Александрия. Тайны затерянного города

5 Город-в-Предгорье

В зимние месяцы жители Кабула сидели в четырех стенах, завернувшись в тяжелые тулупы. Замерзало вино, «ночью лопались от мороза медные сосуды»[246]. Но Массон был счастлив, невзирая на стужу. Никто не знал, путешественник он, шпион или сумасшедший, и не хотел знать. «Мало найдется мест, где чужак может так же быстро почувствовать себя как дома и со всеми сойтись, как в Кабуле. Нигде, наверное, все так не заботятся о довольстве и развлечениях чужака. Он должен быть весел, если же нет, то это упрек гостеприимству его хозяев и друзей. Я не пробыл в Кабуле и месяца, а уже перезнакомился не знаю с каким количеством людей и бывал гостем у них дома»[247]. Мусульмане, христиане, иудеи, индуисты жили бок о бок, вместе ели, вместе отмечали праздники, шли в общих похоронных процессиях[248]. «Они посещали свадьбы друг друга, участвовали в решении мелких дел, возникающих в обществе»[249]. Христианин одаривал своих соседей-мусульман в Навруз, исламский Новый год, и «звал их к себе в гости на Рождество»[250]. В нынешнем Афганистане почти ничего этого не сохранилось. Старый город превращен в руины. Старый образ жизни почти забыт. Но в 1833 году Кабул был одним из самых толерантных городов в мире.

(Толерантность Кабула была почти что агрессивной. Когда кто-то из местных христиан хотел принять ислам, визирь подвергал его допросу, выспрашивая, «что дурного он нашел в собственной вере, принуждающего его сменить ее, и упрекая в никчемности и беспринципности»[251].)

Массон посвящал целые дни прогулкам по Кабулу. Городской базар был одним из чудес Азии. Индийского ученого Мохан Лала, путешествовавшего вместе с Александром Бёрнсом (и неоднократно спасавшего его от смерти), трудно было удивить, ведь он вырос в Дели. Но кабульский базар его поразил. «Те части базара, что под крышей, превосходят любое воображение. Прилавки громоздятся один над другим, переливаясь мишурой, и все вместе сливается в одну мерцающую массу, как звезды, светящие сквозь облака»[252].

Бродя между лавками, торгующими по случаю зимы «дикими утками и воробьями»[253], Массон не подозревал, что за ним следят.

В Кабуле работал соглядатай Ост-Индской компании, внимательно следивший за приездами и отъездами новых в городе людей. Вскоре после возвращения Массона из Бамиана этот человек доносил, что, «пока я сидел в одной из лавок базара, мимо меня прошел человек, на вид европеец: серые глаза, рыжая борода, коротко остриженный, без чулок и без обуви, в зеленой шапке, с кувшином факира или дервиша через плечо. Но на дервиша он похож не был и разглядывал все с любопытством чужака. Я сказал хозяину лавки, бывавшему в России, что человек этот, должно быть, русский, тот ответил: “Да, все, кто его видит, так и говорят, да только он – афганец”. Тот человек затерялся в толпе, а через несколько дней я снова его увидел, окликнул, но не получил ответа, он очень быстро ушел»[254].

Донесение шпиона быстро преодолело горы и попало в Индию. Сам он решил при следующей встрече с рыжим незнакомцем не дать ему уйти.

Тем временем Массон посвящал вечера чтению и составлению маршрута Александрова войска. Решить отыскать затерянный город нетрудно, но гораздо труднее, как начинал понимать Массон, разобраться, с чего следует начать поиски.

В 1812 году, занимаясь поиском Петры, Иоганн Людвиг Буркхардт[255] попросту спрашивал дорогу.

Буркхардт скитался по Ближнему Востоку, выдавая себя за шейха Ибрагима ибн Абдаллу, и всем встречным задавал вопросы про Петру, древний торговый город в горах Иордании. В конце концов ему рассказали о тропе, ведущей в некую тайную долину, рядом с которой якобы находится могила пророка Аарона. Буркхардт пошел по этой тропе, все глубже врезавшейся в скалу из песчаника. Наконец, когда вся его одежда покрылась пылью, его взору предстала Петра:

Когда Буркхардт вернулся в Европу, открытие им Петры сделало его известной личностью. Однако в Иордании это вызвало недоумение: «открытие» Буркхардта было известно в тех краях на протяжении многих веков. Египетский султан Бейбарс побывал там в XIII веке, за пятьсот лет до него.

Массон знал, что найти какой-нибудь из затерянных городов Александра Македонского будет далеко не так же просто. Большинство городов Александра утрачены навсегда: даже сегодня строить догадки об их местонахождении – все равно что наугад расставлять флажки на карте. «Чаще всего факторов, позволяющих отождествить тот или иной древний объект с современным, вообще не существует, – писал недавно Питер Фрейзер, – и все споры об этом бесплодны. Почти любая попытка сделать предположение чуть точнее древнего источника заходит в тупик»[257]. Но Массон, сидевший в тулупе у костра в Кабуле, быстро смекнул, которую из Александрий он будет искать.

