Затерянные в солнце

==== Глава 6. Дикость ====

Гревар изменил угол наклона крыла, издав при этом пронзительный вопль и вновь попытавшись уйти вверх, но Бьерн железной рукой дернул его обратно, заставляя лететь дальше, прямо сквозь облако пара. Насмерть перепуганный макто уже не в первый раз игнорировал прямой приказ наездника, да и не мудрено. Они летели слишком низко, и прямо под ними слышался рев земли, что рвалась на куски, рыча и проглатывая старый город, давясь пришедшим морем, захлебываясь соленой водой и огнем. Вокруг них к небу взлетали гигантские столбы кипятка, несколько раз уже задев обоих. Макто-то все было нипочем, в его-то бронированном панцире из плотно пригнанных пластин чешуи, а вот у Бьерна уже зубы ныли, так он стискивал челюсти, чтобы не орать от боли в обожженной руке. Даже летная куртка не спасла от столба кипятка, и шкура на левом запястье набухла, как у вздувшегося покойника, потрескалась по краям, грозя сойти сплошным лоскутом.

Только все это было неважно. Где-то там, в реве разбушевавшихся ветров, швыряющих Гревара из стороны в сторону как мотылька, в кипящем огненном жерле разверстой земли был Лейв. Они взлетали вместе, стремясь все вверх и вверх сквозь плотные слои пара, и Бьерн внимательно следил за тем, чтобы не потерять парня и не дать тому заблудиться среди почти непрозрачных белых валов. И все-таки не уследил. Последнее, что он видел, — брюхо Ульрика, медленно заваливающегося куда-то вниз, и перекошенное от ужаса лицо Лейва, сидящего у него на спине.

Порыв раскаленного ветра ударил Гревару под подбородок, и тот потерял равновесие, резко запрокидывая голову назад. Бьерна едва не выкинуло из седла, но он был слишком хорошим наездником, чтобы погибнуть здесь, в этом проклятущем городе. Прижавшись всем телом к спине Гревара, Бьерн отпустил поводья, позволяя макто самому восстановить равновесие. Ящер и так был до безумия напуган, не хватало сейчас еще дергать его из стороны в сторону и пугать еще больше. Издав пронзительный вопль, макто ударил по воздуху крыльями, уходя вверх и вбок, а потом силой рванул в белое облако пара над ними. Бьерну тоже бесконечно хотелось туда, чтобы хотя бы на один миг глотнуть освежающе-холодного воздуха, полного запаха морской соли. Вместо этого он дождался, покуда макто хоть чуть-чуть придет в себя, а потом вновь перехватил поводья и направил его вниз, к запаху серы, лавы, пыли и смрадной гари плавящегося камня.

Он искал уже около часа, но не видел ничего. Белые валы слагались в странные расплывчатые очертания фигур. Дело осложняла темнота, в которой все вокруг терялось и сбивало Бьерна с толку. Периодически мимо проносились со скоростью выпущенной из лука стрелы осколки камня, и он вжимал голову в плечи, чтобы не получить идиотское ранение. Один раз он даже видел двух анатиай: Торн и нимфу, которые изо всех сил стремились куда-то вверх, но почти сразу же потерял из виду обеих в столбе кипятка.

Возможно, все, что он сейчас делал, было бесполезным. Как в такой темноте, в этом грохоте и безумии можно было найти хоть кого-то? Да и скорей всего, друзья уже давным-давно убрались отсюда туда, где безопасней. Только Бьерн не мог бросить Лейва. Этот придурок был слишком уж невезучим, все время влипал в неприятности, и его нужно было найти. Вряд ли, каким бы хорошим наездником он ни был, он смог выбраться из этих паровых облаков. А это означало, что Бьерн найдет и вытащит его, как вытаскивал всегда, чего бы это ему ни стоило.

Вдруг слева в клубах пара мелькнула какая-то черная тень. Не раздумывая, Бьерн рывком повернул туда Гревара, и тот, издав протестующий вопль, лег на левое крыло. Горячий пар хлестал в лицо, забивая рот, от серы и испарений слезились глаза. Бьерн кашлял и почти ничего не видел из-за выступивших на обожженных глазах слез, но он упрямо гнал ящера туда, где ему почудился самый краешек крыла макто.

Впереди мелькнул длинный черный хвост со стрелочкой, бешено мотающийся по ветру, а потом чья-то фигура, низко прижавшаяся к спине макто. Она изо всех сил молотила пятками по его бокам, и ящер медленно, но верно, уходил по дуге вверх, преодолевая ураганные порывы горячего ветра. Иртан, молю тебя, пусть это будет Лейв! Бьерн, едва видя что-либо перед собой, погнал Гревара следом за мелькающей впереди тенью вельда.

Догнать его на таком встречном ветру не представлялось возможным, но хоть одно сейчас было хорошо: наездник уходил вверх, поднимая макто над облаком пара. И он был один, а это означало, что это либо брат Бьерна Дитр, либо Лейв. Разглядеть макто, на котором сидел всадник, Бьерн тоже не мог, а потому поручиться за то, что это совершенно точно кто-то из них двоих, не решился.

