Затерянные в солнце

==== Глава 34. Услышанные молитвы ====

Пространство искривилось под энергетическими потоками. Найрин усилила нажим, добавляя к рисунку Дух, и перед ней открылся дрожащий проход в видимый мир. Ступив через врата, она выдохнула и расслабилась, закрывая за спиной рисунок и чувствуя усталость. А потом открыла глаза.

Зрелище, что открылось ей, заставило сердце болезненно сжаться в один кровоточащий комок. Перед ней лежала седловина между Бурой Горой и Перстом Тары, в центре которой располагалось становище Сол. Когда-то все склоны гор покрывал кудрявый сосновый лес, и воздух был наполнен душистым и терпким запахом смолы. Теперь лес отступил, далеко ушел прочь от становища, сохранившись лишь на самых высоких склонах, а все пространство вокруг построек белело выжженным пустырем. Она знала, что так будет. Им говорили, что земли вокруг Сол пустили под распашку, что леса вырубили, и все дерево идет на кузни, в которых без устали сутками куют оружие. И она видела эти кузни. Небольшие приземистые строения словно грибы обступили все становище, и над ними тянулся черный дым плавилен, а в воздухе стоял тяжелый запах гари и раскаленного металла. И грохот от сотен молотов, что били и били в неподатливое железо.

Война пришла в ее дом, теперь Найрин видела это. Ее взгляд скользил по знакомому до боли плато Младших Сестер, которое сейчас было завалено снегом и казалось вымершим, словно там не осталось ни души; по просторному Плацу, где они когда-то тренировались, который темнел грудами каких-то мешков; по уютным домикам сестер на склонах гор, над которыми не видно было ни одного дымка, и они стояли замерзшие и сиротливые, покинутые. Найрин прикрыла глаза на миг, сдерживая подступивший к горлу ком. Ты знала, что так будет, знала. Война пришла, и она не где-то, а здесь. Ничто уже не будет так, как прежде. Открыв глаза, Найрин поглубже запихнула свою грусть и зашагала вперед по нетронутой поверхности снега. У нее нет времени на то, чтобы задерживаться здесь и оплакивать то, что ушло. Ей нужно сделать то, что она должна сделать.

Парящие в небе над становищем разведчицы заметили ее и замахали руками, и Найрин в ответ тоже махнула, открыв за спиной крыло. Это успокоило стражу. Скорее всего, ее узнали, хотя, возможно, и приняли за кого-то из Нуэргос: с такого расстояния вряд ли можно было разглядеть, что волосы у нее серебристые, как и крылья, а не белые. От разведчиц отделилась одна фигурка и, быстро махая крыльями, направилась ей навстречу. Решив, что отметиться все равно надо, и ей в любом случае придется ждать сбора всего становища, чтобы объявить волю Великой Царицы, Найрин остановилась, поджидая разведчицу.

Ей оказалась Рен, и Найрин ощутила, как слезы наворачиваются на глаза. Невысокая и крепкая Клинок Рассвета похудела до такой степени, что, казалось, остались в ней только кости. Черты лица ее сильно заострились, оттопыренные уши торчали еще больше, чем раньше, а цвет лица был землистым. Только глаза все еще упрямо горели из двух глубоких глазных впадин, словно последнее затухающее пламя костра. Ничего не осталось от ее вечной ухмылки, от вздернутого носа, от широко развернутых плеч. Рен выглядела так, словно ей было уже три сотни лет, и она готовилась к тому, чтобы окончательно уйти на покой.

Глаза ее все время морщились от яркого солнца, и по обветренному лицу едва слезы не текли. Она прикрывала их рукой, потому не сразу поняла, кто перед ней, зато, когда увидела, не сдержала крика радости. Найрин вновь ощутила, как подкатывает к горлу ком, когда крепко обняла ее худые плечи, кажущиеся сейчас какими-то хрупкими. Рен стиснула ее в объятиях, но не так сильно, как раньше, а потом отстранилась и улыбнулась, зияя воспаленными деснами, зубов в которых было теперь через один. Улыбка осветила ее лицо, как последний лучик заходящего солнца, и Найрин ощутила, как падает в какую-то черную беспросветную пропасть, в которой не было ничего, кроме отчаяния. Обругав себя последними словами, она нашла силы широко улыбнуться в ответ.

— Вот и ты, неверная! — засмеялась Рен. Говорила она теперь невнятно из-за недостатка зубов, но в слабом голосе нимфа узнала знакомые нотки. — Ну наконец-то! Мы уж думали, что ты сгинула где-то на севере и никогда не вернешься!

— Как вы, Рен? Держитесь? Что с тобой? — пальцы Найрин уже ощупывали ее голову, и Рен прикрыла глаза, даже на став сопротивляться.

— Цинга, Найрин, — неловко пожала она плечами. — Свежих овощей почти нет, а старое все перемерзло, и проку от него никакого. Все, что есть, отдают детям, а на нас почти ничего и не остается, — она горько усмехнулась. — Мы жмем сок из сосновых иголок, но он не очень-то помогает, сама знаешь. Да и работы столько, что на это нет времени.

