Затерянные в солнце

==== Глава 15. Обещания ====

В походном шатре царя Небо было тепло, сильно пахло благовониями и кизяком. Свет шел от двух круглых подносов, уставленных свечами, и жаровни в восточном углу помещения, у алтаря Орунга, на которой медленно тлели ароматические палочки. Помещение шатра перекрывали шелковые ширмы, с которыми отец не расставался никогда. С них на вошедших щерились громадные южные пятнистые коты, опасные и жестокие, совсем как сам царь Небо.

Он стоял в дальнем конце помещения, босиком на мягких коврах, которыми застелили мерзлую землю. Сейчас на нем были лишь черные облегающие штаны, алый кушак с длинными концами и сапоги, и свет свечей отражался на смуглой загорелой коже царя. Тьярду сразу же бросились в глаза татуировки наездника: широкие закручивающиеся черные полосы и точки, покрывающие мощные плиты груди царя и его рельефный торс. Волосы Ингвара были забраны на макушке в высокий пучок, оставшийся хвост спускался на плечи, пятная их росчерками цвета воронова крыла. Царь повернулся и взглянул на Тьярда, и все затихло.

Тьярд смотрел на него, изучая это каменное лицо, что никогда не меняло своего выражения, закрытый глаз — символ дикости и великого, нечеловеческого горя, которое все эти годы Ингвар нес на своих плечах. Только теперь, по возвращении из Кренена, Тьярд наконец понял, чего хотел от него все эти годы царь. И дело было даже не в свадьбе с Мервегом Раймоном, с которой все началось, не в чудовищном давлении воли царя, требующей от Тьярда невыполнимого. Дело было в долге, который нес на своих плечах царь Небо, именно этому Ингвар и хотел обучить своего сына, именно это пытался ему показать. Только в силу своего характера так и не смог правильно донести.

Теперь они стояли и смотрели друг на друга, и Тьярд видел своего отца как никогда ясно. Видел любовь и незаживающую рану от смерти Родрега, которую Ингвар нес через свою жизнь, как величайшую драгоценность. Видел долг, который стремился раздавить и сломать могучие плечи царя, а тот лишь в ответ выпрямлял спину и гордо вскидывал голову, не желая сдаваться под этим натиском и бросая ему вызов, как делал всегда, кажется, с самого первого своего вздоха. Видел мудрость внутри зеленого, словно весенняя трава, холодного, словно дно океана, открытого глаза Ингвара, мудрость воина, привыкшего биться насмерть и принимающего жизнь такой, какая она есть, во всей ее ужасающей наготе и простоте. И еще глубже, там, где билось яростное сердце царя, он вдруг увидел себя, и что-то в Тьярде подломилось, освобождаясь и освобождая его самого.

Он низко склонился в поклоне перед своим отцом и, не поднимая головы, тихо проговорил:

— Здравствовать тебе тысячи лет и тысячи зим, небесный змей, царь Небо Ингвар! И пусть благодать и сила Небесных Братьев пребудут с тобой до скончания времен!

Его спутники повторили за ним ритуальную фразу, и Тьярд выпрямился, глядя в лицо отца. На нем не изменилось ничего, лишь все тот же камень, холодный и отстраненный.

— Здравствовать и тебе тысячи лет, Сын Неба, — низким голосом проговорил Ингвар, потом его взгляд переместился ему за спину, — и вам, молодые наездники, сын Хранителя Памяти и Черноглазый. — Не мигая, зрачок вновь вернулся к Тьярду, и Ингвар спросил: — Где ты был, сын мой, столько времени?

— На развалинах города Кренальда, отец, — Тьярд старался говорить ровно и спокойно, так, чтобы голос не дрожал. Несмотря на все его осознание, давящая воля царя вжимала его в пол, и сопротивляться ей было едва ли не так же трудно, как и раньше. Расправив плечи, он приказал себе успокоиться и говорить прямо: — На берегах Внутреннего Моря, что лежит к западу от Леса Копий.

— Значит, ты все же последовал безрассудному плану Хранителя Памяти, — проговорил Ингвар, окинув его взглядом. Потом, повернувшись к спутникам Тьярда, добавил: — Оставьте нас. Мне нужно поговорить с моим сыном.

Друзья за спиной Тьярда начали вразнобой кланяться и выходить из шатра. Только Кирх задержался, дождавшись кивка Тьярда, и только после этого покинул помещение. Тьярд глубоко вздохнул и повернулся к отцу. Теперь он чувствовал себя абсолютно голым и беззащитным под суровым и беспощадным взглядом царя Небо.

— Садись, сын.

