Затерянные в солнце

==== Глава 40. Начало ====

Ночь была темной и холодной, но безветренной. Тем не менее, воздух все равно резал глаза, и Торн приходилось щуриться, мощными взмахами крыльев выталкивая тело вперед. Она едва ли не все лицо обмотала шерстяным шарфом, оставив открытой только узкую полоску кожи у глаз, и все равно лицо казалось превратившимся в одну большую колкую ледышку.

Отряд Каэрос и Раэрн, в который она входила, состоял из двух тысяч разведчиц, двух десятков Боевых Целительниц под командованием Имре, а по земле следом за ними двигался еще и двухтысячный контингент кортов верхом на низкорослых мохнатых лошадках.

Поначалу Торн думала, что лошадки будут отставать, и анай придется снизить скорость передвижения. Но животные оказались вполне привычными к суровым зимним условиям и двигались достаточно быстро, чтобы разведчицы лишь слегка уменьшили скорость. Да и дополнительные привалы для отдыха всадников делать не пришлось: и корты, и их животные были выносливы и неприхотливы. Возглавил их Бьерн Мхарон, тот самый неразговорчивый охотник, вместе с которым они путешествовали в Роур некоторое время назад. Торн еще тогда успела убедиться в том, что парень он достаточно толковый. К тому же, у него была какая-то редкая болезнь, которую все окружающие его корты боялись до ужаса, и этой болезни, судя по всему, было достаточно для того, чтобы держать их в подчинении.

Первые несколько часов вместе с ними летели и две тысячи Лаэрт и Нуэргос, входящие в диверсионный отряд, что должен был ударить в тыл дермакам. Позже они отделились и взяли на восток, чтобы по большой дуге обогнуть лагерь дермаков и не быть замеченными их боевым охранением. Вместе с ними отправилась сама Магара дель Лаэрт, сославшись на то, что одно ее присутствие поднимет боевой дух войск настолько, что операция должна пройти удачно и обойтись небольшими потерями. В принципе, Торн достаточно наслушалась от других разведчиц о Магаре, чтобы поверить в это. Бесноватой Лаэрт все было нипочем, и никто лучше нее не справился бы с управлением таким большим диверсионным отрядом.

Объединенную группировку Каэрос и Раэрн возглавила царица Руфь. Под ее руководством Торн сражалась еще при Вахане, и там каменолицая Дочь Земли показала себя блестящим полководцем. Вот только теперь от ее спокойствия не осталось и следа. Руфь постоянно чему-то тихонько улыбалась, выглядела рассеянной и какой-то далекой, временами поглаживала маленький золотой полумесяц у себя на лбу между бровей. Торн не была уверена, что в таком отрешенном состоянии она сможет достойно выстроить оборону против дермаков, но на ее назначении настояла сама Великая Царица, и спорить с ней не посмел бы никто.

Новая татуировка и наконец-то прорезавшиеся на лице царицы Раэрн эмоции были, пожалуй, лишь самым слабым из всех изменений, коснувшихся этого клана. Торн не совсем понимала, в чем дело, вот только теперь Дочери Земли, одна за другой, начали приносить присягу Великой Царице. Их эскорт выстроился вокруг ее шатра, разведчицы Раэрн ни на шаг от нее не отходили, следуя за ней через весь лагерь. К тому же, они начали переносить палатки ближе к ее шатру, и теперь жилище Великой Царицы со всех сторон окружали Раэрн, словно бы являющиеся ее почетной стражей.

Торн слышала о том, что произошло пару дней назад между Руфью и Великой Царицей. Самой ее в этот момент у палатки Старейшей Способной Слышать не было, но со слов разведчиц выходило, что в Руфь будто бесы мхира вселились, а Великая Царица своей властью изгнала их, а саму Руфь взяла под свою опеку вместе со всем ее кланом. Что именно это означало, внятно объяснить ей никто так и не смог, и Торн подозревала, что они и сами-то пока не понимают до конца, что произошло. Только с того дня Раэрн возомнили себя едва ли не собственностью первой первых и таскались за ней повсюду, словно утята за гусыней.

Впрочем, Великая Царица теперь целиком и полностью доверяла Руфь. Если раньше, как только эти двое входили в одно помещение, от них едва не искры в разные стороны летели, то сейчас уже ничего подобного не было. Великая Царица передала Руфь полное руководство над отрядом, позволила той вместе с Магарой разработать подробный план атаки, да и вообще у Торн создалось такое впечатление, будто Великая Царица больше не опасается ни сопротивления, ни какого-либо дурного влияния с ее стороны. Могло ли быть так, что этот золотой полумесяц на лбу Руфь обозначал знак особого доверия со стороны Великой Царицы? Или, наоборот, являлся знаком присутствия Богинь вместе с царицей Раэрн? Торн чувствовала теперь вокруг Руфь что-то новое, спокойное, уверенное. По ощущениям она теперь больше всего походила на каменный утес, о который разбивается вода, не в силах даже сдвинуть его с места. И при этом каким-то странным образом утес этот был мягким, словно воск. Возможно, Небесные Сестры все-таки что-то сделали с ней, потому что раньше ничего подобного от нее Торн не чувствовала.