— Роксана Пресветлая!.. — Найрин закрыла глаза и пустила целительные потоки в тело Рен.

Та выгнулась всем телом, выпучила глаза, дрожа так, словно из нее позвоночник выдирали. С ужасом Найрин осознала, что все ее попытки бессмысленны. Организм Рен был настолько истощен, что сил бороться с болезнью у него не было. Она, конечно, прогнала большую часть заразы, срастила плохо затянувшиеся после старого ранения кости Клинка Рассвета, придала сил. Но это все было ерундой. Единственное, что им сейчас могло помочь, это свежие овощи, которые дадут полный набор необходимых телу витаминов, но их-то здесь и не было.

Впрочем, даже той мизерной помощи, которую она смогла оказать, Рен хватило на то, чтобы немного оклематься. Найрин отпустила руки, и разведчица судорожно вздохнула, вцепившись ей в плечо, чтобы не упасть. Цвет лица слегка вернулся к ней, да и выглядела она теперь хоть немного получше.

— Ох, ну и гадкая же это штука! — Рен шумно втянула носом воздух и распрямилась, глядя на Найрин. — Но спасибо тебе! Мне значительно лучше, хотя со стороны и может казаться, что я вру.

— Не за что, Рен, — Найрин положила руку ей на плечо, надеясь, что хоть как-то смогла помочь.

— Ну да это все ерунда, — отмахнулась та, слабо улыбаясь из-под отросшей челки. — Ты лучше скажи, как у вас? Ты ведь принесла какие-то вести? Что с отрядом, который собрала Ларта? Что с кортами?

— Все хорошо, Рен, — говоря это, Найрин вдруг почувствовала, что так оно и есть. Словно тяжесть и боль, весь этот кошмар начал медленно отступать прочь, и лучи солнца пробились сквозь толстый слой зимних туч и хлынули вниз. — Теперь все будет хорошо, — повторила она, нежно ероша отросшие волосы старой подруги. — Труби общий сбор. Я принесла волю Великой Царицы.

— Роксана!.. — выдохнула Рен, глядя на нее округлившимися глазами. — Выбрали?.. Мы слышали про падение Рощи, про все слышали, и даже не надеялись, что так быстро.

— Выбрали, Рен, — кивнула Найрин. — И теперь все наладится, поверь мне.

— Раз ты так говоришь, — твердо кивнула Рен, и глаза ее загорелись, теперь уже по-настоящему.

Она поднесла к губам рог и выдула из него три коротких ноты. В военном лагере такой сигнал означал немедленное построение, но в мирное время так сигнализировали общий сбор. Разведчицы с неба сразу же ответили Рен, продублировав ее сигнал, да и со стороны становища тоже затрубили. Опустив рог, Рен взглянула на Найрин и улыбнулась ей, на этот раз широко и светло.

— Расскажи мне все! Как вы там? Как девчонки? Исая жива?

— Жива и с ней все хорошо, — улыбнулась в ответ Найрин, следуя за Рен в сторону становища.

— Хвала Роксане! — выдохнула та, и плечи ее расслабились, словно огромный груз упал с них прочь. — А то Фир места себе не находит, плачет целыми ночами напролет, а я уж и не знаю, что ей сказать, чтобы хоть как-то успокоить.

— Все живы, Рен, — тихо проговорила Найрин, закаляя свое сердце. — Не бойся. Все плохое позади. Царица больше не позволит ничему плохому случиться с кланом.

— Что это с ней? — Рен неуверенно вздернула бровь. — Ей кто-то навешал что ли так, что мозги на место встали?

— Нет. У Каэрос теперь новая царица, — Найрин ощутила звенящую золотой струной гордость.

— Кто? — расширились от удивления зрачки Рен. — Кто смог победить Ларту?

— Лэйк, — просто ответила она.

Рен споткнулась на ровном месте и взмахнула руками, едва успев сохранить равновесие и не упасть. Она смотрела на Найрин и молчала, и глаза у нее были огромные, словно две плошки. Судя по всему, новость настолько шокировала ее, что она даже не могла говорить.

— Я все расскажу, как только соберется клан. Но мне нужно, чтобы ты привела всех до последней.

— Естественно! — Рен бросила на нее странный взгляд. — Это же такая новость!.. Роксана, подумать только, Лэйк… Как же она смогла?

— С трудом, — призналась Найрин. Перед глазами сразу же встала изодранная в лохмотья спина Лэйк, а потом и ее изуродованное лицо, пустая глазница с хлещущей из нее кровью. Найрин сразу же прогнала прочь эти картины. — Но сейчас с ней все хорошо, — твердо проговорила она. — И она все делает правильно, как и должно.

Рен вновь взглянула на нее, и что-то такое было в ее глазах, что Найрин перестала тревожиться за нее. Надежда загорелась первым весенним светом, первой капелью на замерзших ветвях, первыми теплыми ветрами, пришедшими с востока. И ее прикосновения раздули тот крохотный огонек пламени в глазах Рен, что теплился едва-едва, казалось, из последних сил. Ничего, мы справимся. Найрин сжала зубы, шагая вперед и чувствуя, словно чья-то рука подталкивает ее в затылок, направляет ее вперед. Мы справимся, несмотря ни на что. Ты же с нами, Огненная!