Ингвар отвернулся от него и поставил чай на конфорку второй жаровни, которую от Тьярда скрывал угол ширмы. Гадая, о чем думает отец, Тьярд опустился на мягкий ковер, скрестив под собой ноги. Тело начало размораживаться от въевшегося прямо в кости льда, и Тьярда вдруг сильно зазнобило. Неужели он не видит моих крыльев? Почему ничего не говорит о них? Верго и это предсказал? Тьярд, конечно, считал своего учителя величайшим и мудрейшим из людей, но такое было маловероятно, на его взгляд. Слишком уж много случайностей сложилось таким образом, что они с Лэйк получили крылья. Или у Верго был доступ к ведуну, который видел в узорах Марн так же, как и Дитр.

Молчание затягивалось. Царь стоял над жаровней, ожидая, пока согреется чайник, а Тьярд смотрел на него и не знал, с чего начать. То ли от холода, то ли от страха зубы во рту выбивали дробь. Он надеялся, что все-таки от холода, изо всех сил держась за дар Иртана в груди. Как только суровый взгляд отца придавил его к полу, Тьярд вдруг растерял всю свою с таким трудом скопленную решимость, но что-то все-таки еще осталось. Пусть глубоко внутри, пусть слабое, но там сидело упрямство. Чтобы прийти в себя и сбросить оковы отцовской воли, Тьярд дернул крылом, напоминая самому себе, что оно у него есть, а потом положил ладонь на рукоять кинжала анай на поясе. Впрочем, Ингвар заговорил первым, не дав ему раскрыть рот.

— Ты прилетел как раз вовремя. Завтра на рассвете вельды и корты выступают в совместный священный поход против анатиай. Ты уже достаточно взрослый, сын мой, чтобы участвовать в этом походе, потому нам нужно проработать тактику сражения до того, как рассветет. — Тьярд захлопал глазами, не понимая, о чем он говорит. Он ожидал чего угодно, только не этого. Ингвар осторожно поднял чайник с жаровни, развернулся и присел на ковры рядом с Тьярдом, неторопливо наливая ему чай. — Я предлагаю разделить войско на две части. Тебе я оставлю резерв, который ты приведешь на поле боя по моему сигналу. А также тебе понадобится второй наездник, чтобы прикрывать твою спину в случае неожиданной атаки.

— Подожди, отец, — сбитый с толку Тьярд нахмурился и подался вперед. — Мне кажется, что не это сейчас главное. Мне нужно рассказать тебе о том, где я был.

— Твои истории о странствиях мы обсудим позже, в долгие зимние вечера у разожженного очага, — в голосе Ингвара проскользнула жестокая насмешка. — Сейчас необходимо сосредоточиться на главном. Орунг явил свою волю, и жертва ему должна быть принесена.

— Но это и есть главное, отец! — настойчиво проговорил Тьярд. — Посмотри! — он неуклюже, но все же вытянул свое крыло в сторону, демонстрируя Ингвару длинные перья. — Видишь? Я вернул себе крылья, которые когда-то были у народа гринальд. Думаю, Верго должен был рассказать тебе об этом. Я снова могу летать, и у меня для тебя есть важные новости.

— Твои новости могут подождать до конца похода, — спокойно ответил Ингвар, наливая себе чай в высокую белую чашку без ручки. — Что же касается твоих крыльев, то мы примем решение о том, что с ними делать.

— Что значит: что с ними делать? — заморгал Тьярд.

— Сын, — Ингвар поднял на него глаз, и в нем мутной волной поднималось раздражение. — Неужели твои истории, которые ты так любил, так ничему и не научили тебя? То, что случилось в прошлом, в прошлом оставаться и должно. Гринальд уничтожены, их погубила собственная слабость и глупость. И на обломках их цивилизации вырос наш народ, сильный, могущественный, гордый. Так захотели Небесные Братья Иртан и Орунг, и не нам противиться их воле.

— Но… — начал Тьярд.

— Вельды стали тем, кто они есть сейчас, вельды несут свою судьбу такой только потому, что на то была воля богов. И ты никто, чтобы идти против нее. Твоя судьба — сражаться с анатиай. Не следует ворошить прошлое и верить в призрачные химеры, которым никогда не суждено сбыться. — Ингвар отпил чая.

— Это — не химера! — Тьярд приподнял крыло, демонстрируя его своему отцу. — Это — реально существует, и я уже почти научился им управлять! Скоро я смогу летать без помощи макто!

— И что тогда? — взглянул на него Ингвар. Тьярд смотрел на него, не понимая, к чему ведет его отец. — Что тогда? — вновь повторил царь Небо. — Ты станешь таким же как анатиай, только с довеском между ног?

— Я стану первым крылатым вельдом! — вскинул голову Тьярд, чувствуя едкую обиду внутри.

— Вельдом? Нет, — Ингвар покачал головой. — Ты перестанешь быть вельдом, сын. Вельды — бескрылы, а ты крылат. Если ты хочешь вести народ, от которого был рожден, откажись от крыльев.