Вот видишь? Они есть. Кто бы тебе и что ни говорил. Торн улыбнулась своим мыслям. Несмотря на то, что отправляясь в Роур за Найрин, она была абсолютно уверена в том, что отбросила от себя все: и свою веру, и свои клятвы, и свой народ, правда о том, что Небесных Сестер не существует, стала для нее тяжким ударом. Впрочем, до конца она в это так и не поверила, просто не могла, потому, что каждая секунда ее существования и каждый глоток воздуха доказывали обратное. Вот только теперь этому было еще и другое подтверждение в лице Великой Царицы, вокруг которой постоянно ощущалось светлое и сильное Присутствие чего-то такого, отчего Торн чувствовала себя маленьким толстым щенком, что готов упасть на спину в теплую траву и кататься по ней, ловя неловкими лапами бабочек. Сравнение казалось корявым и слишком детским, но почему-то очень правильным. В последние дни она старалась быть поближе к Великой Царице, если это позволяла служба и дежурство по лагерю, потому что только рядом с ней тяжелые мысли хоть немного отпускали Торн и позволяли чуть-чуть расслабиться.

Торн до сих пор еще не знала, как относиться к тому, что Лэйк убила ее ману и заняла ее место во главе Каэрос. После обретенного в Кренене знания Торн была убеждена в том, что так и нужно, что поступок Лэйк — правильный. Вот только внутри все равно скребло. Несмотря на то, что они почти не общались, несмотря на долгие и тяжелые даже не отношения (это словно здесь не подходило), скорее уж, на вынужденное общение, Торн все равно была по-своему привязана к ману. Пусть даже и привязана не чем-то хорошим, — теплые общие воспоминания их точно не связывали, но у Ларты были долги к Торн, пусть и сама она так не считала. А может, сама Торн никак не могла отпустить свое прошлое и смириться с тем, что ману никогда и ни при каких обстоятельствах не будет ценить ее как собственную дочь… Все это было слишком сложно, слишком запутанно и муторно для нее. Но она совершенно точно знала одно: чего-то она все-таки ману не договорила, чего-то не досказала, и это что-то теперь навсегда повисло между ними, подпитанное горьким запахом жертвенного костра, на котором сжигали Ларту.

Церемония Прощания с бывшей царицей была какой-то неправильно торопливой и скомканной. Анай словно хотели поскорее избавиться от ее тела, как от воспоминания о пережитом кошмаре. А может, их еще и грызла вина за то, что они сами поддались ее влиянию и позволили ей сотворить с кланом то, во что он превратился к моменту прихода Лэйк к власти. Не у одной Торн было странное ощущение стыда и собственной никчемности, когда она прощалась с ману.

Из-за изуродованного лица тело Ларты целиком завернули в белый саван и положили на небольшой костер. Бывшей царице полагался костер того же размера, что и у обычных разведчиц, потому что всю свою сакральность она теряла в момент поражения в ритуальном поединке, но и тут получилось как-то странно. Древесины в степях вообще не было, а того, что нашли в обозе, было откровенно мало даже для обычного Прощального костра. Впрочем, простых разведчиц сейчас сжигали пламенем Роксаны Каэрос или помогали Боевые Целительницы, а для Ларты все-таки разожгли костер, но он был гораздо меньше того, что соответствовал ее сану.

Отсыревшие за осень и покрывшиеся ледяной коркой ветви кустов никак не желали гореть, поминутно затухали и плевались горьким дымом. Вокруг костра суетились разведчицы, все время нагибаясь и нашептывая над дровами, чтобы огонь Роксаны, наконец, обхватил их. У Торн от дымной вони кружилась голова и слезились глаза; ей казалось, что разведчицы выглядят так, будто кланяются ее ману в последний раз, будто даже после смерти Ларта заставляли их гнуть свои шеи и терпеливо раздувать никак не желающее взяться пламя. А с другой стороны будто бы Сама Роксана никак не желала принимать к себе тело Ларты, и по ее воле лишь крохотные язычки пламени скользили по отсыревшим дровам, выделяя больше едкого дыма, чем тепла.

Прошло много часов, прежде чем тело Ларты все-таки догорело дотла, и все это время Торн, словно оцепеневшая, стояла возле костра и смотрела на него. Она продрогла, была голодна, устала до крайности, но она не двинулась с места, отдавая честь погибшей царице Каэрос. Разведчицы, что провожали ее, одна за другой отговаривались какими-то делами и уходили, почти бежали, поджав хвосты, будто им было стыдно, и, в конце концов, у костра царицы осталась одна Торн. Именно ей пришлось молить Роксану и поддерживать пламя до тех пор, пока даже почерневшие и неузнаваемые кости Ларты не обратились пеплом. Она же собрала прах ману в небольшую погребальную урну.

