, разбрасывая их как сломанных кукол, и уносятся вглубь по туннелю. А у ворот остается он один — против всех уцелевших разом. И не думает о том, сколько их — он теперь вовсе не думает. Только рычит, призывая подходить скорее.

Он слышит и чует их всех, потому что его Зверь рвется на волю, дурея от запаха крови. Он слышит и тех, кто пытается подойти со спины, от ворот. Главное — не дать им навалиться толпой, серые от отчаяния уже готовы на это. И он кидается из стороны в сторону, рубит их и мечом, и краем щита, то запрыгивая на подножия колонн, чтобы высвободиться, то снова кидаясь к полуоткрытым створкам, убегая и догоняя разом. Убивая по одному — и рубя наугад тех, кто пытается идти строем против него.

Куда-то попадает стрела, но боли нет, он лишь выдергивает древко, потому что мешает.

И каждое мгновение слышит их страх, чует его, купается в нем. Это лучший его союзник, потому что никто из серых в глубине души не может поверить в то, что видит. Страх сковывает им руки и сбивает прицел. И даже когда бессчетные мгновения спустя его все же оттесняют к стене и смыкаются вокруг — страх мешает добить его быстро.

Видя это, он опускает меч и хохочет им в лицо. Потому что они опоздали. Потому что снаружи громом накатывает стук копыт, и всадники Старшего врываются внутрь, опустив окровавленные копья. Сам Руссандол следом въезжает в ворота, отмахиваясь от стрел, как от мух в жаркий день. Озирается, находит взглядом Келегорма — и хмурит брови.

— Ты цел? — говорит Старший, а Келегорм понимает, что вопрос не о ранах. И закрывается.

— Да, — отвечает он коротко.

Из глубины тоннеля катится встречный грохот копыт — это возвращается отряд Келегорма. Потеряли внутри пятерых. Сообщают, что видели ворота тронного зала, в нем собираются защитники дворца, и там замечен некто, отдающий приказы — несомненно, король Диор. И что две лестницы в тоннеле не позволят атаковать всадникам — пусть не слишком крутые, но кони скользят на гладком камне.

У стены движение — шевелятся раненые. Келегорм шагает к ближайшему, замахиваясь, но Руссандол останавливает его резким движением и молча ждет. Несколько серых поднимаются, шатаясь — кого-то лишь отбросило и оглушило, кто-то ранен, но способен двигаться. У одного нет обеих рук, прижатые к груди обрубки наспех замотаны плащом, на мокрое красное капают его слезы. И Келегорм невольно скалится на недобитую дичь.

А в груди Келегорма, позади проснувшегося Зверя, что-то слабо скулит, как оставленный щенок. В эти мгновения тишины его можно расслышать — и фыркнуть недовольно, чтобы молчал, кем бы оно ни было.

— Передайте королю, — говорит Руссандол холодно, — он отдает нам Сильмариль, и мы уходим. Или мы возьмем его сами и перебьем всех взрослых, кто посмеет сопротивляться. Ваше время — пока горит эта свеча.

Его оруженосец зажигает огарок свечи и прилепляет на цоколь большой колонны — нарочито на видном месте, чтобы можно было разглядеть с другого конца туннеля.

Первые раненые торопливо уходят, поддерживая друг друга и оскальзываясь на темно-красном. Прочие сбиваются в кучки по углам воротного зала, не в силах идти. Кто-то убегает в распахнутые ворота, их не задерживают — Руссандол взглядом запрещает мешать. Ну да Моргот с ними, Камень точно не здесь.

Свеча постепенно тает. Старший машет рукой, воины спешиваются и строятся для атаки.

Келегорм подозвал своих и, растолкав воинов, занял место в голове клина. Он ждал с нетерпением, уверенный в ответе.

Сын проклятого смертного упрямца не уступит, а значит, Келегорм еще попробует его крови!

В проеме ворот появился братец Куруфин и вмешался немедленно.

— Будем тянуть, — бросил он, — там половина серых сбежит через крысиные норы и Камень унесет.

— Не успеют, — отрезал Руссандол. Но мысль эта ему очень не понравилась, было ясно. А впрочем, времени осталось — на последние капли воска.