Со всех сторон от него били раскаленные столбы кипятка. В один момент такой столб вновь ударил прямо перед мордой Гревара, но Бьерн удержал его от падения и резкого маневра в сторону. Он просто не мог сейчас потерять из виду своего товарища. Иначе потом вновь придется искать хоть кого-то в этой толстой белой подушке пара, и найти его во второй раз уже вряд ли удастся.

Пар вокруг стал как будто гуще, и Бьерн окончательно потерял из виду всадника впереди. Впрочем, теперь он едва видел собственные руки с поводьями, а голова макто уже потерялась в белом покрывале. Выглядело это странно: словно ящеру кто-то отсек шею, а он все продолжает по инерции лететь вперед. Бьерн не успел удивиться увиденному: неожиданно макто с пронзительным воплем вырвался из пара прямо в густую черную ночь.

Чувство было такое, словно его, распаренного в бане, окатили ледяной водой. Бьерн судорожно глотнул морозного воздуха, едва не закричав, а потом потянул передние поводья на себя, заставляя Гревара забирать вверх. Ветер моментально выстудил обожженную и разгоряченную кожу, и ему стало немного легче. Впереди, буквально метрах в пятидесяти от него, летел Махнир, а на спине его сидел Дитр, низко пригнувшись к седлу и не глядя по сторонам. Что-то внутри Бьерна надорвалось, и он сразу же укорил себя. Он так надеялся, что это Лейв, но нельзя же было из-за этого не радоваться тому, что его брат выжил.

Громко прикрикнув, Бьерн повел Гревара наперерез макто Дитра. Брат поднял голову и обернулся на звук. Его испещренное тонкими полосками шрамов лицо слегка расслабилось, и он с трудом, но все же повернул своего Махнира навстречу Бьерну.

— Ты жив! — крикнул Бьерн, подлетая к нему и ощущая глубокую искреннюю радость с легким оттенком горечи из-за его недостойных мыслей. — Хвала Иртану! Ты видел остальных?

— Только Тьярда с Кирхом, но мы почти сразу же потерялись! — прокричал в ответ Дитр.

Вид у него был болезненный, вблизи это больше бросалось в глаза. Все мелкие шрамы покраснели и сочились сукровицей, да и кожа выглядела обожженной. Бьерн только сжал зубы. Ему-то лучше всех остальных было известно, какие муки перенес Дитр много лет назад, нарвавшись на взбучку от эльфов. С тех пор у него и остались эти шрамы в качестве памяти и наглядного урока. С тех пор каждый раз, когда рядом применяли свои способности эльфы, Дитр чувствовал недомогание и болел. Но ни разу еще его шрамы не воспалялись так сильно, как сейчас.

Они летели рядом, прочь от белого облака пара за спинами. Бьерн обернулся. Молочный гриб накрыл весь город, разрываясь алыми всполохами огня, рыча и шипя, словно гигантский южный полосатый кот. Где-то там был Лейв, и Бьерну нужно было возвращаться, чтобы найти его.

Он повернулся, чтобы сказать это Дитру, и слова замерли у него на языке. Впереди под ними шевелилось огромное море огоньков. Казалось, будто тысячи тысяч светлячков сели на траву и поют друг другу, слегка покачивая крыльями. Только Бьерн знал: это были не мотыльки. Это были дермаки.

Судя по всему, они с Дитром вылетели из парового облака к северо-востоку от города, прямо к казавшемуся бесконечным лесу, по которому они путешествовали последние несколько недель. Где-то здесь, по словам Кирха, и находился лагерь дермаков, только Бьерн никогда не предполагал, что увидит такое. Лес кишел огнями во все стороны на многие километры. Казалось, что под деревьями медленно плывет огненная река, направляясь на юго-восток. Бьерн попытался сосчитать хотя бы примерное количество врагов, находящихся сейчас под ними, но это было поистине невозможно. Сотни тысяч, не меньше.

Внутри словно разверзлась звенящая сосущая пустота. Широко открытыми глазами Бьерн смотрел вниз, не в силах поверить собственным глазам. Когда разбуженный полукровкой анатиай катаклизм начал уничтожать Кренен, единственной мыслью, что билась в голове Бьерна, было ликование. Он буквально молился, ожидая следующего еще более страшного удара стихии. Он почти что видел внутренним зрением, как заваливает в глухих темных переходах отвратительных белесых маток, несущихся зародышами дермаков, как гибнут еще не выведенные на свет армии, как за секунды решается исход их битвы с дермаками. Он почти что уже утвердился в мысли, что победа над дермаками вельдам обеспечена, нужно будет лишь немного поднажать. А теперь такое…

— Чтобы их победить нам не хватит всех кортов изо всех каганатов до самого последнего наездника, — хрипло проговорил рядом Дитр. Он разогнулся в седле и смотрел вниз со спины Махнира, и зрелище армии, не виданной по своим масштабам, несколько сгладило даже рвущую его тело боль, отвлекло его от нее. — Они просто сотрут Эрнальд с лица земли, до тех пор, пока не останется ничего.

— Это твое предсказание? — тревожно взглянул на него Бьерн.