К тому времени совсем стемнело, и лишь звезды смотрели на Торн, когда она открывала крылья и взлетала повыше над лагерем. Никто не обращал на нее внимания, все были заняты поздним ужином, спали или стояли на страже. В шатре цариц велось совещание, и они, сидя за устеленным картами столом, решали судьбы мира. А Торн, прижав к груди урну с прахом ману, летела все дальше и дальше от лагеря анай.

В конце концов, она осталась в абсолютном одиночестве, и вокруг не было ничего, кроме бескрайней белой степи. Торн летела и думала о том, сколько Ларта сделала для своего народа. Она ведь была поистине необыкновенной царицей, подходящей Каэрос, как клинок подходит ножнам. И когда же случился тот тонкий, словно сухая былинка, момент, когда ее крепость духа, сила воли и неутомимое стремление вперед обернулись против ее же собственного народа? Из тебя вышла поистине любящая жена, отчужденная и черствая ману, прекрасная царица для войны и совершенно неподходящая — для мира. Кем же ты была, Ларта? Торн подняла глаза к холодному небу, гадая, позволила ли Огненная ей зажечь себе собственную звезду в этом бесконечном океане крохотных пылинок света. И знала ли я когда-нибудь тебя, настоящую, ману? Хоть один краткий миг?

В сознании вдруг что-то шевельнулось, как слегка колыхается сочная зеленая трава под едва ощутимыми прикосновениями ветра. Торн почти что навострила уши, прислушиваясь к себе. Легкое-легкое ощущение, словно касание чужого разума, почти как когда с ней говорили волки. Наверное, если бы она сама ни была зверем, то никогда бы не почувствовала этого, но Торн упрямо вцепилась в ощущение, бережно сохраняя его, словно последний затухающий уголек, между ладоней. Звенящая ниточка окрепла, потеплела, а потом развернулась прямо перед внутренним зрением в странную, смутную, совсем туманную картину.

Она, крохотная, кое-как ковыляет на двух ногах по каменному плато в сторону своего дома. Высокие ступеньки порога, на одной из них отколот камень, и за нее неудобно цепляться, чтобы влезть. Ноги почти что не идут, настолько они еще не привыкли ступать по земле. Равновесие держать тяжело, но Торн старается, закусив губу и помогая себе руками. Она подходит к самому крыльцу и опирается на него крохотными ручонками, совсем мягкими и пухленькими, с глубокими ямочками на тыльной стороне ладоней, там, где потом образуются грубые и стершиеся от ударов костяшки.

Она держится за порог и слышит странный звук, похожий на скулеж побитой собаки. Не совсем понимая, что происходит, Торн поднимает голову и, хлопая глазенками, видит ману. Та сидит за столом и, закрыв глаза рукой, вздрагивает всем телом. В другом ее кулаке зажата голубая ленточка. Торн говорили, что этой лентой ее мани перевязывала свои волосы, но мани она никогда не видела, а ману — Воин, и волосы у нее короткие. Зачем же ей тогда ленточка?

Торн осторожно поднимает совсем непослушную ногу и пытается влезть на ступеньку. Вот только противный каменный скол попадает прямо под еще совсем негибкую и неслушающуюся коленку, и она соскальзывает назад, плюхаясь тяжелым задом на нижнюю ступеньку. На звук ману оборачивается, и в ее мокрых глазах что-то такое тоскливое, такое звериное, что Торн становится страшно. Тогда она открывает рот и плачет, сверкая в небо только что прорезавшимися мелкими зубами.

Ману откладывает в сторону ленту и встает. Торн видит ее приближающиеся сапоги, а потом сильные руки поднимают ее, и ей уже совсем не грустно, совсем не страшно. Она обнимает ману за шею и с интересом принимается перебирать ее тонкий хвостик на затылке. Руки у ману шершавые, и одна из них тепло и бережно гладит по спине, успокаивает.

— Одни мы с тобой остались, доченька, — едва слышно говорит ману, а потом обнимает ее покрепче и прижимает голову к боку Торн.

На этом видение и оборвалось. Торн только нахмурилась и заморгала, глядя на урну в своих руках. Внутри почему-то было горько, хоть видение и не несло в себе ничего плохого. Если уж по чести, то оно было единственным светлым и счастливым воспоминанием из всех, что остались у Торн от Ларты. По крайней мере, она не помнила больше ни одного случая, чтобы ману дотрагивалась до нее или что-либо говорила ей таким тихим и теплым голосом.

— Спасибо тебе, — тихонько пробормотала Торн, не зная, к кому обращается: к себе, Ларте или Роксане, что вернула ей такой давно забытый момент, пусть он и не был самым счастливым.

А потом решительно открыла пробку и высыпала вниз прах Ларты.

