Мы поздоровались и представились. Раут пригласил нас в крошечную гостиную. Он занял глубокое кресло с высокой прямой спинкой, мы расположились напротив.
— Нам бы хотелось задать несколько вопросов о Мэри Сандерс, — сказала Глория. — Вы были с ней знакомы?
— Да. Имел честь.
— Насколько близко? Не сочтите за бестактность.
— Не беспокойтесь, — Раут улыбнулся одними губами. — Я знал Мэри достаточно хорошо. Мы были друзьями. Кроме того, нас связывали деловые отношения.
— Вот как? Нельзя ли поподробнее?
— Отчего же? Пожалуйста: Мэри предоставляла мне материал для статей. Вам известно, что я сотрудник местной газеты?
— «Вестник Доркинга». Я знаю, да.
— Тираж небольшой, но люди читают. Так вот, Мэри служила у леди Треверс, а та всегда была в курсе событий высшего общества и полусвета. В местных масштабах, я хочу сказать, — Раут снисходительно улыбнулся. — Время от времени Мэри… невольно становилась свидетельницей разговоров своей хозяйки и её подруг.
— Проще говоря, пересказывала вам подслушанные сплетни, — подвёл итог Абрамсон.
Журналист развёл руками и ухмыльнулся. Смутить его не удалось.
— Если вам угодно.
— Давно вы познакомились и наладили… сотрудничество? — спросил я.
— Около полугода назад. Точнее не помню. Я время от времени подбрасывал ей деньжат, однако в первую очередь мы были друзьями.
— Но никто не знал о вашей дружбе.
Раут пожал плечами.
— Полагаю, это было её дело. Я, в свою очередь, ничего не скрывал и, как видите, не скрываю. Конечно, в редакции не знали, откуда у меня появляются сведения, но это уже мой профессиональный секрет.
— Простите мне бестактность, господин Раут, — сказала Глория, — но я должна уточнить. Вы состояли с Мэри Сандерс в интимных отношениях?
Журналист удивлённо-насмешливо приподнял брови.
— Помилуйте! Нет, конечно! У нас совершенно разные общественные положения.
— Что не мешало вам дружить.
— В пределах разумного. И вообще, это другое.
— А как вам кажется, могли у неё быть на вас…м-м… планы?
— Вполне возможно. Горничные — народ такой. От них можно всего ожидать. Но я никогда не давал ей повода. Видите ли, у меня есть в Лидсе невеста, она вдова, и я собираюсь жениться на ней осенью. Хорошее приданое возьму, между прочим. Мэри об этом не знала, но не потому, что я скрывал свои планы именно от неё. Просто не считал необходимым с кем-то делиться — в конце концов, это мое личное дело, не правда ли?
— Совершенно с вами согласен, — кивнул я. — Теперь другой вопрос. В день своей смерти Мэри должна была прийти к вам?
Журналист побарабанил пальцами по подлокотнику. Вопрос явно доставил ему неудовольствие.
— Видите ли, я получил от неё утром записку. Она сообщила, что узнала какую-то сногсшибательную новость, и хотела вечером мне её рассказать.
— Вы говорили об этом полиции? — я взглянул на Абрамсона.
Тот нахмурился.
— Нет, — Раут пожал плечами с деланым спокойствием, но глаза у него бегали. — Я не думал, что это может иметь значение. Кроме того, никто меня не спрашивал. А через два дня мне пришлось уехать в Лидс, и вернулся я только недавно.
— Понятно. И что было в той записке?
— Я могу вам её показать, если хотите.
— Вы её сохранили?
— Само собой, я же газетчик. Это профессиональная привычка — ничего не выбрасывать, — Раут поднялся и направился к двери. — Схожу в кабинет.
Когда он вышел, я повернулся к спутникам.
— Ну, что думаете?
— Темнит! — буркнул Абрамсон. — Никто его не спрашивал, видите ли!
— Полагаю, всё так, как он говорит, — сказала Глория, — но не приди мы сегодня, сам он сообщить о знакомстве с убитой не явился бы.
— Мог вообще не признаваться ни в чём.
— Он же не знал, что Мэри скрывала их отношения.
— Что он вообще делает в Доркинге? Со своими-то амбициями.
— С этим как раз всё ясно. Ждёт свадьбы с богатой вдовой. Рассчитывает поправить финансовое положение. Думаю, своих денег у него совсем мало.
Вернулся Раут, держа в руке клочок бумаги.