Тройной короткий сигнал вновь повторился над становищем, и Найрин увидела, как со всех сторон на Плац начинают стекаться его обитатели. Затихал шум в кузнях, откладывались в стороны молоты и сверла, усталые анай выходили на пороги мастерских и щурились от ослепительно ярких лучей зимнего солнца. На Плац потянулись со стороны Дома Дочерей и других хозяйственных построек вымотанные до предела Ремесленницы. Многие из них едва ковыляли, опираясь на плечи своих сестер, кое-кто шел сам, без посторонней помощи, но так медленно, словно вот-вот готов был рухнуть в снег. Найрин только оборачивалась по сторонам и сжимала зубы. Как эти люди смогут сражаться? Как они смогут добраться хотя бы до Серого Зуба? Это им требовалась помощь, а не фронту. Это их нужно было кормить сейчас, прежде всего их, а не голодные и обескровленные войска.

Ты знала, что эта война станет самым страшным испытанием, какое когда-либо выпадало на долю анай. Возможно, это тоже искупление за все те годы крови, что лилась бездумно и впустую по глупой прихоти, по скрытой лжи, по воле тех, кто пытался сделать как лучше и скрывал от анай их прошлое. Это тоже искупление, и мы выдержим его. Найрин оглядывалась по сторонам, чувствуя глубокую, невыразимую скорбь. Но вместе с ней было и еще что-то: решимость. Она не знала как, но нужно было сделать что-то. Что угодно, лишь бы помочь. Лэйк ведь тоже не знала, что делать, но справилась. Справлюсь и я.

Они быстро дошли до середины Плаца. Вблизи оказалось, что темные мешки, которые почти полностью его покрывали, были набиты тем, что может понадобиться на фронте. Многие из них были еще не завязаны, и Найрин видели бинты, одежду, зерно и наконечники стрел, и еще множество всевозможных вещей, которые готовили к тому, чтобы вывозить на Серый Зуб. Со всех сторон на нее смотрели изможденные, черные лица анай, в глазах которых горело одно — надежда, невыносимый надрыв и требование. Они все ждали от нее, что она скажет им. Они ждали.

Стиснув зубы, Найрин взобралась на большой камень посреди Плаца. Обычно отсюда объявляла волю клана царица, и лучшего места, чтобы говорить, придумать было сложно. Теперь она стояла здесь на глазах у всех и ждала, пока все, кто только сможет, соберутся вокруг. И смотрела, чувствуя, как сердце разрывается на части и истекает кровью.

Изможденные до предела, похудевшие до костей, шатающиеся от голода и усталости анай делали то, что никто кроме них бы и не смог сделать. Последнее, что у них было, до капли, они вкладывали в работу, в изделия, которые могли бы помочь сражающимся на фронтах разведчицам. Найрин и представить себе не могла, какой кровью покупались те рубашки, что она носила, не задумываясь, сколько здоровья и жизни стоил тот хлеб, который она называла жестким и невкусным и сетовала на то, что нет ничего лучше. Глубокое чувство стыда сковало ее с головы до ног, пропитав каждую клетку. Ее народ отдавал все не только на полях сражений. Каждый платил свою цену, и здесь крови лилось едва ли не больше, чем там, в жестком месиве из грязи и смерти, на северных фронтах.

Мы платим, Огненная, все мы и каждая, цену непомерную и непосильную. Помоги же, протяни руку и укрой нас в Своей сияющей длани! Потому что сейчас уже никто, кроме Тебя, не поможет! Горло сдавило, но она нашла в себе силы. Здесь уже собрались все, кто только мог выйти своими ногами, и те, кому помогли другие. Вряд ли был кто-то еще, кто не вышел на площадь. Собрав всю свою любовь к этим упрямым и трудолюбивым людям, к своему народу, Найрин вскинула голову и заговорила, усилив свой голос с помощью энергии Богинь.

— АНАЙ! Я ПРИБЫЛА СЮДА ПО ВЕЛЕНИЮ ЦАРИЦЫ КЛАНА КАЭРОС И ВЕЛИКОЙ ЦАРИЦЫ, ИЗБРАННОЙ СЕГОДНЯ УТРОМ В ЛАГЕРЕ ВСЕХ ЧЕТЫРЕХ КЛАНОВ! — Сестры, окружающие камень, на котором она стояла, удивленно зашептались. На всех лицах было написано потрясение. Естественно, никто и не предполагал, что так быстро можно путешествовать из одного места в другое. Никто ведь не знал о рисунке перехода. Придется рассказывать с самого начала, иначе они просто тебе не поверят. Глубоко вздохнув, Найрин оглядела их всех и проговорила: — НО ПЕРЕД ТЕМ, КАК ОБЪЯВИТЬ ВАМ ВОЛЮ ПЕРВОЙ СРЕДИ ПЕРВЫХ, Я ДОЛЖНА КОЕ-ЧТО РАССКАЗАТЬ. ВЫ ИМЕЕТЕ ПРАВО ЗНАТЬ, ЗА ЧТО ВЫ ВОЮЕТЕ, ЗА ЧТО ЛЬЕТЕ КРОВЬ, ОТДАЕТЕ ПОСЛЕДНИЕ СИЛЫ И БОРЕТЕСЬ! И ЗНАТЬ, ЧТО НЕ ТОЛЬКО ВЫ ИДЕТЕ НА ЭТУ ВЕЛИКУЮ ЖЕРТВУ, И ЧТО ЖЕРТВА ЭТА — ОЦЕНЕНА! МЫ ЗНАЕМ, КАК ТЯЖЕЛО ВАМ ЗДЕСЬ, И ПОВЕРЬТЕ, МЫ НЕСЕМ НА ПЛЕЧАХ ТОТ ЖЕ ГРУЗ, И ТУ ЖЕ ТЯЖЕСТЬ. И НИЧТО НЕ БУДЕТ ЗАБЫТО, А ВАШ ПОДВИГ НАВСЕГДА ОСТАНЕТСЯ В ИСТОРИИ НАШЕГО НАРОДА. И РАВНОГО ЕМУ НЕ БУДЕТ НИКОГДА.