Пепел медленно осыпался на белоснежный снег, пронзенный светом мириадов звезд и казавшийся под их лучами тоже серебристым, будто прозрачный женский шарф или шлейф легкого платья. Торн заморгала, приказывая себе не поддаваться грусти. А потом развернулась и полетела назад в лагерь, оставляя за спиной испещренный черными точками пепла от сожженного тела царицы Каэрос Ларты белый снег.

Когда Торн вернулась в лагерь, нимфы там уже не было. Великая Царица отослала ее домой, в земли Каэрос, поднимать становища и деревни, и без нее Торн почувствовала себя еще более одинокой. За это время между ними с Найрин установились странные, хрупкие отношения. Теперь они спали в одной палатке, каждую ночь обнимая друг друга и делясь теплом. Они старались выкраивать время между заданиями цариц и дежурствами по лагерю для того, чтобы поесть вместе. И при этом они почти что не разговаривали, просто находились рядом и все. Торн и не нужно было этого, она просто не знала, о чем говорить с нимфой и что обсуждать с ней. Ее молчаливого присутствия было вполне достаточно для того, чтобы чувствовать себя счастливой.

О своем отъезде Найрин сообщила ей в той же манере: просто сказала, что завтра с утра отправляется в земли Каэрос дня на три, а может и больше. Торн только кивнула в ответ, не зная, как по-другому выразить свои эмоции, за что заслужила внимательный взгляд темно-зеленых глаз нимфы и больше ничего. Возможно, Найрин ждала чего-то большего, но чего именно? Что Торн нужно было сказать или сделать?

В палатке было непривычно холодно, и она ворочалась с боку на бок, все никак не находя уютного места, чтобы провалиться в сон. Найрин не хватало, не хватало так, что выть хотелось, но Торн только молча лежала и втягивала носом ее запах, который еще хранило их общее одеяло.

А что будет, если я попрошу ее выйти за меня? Мысль была странной и какой-то совершенно ошеломляющей. Она никогда не задумывалась так далеко, никогда ничего не планировала, уж тем более в отношении зеленоглазой нимфы. У Торн всегда было с кем разделить постель, а большего ей и не требовалось, слишком уж много всего приходилось скрывать от мира, чтобы случайно не проболтаться какой-нибудь первой встречной. Не говоря уже о том, что Торн не слишком-то хотела передавать кому-то свою волчью кровь, а в случае брака, обязательно появятся дети, и для них такое будущее может стать проблемой.

И вот теперь все изменилось. Найрин знала о ее волчьей крови и относилась к этому совершенно спокойно. Она знала, уж совершенно точно чувствовала, какие непростые отношения связывали Торн и ее ману, знала о том, что Торн почти что предала собственный народ, думая о том, что можно убежать от наступающей армии дермаков. Найрин знала все и все равно каждый вечер сворачивалась в клубочек у нее в руках и засыпала, уткнувшись носом куда-то в шею Торн. И никуда не собиралась уходить.

Могло ли предложение Торн отпугнуть ее? Хотела ли нимфа связать свою жизнь с ней? Торн была уверена в том, что Найрин ее любит, и золотое эхо было тому неопровержимым доказательством, но любит ли она ее достаточно, чтобы жить с ней под одним кровом? И не следует ли подождать с предложением, пока война не закончится? Ведь любая из них могла погибнуть в грядущей битве…

Мысли эти не оставляли Торн и сейчас, когда она летела на север следом за непреклонной царицей Руфь, которую благословила на бой не только Великая Царица, но и незримо стоящие за ее спиной Небесные Сестры. А Найрин была где-то далеко-далеко отсюда, и за это Торн была благодарна небесам всем сердцем. Сегодняшняя атака должна была стать отвлекающим маневром для прикрытия десанта, для того, чтобы хоть немного задержать армаду дермаков и дать возможность подкреплениям подойти. Но, даже несмотря на все покровительство Небесных Сестер, анай все еще были смертны.

На востоке небо медленно заледенело, отливая густой зеленью. Оно было таким холодным и колким, что на миг Торн показалось, будто она может порезаться об него. Потом, медленно-медленно на самом краешке неба начала загораться сначала алая, потом рыжая, стремительно выцветающая в раскаленное золото полоска. Торн часто поглядывала в ту сторону, щуря глаза и почти физически ощущая, как начинает подниматься на небосклон Роксана Огненная, все выше и выше вздымая свой пылающий щит. Убереги нас, Небесная Ману! Убереги Своих дочерей, позволь нам победить сегодня ради Тебя, Твоим светом и силой! Пошли нам отваги!

