Звезда на излом

5

*

Их встретили, выслав дозоры, и ждали, распахнув ворота. И Макалаурэ порадовался возвращению, как смог. На душе стало немного теплее — все же годами это место было их домом. Его домом… Теперь — его. Амбарто вряд ли вернётся скоро.

Тень радости отступила.

Входя в ворота во главе пёстрой толпы, он с удивлением заметил, как стражи крепости, особенно атани, потрясенно разглядывают сириомбарцев, и как перешептываются друг с другом. В воздухе повисло странное напряжение.

Оглядываясь, настороженный Макалаурэ подметил ещё нечто странное.

Люди. Людей в страже меньше чем обычно, а оставшиеся смотрят особенно хмуро.

Наугрим. Их просто нет нигде, хотя договор, что осенний караван прибудет в эти дни месяца нарбелет, был заключён, и Бреннан всегда строго их соблюдал. Райаринкэ должен был рассчитаться с ними, уж с этим можно справиться и без князей.

Словом, когда к нему двинулся один из старшин здешних халадинов, Макалаурэ счел, что к неприятностям он готов.

— Приветствую тебя, князь Маглор. От имени моих людей хотел бы спросить тебя… — начал тот хмуро. Посмотрел на толпу беглецов. Вскинул брови удивлённо, разглядывая среди них синдар в серых плащах.

— Говори, — сказал Феанарион негромко.

— Все окрестности только и говорят, князь Маглор, что вы с братьями сожгли Гавани Сириона, — бухнул старшина халадинов.

— Что? — выдохнул Макалаурэ. Ему показалось, что он пропустил удар под дых, и не может никак вдохнуть.

— Люди Дортониона ушли, чтобы советоваться. Вы и князь Маэдрос при всех говорили, что не хотите проливать кровь, но и года не прошло, а тут такое… Не знаем, правда ли это, но беглецы из Сириомбара с вестями проходили на восток два дня назад и рассказали нам.

— Что — ты — сказал?! — прохрипел Макалаурэ, чувствуя, как темнеет в глазах.

Халадин сделал шаг назад.

— Не я. Но эти люди были из народа Хадора и с ними два эльфа из лесных. Они говорили, что двенадцать ночей назад город вдруг вспыхнул, подожженный с нескольких сторон разом…

В ушах Макалаурэ, заглушая человеческую речь, раздался разом треск пламени, крики горящих заживо орков и рог Майтимо, доносящийся с вершины холма. В глазах темнело, он видел только человека перед собой. Человека, обвинившего его… в том, что они не сделали. Очень дорогой ценой не сделали.

Феанарион медленно, с лязгом вытащил меч.

— Язык отрежу твой поганый вместе с головой, — пообещал он очень тихо.

Что было затем, осталось в памяти обрывками. Вот на нем повисли сразу трое, а халадин мчится прочь с резвостью мальчишки. Вот он тащит этих троих куда-то вперёд, за ним, все равно куда, едва различая перед собой дорогу. Вот раздается голос Фаньо — «Сюда!» — и перед Макалаурэ возникают нелепые темные фигуры, смутно знакомые, какие-то ненастоящие. Он обрушивает на них удары один за другим… Эти упорно не падают. Он рубит молча, яростно, не видя ничего другого вокруг себя…

Долго.

Пока не остаётся ни одной темной фигуры.

И тогда на него обрушивается поток ледяной воды. И ещё один. И третий.

— Кано!!!

Четвертое ведро выплескивают ему в лицо, заглушив слова.

— Кано! Очнись!

— Хватит, — выдыхает Макалаурэ. — Хватит…

Он стоит посреди третьего, тренировочного двора, который теперь усеян обломками учебных чучел и просто обломками чего попало. И солнце перевалило за середину дня, хотя только что ведь входили в ворота утром. И накатывает внезапная слабость, а с ней волна черная и беспросветная, как после Битвы Бессчетных Слез и даже хуже.

Бессмысленным и напрасным в эти мгновения показалось все, что они сделали в Сириомбаре, и на что отдали себя его братья.

Он начал дышать размеренно и медленно, будто снова сдерживая боль от ран, сосредотачиваясь только на этом и мысленно пропуская темную волну над собой. Прислонился к тому, что оказалось рядом.

В руке возникла фляга, Фаньо незаметно подтолкнул его под локоть, и Макалаурэ сделал несколько больших глотков. И только на пятом глотке понял, что это не вода, не вино, не мирувор и даже не пиво, а незнакомое, исключительной крепости и мерзости пойло, вонючее, горькое и пряное разом.