Кто-то попытался было начать радостно кричать в ответ на ее слова, но Найрин не дала им продолжить. Набрав в грудь воздуху, она заговорила, честно и откровенно, рассказывая все, от самого начала и до самого конца. Об их походе за железным деревом и о побеге из Серого Зуба Эней и Торн. О встрече с Анкана, вельдами, о Кренене и правде, которую они там узнали. Ее голос гремел, словно камнепад, и эхо дробилось от склонов двух запорошенных снегом гор, рассыпаясь все мельче и мельче, порождая глухой ропот среди собравшихся перед ней анай. Найрин почти физически чувствовала их ярость, их отчаяние, их нежелание верить в ее слова. Ее как ножом резали сейчас, когда она отнимала у них самое последнее, за что можно было держаться. Но она слишком уважала свой народ, чтобы держать их в неведении и дальше. Они имели право знать, они заслужили эту правду, доказав, что способны вынести ее. И они ее вынесли.

Она говорила о смерти Эней и видела, как начали плакать многие женщины, собравшиеся на Плацу, а Воины намертво стискивали зубы и молчали. Рыжую близняшку любили в становище, да и во всем клане, и многим она была искренне дорога. Самую золотую из Твоих дочерей Ты взяла к Себе первой, Мани! Пусть же она будет тиха и спокойна, она заслужила это за всю ту верность, что отдала нам! Она говорила о Лэйк и о договоре, что та заключила с Тьярдом, об их крыльях, купленных ценой смерти, и лица анай вытягивались в удивлении, не зная, верить или нет ее словам. А потом она заговорила о Последней Епитимье и о сумасшествии Ларты, о попытке Неф и Тиены остановить ее, о том, что случилось дальше. Анай молчали, и звенящая тишина накрыла их ряды, а глаза их не отрывались от Найрин, даже не моргали. И в них снова забрезжила надежда, сначала совсем слабая, едва-едва видимая, которая от ее слов разгоралась все сильнее и сильнее, превращаясь в ревущее пламя лесного пожара.

Когда Найрин описывала битву Лэйк и Ларты, раздались первые крики. Обессилившие и казавшиеся измученными разведчицы вскидывали оружие и надрывно кричали, словно из последних сил, а по лицу их градом текли слезы. Найрин и сама плакала, чувствуя, как горячие пальцы стискивают горло. Смотри на нашу жертву, Огненная! Ты видишь? Неужели же мы недостаточно заплатили? Неужели же мы не отдали Тебе все, что у нас есть? И коли так, то помоги! Помоги нам, Дарящая Жизнь!

На словах о мире с кортами, зарыдала Рен, и плечи ее дрожали нервно и сильно. Теперь уже плакала не только она, но и другие тоже, и Найрин видела, как губы их шевелятся, шепча молитвы, а лица освещаются еще больше. Она рассказала и про Тьярда, подарившего им еду, и про то, как проходили выборы Великой Царицы. И про то, что Эрис станет Держащей Щит народа анай. И вот тогда-то они и закричали по-настоящему.

Найрин поняла, что не может говорить, когда вверх полетели шапки, тряпки, шарфы и даже оружие, брошенные невпопад и так слабо, как только позволяли истощенным анай слабые руки. Они кричали от счастья, захлебываясь слезами, они хлопали в ладоши и гремели оружием, и даже те, кто, казалось, был не в силах стоять, поднимались на ноги и тянули руки вверх, к солнцу, словно чувствовали, как Роксана нагибается к ним с небосвода и с улыбкой касается их пальцев. И тогда, собрав последние силы, что у нее были, Найрин лишь негромко сказала:

— МЫ ЗНАЕМ, КАК ЗДЕСЬ ТЯЖЕЛО. ВЕЛИКАЯ ЦАРИЦА ПРЕКРАСНО ЗНАЕТ ЭТО. НО НАС СЛИШКОМ МАЛО, А ПОТОМУ ОНА ПРОСИТ ПОМОЩИ. ВСЕ, КТО МОЖЕТ ДЕРЖАТЬ ОРУЖИЕ, ВНЕ ЗАВИСИМОСТИ ОТ КАСТЫ, ОТ КЛАНА И ВОЗРАСТА, ВСЕ, КТО СОГЛАСЕН СРАЖАТЬСЯ. ПОЖАЛУЙСТА!..