Небо светлело все стремительнее, разбавляя густой синий цвет сначала в голубой, а потом и в зеленый. Восток пылал всеми оттенками алого, а потом вдруг, в один миг, самый краешек щита появился над белоснежной пустошью степей, и все полыхнуло так, что глазам стало больно. Ослепительно загорелся золотом снег, небо вмиг просветлело, будто смертные зажгли внизу тысячи костров, и Торн низко поклонилась на восток, благодаря Роксану за новый день. Медленно и неуклонно, в полной звенящей тишине, разрываемой лишь шелестом крыльев анай, над миром поднималось громадное солнце. Надеюсь, этого света будет достаточно для того, чтобы мы справились сегодня.

Роксанин щит не успел еще подняться достаточно высоко, как в утреннем небе разлился громкий голос боевого рога, требующего немедленно остановиться. Торн снизила скорость полета и изменила плотность и температуру крыльев, чтобы те теперь поддерживали ее на одном месте, а потом взглянула вправо, туда, где летела царица Руфь дель Раэрн. Сейчас спины и плечи других разведчиц скрывали ее от глаз Торн, а разговаривать на такой высоте было опасно: от мороза кожа лица моментально трескалась, если не была закрыта толстым шерстяным шарфом.

Первая их пера, Орлиная Дочь Шиал, обернулась и прожестикулировала:

«Внимание! В видимости разведки враг».

Торн только кивнула сама себе, чувствуя внутри легкое жжение. Зверь в ее затылке заворочался и заворчал: ему давно уже не терпелось в бой. Ожидание и этот немыслимо долгий полет измотали его неизвестностью.

Корты внизу тоже остановились. Одна из разведчиц нырнула вниз, быстро работая большими огненными крыльями. Некоторое время она совещалась с сидящим на вороном коренастом жеребце Бьерном, фигура которого резко выделялась габаритами на фоне мелких кортов-всадников. Потом разведчица направилась назад, Мхарон привстал в стременах и что-то крикнул окружающим его кортам. Было слишком высоко, чтобы Торн расслышала слова, но этого и не требовалось. Корты моментально разделились на три группы. Первая, и самая внушительная, выстраивалась в колонну шириной в сотню человек и глубиной в десяток, две остальные переместились на фланги. Корты часто атаковали по такой схеме, видимо, Мхарон решил не усложнять привычную тактику.

С земли до Торн доносилось отдаленное конское ржание и отдельные гортанные вскрики кортов. От этого зверь в голове еще сильнее заворчал, и она нетерпеливо передернула плечами, проверяя крепления небольшого круглого щита. Их ждала схватка в воздухе со стахами, а Торн прекрасно помнила, насколько те могут быть опасными противниками.

Некоторое время ничего не происходило, потом рожок протрубил:

«Вертикальная Сеть! Приготовить луки!»

У Торн лука не было, да от нее это и не требовалось. Ее задачей было прямое столкновение с врагом в рукопашной. Быстро заняв свое место в перестроившемся строю, Торн дождалась команды «вперед!» и полетела на север.

Поначалу степь казалась пустой и холодной, но потом, на самом горизонте, на земле возникло какое-то сверкающее пятно. Смотреть на него было больно, сильно резало глаза, и Торн щурилась.

«Поднять щиты! Приготовить оружие! Целься!» — приказал боевой рог.

Торн вытащила из-за спины свой щит и пристегнула его к левой руке, несколько раз подвигав ей и проверяя, достаточно ли хорошо затянуты ремни. Потом также неторопливо достала из ножен меч и с силой ударила им о щит, прося заступничества Роксаны. По стали моментально побежали языки огня, то же самое происходило и с оружием остальных разведчиц. Разве что у Раэрн клинки не сияли, а темнели и при ударе издавали какой-то глухой звук, больше похожий на удар дубиной о землю.

Солнечные блики отражались, словно от зеркала, от щитов дермаков, которыми те укрывались в светлое время суток. Казалось, что впереди на снежной равнине, растянулся во всю длину гигантский броненосец или скрученная кольцами змея. Торн невольно почувствовала, как ледяные пальцы бегут по позвоночнику. Лагерю дермаков не было конца и края. Он занимал всю степь, вытянувшись неровной линией с севера на юг. Со стороны казалось, что и лагеря-то никакого нет: твари просто попадали там, где и шли во время марша, лишь укрыв тела сверху своими щитами да кое-как набросав снега, чтобы укрыть ноги, которые под щитами не помещались. В центре этой колонны виднелось нечто, напоминающее гигантский шатер, сшитый из серо-черной грязноватой ткани. Оставалось только гадать, что там.

Взгляд Торн все скользил и скользил вдоль полчищ врага и никак не находил края. Богиня, как же мы справимся с ними?! Как же мы справимся?!.. Она, конечно же, прекрасно знала, сколько дермаков идет на юг, но увидеть это собственными глазами было совершенно иначе.

Впрочем, долго разглядывать позиции врага ей никто не дал. Почти сразу же, как в видимости появился лагерь, с земли в небо поднялись маленькие черные точки и стремительно направились навстречу анай. Теперь они приблизились уже настолько, что отчетливо можно было разглядеть черные кожистые крылья как у летучих мышей, чем-то напомнившие Торн крылья макто. Солнечный свет даже не блестел на черных кольчужных рубахах стахов, казалось, они выпивают слабые лучи зимнего Роксаниного щита целиком, без остатка. Мир словно потускнел.