Фляга полетела прочь, Макалаурэ зашипел, жадно вдохнул несколько раз. Но внутри теперь разливалось какое ни есть, но тепло, и волна черноты от души немного отступила, не накрывая больше с головой.

— Кххх… Какая мерзость!

— Кано Макалаурэ. Люди Сириомбара ушли говорить с халадинами и дортонионцами в поселок. Услышь меня, кано.

— Я слышу.

Фаньо показался вдруг чуть выше ростом, чем был.

Справа Рингвэ. Слева Нарион. Свои. Впрочем, начало наверняка видели все. Проклятье.

— Линдэлас говорит с атани из стражи. Тоже расскажет все. Детей Эльвинг с наставницей отвели в жилые покои, в комнату Карнистира, за ними присмотрят, — продолжал размеренно и спокойно говорить Фаньяран.

— Где наугрим?

— Мне сказали — они собрались и ушли сразу после появления ложных беглецов.

— То есть, гномы сразу поверили, — сказал он медленно.

— Лучше бы ты ругался, кано.

Макалаурэ оттолкнулся от опоры, выпрямился.

— Отправляйте голубя с посланием на гору Долмед, — приказал он глухо. — Сообщите, что Морьо погиб. Пусть собирают все силы, все ценное и как можно скорее выдвигаются сюда, на юг. Наугрим как союзники потеряны. Объяснять им ничего не надо. Соберём силы здесь. Будем укреплять Амон Эреб и готовить новую опорную крепость в северной части Леса-между-рек.

— Кано Макалаурэ, подожди до завтра с решением, — Рингвэ стиснул его плечо. — Прошу тебя.

— Отправляйте послание.

— Прошу тебя!

— Иди к нашим атани, Рингвэ. Я не хочу потерять ещё и их перед новой дракой. И пусть отыщут этих якобы хадорингов и особенно эльдар!

— Я это сделаю. Кано, поднимись к себе, прошу. Ты ранен, кано Макалаурэ. Здесь и сейчас, словами.

— Воды дай.

Жадно глотая воду, он понимал, что из-за крепкого пойла вместе с водой его скоро будет мутить. Но лучше так, чем он убьет здесь ещё какого-то болвана. Ещё какое-нибудь длинноязыкое угробище, трижды варгами жраное.

А ведь всегда был и считал себя самым сдержанным в семье.

Когда была та семья.

Шатаясь, он поднялся, но не в спальню, а в Комнату Документов, туда, где они так часто сидели вдвоем со Старшим. Вскоре принесли сухую одежду. Мытьём с дороги он решил пока считать те четыре ведра холодной воды.

Феанарион мерял комнату шагами до сумерек, не в силах ни лечь, ни уснуть, ни остановиться. Ни выйти самому к атани с опровержением, потому что ещё одно обвинение ему в лицо — и чья-то голова полетит с плеч быстрее, чем успеет договорить.

Он пил, словно воду, приносимую слугами разбавленную настойку на травах. Ждал. Посылал к драугам заботливых с пожеланиями отдыха. Требовал отчитаться, как разместили беглецов, с чем прекрасно справлялись и без него.

Временами садился за стол и хватался за перо. По памяти набрасывал карту пути через болота, вспоминая каждый холм. Обозначил три места, где можно ставить новую крепость. Начерно ее зарисовал для лучшего выбора из трёх, даже вместе с будущими мостами. Обязательно с такими, которые легко разрушить при приближении врага, а значит, только дерево, а значит — везти дерево от берегов Гэлиона, энтов злить нельзя…

Убивал время, раз уж нельзя больше убить никого.

Рингвэ, Линдэлас и Дирхавель поднялись к нему в сумерках. Фаньо развел огонь в камине, молча разлил на всех очередной кувшин простенького вина, выставил кубки на резном столе. Придвинули тяжелые стулья. Зажгли свечи в низком кованом подсвечнике, окутав сидящих теплым желтым светом дома.

— Начинайте с худшего, — велел Макалаурэ тихо.

— Споры у атани продолжаются, — начал Рингвэ, — Ритар-халадин твердит, что не хотел оскорбить тебя, и обижен несправедливо. Завтра они собирают совет вожаков.

— Еще?

— Наугрим, — Рингвэ нахмурился. — Их что-то крепко убедило в нашей вине, подозреваю. Они не стали даже слушать никого, кроме тех беглецов, отказались ждать, досрочно завершили расчеты и поспешно уехали. Словно узнали что-то ещё.

— Голубя на Долмед отправили?

— Сразу. Я рискнул от себя добавить — пусть напишут в ответ, что говорят в тех местах. Если ложь успела добраться и туда…

Они переглянулись.