У его брата был крайне редко встречающийся среди вельдов дар видеть в нитях Единоглазых Марн определенные закономерности, аллегорические отображения будущего, и все предсказания Дитра сбывались. Самое странное из них, то, где Тьярд и волчица должны были убить друг друга, но остаться живыми, уже сбылось, хоть в него-то Бьерн верил меньше всего. А сейчас сбывалось и другое, то самое, из-за которого они и отправились в эти края. В вечно колеблющемся отражении Черного Источника Дитр увидел пламя, в котором погибают сначала анатиай, а потом и вельды. И теперь Бьерн сам видел это пламя собственными глазами, и холодный пот побежал прямо по его спине, вниз по позвоночнику.

Дитр не успел ему ничего ответить. Что-то слегка изменилось в воздухе, словно поменялось его ощущение или запах. Бьерн резко выпрямился, пытаясь понять, что это, а в следующий миг Дитр крикнул во всю глотку:

— Осторожно!

Скорее по наитию бывалого охотника, чем из соображений безопасности, Бьерн резко швырнул Гревара вниз. И вовремя. Прямо в том месте, в котором он только что находился, в воздухе взорвалась огромная огненная сфера, распустившись, будто диковинный цветок. Это было бы даже красиво, если бы…

— Ведуны стахов! — еще громче закричал Дитр. — Немедленно уходи отсюда!

Бьерн прекрасно знал, что этот враг ему не по зубам. В отличие от брата, у него не было дара Соединяться с Источниками или других каких-то особых способностей. Он был всего лишь обычным наездником, слишком далеким равно как от волшбы и всевозможных колдовских трюков, так и от интриг двора и сомнительных развлечений молодой знати. Зато одно дело он знал прекрасно: охоту.

Моментально успокоившись, Бьерн открыл дар Иртана в груди, развернув его, будто книгу. Гревар под ним сдавленно каркнул, его золотые глаза остекленели. Теперь они с Бьерном могли общаться напрямую, не столько при помощи строп и шпор упряжи, сколько изнутри, прислушиваясь к ощущениям друг друга. Это было почти то же самое, как когда крадешься за дичью. Чтобы незаметно подобраться к пасущейся в открытой всем ветрам степи антилопе нужно нечто большее, чем просто охотничий азарт. Нужно стать степным волком, думая и чувствуя, как он.

Сложив крылья, Гревар ушел в вертикальный штопор, закручиваясь вокруг себя мощными крыльями и таким образом создавая вокруг себя воздушные потоки, чтобы падать еще быстрее. Темная громада леса, испещренная рыжими огоньками, кружилась перед глазами Бьерна, буквально слившись в одно огненное пятно. Потом он резко дернул поводья на себя, отклоняясь назад, Гревар перекувырнулся через правое крыло и ушел вбок в тот же самый миг, как прямо за спиной Бьерна взорвался огненный шар.

Уложив макто на крыло, Бьерн заставил его повернуть на месте на сто восемьдесят градусов, а потом вновь швырнул его вниз, ввел в штопор и повел по быстрой и сильной спирали. Вокруг громыхало, мелькали вспышки света, и Бьерн уже не совсем понимал, что происходит. То ли ревела земля под окончательно уходящим в пучину Крененом, то ли враги метили по нему огненными шарами. Он еще успел бросить взгляд через плечо и увидеть Дитра, который уходил следом за Бьерном, но не настолько умело. Его макто швыряло из стороны в сторону слишком сильными порывами ветра, и это пока еще спасало ему жизнь. Но долго ли это продлится?

Очередной взрыв грохнул прямо возле головы Гревара, и Бьерн, сжав зубы, резко уложил его на левое крыло. Гревар сделал длинную петлю, потом нырнул вниз и взмыл вверх, меняя траекторию буквально каждые несколько секунд. Так они не попадут в него, и он сможет спастись. А вот уйдет ли брат?

Дитр был ведуном и мог Соединяться и создавать любые рисунки по своему желанию, жонглируя стихиями словно какой-нибудь актер разноцветными шариками. Вот только, в отличие от этого актера, он не мог дать сдачи. Ведуны Черного Дома Эрнальда приносили клятву не дотрагиваться до оружия, не создавать его и силу свою тоже не использовать во вред кому-либо. Естественно, что и Дитр принес эту клятву, а это означало, что он даже защититься от них не сможет.

Помоги мне, Орунг! Бьерн резко дернул поводья, уводя макто вверх и делая сальто назад. В его верхней точке он изменил направление полета, макто вывернулся, лег на воздушные потоки и устремился вверх, в обратную сторону.

Теперь все становилось гораздо сложнее. Махнир под Дитром выбивался из сил, отчаянно молотя крыльями по воздуху и пытаясь уйти от преследователей. Брат пытался заставить его лететь по неправильной траектории, кидая то вверх, то вниз, то в сторону, но макто подчинялся с трудом. Сказывалась профессия Дитра: он не был наездником, пройдя в детстве лишь самый краткий курс управления макто, до того, как в нем открылись способности ведуна. Да и последние годы никакой практики у него тоже не было, и дар Иртана в груди оставался не слишком хорошо развит. К тому же, сейчас Дитр постоянно оглядывался через плечо, видимо, пытаясь что-то сделать с преследователями, только толку от этого было не слишком много, потому что они так никуда и не делись.