Снаружи эхом донесся шум и бряцание оружия, оставшиеся перед входом отряды тоже спешивались. Старший раздал последние распоряжения — порядок следования, присмотр за лошадьми и своими ранеными.

— Тьелкормо, — позвал Руссандол очень тихо, чтобы голос потерялся среди этих звуков. — Помни, что нам нужно.

Он мог бы и вовсе вслух не произносить, но заговорил — значит, видел, что брат закрыт прочно, и что-то почуял.

— Я знаю! — рыкнул в ответ Келегорм на весь привратный зал, так, что все обернулись.

Старший мысленно, очень ярко, погрозил брату кулаком — и отдал приказ.

Келегорм радостно выдохнул, устремляясь на новую охоту.

Строители дивно уподобили тоннели лесным аллеям, украсив их стены высеченными в камне изображениями деревьев. И он чувствовал себя здесь, как на охоте, переполненным азартом, только теперь азарт пах железом и кровью, и дичь была самая опасная из всех, а добыча их будет величайшей. Он без слов щедро поделился азартом со всеми, кто бежал рядом — и потому никто не отстал. Мелькали малые боковые проходы, подобно оврагам в этом лесу. Вот ответвились два больших тоннеля, но то не их забота, туда пойдут другие, а Келегорм рвался к своей цели — в главный зал.

Первый заслон встал на повороте, ощетинившись стрелами, и он мгновенно понял, что либо сейчас передние ряды лягут все — либо они успеют…

Первые и лучшие — рванули за Келегормом и успели. На бегу, склонившись, они закрылись щитами от стрел и вслепую врезались в первый ряд серых. Плечо и ухо чуть дернуло, задели. Позади них туннель заполнили крики и стоны. Прямо перед собой Келегорм увидел торчащие из досок своего щита клювы стрел — и ударил кромкой щита снизу вверх.

Копье прошло над головой, скользнув по шлему. Рыкнув, он вслепую ткнул из-за щита клинком вперед, скользнул концом лезвия по кольчужному и направил выше — брызнуло красным.

Это будет славная охота, решил он и снова зарычал. Серые шарахнулись от него со знакомым ужасом в глазах — и тем подхлестнули Зверя, уже пьяного от крови.

Это страх сделал их такими медлительными — или то Зверь ускорил его движения? Каждый удар настигал цель, разрубая и протыкая живое, каждый направленный в него выпад он видел и успевал закрыться или уйти, а серые вокруг двигались замедленно, будто во сне, непоправимо опаздывая. Со своей сворой Келегорм нарушил их строй и отобрал драгоценное время, второй залп лучников вышел разрозненным и слабым, а сзади набегали неостановимой волной новые черные ряды вместо упавших.

Ближайшего серого стрелка Келегорм просто отшвырнул в стену. Каждое его движение заканчивалось ударом — укол вперед, разворот — рубящий удар, тычок рукоятью назад и вбок, отбрасывающий серого под клинок своих, снова выпад. Нет в таком бою красоты, лишь простые скупые движения, дозволенные пространством.

Зверь мог еще вцепляться в горло, но Зверь хотел себе особую дичь.

Остатки защитников оттеснили к стенам и изрубили на ходу, отбрасывая еще живых на мечи тех, кто шел в задних рядах.

Чье-то внимание догнало Келегорма, и он обернулся, сдержав недовольное ворчание.

— Братец, ты мне очень не нравишься, — Куруфин Искусник появился среди воинов и потянулся было к брату, но остановил движение на полпути.

Вдох, выдох.

— Мы все здесь такие.

— Я только о тебе.

— Близнецов нянчи.

— Ты слишком… рад этой крови.

— Ты знал, за кем я сюда иду, — оскалился охотник откровенно.

— За тебя испугались твои же верные.

— Трусы пусть проваливают, — огрызнулся Келегорм, отворачиваясь и глядя на дальний конец туннеля.

— Полезешь на рожон — ляжешь до того, как найдешь свою цель, глупец.

Пожалуй, только эти слова и могли сейчас заставить Келегорма не торопиться. Впереди виднелись ворота главного зала, и в одиночкуон туда и впрямь не прорвется.