Снизу раздался громкий хриплый звук рога кортов, а потом лавина всадников стремительно покатилась вперед, с каждой секундой все ускоряя темп. Черная туча стахов разбилась на два рукава: один упал вниз, наперерез кортам, словно ястреб, углядевший жертву, второй так же стремительно рванулся вперед навстречу анай.

«В атаку! Огонь!» — проревел боевой рог, и стрелы сорвались с туго натянутых луков Орлиных Дочерей.

Торн уже готова была испустить боевой клич, как стремительный порыв ветра, взявшегося из ниоткуда, взметнул все стрелы анай и швырнул их вниз, прямо на головы кортам. А навстречу анай от строя стахов понесся громадный алый шар, следом за ним второй и третий, а потом они посыпались один за другим.

«Рассыпаться!»

Торн не нужно было слышать сигнал рога, она и так прекрасно знала, что нужно делать. Огненные шары с ревом проносились мимо, и ее обожгло раскаленным воздухом, когда один из них едва не задел плечо. Ведуны стахов создавали их один за другим и швыряли в анай, в ответ им со стороны Боевых Целительниц тоже полетели огненные шары, а вместе с ними — молнии и ледяные копья. Еще миг назад утро было звеняще тихим, теперь же его наполнял рев и грохот, от которого у Торн почти сразу же заложило уши.

А потом ряды анай и стахов сшиблись.

Против Торн вылетел здоровенный стах в длинной черной кольчуге до колен. Его голову закрывал легкий шлем с искривленной носовой стрелкой, из-под которого на нее жестко смотрели два черных глаза. Стах ударил молча и сильно: его черный кривой ятаган столкнулся с мечом Торн, и той едва-едва удалось сохранить равновесие.

Зверь внутри Торн зарычал и попытался вырваться, и она позволила ему войти в ее плоть и кровь. Руки моментально вздулись от наполнившей их силы, а куртка не плечах едва не треснула. Торн изо всех сил навалилась на клинок врага и зарычала ему в лицо, скаля длинные клыки и отталкивая его прочь. По лицу стаха промелькнуло удивление, он резко отскочил и вновь попытался ударить ее, на этот раз двумя руками сразу: во второй был зажат длинный тонкий кинжал. Вот только из-за этого стах слегка потерял свое устойчивое положение в воздухе. Легко отбив кинжал щитом, Торн резко обернулась вокруг себя и нанесла удар одновременно огненными крыльями и клинком. Оружие-то стах заблокировал, но крылья моментально обожгли ему лицо. Запахло паленой шерстью, стах завизжал от боли и отдернулся, и Торн добила его ударом сапога в лицо, а потом резко всадила клинок прямо в уязвимую полосу открытой смуглой кожи над воротом его кольчужной рубахи.

Стах кулем рухнул вниз, но тут что-то с грохотом взорвалось прямо возле головы Торн. Она вскрикнула, чувствуя резкую боль в затылке, и кубарем покатилась по воздуху, намертво сжимая меч, чтобы не уронить его. Падение остановили крылья и широкая спина какого-то стаха, который как раз насел на разведчицу Раэрн. Торн использовала инерцию падения, чтобы хорошенько приложить его щитом по спине, а Раэрн еще и с ревом вбила ему в голову свой почерневший от силы Артрены кулак. Раздался отчетливый хруст, и стах обвалился вниз.

Торн удалось закрепиться в воздухе, но времени на то, чтобы проверять раны, не было. Два строя уже окончательно смешались, и теперь со всех сторон в нее метили лезвия ятаганов и длинные кусачие клыки копий. Она завертелась волчком на месте, уворачиваясь от прямых ударов, нанося собственные, подрубая кому-то крылья и спины, ломая щитом чьи-то шеи и руки.

Грохот и рев полностью оглушили ее, и она лишь отдаленно слышала звонкую песню рога анай, что без устали призывал: «Вперед! В атаку!». Никаких команд о боевых построениях не слышалось, да и сейчас это было просто невозможно. Любое скопление анай давало возможность ведунам стахов наносить прямые удары своей силой, а это означало, что такую возможность им давать нельзя.

Торн дралась отчаянно и зло, позволив зверю почти что полностью взять контроль над телом и уж точно без остатка — над сознанием. Она вся превратилась в оголенные нервы, каждой клеткой чувствуя, откуда придет следующий удар, уходя в сторону за миг до того, как небо разрывали зазубренные молнии, укрывая щитом голову, когда прямо перед ней взрывались огненные шары.