В 329 году до н. э. Александр Македонский стоял у подножия горного хребта Гиндукуш и взирал на восток, в направлении неведомого мира. Он и его войско зашли дальше, чем любые греки до них, одержали множество побед, превзошедших блеском деяния героев старины. Казалось, до края света им уже рукой подать. «Александр повел свою армию к Кавказским горам, – писал Арриан, – основал там город и нарек его Александрией. После, принеся жертвы всем богам, которым привык жертвовать, он повел свою армию через Кавказские горы»[258]. Три тысячи его людей осели там: это были воины, которым помешали продолжить поход возраст или болезни. Подобно Массону, они обрели новый дом в чужом краю.

После смерти Александра Македонского Александрия-в-Предгорье[259] – под этим именем она стала известна – процветала веками. Так как город находился на отшибе империи Александра, ему было разрешено самостоятельно вершить свою судьбу. Через тысячу лет после смерти Александра о городе с любовью писал один китайский путешественник. Приютившаяся в предгорьях Гиндукуша, утопающая во фруктовых садах, эта Александрия долго вызывала всеобщее восхищение,[260] но потом постепенно была забыта.

Массон знал, что Александрия-в-Предгорье могла быть чудо-городом. Александрия Египетская, самый знаменитый из городов Александра, была гордостью Древнего мира, несравненным культурным и интеллектуальным перекрестком, где ученые, купцы, художники и писатели создавали новые способы познания мира. Могли ли остаться в Афганистане занесенные песком театры? Храмы чужеземных богов? Дворцы неведомых царей? Почему бы нет? Не все затерянные города реальны (вряд ли кто-нибудь однажды отыщет Александрию), но этот – вполне. Где-то в Афганистане, спрятанные во времени, под песками и снегами, лежали остатки сказочного города.

Более тысячи лет Афганистан оставался для западной науки белым пятном. В 1833 году ученые полагали, что Александрия-в-Предгорье похоронена в земле под городом Кандагар, что в трехстах милях от Кабула. Массон знал, что это не так: его выводы основывались на том, что армия Александра пересекла Афганистан пешком с севера на юг всего за десять дней[261]. Каждая мозоль на его ногах кричала, что такого не может быть. Город должен был находиться гораздо ближе к Кабулу. Но где?

От древних знатоков Александра Македонского толку не было: ни один из них не вызывал доверия. Самый надежный, Арриан, никогда не бывал в Афганистане. Его повествование пестрит грозными предостережениями и анекдотами (он не был мастером описывать сражения, зато ему удавались отступления про Александра и амазонок)[262]. Александрии-в-Предгорье у него посвящено всего несколько строк. Гораздо дольше он распространяется об истории мифического афганского города Ниса.

Когда армия Александра встала под стенами Нисы, повествует Арриан, жители отправили к нему своих делегатов в праздничных нарядах. «Войдя в шатер Александра, они нашли его сидящим, всего в пыли, утомленного переходом, все еще в доспехах, в шлеме, с копьем в руке. Сначала все молчали, а потом люди из Нисы пали перед ним ниц». Они поведали ему свою историю: дескать, их город построил сам Дионис, бог вина, большой путаник. «Возвращаясь из Индии, он [Дионис] основал город как мемориал своего долгого пути и многочисленных побед. Те, кого он там поселил, были его спутниками и жрецами, не имевшими сил идти дальше. Ты и он похожи: ты тоже основал Александрию-в-Предгорье, Александрию Египетскую, многие другие города и много еще построишь. Скоро ты достигнешь большего, чем сам Дионис»[263].

Это было единственное свидетельство в распоряжении Массона. Маловато.

Кабул был городом рассказчиков. Даже в разгар зимы «в самых многолюдных кварталах рассказчики развлекают зевак, а дервиши воспевают подвиги и славу Пророка. Если к ним выходит пекарь, они требуют лепешек во имя Пророка; судя по количеству пекарей, это занятие приносит доход»[264].

Кое-где звучали диковатые, непристойные, потешные рассказы. Часто их героем становился мулла Насреддин, суфийский сатирик и философ XIII века, мудрец и прирожденный шут. Афганистан и по сию пору внимает своим рассказчикам; возможно, кто-то из них прямо сейчас вспоминает приключения муллы Насреддина:

Слушая байки, Массон надеялся добыть ключ к местоположению Александрии[266]. Кроме шуток про тещу и про ослика муллы Насреддина на базаре можно было услышать и кое-что любопытное: «странные истории о несчетных монетах и прочих древностях», валяющихся прямо на земле на равнине Баграма, что в сорока милях от Кабула[267]. Старинные монеты и изделия на поверхности земли могли свидетельствовать о крупных строениях, занесенных песком, а то и о целом городе. Массон задумался, не указывают ли базарные байки на место, которого никто до него не смог отыскать?