Он вытер чужую кровь с лица — и вспомнил, что так уже было в Альквалондэ. Вспомнил колыхание палубы под ногами, скользкие доски и ужас, с которым он смотрел на алое у себя на руках…

Он?

С ужасом?

Это было так давно, что неинтересно, фыркнул Зверь. Зверь думать не хотел, он хотел действовать. Прежний Тьелкормо, каким бы ни был, остался на той мокрой палубе захваченного и потом сожженного корабля, и Зверя он не интересовал. Даже тот Келегорм, что был позже, остался в прошлом, до встречи с врагом, до украденной любви, разве нет?

«Ты цел?» — словно бы снова спросил его Руссандол от ворот. Правильно спросил. Но несвоевременно.

*

…Келегорм еще не видел его лица под шлемом, не чуял запаха — кровью пропах уже весь зал — но Зверь точно знал, кто перед ним. Его царская добыча. Его слово в споре с проклятым смертным. То, что тянуло сильнее Сильмариля.

Наследник Тингола был сильнее любых эльда, с какими Келегорм скрещивал клинки в бою и в мирной схватке, кроме разве самого Феанора. Сильный, выносливый, думал Келегорм, кружа возле него. Проворный, отчаянный. Неопытный. Неоткуда набрать опыта боя тому, кому не сравнялось даже сотни лет.

И уже не сравняется, решил Келегорм, кидаясь на врага и пытаясь вместо поединка вцепиться ему в горло. Элухиль отшатнулся, глаза в прорезях шлема расширились.

Еще попытка. Снова неудача.

Способная еще мыслить часть Келегорма подсказала — соперник может держаться слишком долго, надо действовать быстро и с напором. А та часть, которая не думала вовсе, заставляла только рваться вперед, не видя вокруг никого, кроме своей цели. Зверь ломился, вынуждая врага отступать и защищаться, не замечая ошибок, не чувствуя боли, отшвыривая без разбору всех, кто приближался и мог помешать.

«Мне нужно твое горло, и я доберусь».

В глазах темнело, ни справа, ни слева Зверь не видел ничего. Только цель. Только проклятого получеловека. Только следующий удар…

Стрелы засвистели мимо него, вспарывая одежду и кожу — он не увидел даже стрелка.

— Турко, дубина! Справа!

— Не мешай! — рявкнул он.

Кто-то знакомый яростно закричал в стороне — Зверь не разобрал слов. Келегорм просто прыгнул вперед, чуя, что враг смотрит мимо, враг отвлекся — и обрушился на получеловека всей тяжестью, чтобы мгновением позже вонзить в него клинок и смехом встретить брызнувшую кровь.

Слизнуть ее с перчатки, втягивая воздух.

Запах ударил в него, подобно молоту, заставляя Зверя побледнеть и отступить, взламывая старательно запечатанные воспоминания.

Солнце над лугами Талат Дирнен. Стук копыт. Дурманящий запах трав, и еще более дурманный аромат черных волос девы, сидящей на его седле. Биение крови под ее кожей. Свечение ее нежного лица в сумерках, когда дух, казалось, просвечивает сквозь драгоценную плоть…

Кровь Лутиэн с пряным запахом трав заполнила его рот и капала с клинка.

Боль дальним эхом вспыхнула в боку, отгоняя видение — это сползающий по стене Элухиль нашел силы нанести ответный удар, пробив кольчугу. Его шлем покатился по полу, открывая лицо и черные кудри. Келегорм отступил, шатаясь, как пьяный, переводя взгляд с мокрой перчатки на того, чью кровь так хотел пролить. Смотрел, не отрываясь — и не видел ни единого отпечатка проклятого человека на бледном ясном лице.

Казалось, это Лутиэн отлили в форму мужчины и оставили жить на земле. Тверже лицо, чуть светлее волосы…

Зажимая бок, Келегорм сделал еще несколько шагов назад. Наткнулся на мягкое — и чья-то рука схватила его за подол кафтана.