Три черные тени быстро летели следом за макто Дитра, и у них здесь было явное преимущество. Стахи больше всего походили на очеловеченных летучих мышей, и воздух был для их кожистых крыльев, почти что как у макто, родной стихией. Бьерн уже сталкивался с ними в открытом бою и должен был признать, что стахи сражались просто прекрасно и были одними из самых сложных соперников, против которых он хоть когда-либо поднимал оружие. А эти еще и способны были сражаться с помощью энергии Источников.

Очередной огненный шар взорвался прямо за кончиком хвоста Махнира, все-таки слегка задев его. Ящер заорал, выкатив глаза от боли и отчаянно молотя крыльями по воздуху. Дитра в седле болтало как мешок с яблоками, вид у него был изможденным, и Бьерн четко понял одну вещь: долго брату не выдержать. Вряд ли он сможет уйти от следующего удара. А это означало — смерть.

Моментально приняв решение, Бьерн бросил Гревара прямо под брюхо Махниру. Послушный его руке и воле ящер вывернулся в воздухе, мелькнув более светлой чешуей на животе, а потом повис прямо в метре под крылом Махнира, повторяя каждое его движение.

— Прыгай! — не своим голосом заорал Бьерн, надеясь, что брат его услышит.

И Дитр услышал. Только он не прыгнул, а скорее просто вывалился из седла, каким-то чудом успев выпутать ноги из стремян.

Сильный удар бросил Гревара вниз, и Бьерн едва не потерял управление. К тому же, падая, Дитр попал ему локтем по затылку, и от этого из глаз посыпались искры. Упрямо сжав зубы, Бьерн выпростал руку из поводьев, вывернул плечо и силой втащил в седло полумертвого Дитра, уже начавшего сползать со спины макто вниз.

— Держись за меня! — крикнул он брату, а потом свечой взмыл вверх.

Теперь лететь было уже тяжелее, чем одному, но Гревар и обучался под двух наездников. Несмотря на то, что ящер фактически принадлежал Бьерну, тот внимательно следил за тем, чтобы макто учили для двух седоков, поэтому появление на его спине дополнительного веса не стало для него слишком серьезной помехой. К тому же, теперь, став почти на восемьдесят килограмм тяжелее, макто получил и возможность гораздо легче справляться с бьющими в морду порывами ветра, утвердившись в воздухе. Это было только на руку Бьерну.

Он не слишком долго уводил его вверх, боясь как того, что Дитр может не удержаться и выпасть из седла, так и удара стахов, которые теперь легко могли просчитать их траекторию полета. Потому Бьерн вновь швырнул макто резко вниз и под углом в белое паровое облако. До него осталось долететь буквально какие-то пару сотен метров, а это означало, что еще немного, и они спасены. Бьерн пустил в ход все свое искусство наездника, закручивая макто, швыряя его из стороны в сторону, гоня так быстро, что он почти что слышал барабанный грохот сердца Гревара, выбивающего дробь сквозь чешую прямо под ним. Но им нужно было уйти. Им нужно было…

Сильнейший удар бросил макто вперед, и Бьерна едва не вышвырнуло из седла. Он каким-то чудом удержался, вцепившись в луку седла, а другой рукой ухватив за шиворот Дитра. В следующий миг они влетели в облако пара, лицо обожгло, а Гревар заорал так пронзительно, что на этот раз его было слышно и сквозь рев бездны внизу под ними.

Воздух бил в лицо, а тряска была такой сильной, словно они летели прямо в ураган. К тому же Гревар начал как-то странно припадать на правое крыло, судорожно лупя крыльями по воздуху и мечась из стороны в сторону. Бьерн еще глубже слил собственный разум с его, и тело прошила жгущая кошмарная боль. Проклятые стахи попали в лапу ящеру, и ее оторвало ниже колена. Ослепший от ярости и муки макто совсем потерял последние остатки разума и теперь метался, словно раненая птичка, пытаясь хоть как-то умерить боль.

Внутри оборвалось, но Бьерн приказал себе ни о чем не думать. Сейчас речь шла о том, чтобы спасти их с братом жизни. Как только они сядут на землю, он сможет перевязать макто и переждать до того момента, как можно будет отправляться на поиски нимфы или Анкана. А сейчас нельзя было думать о том, что он ранен. Не время для паники и горечи, сначала выбраться.

Больше ударов не было, взрывов за спиной не слышалось. А значит, оправдался расчет Бьерна, и стахи не рискнули влетать в паровое облако над городом. Мысленно прикинув расстояние и их местоположение, Бьерн с невероятным усилием развернул обезумевшего от боли Гревара влево. Ящер орал и сопротивлялся, и от напряжения на лбу Бьерна выступили градины пота. Если он сейчас взбесится вконец, то запросто может нырнуть вниз и разбиться о землю вместе с ними. Его нужно было посадить. И посадить так, чтобы не повредить лапу.

Бьерн помнил место, в которое вчера утром приземлился Кирх. До него отсюда было не слишком далеко, да и дермаков там не должно было быть. Они все больше забирали к востоку, а это укромное болото находилось на западе. Главное — дотянуть дотуда сквозь раскаленный кипяток.

Дитр вцепился в его плечи изо всех сил. Бьерн слышал за ухом его тяжелое натужное дыхание, но гнал от себя плохие мысли. Если Гревару оторвало лапу, значит, удар шел снизу вверх, и брата не могло зацепить. А даже если и зацепило, Бьерн достаточно силен для того, чтобы дотащить его до лагеря и Анкана, которые обязательно помогут. Главное только — сесть.