— Что?.. Как?.. — задохнулся Тьярд. Не так он планировал весь этот разговор, он и думать не думал, что все пойдет именно так. Отец смотрел на него едва ли не с жалостью, и от этого у Тьярда все внутри болезненно сжималось, словно от удара ноги. — И что ты предлагаешь мне с ними сделать? Отрезать их? Выщипать перья?

— Мы можем попросить Белоглазого Рагмара отделить их от твоего тела с помощью его сил, — негромко заметил Ингвар. — Это должно быть не слишком больно. Пришивать-то оторванное он может, значит и с этим справится.

— Да что же ты говоришь, отец? — выдохнул Тьярд. Все спокойствие улетучилось в Бездну Мхаир, и на смену ему пришла ледяная, сжимающая в кулаке сердце ярость. — Я заплатил за эти крылья жизнью! Я прошел столько, горел от ненависти, ярости, боли, сражался, с таким трудом добыл их, и теперь мне от них отказаться?

— Естественно, — кивнул Ингвар.

— Ради чего?! — закричал Тьярд в бессильной ярости. — Ради чего мне отказаться от них, отец?! Объясни!

— Ради своего народа, — Ингвар пристально посмотрел ему в глаза. — И ради себя.

Тьярд потерял дар речи, только тяжело дыша и качая головой, но заговорить Ингвар ему не дал.

— Ты без моего ведома покинул Эрнальд, отказавшись выходить за молодого Раймона и сорвав мне таким образом необходимый политический альянс, — начал перечислять он таким тоном, будто рассказывал о ценах на мясо в этом году. — Ты забрал с собой нескольких молодых наездников, а также одного из сильнейших Черноглазых, а потом пропал на несколько месяцев, не поставив меня в известность, куда собираешься. Ты вернулся, изменив собственному народу и своей религии. За твоими плечами — крылья, а на поясе — кинжал анатиай. И если я все правильно понял, то они отдали тебе кинжал миром, не так ли?

Тьярд не мог ничего сказать, только смотрел на отца и не верил, не верил, что тот может быть настолько слеп.

— Так, — удовлетворенно кивнул Ингвар. — Таким образом, ты вошел в сношения с врагом, нарушив один из священных законов Эрнальда о запрете говорить с анатиай. Ты нарушил и остальные законы, оскорбив и унизив мою власть и мой статус. Ты ввязался в интригу Хранителя Памяти Верго с целью заполучить мою власть и свергнуть меня. Потом ты каким-то образом раздобыл эти крылья и стал представителем иной расы, а не вельдом. — Ингвар не повышал голоса, но каждое его слово стегало Тьярда по лицу, будто кнут. — И что теперь я должен с тобой сделать, сын? По законам моего народа я должен казнить тебя за измену всему и вся. Но я даю тебе шанс. Откажись от крыльев, поведи со мной войско. Я даже позволю твоему любовнику покинуть Эрнальд живым, забрав вместе с собой его отца и твоего учителя, — губы Ингвара чуть дрогнули от презрения. — Сейчас у тебя еще есть шанс решить что-то и спасти их. Давай, мальчик. Возьми на себя, наконец, ответственность и стань мужчиной.

Все, о чем он думал эти долгие недели пути, все, на что он надеялся, летело прахом. Реальность, которую Тьярд создал в своей голове, в которую поверил всем сердцем, словно карточный домик рассыпалась от легкого толчка отцовской руки, и не осталось ничего, лишь горечь внутри и страшная обида. Ингвар смотрел на него почти что с жалостью, и губы его слегка кривились от презрения. И он прав, горько сказал себе Тьярд. Я всего лишь ребенок, настроивший песочных замков на берегу. Я так планировал весь этот разговор, что совсем забыл о том, что действительно важно было сказать. Я забыл о том, почему для меня это важно.

Он закрыл глаза, изо всех сил собираясь с мыслями. Отец не верил ему, считал его ребенком, безответственным юнцом, отправляющимся на подвиги приключений. И на какой-то миг Тьярд поверил ему, позволив воле отца сломить, прижать к земле, безжалостно давить ногой то золотое, легкое и бесконечно сильное, что Тьярд с такой любовью растил. А все потому, что Тьярд берег эту правду, как зеницу ока, как драгоценный цветок, нуждающийся в заботе и ласке, как что-то, что он должен был защищать. Хотя вся истина состояла в том, что это, обретенное им на развалинах Кренальда, должно было стать оружием и защищать его самого. Я проигрываю ему только потому, что считаю, что проиграл. Я думал так с самого начала: что у меня ничего не получится. Пытался разуверить себя в этом, но ведь был уверен в том, что проиграю.

