Немец продолжать разговор не стал, вытянулся на диване, положив руки за голову. Ноги не помещались и торчали, почти упираясь в стену.
Поезд прибыл на Центральный вокзал Амстердама около девяти утра. Красноватое здание, похожее на огромный сказочный дворец, было вытянуто вдоль набережной. По обе стороны от входа красовались башенки с часами, в центре же сверкал на мартовском солнце герб: два льва, держащие щит, над которым водружена корона. За время, проведённое в дороге, Люст успел поведать мне, что Центральный — первый вокзал в Нидерландах, спроектированный известным архитектором, который также построил Государственный музей — брата-близнеца вокзала.
Погода в Амстердаме была прекрасная: чистое голубое небо, тёплый солёный ветерок, спокойное блестящее море с множеством парусников, теплоходов, катеров и прогулочных яхт.
Нас поджидали: слуга в серой ливрее, сидевший за рулём чёрного «Мерседеса», и шофёр, куривший возле «Вольво». Последняя предназначалась для меня и Люста. Нам предстояло ехать в «Герцогиню». На всякий случай я заранее поднял воротник пальто и надвинул шляпу пониже: не дай Бог шофёр был среди слуг, которые видели меня той злополучной ночью, когда меня поймал Франц и доставил на допрос к «медведю».
Рессенс на прощанье ничего не сказала, только зыркнула так, чтобы стало ясно: не дури, пожалеешь! Села в машину и укатила вместе с Улаффсоном и рыжей компаньонкой.
Мы с Люстом подкатили к гостинице спустя четверть часа. Здание со множеством балконов, колонн и безвкусной лепнины имело вход с угла. Первый этаж, где располагался ресторан, был практически прозрачным: огромные окна-витрины занимали едва ли не всю стену целиком. Тяжёлые синие с золотым шитьём портьеры были наполовину раздвинуты, так что с улицы виднелись круглые столики, покрытые белыми скатертями.
К моему приятному удивлению, персонал почти весь оказался англоязычный — как и большинство постояльцев. Портье (гладко выбритый малый с напомаженными чёрными волосами и цепким взглядом) сразу выдал ключ. Я заплатил из своих денег. Багаж также пожелал нести сам. Люст, кажется, хотел проводить до номера, но я решительно воспротивился, и немец настаивать не стал, хотя выглядел расстроенным. В друзья, что ли, набивается? Или боится, что сбегу? Так, вроде, у меня с его хозяйкой договор, и даже аванс получен. Плюс моим близким угрожали. По идее, я должен быть на коротком поводке.
С дороги первым делом я принял ванну и побрился. Накинув халат, разобрал вещи, хотя раскладывать по ящикам и развешивать по шкафам было особенно нечего. Побродив по номеру с полчаса, оделся и вышел на улицу. Отправился перекусить в кофейню. Заказал отбивную со спаржей, блинчики и горячий шоколад с круассаном. Пока ел, купил английскую газету у пробегавшего мимо мальчишки. Почитал, обращая внимание только на заголовки, набранные крупным шрифтом. Писали, что террористы совсем распоясались, где-то забастовки, было ещё что-то про роль католической церкви в политической жизни Гегемонии и вообще много всякого. Я новостями не слишком интересовался, читал, чтобы быть в курсе происходящего.
Около полудня расплатился, дав кельнеру на чай полтинник, сложил газету, сунул подмышку и отправился в гостиницу, размышляя по дороге. Не стоит ли купить новый кастет, а то и револьвер? Решил, что нет. Рессенс сказала, что за мной будут следить (вероятно, Люст где-нибудь поблизости остался), и оружие едва ли поможет мне убедить своих нанимателей в лояльности.
В фойе гостиницы портье глянул на меня как-то странно, будто хотел что-то сказать, но передумал. Наверное, с кем-то перепутал. Поднявшись к себе, я лёг на диван. Получалось, что, пока Рессенс не явится дать мне инструкции, делать нечего. Я помедитировал, восстанавливая энергию, а потом достал разговорник и принялся учить фразы на немецком: за время путешествия понял, что язык этот в Гегемонии нынче популярен, почти как некогда французский, и лучше знать хотя бы основы.