Удары крыльев Гревара становились все более судорожными, словно он махал ими из последних сил. Бьерн сжал зубы и мысленно умолял, просил и подбадривал своего макто. Они летали вместе больше десяти лет и знали друг друга, пожалуй, так, как не могут знать даже супруги. Растворяясь в сознании макто, наездник получал над ним контроль, но одновременно с этим и сам ящер читал его эмоциональное состояние, его мысли и чувства, надежды и страхи. Гревар был его другом, его надежным товарищем, равного которому в этом мире не было. Ты должен справиться, брат! Я с тобой! Бери мою силу, всего меня бери, если нужно! Только живи!

Их затрясло, сильно затрясло. Зубы во рту Бьерна клацнули, едва не откусив язык, и он всем телом пригнулся к луке седла. Во все стороны хлестал кипяток, шипела и рвалась на части земля. А Гревар из последних сил махал крыльями, вопя во всю глотку и дыша так же тяжело, как запаленные лошади, что уже никогда не смогут остановиться. А потом они вырвались из моря белого пара над самыми кромками деревьев.

Дышать сразу же стало легче, но Бьерн и глазом не моргнул, следя за состоянием макто. С каждой секундой тот терял все больше крови: во время полета обмен веществ и скорость кровообращения у ящеров увеличивались в десятки раз, и теперь из отрубленной культи Гревара кровь буквально хлестала на черные верхушки елей.

Потом впереди что-то блеснуло в темноте, и Бьерн из последних сил взмолился своему макто, словно богу, открывая ему все свое сердце, без остатка. Пронзительно каркнув, Гревар еще несколько раз ударил крыльями, с трудом дотянул до самого краешка озера, а потом, с надрывным криком, подломился, будто подстреленная птица, и камнем рухнул вниз.

Удар о воду был силен, но Бьерн успел сгруппироваться и разбить водную гладь сложенными вместе ладонями. Только все это было ничто по сравнению с невероятной болью, что вспышкой на секунду порвала пополам его грудь, а потом ее не стало. Теперь там внутри была лишь тишина. Все так же золотился дар Иртана, согревая его, все так же сладко текла по венам сила, только не было дрожащее-звонкого ответа, одной-единственной нотки, что соединяла их с Греваром в одно целое.

Выставивший перед собой руки Бьерн погружался все глубже в илистую темноту, теряя инерцию падения, а одновременно с этим меркло и все вокруг. Он помнил огромные золотые глазищи, глупые и любопытные, что смотрели на него так, словно готовы были вылезти из орбит от удивления. Он помнил теплое прикосновение шершавого языка макто, когда кормишь его бараньей печенью с руки, и смешное чавканье, когда он хватает куски с твоей ладони и глотает их почти что не жуя, торопясь и давясь при этом, а потом кашляя, тоненько и сладко, словно ребенок. И то чувство непередаваемого восторга, необычайной мощи, великой силы и свободы, которое Бьерн ощутил впервые, поднявшись с пропахшего рыбой и пометом макто дна Гнездовья к летнему закатному небу, полному сладкого дыхания степей и водоворотов из белых лепестков Иртановой милости.

Он закрыл глаза, чувствуя, как ледяная тяжесть воды обволакивает его со всех сторон, стягивает железными цепями грудь и тянет, тянет ко дну. Среди вельдов говорили, что самое страшное: быть соединенным разумом с макто в момент его смерти, и теперь Бьерн отстраненно подумал, что понимает, почему. Не у Гревара от напряжения и боли разорвалось сердце, а у самого Бьерна. И в общем-то, теперь больше не было никакой разницы, выберется он из этого болота или нет. Холодная илистая тишь примет их обоих, укроет мягче самых родных объятий и даст им наконец уснуть. Бьерн открыл рот и выдохнул из легких весь воздух.

Вдруг что-то вцепилось ему в плечи и изо всех сил рвануло вверх. Бьерн от неожиданности вдохнул. Ледяная вода хлынула в легкие, он попытался выкрикнуть, моментально ослепнув от страха и боли, а потом все исчезло.

Дитра трясло от холода так, что зуб на зуб не попадал. Тщетно обхватив себя руками, он пытался сохранить хоть какие-то остатки тепла под ледяным ветром, который, казалось, выдувал из него саму душу.

Ночь была чернее смоли, и откуда-то издали долетал непрерывный грохот рвущейся земли. Вокруг же шелестела осока, раскачиваясь под ветром, да шуршали ветви деревьев, терлись друг о друга, словно моля о пощаде. Ветер слишком сильно рвал и качал их, будто обезумивший отец, ухвативший за волосы и таскающий из стороны в сторону провинившегося ребенка.

Прямо напротив него на черной вздыбившейся ряби болота качалась гигантская туша макто. Обломок крыла, расколовшегося от удара об воду, криво торчал в небо, белея на слабом свету пробившей кожу костью. Это была вина Дитра. Если бы он научился хорошо летать на макто, этого бы не случилось. Если бы он посвящал свое время не только тайнам пляшущих стихий, макто его брата был бы сейчас жив.