По спине вниз под кольчугу бежало что-то влажное и горячее, и Торн подозревала, что это кровь. Тем первым ударом ей задело голову, потому что за правым ухом голову то пекло, то бросало в холод, и волос там явно теперь не доставало. Но времени на то, чтобы думать о собственных ранах у нее не было.

Она еще успела разглядеть, как внизу кипит море кортов, которые отчаянно рвутся вперед, к длинной бронированной змее обездвиженных солнцем дермаков, а на них сверху камнями падают стахи, сбивая их с лошадей, ломая строй и не давая подобраться вплотную к линии атаки. Потом прямо ей на плечи с криком свалилась какая-то сестра.

Торн швырнуло вниз, и только рычащий и беснующийся зверь в ее жилах позволил ей остановить падение и удержать сестру. Она извернулась и ухватила ее буквально за шиворот, только было уже поздно. Голова Раэрн под неестественным углом клонилась к плечу, почти что отрубленная ятаганом стаха. Торн разжала руку, и тело Дочери Земли камнем упало вниз в ворохе кровавых капель.

Ударить, принять клинок на щит, увернуться от огненного шара, взлететь повыше и обрушиться на спину зазевавшегося врага. Торн двигалась абсолютно бездумно, полностью доверившись охотничьим инстинктам зверя, и в такой свалке лишь они, да воля Небесной Охотницы Роксаны, давали ей возможность до сих пор оставаться в живых. Грудь и спину покрывали порезы от вражеских клинков, форма во многих местах пропиталась кровью и висела лохмотьями, но Торн упрямо дралась и дралась, не давая себе ни секунды роздыха.

Ей было уже абсолютно все равно, увидит ли кто-то из сестер ее вздувшиеся жилы на шее или оскаленные клыки, услышит ли ее рычание. Ей было не до этого. Сейчас нужно было выжить и отправить в могилу как можно больше врагов. Чем меньше стахов доживет до грядущей битвы, тем лучше.

Вдруг на глаза Торн попался стах-ведун, как раз создающий что-то вроде паутины из пламени. Он держался в отдалении от гущи боя и внимательно оглядывался по сторонам, поминутно вскидывая лицо с заостренными как у зверя чертами и сразу же возвращаясь к работе. Прямо между его ладоней вытянулись ало-рыжие нити, из которых медленно формировалась маленькая сияющая бледно-зеленым светом сфера. Стах явно нервничал и торопился, Торн чувствовала исходящий от него запах нетерпения и страха, смешанного с сосредоточенностью. Языки огня между его ладоней все росли и росли, а сфера начала все быстрее и быстрее сжиматься и обретать плотность.

Не раздумывая, Торн бросилась вперед, прямо на него. Стах это заметил, бросил на нее злобный взгляд, но не сдвинулся с места, еще напряженнее глядя на шарик в своих руках. С каждой секундой этот шарик становился все меньше, словно сжимаясь в крохотное зернышко, а интенсивность его свечения нарастала. К тому моменту, как Торн осталось до ведуна не больше трех метров полета, свечение стало таким нестерпимым, что полностью скрыло от нее всю фигуру стаха. Торн еще успела подумать, что случится что-то непоправимое, если он завершит то, что начал, а потом со всей силой врезалась в него, нанося удар щитом и короткий тычок мечом вперед.

Удар сотряс все ее тело, которое вдруг затрещало по швам. На одну немыслимо долгую секунду Торн словно растянули на вселенской дыбе, где каждую ее клеточку стремились оторвать прочь, уничтожить, стереть. Торн застыла, ослепшая, оглохшая, потерявшая ко всему чувствительность, цепляясь лишь за одну единственную мысль: «Найрин!» А потом ее швырнуло в сторону с силой, с какой ураган закручивает в свой безжалостный зев сухие листья.

Уже совершенно не понимая, что и как делает, она каким-то чудом раскрыла крылья, пытаясь затормозить падение. Крылья не слушались, их словно тряпки сбивало прочь могучими порывами раскаленного ветра. Перед глазами все было каким-то бело-зеленоватым, словно вспышка взорвавшегося между ладоней ведуна шарика затмила само солнце. Тяжелый низкий гул сотрясал все тело Торн, проходя его насквозь, забив уши и не позволяя ей расслышать ничего больше. Потом раздался громкий хлопок, ее ударило с силой горного обвала прямо в спину. Торн выдохнула весь воздух вместе с криком, что потонул в грохоте взрыва, а потом все-таки раскрыла крылья, тормозя ими, как только могла. В следующий миг она ощутила, как врезается во что-то мягкое и катится по земле.

Снег полностью обволок ее тело, и Торн с хрипами забарахталась в нем, едва не задохнувшись. Руки и ноги повиновались плохо, словно высушенные и задубевшие тряпки. Меча в правой руке больше не было, как и двух пальцев: безымянного и мизинца, вместо которых зияла кровавая дыра. Торн отупело наблюдала за тем, как ее рука вяло мажет по снегу, двигается как-то неестественно, оставляя за собой кровавые разводы. Она сосредоточилась изо всех сил, приказывая себе собраться. Это помогло, и контроль над телом не полностью, но вернулся.