— Дубина ты, Турко, — сказал булькающим шепотом Искусник, сидящий на полу без оружия. — Полудурок слепой… стрелка не видишь… чурбан ты полоумный…

В нем торчало пять не то семь длинных алых стрел, пробивших доспех насквозь, и кровь лилась изо рта потоком.

Келегорм схватил его в охапку и завыл.

— Дурень ты, — сказал одними губами Куруфин, умолк и погас, как свеча.

Следующие долгие мгновения Келегорм рычал и метался по залу, не различая дороги и рубя все подряд. Кажется, от него убегали свои же. Очнулся он, увидев торчащий в стенной панели меч Куруфина — зацепился взглядом за знакомую рукоять и остановился. Увидел, что мечом прибита к стене сероволосая лучница, тоже погасшая. Понял, что произошло, снес голову мертвому телу и искрошил в щепки проклятые панели.

Огляделся, видя все как сквозь пелену.

Бой затих. Изрубленные тела в серых и зеленых плащах были разбросаны по всему залу, как изломанные игрушки — мужчины и неожиданно много женщин, иные еще сжимали охотничьи луки в погасших руках. Между ними там и сям — тела воинов Первого дома, утыканные стрелами. Уцелевшие нолдор бродили вокруг, переворачивая тела и обшаривая их, подобно оркам, в бесплодных поисках.

Оскальзываясь на крови, к нему подошел пятый брат Карантир, сам погасший почти как покойник.

— У короля нет Камня, — сказал он тускло. Затем расстегнул кафтан обезглавленной лучницы и устало обыскал ее. — У его жены тоже нет.

— Жены?

— Я не стал добивать его. Твоя добыча, сам решай, только не тяни. Поведу погоню за сбежавшими. Не так много их осталось. Не рвись вперед.

Поясная сумка и чистая ткань для перевязки в ней уцелели. Боль осталась тупая и тянущая, Келегорм попросту зажал рану сложенной лентой и наскоро перетянул под кольчугой и кафтаном. Странно, что рана вроде бы несерьезна, и что меч Элухиля не торчит сейчас рукоятью из его живота. Нехотя, одолевая страх снова провалиться в воспоминания, он заставил себя вернуться к недобитому юному королю. Тот не пошевелился, так и полулежал у стены.

— Зачем ты… не закончил сразу? — спросил Элухиль с усилием, не открывая глаз, но безошибочно узнав противника.

При виде беспомощной добычи Зверь внутри рванулся так, что Келегорма шатнуло, и он едва удержался от удара. Зверь испытал страх — и был готов сожрать того, кто этот страх вызвал. От запаха травяной крови рода Лутиэн у Келегорма сдавило в груди. Справляться одновременно с этим и с жаждой Зверя…

— Драуг тебя разорви, почему ты не убил меня?! — рявкнул он. — Ты мог!

Вот здесь королек Тысячи Пещер открыл глаза.

— Ты тоже мог.

Келегорм наклонился, и запах пряной крови впился в него когтями. Он ударил по собственной ране, чтобы боль удержала от видений.

— Я думал увидеть человечье отродье, мальчишка!..

Зверь выл и бился, ему не было дела до мыслей. Перед ним лежала добыча, в которой посмели отказать — и он ярился все больше. Жажда впиться зубами во вражье горло боролась внутри Келегорма с собственной памятью. Но чувствовать запах он запретить себе не мог — и в ошеломлении понял, что эти нелепые воспоминания, которых он стыдился годами и гнал от себя — последнее, что держит еще Зверя внутри.

«Они! Они взяли нашего! Женщина получеловека застрелила Искусника!» — заходился Зверь.

— Почему ты не убил меня, сволочь? — простонал Келегорм, встряхнув лежащего. Казалось, Зверь рвет его изнутри, прорываясь взять волю, и еще отчаянно болит вырванный кусок сердца, принадлежавший Искуснику, умнику проклятому, сотворившему такую глупость напоследок. Напрасную глупость.

«Почему он, а не я?»

В ответ Элухиль протянул руку и вцепился ему в ворот.

— Мои сыновья, Охотник, — выдохнул он. — Внуки Лутиэн… Ты же остановился сам, ты был безумен — и остановился! Внуки Лутиэн снаружи, в лесу, одни… Не дай погаснуть крови Лутиэн, Охотник!