Самого Бьерна из воды вытаскивала гигантская черно-рыжая волчица, вцепившись зубами в ворот его летной куртки и волоча по воде. У Дитра даже не было сил удивиться тому, откуда она здесь взялась. Волчица уже целиком выбралась на берег, скользя жилистыми лапами по размякшей глине, и теперь отступала назад, таща следом тяжелое тело Бьерна. Брат не подавал признаков жизни, и у Дитра внутри было холодно так же, как и снаружи. Это тоже была его вина. Кажется, сегодня он убил не только макто.

Поковыляв к берегу навстречу волчице, Дитр приказал себе взять себя в руки. Сейчас он нужен был Бьерну, нужен был любой ценой. Он и так уже из-за своих клятв фактически убил Гревара, а Дитр прекрасно знал, что бывает с наездниками, под которыми во время соединения разумов умирает макто. Бьерн, конечно, был чересчур упрямым для того, чтобы умереть здесь в эту ночь вместе со своим ящером, но это ничего не значило. Вряд ли он оправится скоро.

С рычанием волчица одним рывком выволокла Бьерна на берег и отбежала в сторону, отряхиваясь всем телом. Дитр опустился перед братом на колени, не обращая внимания на то, как полыхнула болью спина. Заклятие, что оторвало лапу Гревару, задело и самого Дитра, но это было уже неважно. Главное было, чтобы выжил Бьерн.

Волосы прилипли ко лбу бездыханного вельда, губы у него были синие, глаза закрыты. Дыхания тоже не слышалось, как бы Дитр не прислушивался к груди, да и сердце не колотилось. Не желая верить в происшедшее, он рывком сел на брата, положил руки на его грудь и несколько раз сильно надавил. Потом припал к его лицу, зажав пальцами нос и изо всех сил вдохнув в рот воздух. И вновь начал давить на грудь. Так делали стражники вельдов, вылавливая из Хлая мальчишек, что играли на берегу. Река была холодна и опасна: ледяные ключи способны были вызвать судороги, и много непутевых ребятишек тонуло поздней весной и ранней осенью, пытаясь доказать другим, что они достаточно храбрые для того, чтобы купаться в неположенное время.

Надавить и вдохнуть, надавить и вдохнуть. Дитр сосредоточился только на этом, до смерти боясь бездыханных ледяных серых губ брата. Он не хотел верить в то, что это тело навсегда покинула душа. Он не собирался сдаваться и отпускать брата во мрачную темноту за Гранью, куда, как говорили, уходят все души после смерти, чтобы стать еще одним блуждающим золотым огоньком без памяти и имени, лишь вечным скитальцем в бесконечных пространствах тонкого мира. Бьерн нужен был ему здесь, живой и невредимый, ворчливый добродушный медведь, всегда готовый молча прийти на выручку, всегда стоящий рядом, надежный, как скала.

— Иртан, помоги! — шепотом молил Дитр, с силой надавливая на грудь брата. — Прошу тебя, помоги мне! Пожалуйста!

Потом что-то утробно заурчало в груди Бьерна, как бывает, когда весенняя вода вот-вот взломает толстый слой льда. А в следующий миг он резко вскочил вперед, вырываясь из рук Дитра, и из его горла хлынула черная вода. Нагнувшись над берегом, Бьерн дрожал всем телом, извергая из себя потоки воды, кашляя и хрипя, давясь, а Дитр поддерживал его под плечи, вознося бессловесную хвалу Иртану. Не было предела его милости и не было уголка, не освященного его прикосновением.

Прокашлявшись, Бьерн судорожно вцепился в руки брата, моргая так, будто не видел его.

— Ты вытащил меня! — взревел он, с силой тряхнув его. — Зачем ты вытащил меня, Дитр?!

— Это не я, — покачал головой ведун, чувствуя, как сжимается сердце. Что-то не так было с Бьерном, что-то было совсем не так. Ощущение от него оставалось теперь какое-то странное, неправильное, какое-то не такое.

— А кто, бхара?! — взревел Бьерн, и глаза его налились кровью, а осмысленное выражение совсем пропало из них. — Кто это сделал?!

— Я, — раздался из-за спины глухой голос.

Дитр обернулся через плечо. Недалеко от них на берегу стояла обнаженная анатиай, завернувшись в огненные крылья. Ее черные волосы были мокрыми, падали на лоб, и с них медленно стекала вода. А ее жесткие волчьи глаза сейчас казались особенно ледяными.

— ТЫ!.. — Бьерн попытался подняться, но тут же с глухим криком упал наземь.

Рыча, словно зверь, он вцепился в собственную левую руку, словно пытался оторвать ее. Как оглушенный, Дитр смотрел на это, и глаза его медленно расширялись от понимания того, что происходит. Вены на ладони Бьерна почернели и набухли, словно у человека, больного гангреной. Рука посинела и тоже распухла, став какой-то мягкой и дряблой. Дитр видел красные ниточки, что буквально на глазах становились ярче и бежали с ладони Бьерна вниз, на запястье, переплетаясь с его жилами и венами, вплетаясь в них и отравляя его кровь. Бьерн орал так, словно его заживо резали на куски, стискивая собственное запястье, и в глазах у него с каждой секундой оставалось все меньше света разума, который сменяла животная неконтролируемая ярость бешеной собаки.