Тьярд выдохнул весь воздух из легких, собирая в кулак всю свою волю. Это было так страшно, страшнее всего на свете, потому что он думал, что это страшно. А потом он открыл рот и сказал:

— С севера через Роурскую степь сюда идет восемьсот тысяч дермаков. Думаю, вы уже сталкивались с этими тварями, потому что мы видели их армию, марширующую на юг, когда только направлялись в сторону Кренальда. Если нет, то говорю тебе сразу: договориться с ними не получится, потому что это животные, а не люди. Они умеют только убивать и ничего более. С ними около пяти тысяч очень сильных крылатых тварей стахов, несколько Свор одноглазых псов величиной с лошадь, безглазые воины, сильнее десяти наших каждый, и пять сотен ведунов, способных сражаться. Сколько бы кортов ты ни собрал, мы не сможем остановить такую армию. Нам нужны союзники.

Отец молчал, оценивающе глядя на него, но Тьярд приказал себе не бояться ничего под этим взглядом. Не было на свете ничего, что могло бы напугать его, после того, что он уже видел. Он видел смерть и видел возрождение, он видел величайшее чудо в истории его народа, а может, и в истории всего Этлана. Он чувствовал, как сказка прямо в его теле становится реальностью, как приходит что-то новое, звеня так напряженно и радостно. Нет воли выше воли бога, ни один человек не способен сопротивляться ей.

— Я заключил договор с молодой Дочерью Огня Каэрос, которая вернется в свое племя и оспорит звание царицы. Мы поклялись, что между вельдами и анай во веки веков отныне будет мир. — С каждым сказанным словом говорить становилось проще, и Тьярд чувствовал, как распрямляется спина. Нет, взгляд отца не стал легче, и тем более в нем не было ни капли понимания или доверия, но Тьярд не пытался ему ничего доказать. Он исполнял волю бога. — В знак заключения договора я отдал ей копье Ярто Основателя, а взамен получил этот кинжал. — Тьярд вытащил из-за пояса волнистое лезвие долора и показал его отцу. — В этом кинжале — душа народа анай, он — символ их богинь и их племени. Она отдала его мне сама, подкрепив им свое слово, и я знаю, что она сдержит его. Анай выйдут плечом к плечу с вельдами биться против дермаков, и с их помощью мы сможем одержать победу.

— Анатиай падут через несколько дней, когда я приведу свои войска к Молнии Орунга, — спокойно проговорил Ингвар, отпивая чая, — потому что на то воля богов.

— Это неправда, отец, — твердо сказал Тьярд. — Я видел волю богов. Я видел разрушенный город, в котором пала великая раса гринальд. Я видел то самое место, где это произошло, — Небесную Башню и ее подвалы. Там я сражался на смерть с Лэйк дель Каэрос, и был убит ей, — внутри все похолодело, а потом застыло, и Тьярд ощутил, как поет, все громче и громче, разгораясь невиданным пожаром, дар Иртана в груди. И слова полились сами, будто кто-то говорил за него, кто-то могущественный, древний и властный, как само небо. — Я умер от ее руки и видел то, что ждет нас. Я видел огненное колесо смерти и отчаяния, в котором нет выхода, в котором нет ничего, кроме кабалы, рабства и страха, что влачит на своих плечах мир. А потом я видел золотой глаз, что открылся где-то в немыслимой вышине, и в его свете колесо треснуло, разлетелось на части и исчезло. И мне вернули жизнь, а вместе с ней — крылья. — Тьярд задыхался от хлынувшей через него силы. Она срывалась с губ вместе с воздухом и от нее физически вибрировали его легкие, словно вот-вот готовые лопнуть. — Я знаю, что я видел, отец. Час Бога, наше будущее, нашу надежду, надежду всего мира. Боги показали мне ее, посчитав достойным, Боги вернули мне крылья, как знак того, что я искупил грех нашего народа. Нам нельзя больше воевать с анай, отец. Нам нельзя убивать собственных кровных родственников. Пришло время встать лицом к нашему истинному врагу, с которого все и началось. Мы должны объединиться с анай и бросить вызов Неназываемому. Иначе мы исчезнем, как в том видении Дитра, где анай и вельды, мотыльки и летучие мыши, летели в огромное пламя и сгорали в нем без следа.

Тьярд закрыл рот, чувствуя, как чужая воля плещется в нем, словно морские волны. Присутствие окружало его, наполняло, придавало сил, и он почти физически ощущал ладони, теплые и добрые, лежащие на его голове, и голос, что заполнял его изнутри, заставляя слова срываться с губ. Великая уверенность и тишина заполнила его до краев, и страх перед отцом исчез, как и не было. Тьярд четко знал, что он должен был сделать и ради чего. Я ведь спасаю и тебя, отец! Даже если ты не понимаешь этого.