— Саурон, — одно имя Линдэлас произнес, как выругался.

Дирхавель развел руками.

— Плохо то, что по всем описаниям те люди были действительно из народа Хадора. Неудивительно, что им поверили. Я подумал — это могли быть люди, выросшие в рабстве у вастаков.

— Но при них не было никаких вастаков! — воскликнул Линдэлас. — Они уже свободны!

— Вастаков и не нужно, — отозвался книжник. — Выросшие в рабстве… Они как покалеченные с детства. Запуганные. Страх будет править ими даже после бегства ещё долго.

— Ты знал и таких? — подал голос Фаньо.

— Знал. Все эти годы находились те, кто бежал из рабства на юг, сам или вместе с более храбрыми друзьями. Но в последнее время — совсем мало. Думаю, еще оставшиеся в Дор-Ломине наши сородичи либо слишком стары, либо смирились, либо с детства запуганы.

Рингвэ обхватил кубок ладонями.

— Но зачем они в войске Тху? Тот не мог вооружить рабов…

Дирхавель только рукой махнул.

— Сами вастаки и взяли их с собой, как слуг и конюхов. Никто их не вооружал. Что при них было оружие — так вастаки либо орки с мертвых сняли. А вот эльдар…

— В Доме Гневного молота, — тяжело сказал Линдэлас, — я слышал рассказы беглецов об эльдар, сломленных самим Морготом или его умайар. Один такой от страха выдал готовящийся побег из рудников. Их мало, но они теперь настолько боятся, что будут исполнять приказы Темных даже на свободе. Кто-то из них мог жить вблизи Сириомбара…

— Ищите их.

— А будет ли толк, князь? — спросил Дирхавель. — Если у тех бедолаг хоть немного ума, они будут бежать на восток, не останавливаясь, чтобы оказаться подальше и от хозяев, и от нас. Вред нам, какой исправим, уже исправляется, а переубедить гномов с их помощью, не знаю, удастся ли вовсе. Зачем мстить подневольным глупцам?

— Не мстить, — отрезал Макалаурэ. — Показать их всем, сделать ложь Тху очевиднее.

Сириомбарский книжник с сомнением покачал головой. Он был готов подчиниться, но напоказ соглашаться не хотел. Неудобно, но хотя бы честно.

— Что иатрим? — обратился Феанарион к Линдэласу.

Тот кивнул и обстоятельно изложил сделанное и случившееся за день, не забывая при этом о выпивке. Что иатрим, в отличие от гондолинцев, не захотели размещаться внутри крепости, для них пока разбили походные шатры за стенами, и они до холодов готовы построить себе несколько бревенчатых домов. Что своим предводителем они признали Бронвэ и назвали себя «отрядом Близнецов». Что Тиннахаль и десятка два самых отчужденных иатрим готовы уже завтра взять обещанные инструменты, уйти на берег Гэлиона строить свой корабль, и не будут попадаться ему, Макалаурэ, на глаза. Да, и потому, что видели вспышку гнева… На этом месте Линдэлас несколько замялся, а Рингвэ усмехнулся.

— Говорите уже, — бросил Макалаурэ с усталой досадой.

Верный вскинул голову.

— Меня потом спросили дважды, почему мы не делаем это каждый раз, когда вы вспыхиваете вот так.

Макалаурэ молча приподнял брови, ожидая продолжения. Рингвэ пожал плечами:

— С твоего позволения, кано, я готов.

«И пока остановись на этом».

— Тогда передай в мастерские, пусть позволят фалатрим выбрать инструменты на время работы. И пусть предупредят, где те устроят стоянку. А что атани? — устало спросил Феанарион у Дирхавеля.

— Почти все в крепости, князь. Часть женщин с детьми и кое-кто из беорингов остались в поселке. И думаю, это неплохо, пусть их там тоже расспросят.

— Согласен. Гондолиндрим?

Линдэлас улыбнулся.

— Нам освободили целое крыло Дома Стражи, с отдельным входом.

Макалаурэ ненадолго закрыл глаза ладонями. Пришла усталость. Или стояла рядом, но он не замечал. Не та усталость, которой нужен телесный отдых.

— Хорошо. — Все вокруг уже казалось не совсем настоящим. День кончался, военачальник Райаринкэ, Хранитель крепости, справлялся сам. А его, Макалаурэ, задачей сегодня оказалось просто никого не убить, и это выполнено тоже.

Фаньо увел книжника с гондолинцем непринуждённо и легко, избавляя кано от необходимости быть вежливым самому. Рингвэ допил свое вино, посмотрел выжидательно.