Дикость. Дитр видел это первый раз в жизни, но он слишком много читал об этом, чтобы не знать, как она проявляется. Наследственное заболевание вельдов, доставшееся им вместе с золотым даром Иртана в груди, позволяющим подчинять себе животных. Порок их расы, их самое больное место и самая страшная болезнь, лекарства от которой не было. И сейчас она поразила его брата.

Он не мог ждать ни секунды. Вцепившись в плечи Бьерну, Дитр Соединился с Источником. Ему было уже все равно, почувствуют это ведуны стахов или нет, но сейчас решалась судьба его брата, и для сомнений времени не осталось.

Всем своим существом Дитр потянулся вверх, туда, к первозданной мощи, что вечно плескалась над его головой, будто грозовое небо, испещренное молниями. Черный Источник и был силой, самой силой, что творила жизнь; в нем не было разума, не было покоя, не было размеренности. Только невероятное кипение жизни, такое мощное и сладкое, что все тело моментально пронзила великая сила и блаженство.

Ухватившись за этот поток, Дитр растворил себя в нем и пустил в себя. Мощь хлынула прохладным и одновременно с этим раскаленным потоком, заполняя каждую клетку, сводя с ума своей сладостью, дразня и обещая еще больше, еще больше, но он с трудом отпихнул ее прочь. Чтобы спасти Бьерна, он должен быть сосредоточен.

Он не совсем понимал, что делает, но так Дитр и не был лекарем. Способность к исцелению среди Черноглазых ведунов почти не встречалась. Он читал о Черноглазом целителе лишь один-единственный раз, да и жил тот добрую тысячу лет назад, поэтому сведения о нем вполне могли оказаться обычной сказкой. Но сейчас Дитр был просто обязан воплотить эту сказку в жизнь любой ценой. А потому он только закрыл глаза и наугад вытянул из Источника несколько нитей энергии.

В руки ему попались почему-то Огонь и Дух. Не зная, как и что делать, он сплел их в какой-то невероятный для самого него узор и погрузил прямо в раздувшуюся от безумия ладонь Бьерна.

Брат кричал так, будто его поливали кипятком. Его тело выламывало, судороги сводили каждую мышцу, заставляя его выкручиваться во все стороны, словно мышь с перебитым хребтом на раскаленной сковороде. Огонь и Дух вошли внутрь его плоти и полыхнули в венах. Бьерн заорал еще громче, судорожно царапая ногтями здоровой ладони кожу на дикой. Дитр усилил поток, вжимая и вжимая рисунок внутрь плоти брата, втравливая его в мясо как татуировку. Он не знал, что и как делает, он знал лишь одно: хуже все равно быть не может. Бьерн сейчас или умрет, или справится. И никак иначе.

Дух словно тиски пережал вены Бьерна под ладонью, не давая дикости распространиться по телу, а Огонь хлынул вверх, пропитывая каждую клетку, каждый капилляр. Для глаз Дитра ладонь брата сияла, словно состояла из огня, а тот только рычал, откинувшись на землю и хватая ее зубами, словно это хоть немного смягчало его боль.

Постепенно, секунда за секундой превращались в вечность, рассыпаясь искрами боли от невероятной мощи, что сейчас неслась прямо сквозь Дитра. Он забыл, как дышать, он ничего не слышал и не видел, все силы свои до капли вливая в раненого брата. А потом дикость начала отступать.

На это отступление потребовалось все время мира, но она уходила, словно недовольный, разозленный барсук, пятилась внутрь клеток, укладываясь там до срока. Дитр жал до тех пор, пока ладонь не приняла нормальный цвет, а Бьерн не затих на земле, едва держа запястье пальцами. Как только приступ закончился, Дитр вытащил из него нити энергий и разорвал контакт с Источником. Ослабевшие руки Бьерна упали на землю в грязь, а сам он прикрыл глаза и тяжело сглотнул.

— Как ты? — тихо спросил Дитр, поддерживая истощенного брата на своих коленях. Тот был слаб, словно котенок, казалось, даже не мог лежать, обмякнув, будто бумага под дождем.

— Что… это?.. — с трудом спросил Бьерн, едва шевельнув левой рукой.

Дитр взглянул на его запястье, и сердце сжалось. Кожа на нем была красной, словно руку окунули в краску. Причем не просто красной. Цвет пульсировал изнутри, то становясь чуть насыщеннее, то бледнее, то ли в такт биения сердца, то ли отражая эмоциональное состояние брата. Пальцы выглядели распухшими и какими-то неправильными, слегка скрюченными, как у птицы. Рука мелко подрагивала, будто у нее был собственный интеллект, хоть сам Бьерн и не шевелился.

— Это дикость, брат, — тихо ответил он. — Мне очень жаль.