На этом голос ее сломался, и Найрин поняла, что больше не может. На глазах у всего своего народа, она закрыла лицо руками, чувствуя, как по щекам бегут горячие слезы. Зачем Ты заставляешь меня просить их, Огненная? Посмотри на нас! Посмотри на то, что осталось от анай! У нас нет сил, мы едва живы от голода и истощения! И мы все равно встанем против них, по воле Твоей, по силе Твоей! Только протяни руку и помоги! Помоги нам!

Ноги Найрин подкосились, и она упала на колени, сгибаясь пополам и кланяясь своему народу. Сил у нее больше не было, внутри лопнуло что-то, и живая кровь ее души лилась наружу, без конца лилась. Найрин уже не слышала ни звука, все вокруг превратилось в один единственный шум, в один низкий гул, сотрясающий всю ее, с головы до ног. Этот звук проникал внутрь, прямо в ее естество, пропитывая каждую клетку ее тела, а потом… что-то случилось.

Немыслимое давление почти что сломало ее хребет пополам, а потом Источники хлынули в Найрин. Такого с ней не случалось никогда еще в жизни. Обычно она сама просила Соединения, настаивала на нем, тянулась к нему. Теперь же все было наоборот.

Сила Богини хлынула внутрь Найрин неостановимым потоком, мощным, словно горный сель, и она закричала, захлебываясь в этой мощи. И через нее, через ее тело, этот шквал, этот шторм, страшнее того, что разыгрался над Крененом, хлынул вниз, на площадь. Дрожа всем телом и впиваясь пальцами в твердый камень под ладонями, Найрин пыталась смотреть глазами, в которых не было ничего, кроме золотого сияния, и видела, как этот свет окутывает всех собравшихся на площади анай.

Казалось, это длилось вечность, или одну единственную, растянувшуюся до бесконечности секунду. А потом хриплый крик Найрин вырвался из горла до конца, и поток оборвался, оставив ее биться на сухом камне, как задыхающуюся рыбу на песчаном пересохшем берегу.

Она больно ударилась лицом о скалу и с трудом смогла восстановить дыхание. Сил не было, тело было слабым, как кисель. С трудом уперевшись ладонями в камень, Найрин приподнялась на дрожащих руках и огляделась глазами, которые были сухими, как степь в летний зной, словно идущая сквозь нее мощь выжала из нее каждую крохотную каплю влаги. И Найрин увидела.

Анай были исцелены, все, до единой. Они тоже попадали под давлением чудовищного потока, который хлестал через нее, словно вода через прорванную плотину. Они поднимались на ноги, медленно и неуверенно, словно не понимая, что с ними произошло, смотрели друг на друга, на свои ладони, растеряно оглядывались по сторонам. Да, они были истощены до предела, да, они остались все такими же тощими и измотанными, но они больше не умирали.

Найрин вдруг засмеялась, чувствуя, как вновь на глазах выступают слезы. Просто счастливо засмеялась, как девчонка, не в силах сдерживать обуревающих ее чувств. Анай смотрели на нее, и лица их освещала великая вера, с каждой секундой становящаяся все сильнее. Одна за другой они начали выкрикивать ее имя, и имя Роксаны, одна за одной они двигались в сторону камня в центре Плаца, тянули к ней руки, словно стремясь прикоснуться к Найрин.

— Я пойду за тобой! — хрипло проговорила Рен. Лицо ее было сломлено невыносимым напряжением, а глаза сверкали, будто два драгоценных камня. — Мы пойдем за тобой, Лэйк и Великой Царицей туда, куда ты скажешь, зрячая! Роксана в твоей крови!

Найрин с трудом перевернулась на спину, щурясь от яркого солнца, заливающего ее мокрое от слез лицо. И на секунду ей показалось, что она почти что видит размытый силуэт и руку, что удерживает раскаленный щит, а над ним, в ослепительном сиянии лучей, два громадных смеющихся огненных глаза.

На то, чтобы пережить потрясение от нисхождения Богини в мир, у анай ушло немного времени. Найрин не знала, что произошло, и как, не понимала, как так случилось, что ей удалось выжить, пропуская через себя невероятной мощи поток. Теперь она знала лишь одно: Небесные Сестры существуют, и каждый, кто будет молиться Им всем сердцем, получит ответ. Как знали это и те, кто окружал ее.

Несмотря на слабость и бессилие, в становище закипела работа. Времени на то, чтобы ковать новое оружие, уже не было, а потому все запасы, заготовленные для фронта, раздали Ремесленницам. Обессиленная Найрин сидела на краю Плаца на каком-то старом бревне и только безмолвно наблюдала за тем, как Ремесленницы разбирают у кузнецов заготовленное для боя оружия, как одевают на себя тренировочные латы, в которых раньше учились сражаться Младшие Сестры, как быстро и умело собирают в дорогу все необходимое и строятся. Почти все они вызвались помочь, как и Жрицы, которым место было, конечно же, только в лазарете, как и Способные Слышать. Одна из них, та, что осталась за старшую становища Сол после ухода Ахар, подошла к Найрин. Это была средних лет женщина с пронзительно черными глазами и сурово сведенными бровями. Рост и силища ее вполне подошли бы Лунному Танцору, но тех, кто родился с искрой Божьего дара в сердце, не спрашивали, к какой касте они хотели бы примкнуть.