Келегорм схватил его за горло, рыча и не находя слов.

«Добей меня, Охотник, но спаси их», — сказал Элухиль беззвучно. И ясно вспомнил двух неразличимых мелких детей с одинаково знакомой улыбкой.

«Щенята рода Лутиэн», — пришла ясная мысль. — «Вира за Искусника. Живая вира?»

Отпустив еще живого короля и снова окунув в его кровь левую перчатку, еще не зная, зачем, Келегорм вскочил, почти не чувствуя боли. Лишь движения сделались скованными. Он прошел по залу, созывая своих. Из тех полутора десятков, кто мчались с ним через ясеневую рощу, на ногах остались шестеро.

— К Карантиру под начало, вы все, — сказал Келегорм коротко. — Соберите остальных. Во дворце прячутся дети короля, двое мальчишек-близнецов, совсем мелкие детеныши. Могли выскочить наружу. Если кто-то видел, сообщите мне немедленно.

— Красный Копейщик что-то видел, — подал голос кто-то из младших воинов. — Заметил кого-то, бегущего к воротам, и вернулся, чтобы проверить.

— Я иду туда.

— Кано, не ходи один по туннелям, — начал Синко. — Я с тобой.

— К Карантиру, я сказал. Все, — бросил Келегорм, разворачиваясь, и зашагал к воротам дворца. Он сам не знал, чего хочет сделать, если отыщет двух детенышей. Но он видел цель, мог бежать за ней, думать о ней, уйти в нее с головой. И не думать о прочем.

Если кто из серых и видел его в туннелях, напасть не посмел.

Карнетьяро, Красный копейщик, отыскался в воротах, среди стражей Младших братьев. Здесь тоже успела случиться драка, щиты и ворота щетинились торчащими стрелами, и лишний меч стражам пригодился. Снаружи шел снег, скрывая лес и берега в белой сырой пелене, засыпая лежащих на мосту.

— Кого ты нашел? — спросил Келегорм, едва подойдя.

— Мальчишек из ненавистной тебе семьи, кано, — ответил тот спокойно.

— Где они?!

— В лесу.

— Что?

— Я вывел их в лес, на тот берег, припугнул и прогнал подальше, — верный смотрел прямо, убежденный, что сделал все как надо. — Вряд ли ты захотел бы марать руки убийством детей, кано.

На тот берег реки. Ага. Потому что все беглецы собирались на этом.

Келегорм полыхнул яростью так, что от него попятились.

— Самовольничаешь?! — зарычал он, едва выговаривая это длинное слово. Зверь и эльда пришли в ярость разом, пусть и от разного, и говорить сразу стало труднее.

Еще труднее было, схватив болвана за горло, не свернуть ему шею.

— Только я решаю, — рявкнул Келегорм, — о кого мне марать руки! Только я!

Копейщик даже не захрипел, а скуляще втянул воздух, неверяще глядя на своего вожака.

— Где они?!

Трясущаяся рука указала направление.

— За ясеневой рощей… — прошептал Карнетьяро, когда ослабла хватка. — Возле раздвоенного дуба слева от дороги… они побежали вперед и налево…

— В другой раз за самовольство башку оторву, драугов сын. Вон с глаз моих! — оттолкнул он ошеломленного воина.

— Да ну? — раздался сзади голос Амбарусса. — А по-моему, братец, он весь в тебя! Хватит!

«Зеркалу морду набей», — дополнил он беззвучно.

— Отстань, — проворчал Келегорм, устремляясь к мосту.

— Возьми охрану! — крикнул вслед младший брат, впрочем, он не стал отвечать.

Сейчас ему невероятно пригодились бы собаки. Но Келегорм больше не держал охотничьих собак, с тех самых пор, как потерял Хуана. Да и собаки к нему не стремились больше.

«Новая дичь!» — сказал Зверь. — «Эту не дам упустить!»

Он втянул запах пряной крови с левой перчатки, впечатывая его в память. Пошатнувшись, прошел сквозь видение грустящей девы в синем плаще. И перешел на бег.