Бьерн медленно закрыл глаза, и лицо его исказилось. Дикость была приговором, словно черная тень проклятия вечно висящая над родом вельдов. Лекарства от нее не было, и рано или поздно дикий вельд окончательно сходил с ума, и внутренний порок вырывался из-под контроля. В яростном ослеплении безумия дикие убивали своих близких, уничтожали все, что видели вокруг себя, словно бешеные собаки, и остановить их было крайне тяжело. Кто-то из вельдов проживал с дикостью не больше пары месяцев, и она выедала его сердце и душу, сводя в могилу почти сразу же. Кто-то держался много лет, упорно цепляясь за остатки света и надежды в собственной душе. Самым известным диким из ныне живущих был сам Царь Небо. Он контролировал дикий глаз уже долгих тринадцать лет, и Дитру не было известно больше ни одного вельда, который был бы способен на такое. Но воля Царя Неба способна была перемалывать в пыль камни и рушить горы, такое железное сердце рождалось под светом Божьим крайне редко. Дитру оставалось только гадать, сколько справится Бьерн.

Он вдруг резко ощутил, как время стало дороже золота, дороже всего мира. Как оно начало высыпаться из великих Песочных Часов одна пылинка за другой, и падение каждой из них только приближало отмеченный срок. Вельды были смертны, но жили гораздо дольше обычных людей, а Дитру была отведена гораздо более длинная жизнь благодаря его способности Соединяться с Черным Источником и постоянно обновлять свою энергию. Он никогда еще не задумывался о смерти личностно, только отвлеченно, рассуждая в долгих философских диспутах с другими Черноглазыми о сути мира, или наблюдая смерть чужих ему людей, которая не вызывала в нем никаких эмоций, кроме сострадания. И теперь, глядя на то, как тяжело кривится от горечи лицо брата, Дитр ощутил, как внутри тяжелым камешком замерло сердце. Время пошло. Для него начался первый в его жизни отсчет.

— Мне очень жаль, — тихо повторил Дитр, закрывая глаза и чувствуя глубочайшее раскаяние. — Если бы не я, этого ничего не случилось бы. Это моя вина, брат. Прости.

— Не будь дураком, Дитр, — проворчал в ответ Бьерн. Говорить ему было тяжело, вместе со словами с губ срывалось прерывистое дыхание. — Ты не за тем учился в Черном Доме, чтобы нести всякую чушь вроде сплетен потаскух из нижних кварталов. Это не твоя вина. Это вообще не чья-то вина. Так просто есть и все.

— Ну что, вы закончили концерт? — послышался из-за их спины хрипловатый и недовольный голос анатиай, и Дитр со скрипом сжал челюсти от поднявшейся внутри ярости. Она ведь ничего не понимала и никогда ничего не поймет. Она не знала, что такое — отсчитывать каждую секунду и наблюдать, как они все тают, проходят, чтобы никогда не вернуться. — Нам пора обратно в лагерь. Вряд ли ты дотащишь этого здоровяка сам, так что я перекинусь, а ты клади мне его на спину.

— Тебе-то какое вообще дело до нас? — обернувшись через плечо, прорычал Дитр. Скрыть раздражение у него не получилось: слишком уж много всего навалилось за этот день, слишком уж он был долгим. — Иди себе своей дорогой, куда шла.

— Вас могут заметить дермаки, — проворчала в ответ Торн. — А это создаст угрозу для всего отряда. Так что еще раз повторяю: поднимай своего брата и клади его мне на спину. Иначе мне придется нести его в зубах, а это будет не слишком удобно, в его-то состоянии.

Ярость захлестнула Дитра, и он открыл было рот, чтобы выкрикнуть проклятие, но тут прямо в сумраке под деревьями полыхнула серая вертикальная черта, разрезая его пополам. Она открылась в широкий прямоугольник прохода, и из него на поляну выступили Анкана, выводя за собой лошадей. Вид у обоих был крайне напряженный.

— Не следовало тебе использовать столько энергии, мальчик, — проворчала Истель, потирая друг о друга ладони, будто ей холодно. — Чтобы отвлечь стахов на себя и не дать им ударить по этой поляне, нам пришлось потратить гораздо больше сил, чем мы рассчитывали. Надеюсь, оно хотя бы того стоило.

Дитр в ярости сжал зубы, но промолчал. Пререкаться с Анкана у него уже сил не было. Не говоря уже о том, что они могли помочь Дитру. Белоглазые целители много лет ставили эксперименты на диких, пытаясь понять, как это вылечить. Вот только ничего-то у них не получалось. И сейчас у Дитра вспыхнула робкая надежда, что, возможно, Анкана, которые, казалось, знали все на свете, знают и способ исцеления дикости.

Он открыл было рот, чтобы сразу же сообщить об этом, но Торн опередила его.

— Найрин очень сильно ранена, Дети Ночи. Я искала вас, чтобы просить об исцелении. Если вы не поторопитесь, она может умереть.

Анкана переглянулись, причем у Истель вид на секунду стал хищный, словно у орлицы, завидевшей свою жертву. Рольх кивнул ей головой, а потом обернулся к Торн.

— Веди нас к лагерю, — взглянув на Дитра, он добавил. — Давай-ка я помогу тебе донести брата. Вряд ли сейчас он сможет идти сам. Но есть и хорошие новости. Раз Бьерн пережил первый приступ, и дикость не пожрала его сразу, значит, какое-то время он сможет сопротивляться ей. Он паренек крепкий, должен выкарабкаться.

Слова Рольха не слишком-то обнадежили Дитра, но он послушно встал и вместе с Сыном Ночи осторожно поднял Бьерна, поддерживая его под плечи. Если Рольх знал о том, как дикость начинается, возможно, ему был ведом и способ навсегда излечить ее?