Ингвар смотрел на него и молчал, и в глазах его было что-то такое же, словно ответ, которого Тьярд так ждал. Потом он разомкнул губы и проговорил:

— Приходит время, когда молодые, преисполненные силы и веры, хотят вершить судьбы и менять окружающее их пространство. В жизни каждого из нас было это время, и я не могу отрицать его, не могу от него отмахнуться, потому что когда-то оно было и моим. Но приходит время, когда Смерть, стоя на обломках наших судеб, растирает их в прах своей костлявой ногой и хохочет, сгибаясь пополам, насмехаясь над всеми нашими устремлениями, надеждами и мечтами. — Его зеленый глаз загорелся неистовым пламенем, а голос стал напряженным. — Когда-то Смерть пришла и за мной и забрала меня к себе. Я видел ее отвратительные, полные червей глаза и знаю, о чем говорю. Сколько бы ты не мечтал, она будет всегда, и никуда ты от нее не убежишь, никуда не спрячешься, мой сын. Руки Смерти костлявые и тянутся очень далеко, и нет человеческой силы, способной перерубить ее пальцы.

— Есть нечто большее в нас, отец, — Тьярд прямо взглянул в лицо царя. — Есть сила, способная уничтожить смерть. Я знаю это. Я это видел.

— Возможно и так, мой сын. Кто я такой, чтобы мешать тебе верить? Порой вера — это все, что остается у человека, и ему не за что цепляться, кроме нее. — Ингвар отпил чая, помолчал и продолжил. — Я увидел в тебе то, что хотел увидеть, мой сын. А это значит, что ты не зря проделал весь свой путь, не зря стремился сюда и верил. Но Смерть сильнее твоего золотого ока, и кровавое колесо, о которым ты говоришь, сломано не будет.

— Отец… — начал Тьярд.

— Не будет! — глаза Ингвара сверкнули. — Прими смерть как мужчина, сын! Ты достаточно силен для того, чтобы надеяться, будто ее нет. Пришел день, когда твой народ обречен на нее, когда твой народ шагает ей навстречу, и нету иного пути, кроме этого. Прими свою смерть, вцепись ей в глаза, царапайся и сражайся до конца, с гордостью и честью, ибо это единственное, что тебе осталось! А потом пади от ее руки в вечную тишину, которую заслужил своей доблестью.

— Я не пойду на это, отец! — покачал головой Тьярд. — Не пойду! И никогда не поверю в твои слова, потому что я видел истину.

— Тогда отойди в сторону и смотри, как все рассыпается в прах на твоих глазах, — лицо Ингвара окаменело, внутренний огонь исчез, переплавившись в холодную решимость. И Тьярд понял: царь не отступится.

— Отец, я все знаю про Родрега, — начал он и замер на полуслове.

Что-то поменялось в лице Ингвара, неуловимо и страшно. В один миг черный зрачок сжался в маковую росинку, растворившись в море ядовитой зелени, а потом задрожал, словно мотылек, угодивший в паутину. Конвульсивно задергались мышцы лица Ингвара, его дикий глаз сжался так, словно вот-вот должен был открыться. Ингвар не издал ни звука, кажется, даже перестал дышать. Тьярд ощутил, как от ужаса волосы на загривке зашевелились, но упрямо продолжил, проглотив свой страх.

— Я знаю, как ты любил его и продолжаешь любить все эти годы, — преодолевая себя, заговорил он. — Но его смерть не означает конец всего. Жизнь продолжается. Вельдам сейчас дают шанс изменить свое будущее и предотвратить свою гибель. Неужели же ты не воспользуешься им? Неужели же не попытаешься спасти свой народ, раз так и не смог спасти Родрега?

Глаз Ингвара дернулся еще сильнее, и Тьярд вздрогнул, чувствуя, как ледяная волна ярости пронзает его тело. Будто отец ударил, наотмашь ударил, и Тьярд откатился в сторону, скуля побитым щенком. А ведь Ингвар даже не пошевелился. Он только смотрел, смотрел, смотрел на него, и зрачок в его глазу дрожал, все быстрее и быстрее, словно готов был вот-вот лопнуть.

Потом очень медленно Ингвар разжал сцепленные в мертвой хватке зубы и проговорил всего одно слово:

— Вон.

Оно ударило Тьярда сильнее кувалды, попав в самое сердце, свалив на землю. Но он упрямо расправил плечи, глядя на отца и не опуская головы. Сейчас решалась не только судьба самого Тьярда и его близких. Сейчас решалась судьба его народа, судьба всего Роура, а через него — всего Этлана, и отступать он не собирался. Я дал клятву, Лэйк, и я держу ее. Ты слышишь? Держу.

— Нет.

Слово повисло в воздухе дрожащей струной, звенящей тетивой, упав, словно ятаган, разрубив что-то между ними. Ингвар не моргал и не шевелился, но Тьярд чувствовал, как он прислушивается. Сейчас в отце оставалось так мало человеческого, что с каждой секундой Сыну Неба становилось все страшнее и страшнее. Прямо на его глазах из человека вырастал зверь, дикая, неконтролируемая сила, способная смести прочь все, что окружало их.

— Я не уйду, отец, — тихо проговорил он, хоть это было и самое сложное, что он делал в своей жизни. — Я не уйду отсюда, пока ты не согласишься заключить мир с анай.