Чувствовавшая себя иссушенной до предела Найрин с трудом подняла голову, чтобы приветствовать кивком подошедшую ведьму. Та пристально смотрела на нее, и по ее глазам ничего нельзя было прочитать.

— Ты сделала злое дело, рассказав им правду, — негромко проговорила она, поджав узкие губы, и голос ее был сух и холоден. — Но Роксана снизошла к тебе, только слепой бы этого не увидел, и потому не мне судить. А раз уж Великая Царица зовет нас, а Мани Небесная дает нам сил на этот поход, то мы пойдем с тобой. — У Найрин не было сил отвечать, и она просто кивнула головой. Лицо ведьмы слегка смягчилось, а потом ее руки легли ей на голову, и нимфа ощутила, как в жилы пульсирующими толчками вливается сила. — Ты много сделала, девочка, и это лишь малость, которой я могу отплатить тебе.

Когда она отняла руки, Найрин ощутила себя сильнее, чем раньше, но это была лишь видимость. Усталость втянулась куда-то внутрь тела и залегла в костях, тяжелая и сухая, будто старая змеиная шкура. Найрин знала, что если подвергнет себя слишком большой нагрузке, эта усталость убьет ее, и никто уже, даже сама Роксана, не сможет помочь ей. Слишком уж высокой была плата за те силы, которыми одарили ее Небесные Сестры.

— Благодарю тебя, мани, — Найрин говорила с трудом: в горле было сухо, как в пустыне. — Только вместе мы сможем спасти народ.

— Я знаю, — кивнула ведьма. Помолчав, она добавила: — Я возьму с собой всех, кто сможет хотя бы свечку зажечь, даже тех, кто еще не доучился. Раз уж в бой встают колченогие инвалиды и дети, еще вчера играющие в полях, то и наше время пришло.

— Вы будете сражаться? — спросила Найрин, глядя ей в глаза. Способная Слышать долго молчала, потом ответила:

— Это будет решено Великой Царицей.

Она больше ничего не сказала и ушла прочь, и Найрин осталось лишь смотреть ей вслед. Уже хорошо, что все Способные Слышать пойдут на фронт. Если они и не будут напрямую участвовать в битве, то смогут исцелять, или направлять ветра, или еще хоть как-то помочь сестрам. Если у них получится хоть немного разгрузить Боевых Целительниц, это уже будет неоценимый дар.

Одна из Младших Сестер, долговязая прыщавая девчушка лет пятнадцати, икая и заливаясь румянцем, принесла Найрин полную тарелку простой горячей каши, и нимфа приняла ее, поклонившись той в пояс. Девчушка от этого пошла красными пятнами и почти что убежала прочь, постоянно оборачиваясь на нимфу. А Найрин постаралась есть медленно, тщательно пережевывая каждую ложку. Эта безвкусная каша была бесценной и сейчас показалась ей самым изысканным блюдом из всего, что она ела в жизни.

Силы не вернулись и через несколько часов. Найрин очень сомневалась, что сегодня сможет еще куда-то отправиться. Для того, чтобы путешествовать за Гранью, требовалась пустая и чистая голова, и еще более спокойное сердце, не говоря уже о физической энергии. А ее сердце болезненно ныло в груди, посылая по венам тупые толчки боли. Найрин то и дело устало терла грудь кулаком, надеясь, что хоть это поможет. Смотреть, как изможденные анай поднимаются на последний бой, было невыносимо.

Уже к ночи, когда Роксана завершила Свой ежедневный обход земли, и Аленна расшила колкими звездами бархатный небосвод, Найрин очнулась от оцепенения. Кто-то укрыл ее плечи теплым шерстяным одеялом, а она даже этого и не заметила. Ноги в сапогах задубели до такой степени, что она их не чувствовала, а на ресницах намерз иней. Рядом стояла Рен и, нагнувшись, тревожно всматривалась в ее лицо. Видимо, ее-то голос и вывел Найрин из дремы.

— С тобой все в порядке, зрячая? Ты не замерзаешь?

— Нет, Рен, все хорошо. — Найрин подняла голову и постаралась сфокусировать на подруге мутный взгляд. — Прости, я просто притомилась с дороги. Что происходит?

— Мы готовы выступать, Найрин, — голос Рен звучал глухо, но очень решительно. — В становище остаются только старухи и бескрылые дети: они все равно не смогут в срок добраться до армии. Ты скажи, куда нам двигаться?

— Сначала на Серый Зуб. Там уже вам скажут, в какую сторону ушла армия. Там же должны быть и Боевые Целительницы, которые помогут. — Говорить было сложно, но Найрин заставила себя собраться. — Спешите, как только можете, Рен. Дермаки очень близко.

