А мы любили (СИ)

Глава 37. В горе и в радости

— Дочка, точно уже не болит?! Бледная такая, похудела, — папа сжимал руку Джамили и смотрел на нее с сочувствием. Они с отцом сидели на кровати, а мама устроилась в кресле напротив.

— Пап, все хорошо. Мне уже лучше, — Джама коснулась пальцами его седых волосы и причесала их аккуратно. — Правда.

— Господи, Гариф, ну что ты с ней как с маленькой? Ей уже сорок семь, — ворчала Перизат.

— Мам! — оборвала ее Галия.

— Спасибо, что напомнила о моем возрасте, мама, — закатила глаза Джамиля.

— Конечно, напомнила. У тебя уже внучка, а ты на лошадях скачешь, как будто тебе двадцать. Уят бар ма не? (Не стыдно тебе?) А если бы упала?

— Ну не упала же, — бесцветно возразила она. — И при чем здесь уят? Мне нравится ездить верхом и я планирую продолжить.

— Продолжи! — съязвила мать. — Чтобы у тебя еще что-нибудь отвалилось? Вот я на сто процентов уверена, что киста твоя лопнула из-за лошади, — упрямо стояла на своем Перизат.

— Ты врач? — огрызнулась Джамиля.

— Девочки, не ссорьтесь, пожалуйста, — попытался успокоить отец. — Главное, вовремя тебя привезли и прооперировали.

— Скажи спасибо Даниалу! Он здесь навел порядок, сам заместитель главврача контролирует, — воскликнула мама. — Вот эти цветы на подоконники тебе кто подарил? Даник?

Джамиля шумно выдохнула и сжала губы до нитки. И так было понятно, что это Даниал. Пришел вчера с огромным букетом не только для нее, но и с тортом для медсестричек. Одна из них, когда ставила ей капельницу, все умилялась — мол, какой муж чуткий, цветы дарит да на руках носит. А Джаму к ее ужасу вовсе не дорогущий букет бесил, а внимание молодух к ее бывшему мужу.

— Ну да-ну да, твой теперь уже любимый Даник, — фыркнула младшая сестра и незаметно подмигнула Джаме.

— А что? Даник здесь ночевал, охранял ее. Всю больницу на уши поставил.

— А зачем меня охранять? Я не экспонат, а мы не в музее, — пожала плечами Джамиля и пристально посмотрела на мать. — Подожди-ка, мама. Это ведь ты сказала Даниалу, что я на даче Галии?

— Мам! — воскликнула сестра. — Я же просила не говорить!

— Да! Это была я! — встав и раскинув руки в стороны, призналась Перизат. — И что? Убьете меня теперь?

— Нехорошо, — покачал головой отец.

— Мы же попросили не говорить, а ты спелась с ним, несмотря на то, что он изменил Джаме и сделал ребенка на стороне! — с жаром заявила Галия, не обратив внимание на то, что лица Джамили и матери изменились за секунду. — Что вы так на меня смотрите?

— Я, наверное, не вовремя?

За спиной Галии стоял Даниал. Не сказать, что он разозлился, но довольным его тоже нельзя было назвать. Младшая сестра повернулась к нему и коротко кивнула.

— Здравствуй, Даниал, — прозвучало с обидой и без тени сожаления о сказанном.

— Привет, Галия.

— Ой Даник, мы что-то засиделись. Нам пора. Главное, Джамильку увидели и успокоились, — заискивающим тоном пролепетала Перизат. А саму Джаму ужасно бесило, что мама так себя ведет и прямо толкает их друг к другу, хотя они уже сами взрослые люди — бабушка и дедушка. — Мы пойдем, вам, наверное, хочется наедине побыть.

— Мама, — покосилась на нее Джамиля.

— Не мамкай, — Перизат подошла, чмокнула ее дежурно в щеку и подала сигнал мужу, чтобы выходил.

— Даниал, — строго кивнул пенсионер бывшему зятю, демонстрируя, что не разделяет восторга своей жены.

— Папа, — коротко отозвался мужчина. Он по-прежнему так его называл, потому что даже после развода они сохранили хорошие отношения. И Даниал понимал, что Гариф недоволен его поведением и зол на него из-за измены.

— Джама, если что-то будет нужно, позвони и я сразу приеду, — сестра обняла Джамилю и тоже поцеловала ее на прощание. — Когда тебя выписывают?