Потянулись долгие мгновения, растягивающиеся в часы, дни, века. Ингвар смотрел на него, смотрел прямо сквозь него, и великая ярость и мощь неслись в Тьярда, словно водопад грязи, огня, всего самого страшного и жуткого, что только было в этом мире. Если я сейчас отступлю, надежды не будет.

Вдруг полог палатки откинулся, и голова стражника просунулась внутрь. Несколько секунд он пялился на крылья Тьярда, потом с трудом оторвал от них взгляд и проговорил:

— Царь Небо, недалеко от лагеря замечены три анатиай.

Зрачок Ингвара резко перескочил на него, стражник охнул и сразу же захлопнул входной клапан шатра. Тьярд ощутил, как земля рушится под ним, качается и трескается, словно он вновь падал в бездну над развалинами Кренена. Зрачок отца уставился на него, и на этот раз в нем прорезалась крохотная доля разума.

— Смотри, как твои союзники держат свое слово, — прохрипел Ингвар.

Стремительно сорвавшись с места, он подхватил свое копье и как есть, босиком и без рубашки, направился к выходу из шатра.

— Нет! Отец! Стой! — крикнул Тьярд, срываясь с места следом за ним.

Ингвар рывком отбросил прочь клапан шатра и вырвался в ледяную ночь. От его кожи сразу же во все стороны повалил пар, но он не обратил на это никакого внимания.

— Конскую кровь для узоров наездника, — сквозь стиснутые зубы приказал Ингвар, глядя на своего стражника, который сжался под его взглядом, едва не валясь на землю от его тяжести. — И Ферхи.

— Да, мой царь! — выпалил тот, бегом срываясь с места.

Ингвар повернулся и взглянул на Тьярда, а тот застыл, придавленный к земле его невероятной силой. Ноги не двигались, сил говорить не было. Словно что-то жуткое и черное высасывало из него все силы и веру. Ингвар не сказал ни слова, резко развернулся и зашагал в сторону посадочных площадок.

Тьярда отпустило, и он едва не упал, успев вовремя ухватиться за оставшегося у шатра стражника. Тот огромными глазами смотрел на крылья Тьярда, потом вслед царю, и, судя по всему, ничего не понимал.

— Я не сдамся! — прорычал Тьярд, сбрасывая с себя морок, словно рваное полотнище. — Не сдамся!

Оттолкнувшись от плеча ничего не понимающего стражника, он собрал последние силы и поковылял следом за Ингваром по глубокому снегу.

В шатре начальника стражи, который предоставили им слегка очумевшие от их вида стражники, было тепло и просторно. Но главное: в нем была еда. Она, правда, появилась не сразу, но Лейву было грех жаловаться. Буквально через несколько минут, как царь Небо выгнал их из своей палатки, служки-корты уже заносили в шатер огромные блюда, полные толстенных ломтей дымящейся паром баранины, печеных овощей, лепешек, фруктов и кислого козьего сыра. К этому времени Лейв уже успел отогреть казавшиеся натуральными ледышками ладони над большой жаровней, выхлестать три кубка оказавшегося здесь вполне недурного вина и закурить трубку, любезно предоставленному ему одним из наездников. Табак, правда, у парня был не самым лучшим, но свой собственный у Лейва давным-давно закончился, и глотка уже немилосердно ныла в отсутствии терпкого дыма, щекочущего все внутри. Так что в этот раз можно было и простить наезднику отсутствие нормальной понюшки. Хотя вообще, нужно было признать — вкус у него отвратительный.

Усталые друзья расселись на полу на расшитых подушках, завернувшись во все имеющиеся в караулке пледы, потягивая горячий чай и вино. Дитр, как и Лейв, сразу же закурил, Бьерн устало привалился к подпирающему потолок шесту и прикрыл глаза, осторожно пристроив подле себя дикую руку в перчатке, Кирх же сидел с прямой спиной, напряженный, как палка, не глядя ни на кого. Он не отреагировал даже, когда корты внесли поднос с едой и поставили прямо перед ним, и терпкий запах баранины с травами разлился по помещению, заставляя слюни Лейва едва ли не течь ему за шиворот.

Впрочем, до сына Хранителя ему никакого дела не было. Он уже натерпелся его бесконечного ворчания, брюзжания и нытья за прошедшие месяцы, а потому не собирался больше тратить на него свое драгоценное время и внимание. Потому Лейв, не выпуская трубки из зубов, энергично подвинулся к подносу с едой, подцепил два куска баранины, переложил их куском сыра и зеленью, подумал, завернул все это в тонкую лепешку, а потом откусил огромный кусок. Так было есть гораздо вкуснее, хоть кусок был поистине большой и едва поместился во рту. Но тут уж ничего не поделаешь, такова жизнь. Иртан вообще одаривал своих сыновей с крайне вероломным чувством юмора, не слишком учитывая их запросы и желания.