— Тоже спрашиваешь себя, почему не сделал так раньше? — спросил Макалаурэ.

— Спрашиваю, — Рингвэ умел, если хотел, оставаться непроницаемым, как глыба льда.

— А если бы я приказал тебе ночью идти жечь Сириомбар?

— Нет, кано. Я бы не пошел. Считай меня ненадежным.

Молчание. Свечи мигали, заливая подставку белесыми каплями.

— Я понял тебя… надеюсь. Ты надежнее, чем я думал. Благодарю за сегодняшнее. Иначе Тху порадовался бы куда больше. Иди.

…Стукнула, закрываясь, дверь. Кажется, этот чудовищно длинный день наконец-то закончился.

Он прилёг на лежанку, накрылся старым теплым плащом Майтимо, который служил здесь пледом третий год. Пообещал себе позже перейти в спальню — и открыл глаза только утром, когда постучали в дверь с известием, что вернулся скальный голубь.

…Обратное послание с горы Долмед — тонкая полоска кожи с бисерно-мелкими тенгвами. Казалось, она жжет руки.

«Сборы начали. Наугрим затворились от нас еще три дня назад, словно получив внезапные злые вести. Нандор сегодня пересказали слухи о сожжении Гаваней Сириона».

Слово — тоже оружие. Падение Альквалондэ и предательство в Лосгаре, умноженные на разгром Дориата, стали беспощадным оружием против них. Даже теперь… Нет. Особенно теперь.

«Тху мог готовить его и заранее», — в руках сломалось перо. Брать писчую палочку Макалаурэ даже не стал. Заметался по комнате.

«Он готовился обвинить нас еще до своего нападения на Сириомбар! И наугрим заранее получили известия… еще не о нападении, возможно, о его подготовке! И тогда слова ложных беженцев стали прочным подтверждением. Заверили их в том, что наши слова дешевы.

Он воюет против нас даже просто словами. Потому что мы щедро дали такую возможность! Слов ему хватит после Дориата хоть на следующие пятьсот лет…»

Еще несколько раз Макалаурэ пересек комнату, отталкиваясь ладонями от стен при разворотах. Самому ему слов теперь не хватало. Словечки Морьо не шли на язык, при попытке подобрать их шуршали жухлыми листами и бессильной злостью. Горло сдавило, и он раз за разом ловил себя на том, что хватается за ворот в попытке высвободиться.

Не хватает слов. Ему!

Работа снова станет спасением, несомненно, а ее будет море. Но прямо сейчас руки опускались вслед за исчезновением слов. Казалось, он не в силах даже взять в руки перо, чтобы не сломать его!

Еще хуже, он даже в ярость на себя сейчас прийти не в силах, чтобы одолеть это состояние.

И мысленное прикосновение к Амбарто не могло согреть — Младший снова тосклив и замкнут в безопасности далекого Балара. Перед своей бессловесностью Макалаурэ тоже будет один.

Заперев дверь, чтобы не помешали, Феанарион шагнул к арфе. Стер с нее пыль ладонью. Медленно сел. Ключ настройки лежал здесь же, на подставке, и он, не торопясь, подстроил каждую струну. Понял, что тянет время.

Куда его приведет, он не представлял. И даже не слишком хорошо понимал, что хочет сделать с собой. Ему был нужен голос, прямо сейчас, и если собственного нет, придется говорить чужим…

Коснувшись струн, он закрыл глаза.

Звуки долго были беспорядочными, разбросанными, словно первые музыкальные опыты ученика. Он искал мелодию, как ступени в полной темноте, наощупь, шаг за шагом. Просто звук шагов, скрежет камня под ногами, неровный, сбивчивый шаг и ритм сквозь сумрак, и блуждающие неясные образы в нем.

Потом пришел размеренный далекий шорох моря, повторенный и раздробленный эхом, и он двинулся сквозь темноту на этот звук. Каменные стены сблизились, угрожая сомкнуться. Он шел, окутанный эхом собственных шагов, долгое время лишь на звук.

Потом возник нежный рассветный отсвет далеко впереди и словно бы раздвинул камень. Каменная щель медленно раскрылась и, спустя еще тысячу-другую шагов, выпустила его на берег…

Виноград обвивал здесь каждую скалу, каждый камень и даже взламывал корнями кладку пристаней. Листья его были оторочены красным, ягоды наливались кровавым светом и манили к себе руки. Коснулся — отвел руку. Живой вздох почудился ему под упругой кожей виноградины, нажми — и брызнет кровь. Его лицо дробилось в отражении на каждой ягоде.

Или не его...