— Вот, прошу вас, — протянул он его Абрамсону.
Тот разгладил на колене половинку вырванного из тетради линованного листка. Мы с Глорией читали вместе с ним, заглядывая полковнику через плечо.
В записке говорилось следующее: «Дорогой Джон, несколько дней назад я узнала потрясающую новость. Никуда не уходи пятого числа вечером, я приду и всё тебе расскажу. Мэри».
— Это всё? — спросил я.
Раут кивнул.
— Ничего не ясно, кроме того, что она что-то узнала из разговора хозяйки.
— Может быть, и нет, — заметила Глория.
— Что вы хотите сказать? — заинтересовался Раут.
— Да нет, ничего.
Однако я понял, что она просто не хочет отвечать газетчику.
— Кто доставил вам эту записку? — спросил я.
— Почтальон, конечно.
— Значит, это было письмо?
— Да, разумеется.
— Когда Мэри его отправила?
— Не помню.
— У вас остался конверт?
— К сожалению, его я не сохранил, — Раут развёл руками. — Сами понимаете: зачем он мне?
— А как же профессиональная привычка ничего не выбрасывать? — не без язвительности поинтересовался Абрамсон.
Нимало не смущённый, Раут рассмеялся.
— Но не до такой же степени! Если я стану оставлять всё, то скоро утону в соре.
— Жаль, что вы не сохранили конверт, — сказал я, чтобы подвести итог этой бесплодной дискуссии.
— Но, полагаю, письмо было написано не позже третьего июля, — заявил вдруг репортёр.
— Почему вы так думаете?
— Почту разносят по четвергам. Письмо я получил в субботу, пятого числа.
— Ясно. Вы сами получили его? Видели почтальона? Он отдал вам конверт в руки?
Раут кивнул.
— Это папаша Дэйв. Ему уже шестьдесят восемь, а он до сих пор служит. Он застал меня в саду за утренним чаем и отдал письмо.
— Оно было запечатано?
— Разумеется.
— Следов того, что его вскрывали, вы не заметили?
— Специально я конверт не разглядывал, но в глаза мне ничего не бросилось.
Кажется, тема была исчерпана. Мои спутники решили так же.
— Что ж, благодарю, — сказала Глория. — Не смеем дольше отвлекать вас от дел.
— Ну, что вы, не стоит. Я всегда готов оказать властям помощь.
Мы поднялись.
— Я провожу. Скажите, я могу рассчитывать на эксклюзивный материал, когда вы раскроете дело? — с надеждой спросил журналист, переводя взгляд с меня на Глорию и затем — на Абрамсона.
— Это решать господину полковнику, — ответил я.
У меня были сомнения относительно того, захочет ли Абрамсон делать хитрому репортёру такой подарок.
— Разворот с фотографиями, интервью! — не унимался Раут, заискивающе улыбаясь.
— Давайте не будем делить шкуру неубитого медведя, — сказал Абрамсон уже на пороге. — Преступник пока на свободе.
— О, конечно! Поговорим, когда придёт время. Я понимаю!
Когда мы вышли, на улице было темно: месяц закрыла туча. Вечер показался мне душным, воздух — спертым, а с реки вдобавок тянуло гнилью.
Я украдкой взглянул на часы. Они показывали четверть двенадцатого. Весь вечер я помнил о Хелен и её приглашении. Близилось назначенное время. Я взглянул на полицейских. Должен ли я сказать им о предстоящей встрече? Абрамсон наверняка всё испортит, а вот поддержка Глории не помешала бы. Идти одному на раскопки не хотелось.
Мы доехали до управления и, попрощавшись с Абрамсоном, отправились в гостиницу. Я распустил галстук, чтобы не так чувствовать вечернюю духоту.
Откуда-то доносился протяжный вой собаки.
— О чём задумался, Крис? — спросила Глория. — Что-то ты слишком молчалив.
— Такое впечатление, что я собираю мозаику. Словно выложил реку, холмы, небо с облаками и даже пенёк, только никак не могу сделать того, кто на нём сидит.
Девушка понимающе кивнула.
— Бывает. Но помни, что поначалу мы вообще не знали, с какого конца взяться.
— Ну, это как раз не проблема. Берутся обычно с того конца, где свидетели. Только не всегда это приносит результаты. Впрочем, в этот раз нам действительно повезло. Кто-то что-то видел, кто-то что-то слышал, кто-то что-то знает, — я вздохнул. — Но что это даёт?
— Разве так уж мало?