— Ну и фто дальфе? — с набитым ртом поинтересовался Лейв. — Буфете так и фидеть с такими кифлыми рофами?

— Сначала прожуй, потом говори, — брезгливо поморщился рядом Кирх.

Лейв поднял указательный палец, привлекая к себе его внимание, и попытался заговорить, но выяснилось, что проклятый сын Хранителя оказался прав. Остервенело жуя, Лейв так и держал свой палец поднятым, получая поистине садистское удовольствие от перекошенного раздражением лица Кирха. Дожевав, он опустил палец и проговорил нарочито медленно и четко:

— Я спросил: что дальше? Вы так и будете сидеть с такими кислыми рожами? Или мы немного расслабимся, выпьем винца и отдохнем? — Кирх отвернулся от него, Дитр только хмыкнул, выпуская из трубки густые клубы дыма, а Бьерн сидел с закрытыми глазами, безучастный ко всему. Лейв вопросительно развел руками, махнув своей едой почти что у самого носа Кирха, отчего тот отдернулся в сторону. — И? Меня здесь никто не слышит что ли?

— К сожалению, слышит, — проворчал в ответ Кирх.

— Тогда почему бы нам не побеседовать, как старым приятелям? — взглянул на него Лейв. — В конце концов, мы проделали такой долгий путь, наконец-то вернулись домой победителями, и сейчас совсем чуть-чуть еще времени, а потом Тьярд уговорит отца и замирится с анай. И все будет хорошо.

— Не все так просто, Лейв, — покачал головой Дитр. В его глубоких синих глазах посверкивали тонкие иголочки смеха.

— А чего тут сложного-то? — взглянул на него Лейв. — Мы сделали все, что могли. Теперь дело за Тьярдом. Бессмысленно сидеть тут с такими рожами, словно сейчас небо нам на голову свалится и раздавит к бхариной матери.

— Ну, я думаю, что именно это сейчас и происходит с Тьярдом, — поджал губы Кирх. Лейв присмотрелся к нему. Парень был очень встревожен, и, судя по всему, искренне переживал за Сына Неба.

Лейв, ты же хороший парень, а этот поганец спас жизнь твоему другу. Ты же можешь поддержать его, не так ли? Даже несмотря на то, что хочется удавить. Лейв взглянул на Кирха, постаравшись придать лицу как можно более сочувственное выражение.

— Тут уж мы ничего изменить не можем, — мягко произнес он. — Почему бы тогда нам всем не пожрать перед смертью? Баранинка вон какая вкусная.

— Иртан! — закатил глаза Кирх, потом поднялся на ноги, заложил руки за спину и отошел на другую сторону шатра, демонстративно повернувшись к Лейву спиной.

— Да что я такого сказал-то? — развел руками Лейв. — Я только помочь хотел.

— Мы знаем, Лейв, — пряча улыбку, кивнул Дитр, а Бьерн поддержал его:

— Ты всегда хочешь помочь. А потом мы оказываемся на развалинах Кренена, в Бездне Мхаир или в еще более приятном месте, вытаскивая твои худые никчемные кости оттуда и выслушивая еще при этом твои протестующие вопли.

— Да вовсе и не так все! — нахохлился Лейв. — Это я вечно только и делаю, что спасаю вас всех! Вы без меня так и сидели бы на развалинах Кренена, переругиваясь с Анкана.

— А ты не много на себя берешь? — голос Кирха прозвучал, как змеиное шипение, и Лейв вздрогнул, едва не выронив свой бутерброд, когда тот обернулся. На лице сына Хранителя было написано белое бешенство, губы дрожали от ярости, да и сам он весь напрягся, словно готовясь к прыжку. — Это ты постоянно влипаешь в неприятности. Только и делаешь, что одну глупость за другой. Говоришь вечно какую-то ахинею, всех других подводишь! Это из-за тебя нам пришлось нестись в проклятый Кренен так, словно у нас пятки горели, и Бьерн едва не сгинул от волнения за твою глупую шею за Гранью! Из-за тебя и твоего полнейшего идиотизма вы потерялись в том облаке над городом, и в результате он заработал дикость! Все это и даже больше — твоя вина и только твоя, поэтому закрой свой рот хоть на секунду и дай мне подумать!

Лейв заморгал, глядя на разъяренного Кирха и чувствуя вдруг сильнейшую неуверенность. А что если сын Хранитель действительно был прав? Ведь все, что он говорил, звучало очень правдоподобно, и Лейв и сам порой думал об этом. И вот сейчас, когда он произнес это вслух, да еще и так…

— Кирх, ну зачем ты так? — укоризненно взглянул на него Бьерн, открывая глаза и выпрямляясь. — Он же только хотел помочь.

— И чем он помог-то кроме своей бесполезной болтовни? Кроме вечного метания, воплей, протестов? Что он сделал-то? — едва не закричал Кирх. — Может, лекарство от твоей дикости? Или может через Грань нас провел? Или лечил тебя силой Источника, чтобы ты не сошел с ума?