Торн села в снегу, оглядываясь по сторонам и часто моргая. Глаза почти что ослепли, и перед ними метались какие-то неясные тени, но она смогла-таки разглядеть, что в небе на месте соприкосновения двух армий теперь образовалось чистое пространство, а анай и стахи кое-как пытаются взлететь с земли, шатаясь, будто пьяные. Теперь их стало как-то меньше, причем гораздо меньше, чем было. Торн медленно заморгала: это казалось ей неправильным. Куда же делись остальные? Они сражались не так долго, чтобы потери были столь велики…

Земля почему-то натужно дрожала, и Торн чувствовала ее вибрацию коленями. Она бестолково взглянула вниз, видя свою изодранную окровавленную одежду, от которой остались одни лоскуты. Щита на левой руке тоже больше не было. А вибрация все нарастала.

Слепо моргая, она подняла голову. Сквозь однотонный гул в ушах пришел звук отдаленного конского ржания, а прямо из белого марева перед ней выскочил низкорослый черный конек. Торн скорее ощутила, чем увидела, как слишком крупный для корта всадник склоняется с седла и на скаку протягивает ей руку. Она потянулась в ответ, и мощный рывок вырвал ее из снега. На несколько секунд Торн оказалась подвешенной в воздухе, а потом больно ударилась бедрами о круп коня и едва успела обхватить за талию сидящего перед ней человека, чтобы вновь не слететь под копыта.

От тряски, боли в отбитом теле и холода она слегка пришла в себя и смогла проморгаться. Вокруг было видно лишь пригнувшихся в седлах кортов: они почти что ложились на шеи своих мохнатых коньков, изо всех сил погоняя их и заставляя стелиться над заснеженной степью. Над ее головой переливами пел боевой рог анай, призывая к отступлению. Торн с трудом обернулась через плечо, шею справа почему-то жгло, и мышцы повиновались туго. Позади оставалась изрытая копытами, усыпанная трупами лошадей, стахов, кортов и анай степь, за которой ослепительно сверкали на солнце щиты армии дермаков. А над ними на горизонте поднималось несколько толстых столбов черного дыма.

— Ты как? — крикнул ей через плечо здоровенный корт, и Торн с трудом поняла, что узнает голос Бьерна Мхарона. — Жива? Держишься?

— Да, — отозвалась она, с удивлением слыша свой собственный хриплый и надломанный голос. — Что происходит?

— Бесы бы побрали этих ведунов! — прорычал Бьерн. — Не знаю уж, что они там сделали, но взрыв был такой, что разворотило бы и пол степи! Хвала Богам, что рвали наверху!

Он выпрямился и отодвинул локоть назад, отчего Торн едва не свалилась. Первой мыслью было, что тот передумал ее спасать и пытается сбросить с коня, но Бьерн просто отстегивал от пояса флягу. Вытянув зубами пробку, он передал ее Торн.

— Попей!

На полном скаку это делать было не только тяжело, но и опасно. Торн приходилось раньше ездить верхом, но никогда — на крупе стелящейся галопом лошади. Тем не менее, пролив половину на себя, она все-таки смогла наглотаться обжигающе холодной воды, от которой нутро свернулось в тугой узел, но действительно стало легче.

— Так мы победили или нет? — хрипло пробормотала она, возвращая флягу Бьерну.

— Понятия не имею! — прорычал тот. — Надеюсь, Магара успела! Иначе все было зря!

На скаку говорить было тяжело, и он замолчал, а Торн почти что без сил привалилась к его спине, едва не засыпая от усталости. Боль нарастала с каждой минутой, принявшись немилосердно глодать измученное тело. Торн тихонько заскулила сквозь зубы, призывая волка и перераспределяя его физическую силу по особенно опасным ранам. Она все смотрела на небо, пытаясь сосчитать, сколько же сестер они потеряли в этой атаке. Судя по всему, не больше трети отряда. Когда-то такая цифра показалась бы ей чудовищной, но теперь, после трех лет войны, это можно было бы счесть не самым плохим вариантом.

Роксана, что будет с Твоими дочерьми? Мысли в голове путались и накладывались друг на друга, и Торн уже не совсем понимала, где находится. Протяни Свою сияющую длань, укрой нас от беды!..

— Держись! Как только уйдем от них подальше, сделаем привал, и я осмотрю твои раны, — напряженно пообещал Бьерн, видимо почувствовав, что она сползает с седла.

Он вывернул руку и намертво ухватил ее за ремень штанов, удерживая вертикально и не давая съехать под брюхо коню, и Торн хотела было поблагодарить его за помощь, но язык во рту уже не ворочался. Она лишь безвольно навалилась на его широкую спину и закрыла глаза. Защити Своих дочерей, Огненная! Молю!..