— Я знаю, Найрин, — серьезно кивнула та, а потом протянула ей руку. — Ты с нами?

— Нет, — покачала головой та. — Мне еще нужно обойти ближайшие становища и передать весть им.

— Гонцы в Ил, Ос и Ифо уже полетели. Так что сегодня лучше будет, если ты отдохнешь, ладно? Тебе уже постелили в Доме Дочерей. Здесь холодно, иди лучше туда.

Найрин попыталась вяло протестовать, но Рен мягко, но решительно, прервала ее. В голове все путалось, перед глазами от усталости плыли круги, но нимфа все же успела почувствовать, как Рен осторожно берет ее на руки и куда-то несет. А потом все объяла темнота.

Косые лучи встающего солнца упали в лицо, и Найрин поморщилась, пытаясь отвернуться от них. Сквозь дрему пробивались путанные мысли о том, что нужно вставать и идти, но куда именно, она никак не могла понять. На какой-то миг она вновь провалилась в черное забытье, а потом легкий толчок вывел ее из сна, и Найрин тяжело открыла налившиеся свинцом веки.

Она лежала в маленькой комнате на простой лавке, укрытая несколькими одеялами. Окошки помещения совсем заросли морозными узорами, и сквозь них пробивались назойливые лучи зимнего солнца. Голова раскалывалась, будто ее вчера избили, и Найрин с трудом приподнялась, держась рукой за висок и постанывая. Одеяло соскользнуло, и она запоздало заметила, что раздета до бинтов, а вся ее одежда аккуратно свернута и лежит рядом на стуле, под которым стоят сапоги. Возле стула же ее ждал и большой кувшин студеной воды, из которого Найрин жадно напилась, морщась от тупой ноющей боли в деснах.

Только тогда сон немного сошел, и она смогла понять, где находится. Это был их старый класс, тот самый, где когда-то учила Коби. На стене висела старая темная доска, стояли в уголке в большой вазе запылившиеся розги, замерли давно забытые всеми учебники. Здесь было стыло холодно и совсем пусто, и Найрин обхватила себя руками, словно пытаясь защититься от этой пустоты. Одевшись, она не удержалась и подошла к столу, за которым обычно сидела наставница. Толстый слой пыли покрывал столешницу. Найрин рассеяно улыбнулась, проведя пальцем по самому краю, а потом, не задумываясь, нацарапала на пыли пальцем символ анай — четыре закрученные посолонь капли. Почему-то такая глупая детская шалость сейчас казалась очень правильной.

Здесь все началось, вдруг подумалось ей. Именно в этот класс ее впервые привела Мани-Наставница Мари, дрожащую и испуганную, чтобы она смогла научиться тому, как быть анай. Здесь же холодной зимней ночью после испытания на Младших Сестер случился первый приступ Лэйк, когда Найрин смогла каким-то образом помочь ей вернуться. Только сейчас она поняла, что, наверное, тогда Лэйк вернула ее любовь и невыразимая вера в то, что у нее все будет хорошо. Ты всегда слышишь нас, Великая Ману! Всегда.

Найрин тихонько прикрыла за собой дверь, выходя из классной комнаты. Коридоры Дома Дочерей были пусты и тихи, будто вымерли. Да так оно, наверное, и было. Ведь Рен сказала, что все способные держать оружие сестры покинули становище.

В последний раз вздохнув пыльный и такой родной запах Дома Дочерей, Найрин накинула на плечи свой вещмешок и спустилась вниз по старому рассохшемуся крыльцу в три ступеньки. Вторая из них знакомо скрипнула, и она улыбнулась под нос. Как всегда. Сколько раз скрипела эта ступенька под ногами рыжих близняшек, с потрохами сдавая их Наставницам как раз тогда, когда они задумывали очередную шалость, знать о которой не полагалось никому.

— Зрячая? — послышался за спиной робкий голос, и Найрин обернулась.

На пороге, приоткрыв дверь и придерживая ее рукой, стояла та самая прыщавая девчушка, что вчера приносила ей поесть. При взгляде на Найрин у нее на лице вновь маком расцвел румянец, и она потупилась, но все-таки набралась храбрости и пробубнила куда-то носкам своих сапог:

— Если вы хотите есть, то мы уже сварили завтрак. Наставница Шая сказала покормить вас перед тем, как вы уйдете.

— Спасибо, но я не голодна, — покачала головой Найрин, глядя на девчушку.

Та вновь несмело вскинула на нее глаза и сразу же потупилась. Вид у нее был растерянный, словно она не представляла, что ей дальше делать. Они отдают тебе последнее, а ты от этого отвернешься? Это как плюнуть им в лицо.

— Хотя, знаешь, — задумчиво проговорила Найрин, и девчушка с надеждой вскинула взгляд, — может, я была и не права. Мне далеко идти, и, пожалуй, стоит подкрепить силы. Так что давай, веди меня в едальню.

— Слушаюсь, зрячая! — на лице девочки расцвела искренняя радость.