— Ну не надо так, — заворчал Бьерн, поднимаясь с места и словно пытаясь закрыть собой Лейва. — Я понимаю, что тебе сейчас очень больно и страшно за Тьярда, но Лейв-то ни в чем не виноват. Да, он дурной, но добрый, он не хотел никому зла.

— Не хотел, — Кирх отер ладонью рот и как-то резко кивнул. — Конечно, не хотел. Как не хотел зла и Ингвар, который сейчас, скорее всего, объясняет Тьярду, что никакого мира с анай не будет. Как не хотел Ульх, посылая за тобой наемного убийцу. Никто из них не хотел зла. Зато все они хотели правды и лучшего будущего для своего народа, — он горько усмехнулся, качая головой. — Только этого. И вот что из этого вышло.

Бьерн смотрел на Кирха, и его здоровая рука сжималась и разжималась, а черные брови хмуро сдвинулись к переносице. А потом он вдруг как-то резко подломился, ухватившись за подпирающий потолок палатки шест, и едва не упал. Лейв сорвался с места, побросав все и едва не опрокинув подносы с едой, и успел подхватить друга до того, как тот обрушился на ковер на полу. Испарина покрыла лоб Бьерна, дышал он тяжело и натужно.

— А вот теперь смотри, что ты наделал, сын Хранителя! — зло выкрикнул Лейв, медленно опуская Бьерна на пол. Тот даже не сопротивлялся, позволив Лейву почти что держать себя на руках. — Кто еще из нас настолько плох, насколько ты описываешь! Прежде чем плевать в других, плюнь в себя!

— Боги, да ты опять об этом! — поморщился Кирх, потом плечи его опустились, будто силы разом оставили его. — Давай, я помогу. Он сегодня не пил лекарство, поэтому, наверное, так и плохо.

— Это лекарство у тебя хреновое, вот и все! — обиженно сообщил Лейв.

— Сам ты хреновый! — огрызнулся Кирх. — Оно просто не до конца доработано. Но это еще не значит, что оно не действует.

— Да прекратите вы грызться уже, — слабо поморщился Бьерн. — Обрыдло уже это!

Сзади послышался негромкий смех, и Лейв обернулся. Дитр сидел на своих подушках и смеялся, прикрывая лицо рукой, и это было так удивительно заразительно, что и сам Лейв расплылся в широкой улыбке, а следом за ним хмыкнул Бьерн. Один только Кирх смотрел на всех волком, и тревога горела в его ярко-голубых глазах.

Лейв вдруг ощутил, как вместе со смехом проходит и гнев. Они слишком натерпелись за эти недели в Роуре, слишком много всего случилось такого, чего нормальный человек и вовсе не выдержал бы. Потому он благородно решил простить истерику Кирха. Особенно учитывая тот факт, что парень действительно сделал для них много хорошего, а сейчас просто очень сильно волновался за Тьярда.

— С ним все будет хорошо, вот увидишь, — Лейв взглянул на Кирха, и тот в ответ поднял глаза, на дне которых словно гигантские волны плескался страх. — Он все сделает и все сможет. Недаром же у него крылья за спиной.

Несколько секунд Кирх во все глаза смотрел на него, потом отвел взгляд и сухо буркнул:

— Подержи его, я сейчас дам лекарство.

Вдвоем поддерживая Бьерна, они дали ему напиться из маленького пузырька, который Кирх все время таскал за пазухой. В его сумке был еще приличный запас точно таких же пузырьков: каждую свободную минуту сын Хранителя тратил на то, чтобы заготовить дополнительную порцию лекарства. Лейв вновь укорил себя. Не стоило так с ним говорить и кричать на него. Он ведь действительно был очень неплохим человеком. Склочным, как последняя низинная потаскуха, но добрым.

Снаружи послышался негромкий голос стражника, потом клапан палатки откинулся, и внутрь просунулась его голова:

— Если небесные змеи достаточно отдохнули, то Хранитель Памяти Верго просит их зайти к нему в шатер.

Друзья переглянулись. Лейв себя совершенно отдохнувшим не чувствовал, но слишком уж много у него было вопросов к Хранителю Памяти, чтобы продолжать сидеть здесь. Кирх вопросительно взглянул на Бьерна, и тот медленно и тяжело кивнул:

— Пойдем. Я в порядке. Может, Верго посоветует что-нибудь, что бы помогло Тьярду.

Лейв помог ему подняться, поддержал за талию, и Бьерн благодарно взглянул в ответ. Выглядел он уже лучше, хоть дикая рука все равно конвульсивно дрожала. Ты выздоровеешь! Ты обязательно выздоровеешь, я знаю это! Сжав зубы и загоняя поглубже внутрь черную тоску, он ослепительно улыбнулся Бьерну и вместе с Кирхом повел его к выходу из шатра.