Рессенс приехала около шести. Люста оставила за дверью, вошла в номер, села на диван, закинула ногу на ногу и закурила, вставив сигарету в янтарный мундштук. На женщине было шелковое платье кофейного цвета, широкополую шляпу она бросила рядом собой.
Мне Рессенс показалась возбуждённой. Я встал напротив, опершись о спинку кресла, и смотрел выжидательно: какие инструкции привезла нанимательница?
— С недавнего времени, — начала Рессенс, выпустив струйку сизого дыма, — кто-то начал проявлять повышенный интерес к нашей клинике. Слуги замечают шпионов, а к некоторым из них подходили люди и предлагали деньги за сведения о роде занятий моего брата. Люди у нас верные, они сообщили об этом нам. Поначалу мы думали, что это Секретная служба или Охранка, но что-то не похоже. Те стараются казёнными деньгами не сорить, а эти в средствах явно не стеснены.
— А какими недугами занимается ваш брат? — спросил я.
Рессенс отмахнулась.
— Тебе это знать не нужно. Ты должен выяснить, кто эти люди. А вернее — кто им платит. Ясно?
Я склонил голову в знак согласия. Ясно: речь идёт о господах, зарезавших Лоузи и поджидавших меня у трапа теплохода. Сколько их в Амстердаме, неизвестно, но явились они не для того, чтобы разнюхивать о клинике Теда Рессенса. Просто узнали, что объект — то есть, я — побывал там, вот и наведались. Пытались установить связь между мной и Амстердамской частной клиникой. Но говорить этого Рессенс я, разумеется, не стал. Вместо этого деловито спросил:
— Когда в последний раз были предприняты попытки подкупа или замечена слежка?
Считают шпиком, пускай. Остаётся лишь поддерживать эту не мной выдуманную легенду. Обычному человеку, даже частному детективу, конечно, денег ни за какое «расследование» платить не будут — убьют и сбросят в канал. Рессенс уверена, что наняла профи, имеющего опыт, связи и так далее. На её месте я бы усомнился — уже хотя бы в силу моего возраста. Но женщина убедила себя, что абы кого следить за ней не отправили бы. И это стало моей лучшей рекомендацией.
— Я спросила сегодня у Тедп, — ответила Рессенс. — Позавчера какой-то мужчина приходил домой к нашему повару — у того был выходной. Предлагал полторы тысячи за доносы. Стивен отказался, и тогда мужчина пригрозил его убить, если кому-нибудь расскажет.
— Но его это не остановило, — заметил я.
— Стивен не из пугливых. Да и платит ему мой брат куда лучше за верную службу, чем… — Рессенс красноречиво махнула затянутой в перчатку-митенку рукой.
— У вас есть описание этих людей?
— Очень смутное. Похоже, их четверо или пятеро, все в чёрных пальто и котелках. Один высокий, широкоплечий, носит вислые усы. Другой низкого роста, с пенсне, гладко выбрит. Третий роста среднего, косолап, волосы рыжие. Вроде твоих.
— А четвёртый?
— Тоже среднего роста, и тоже рыжий. Возможно, он и третий — одно лицо.
— Почему вы решили, что только возможно?
— Есть деталь, которую у одного из этих рыжих не все слуги заметили: шрам на подбородке, довольно приличного размера.
— Они уверены, что он есть только у одного рыжего субъекта?
— В том — то и дело, что нет. Отсюда и сомнения.
— А пятый?
— Очень приметная личность. В очках с тёмными стёклами.
Это она про Лоузи, — догадался я. Значит, «медведь» принял полицейского за одного из шпионов.
— Заявился прямо в дом, с парадного входа, — продолжала Рессенс. — Представился полицейским, даже удостоверение показал. Спрашивал, нет ли среди клиентов клиники некоего Шмидта, он, мол, должен его арестовать, потому как тот в розыске. Наплёл про оперативные сведения, поступившие из Амстердама: якобы Шмидта видели входящим в наш дом. Якобы он нарочно прибыл из Лондона, чтобы провести задержание. Требовал, чтобы ему показали список пациентов. Тед, конечно, быстро выставил его вон. Сказал, что никакой клиники в доме нет.
— И что вам показалось подозрительным? Мне кажется, полицейский вполне мог…
— Не мог! — отрезала Рессенс. — Никто не знает, что в доме находится клиника. Это… неофициальная практика.