— Ну, суди сама. Что нам известно?
— Так-так, давай разложим всё по полочкам, — оживилась Глория.
— Леди Арман пишет своей бывшей горничной, что должна бежать. Ты это имела в виду, когда обронила ту фразу у Раута? Ну, которую не захотела пояснять.
Девушка кивнула.
— Да, я подумала, что информация могла быть не подслушанной, а полученной из первых рук.
— Согласен. Далее Мэри Сандерс пишет письмо журналисту, спешит к нему, чтобы поделиться некоей важной новостью, и по дороге её убивают. Очевидно, кто-то знал, о чём просила её леди Арман, и решил, что Мэри хочет рассказать об этом Рауту.
— Вот видишь, — одобрительно заметила Глория. — Это уже логическая цепочка.
— Я понимаю, ты предполагаешь, что убийцей Мэри и леди Арман был муж последней, который мог таким образом помешать своей жене покинуть Доркинг. Однако его нельзя обвинить только на основании подозрений. У нас нет ни орудия убийства, ни свидетелей.
— Он мог знать о том, что горничная передаёт сплетни Рауту.
— Как и другие. Шило в мешке не утаишь. Уверен, соседи репортёра много раз видели, как Сандерс приходила к нему.
— Можно получить ордер на обыск поместья. Возможно, то, чем убили горничную и леди Арман, всё ещё находится в доме.
— По крайней мере, эти два преступления связаны одним способом убийства. И меня беспокоит тот голый мужчина, которого видела Виолетта Ластер. Кому могло понадобиться разрисовывать себя крестами и бегать по ночам нагишом?
— Ну, этот таинственный человек, отличившийся непристойным поведением, скорее имеет отношение к убийствам рыжей незнакомки и Матильды Генбах. Если палка, которая, по словам горничной, висела у него за спиной, и есть таинственный эспадрон, которым убили этих женщин, то придётся искать ещё одного преступника, потому что вряд ли здесь замешан лорд Арман.
— Почему бы и нет?
— А причины?
— Ладно, оставим это пока. Значит, думаешь, следует обыскать дом Арманов?
— Убеждена.
— Вот если бы получить доказательства, что Арман знал, зачем Мэри Сандерс пошла к журналисту! Он мог подслушать разговор жены с Броудом, в котором та выяснила, что Мэри — её бывшая горничная. Если лорд Арман подозревал, что жена хочет сбежать, то мог догадаться о содержании записки. Но как он узнал, что Мэри отправилась к репортёру?
— А если он следил за ней? Или, услышав разговор с Броудом, учинил супруге допрос и заставить всё рассказать. Завтра же получу у окружного судьи ордер на обыск поместья Арманов. А заодно и с вдовцом надо будет потолковать.
— Только помни, что у нас нет доказательств его виновности. Не спугни рыбку.
Глория усмехнулась.
— Я не впервые веду расследование, Крис.
— Извини. Кстати, хочу кое о чём рассказать. Сегодня днём, когда я проезжал по площади, где жители деревни собирались, чтобы идти громить цыганский лагерь, в суматохе ко мне подбежала горничная Генбахов и умоляла прийти после двенадцати на раскопки. Она обещала рассказать нечто чрезвычайно важное. И поставила непременное условие — быть одному.
Глория нахмурилась.
— На любовное свидание не похоже, — сказала она.
— Мне тоже так кажется. Но я не могу понять: почему она не захотела рассказать обо всём в полиции? К чему эти таинственные встречи?
— Вот что: одному идти тебе нельзя, — твёрдо сказала девушка.
— Придётся, если я хочу услышать её историю. Она может ничего не рассказать, если я притащу её в отделение. Или отговорится какой-нибудь ерундой.
— Всё это очень странно, Крис. Мне бы не хотелось отпускать тебя одного.
— Ничего не поделаешь. Возьму револьвер. Знай только, где я был и с кем. На всякий случай.
— Хочешь сказать: если ты не вернёшься. Пожалуй, я всё-таки пойду с тобой.
— Рискованно.
— Выйдем из гостиницы порознь. Ты отправишься прямо на раскопки, а я — кружным путём. Спрячусь неподалёку. Едва ли девушка обладает способностью видеть в темноте, а меня, к тому же, будут скрывать деревья. Если услышу выстрелы, или тебя долго не будет, приду на помощь.
— Что ж, ладно. Только не высовывайся без необходимости.
— Учи учёного! Кроме того, если тебя убьют, мне же лишняя работа.