— Наверное, завтра.

— Я могу приехать и отвезти тебя домой, — предложила Галиюша.

— Я сам ее отвезу, — пробасил Даниал, а девушка только молча хмыкнула.

— Вот и хорошо. Наша Джамиля в надежных руках. Все Галия, на выход, — подгоняла мама, которой уж очень не терпелось уйти.

Когда за ними, наконец, закрылась дверь, Даниал посмотрел на Джамилю сверху вниз, а она под его пристальным, но мягким и теплым взглядом зарделась и опустила глаза.

— Как ты себя чувствуешь сегодня?

— Неплохо, — Джамиля враз облизнула губы и принялась разглаживать на домашних брюках невидимые складки. — Лучше, чем вчера.

— Правда, завтра выписывают?

— Угу.

— Так я приеду? — наблюдая за ее рассеянностью и тем, как ярко вспыхнули ее щеки, он усмехнулся про себя. И как-то мгновенно воспрял духом и приосанился, поняв, что все еще смущает ее, как это было прежде, в старые, добрые времена.

— Ну приезжай, — вздохнула, переплела пальцы и подняла на него глаза.

Даниал снова не удержался, когда заглянул в них и увидел то, что искал. Он тот последний прерванный поцелуй еще долго прокручивал в памяти и с досадой думал о том, что его можно было продлить, если бы не вездесущая дочь.

— Спасибо, что больше не отталкиваешь меня, — заметил он.

— Я многое переосмыслила, пока лежала здесь, — спокойно сказала она. — И решила, что надо прекращать вести себя, как маленькая девочка. Мне все-таки сорок семь, — усмехнулась, вспомнив мамины претензии.

— Ты никогда себя так не вела, — он взял стул, стоявший у окна, поставил его рядом с кроватью и сел на него. Теперь они смотрели друг другу в глаза.

— Давай будем честными. Мы оба не прошли самый главный экзамен в нашей жизни — проверку горем, — заявила Джамиля. — Ведь говорят: “в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, в горе и в радости”. Мы были друг с другом и в бедности, и в богатстве. Но не смогли сохранить семью в горе. Мы облажались, — грустно проговорила Джамиля и Даниал накрыл ее ладони своими. — Человеческий мозг уникален и удивительно устроен. Там, где одни пары могут сплотиться после трагедии, другие теряют связь. Ты знаешь, сколько супругов распадаются после смерти ребенка? Оказывается, мы такие не одни, но это не оправдание. Другие же как-то справляются. А видишь как: у всех все по-разному. Я ушла в себя, обвинила тебя в смерти Закира, упивалась своей болью и не видела твою. Казалось, что только мне, как матери, больно.

— Я забухал, не смог вытащить тебя из депрессии, опустил руки, был слабаком. — понурив голову, продолжил он, — и изменил. Если бы можно было все перемотать.

— Да, — слабо улыбнулась она. — Раньше я думала: усну, проснусь и ничего этого не было. И наш мальчик жив. Теперь я приняла его смерть. Смирилась, что он в лучшем мире. А мне надо двигаться дальше.

— Нам.

Даниал и Джамиля переплели пальцы.

— Мне нужно время, чтобы принять окончательно, что у тебя есть сын от другой женщины.

Ибрагимов промолчал об истинном происхождении мальчика. Все, что сейчас происходило в их жизни казалось сюрреалистичным, нереальным. А уж как это преподнести Джамиле, он не знал.

— Хорошо. У тебя будет время.

Слабый кивок Джамили успокоил Даниала. Он поднял руку и коснулся ладонью ее щеки. За грудиной жгло, будто внутри все бензином облили и подожгли. Это все от того, что она снова позволила к себе прикоснуться, не оттолкнула, не отвернулась, а смотрела, не моргая, словно гипнотизировала.

У нее самой сердце билось раненной птицей, ударяясь о ребра, как об прутья решетки. И хотелось спросить его: “Сможем ли мы все повторить, Даник?”. Но слова застряли в горле, а он снова наклонился и горячим дыханием опалил ее кожу. Губы приоткрылись в ожидании поцелуя, и он утолил ее жажду. Целовал нежно, долго, так, как она всегда любила. Оба так увлеклись, что не заметили в палате третьего лишнего. и обернулись только когда услышали писклявый голос медсестры.

— Ой! простите, я не вовремя. Но надо капельницу поставить.