Скрепя сердце и думая, что от нее все равно уже не убудет из-за пятнадцати лишних минут, Найрин пошла следом за маленькой анай в сторону едальни Дочерей. Над ее крышей уже тянулся темный столб дыма, а изнутри пахло чем-то пригорелым, но Найрин решила не обращать на это внимания. В конце концов, девчушки остались тут за старших, охранять становище Сол от врагов и ждать, когда взрослые вернуться. Им, скорее всего, страшно до зубовного скрежета, и можно было простить то, что они слегка сожгли кашу.

Народу в едальне было совсем немного. У дальнего стола сидели две беззубые старухи, такие дряхлые, что едва держали ложки в дрожащих руках. Еще человек десять Дочерей от десяти до тринадцати лет завтракали за столом, сохраняя тишину и угрюмо глядя в свои миски. Никого из старших не было, и Найрин решила, что их, скорее всего, отправили на какие-то работы. Может, за дровами, или за еловой хвоей, которая, как считалось, помогала от цинги.

Все глаза обратились к ней, и Найрин внезапно почувствовала себя очень неуютно. Тем не менее, переборов неловкость, она сбросила свой вещмешок на пол и уселась за стол, а молоденькая Младшая Сестра принесла ей большую миску каши и кружку с дымящимся отваром. Это был не чай, а одно название, тем не менее, Найрин пододвинула его к себе и взялась за ложку. А потом взглянула не девочку.

— Тебя как зовут-то? — хмыкнув, поинтересовалась она.

— Илейн дочь Тары, — едва слышно проговорила девочка, опустив глаза в стол.

Найрин ощутила, как внутри что-то вновь сжимается, но прогнала тоску. А потом с деловитым видом, чувствуя на себя робкие взгляды детских глаз, заработала ложкой.

— И кем ты собираешься стать, Илейн?

— Двурукой Кошкой, зрячая, как бывшая царица, — тихо-тихо проговорила девочка, и румянец у нее стал цвета свеклы.

— Это хорошее дело, — кивнула Найрин, засовывая в рот полную ложку каши. Пахла она гарью, да и на вкус была мерзкой, но она заставила себя не морщиться. — Думаю, из тебя выйдет отличная разведчица, Илейн! Ведь твоя тезка была сильна и горда. Помни об этом, когда будет казаться, что учеба тяжела.

— Да сейчас и нет никакой учебы, зрячая, — тихонько проговорила Илейн, поднимая на Найрин глаза и сразу же упираясь взглядом в стол. — Все взрослые ушли, с нами никто не занимается…

— Эй! — Найрин подалась вперед, и девчушка перепугано подняла на нее глаза, но на этот раз взгляда не отвела. — Они скоро вернутся, слышишь? — оставалось только надеяться, что голос у нее звучал серьезно и собранно. — Вернутся и будут тебя учить. И я лично прослежу за тем, как ты тренируешься. И не дай Богиня, Илейн, окажется, что ты халтуришь или плохо учишься. Тогда берегись, трепка тебя от меня ждет знатная и порукой тому мое слово.

— Слушаюсь, зрячая! — проговорила девочка, и на губах ее появилась слабая-слабая улыбка.

— Давай! — Найрин протянула ей руку, и в ее мозолистой разбитой многими годами тренировок ладони утонула маленькая детская ручка, еще совсем мягкая и слабая. Найрин пожала ее, заглянула девочке в глаза и улыбнулась. — Вот, ты обещала мне, Двурукая Кошка Илейн. Так что с тебя — сдержать клятву.

— Есть, сдержать клятву, зрячая! — звонко отозвалась девчонка, и во взгляде ее было столько гордости, что Найрин едва сдержала улыбку.

— Ну, а теперь расскажи-ка мне, Илейн, как тебя тут тренируют, — заговорила она, вновь вернувшись к наимерзейшей каше. — А то пожатие у тебя какое-то слабое, не Кошачье. Вот когда Эрис дель Каэрос была твоего возраста, она ручищами уже подковы могла ломать.

— Правда? — глаза девчушки расширились от удивления.

— А то, — подмигнула ей нимфа.

Сбиваясь и краснея, маленькая Илейн из становища Сол начала рассказывать ей про своих Наставниц и тренировки, про то, кто и как их учил, про то, что мало чего получалось, и много времени отнимала работа у кровельщицы, к которой она пошла учиться. А потом и про свои горести и радости, про друзей и родных. Найрин слушала, уплетая кашу и кивая, вставляя какие-то комментарии и посмеиваясь, и сама не заметила, как и остальные девчушки, что сидели в едальне, потянулись к их столу, чтобы послушать. И когда одна из них, запинаясь и сгорая от стыда, попросила ее рассказать о царице Лэйк и ее подвигах, Найрин только тихонько улыбнулась и заговорила. Знала ли ты, Волчица, что придет день, и маленькие анай будут с горящими глазами слушать про твои приключения? Знала ли, что станешь для них чем-то большим, чем-то гораздо более верным, чем просто одна из разведчиц? А девчушки окружили ее со всех сторон, стайкой рассевшись по лавкам и не спуская с нее восторженных взглядов.

Благослови их всех, Роксана, Дарящая Жизнь, прошу Тебя! Пусть в жизни их будет только теплое лето, которое когда-то было и у меня. А я постараюсь сделать так, чтобы оно никогда не кончалось.