Наступала весна, приближалось время, когда Массон мог начать искать ответ на свой вопрос. Из-за таяния снегов «саманные стены домов пропитывались влагой, фундамент больше не выдерживал их тяжести, и многие дома обрушивались со страшным грохотом»[268]. В полях вокруг Кабула появлялась трава, из раскисшей земли пробивались «цветочки с шестью белыми лепестками»[269]. На базаре вовсю торговали шпинатом и весенними овощами[270]. Воздух наполняло громкое хриплое кваканье лягушек, этих, по выражению афганцев, «водяных соловьев»[271].

Тем временем шпион Ост-Индской компании внимательно следил за рыжебородым дервишем и узнавал о нем немало интересного. Например, как-то раз на базаре некто отвел Массона в сторонку и попросил вылечить его больного сына. Массон неохотно согласился побывать у просителя дома, где при виде больного сказал, что вылечил бы его, будь у него при себе лекарства. Отец больного попросил его записать название снадобья, но дервиш возразил, что в Индии его не достать. Тогда отец больного попросил дервиша прибегнуть к колдовству. Тот, бормоча себе под нос, достал перо и чернила, что-то черкнул на бумажке в манере колдунов, «бросил бумажку в огонь и сказал: “Твой сын поправится”». После этого дервиш растворился в толпе[272].

Массон утешался тем, что не выдал себя, хотя и не смог помочь страдальцу. Он не знал, что допустил фатальную ошибку: инстинктивно писал в западной манере, слева направо, а не справа налево[273]. Узнав об этом, шпион усмехнулся: дервиш все-таки оказался не афганцем. Мысленно он уже составлял очередное донесение.

Массон все сильнее убеждался в том, что затерянный город Александра Македонского находится в Баграме. Но если просто заявиться туда с заступом, то пришлось бы счесть успехом даже ситуацию Насреддина – оправдания после поимки с поличным.

Поэтому он решил начать с малого.

У одного его знакомого был земельный надел на окраине Кабула. В полях вокруг города было много рукотворных курганов, как огромных, так и сравнительно небольших. У Массона не было возможности раскапывать большие курганы: «Для этого требовались крупные расходы, однако даже небольшие находки из прежних времен помогли бы оплатить труд работников; приучив людей к своим раскопкам, я мог бы с большей легкостью заняться крупными памятниками. Ни у кого не спрашивая дозволения, я занялся одним из курганов»[274]. Некоторые знакомые афганцы согласились помочь Массону. Он не знал, что на самом деле представляет собой курган и когда он возник: он «состоял из двух слоев, нижнего и верхнего, с множеством пещер»[275]. Кургану могло быть и двести лет, и две тысячи.

Массон занялся пещерами. «Входы маленькие, приходится проникать в них ползком, но во многих внутри просторно. Заметив у засыпанного входа в одну из пещер что-то белое и голубое, вроде лазурита, мы стали копать и наткнулись на сводчатый вход, а сбоку от него – на красно-белое изображение Земли»[276]. После нескольких дней раскопок Массон нашел путь в центр кургана, где наткнулся на тайное помещение с перекрытием, с тонкой резьбой на стенах, с двумя подпирающими потолок изящными колоннами. Внутри лежали несколько каменных изваяний; только у двух из них головы вполне сохранились и не развалились при извлечении наружу»[277]. После чудес Бамиана находки – всего лишь обломки скульптур – вызывали огорчение. Но и в этом сыром сумрачном месте кое-что указывало на богатое прошлое. «Мы нашли следы слоев красной и белой краски, а также позолоты. Волосы на головах фигур, аккуратно уложенные кудрями, были выкрашены синей краской. В тайнике осталось немало позолоты и лазурита»[278]. Здесь, как и в Бамиане, Массон наткнулся на следы исчезнувшей цивилизации: скорее всего, курган представлял собой остатки древнего буддистского монастыря. Но теперь Массон рассуждал как археолог, а не как путешественник. Ему уже мало было просто видеть чудеса, хотелось открывать то, что было скрыто под поверхностью, проникать в их тайны.

Узнавая, чем занимается Массон, его знакомые приходили в ужас. Слухи расползались по Кабулу очень быстро, и «в городе уже болтали о моих исследованиях». «Знакомые умоляли меня впредь не делать ничего подобного, потому что это плохая страна с плохим народом, я попаду здесь в беду. Я с улыбкой пытался их утешить, уверяя, что никому нет до меня дела, пока плодами моей деятельности будут расколотые идолы»[279].

Но через несколько дней, когда Массона вызвал во дворец сын Дост-Мохаммеда Акбар-Хан, он понял, как сильно ошибался. Как можно тщательнее завернув свои находки, он заспешил с ними по извилистым кабульским улочкам наверх, в Бала-Хиссар, цитадель Дост-Мохаммеда. Она высилась на скале над городом, высокомерная и неприступная. Входя в ее высокие сводчатые ворота, Массон гадал, что его ждет. Он надеялся оставаться незаметным, но теперь стало ясно, что эта надежда была тщетной.

Впрочем, его беспокойство оказалось напрасным: Акбар-Хан забавлялся, глядя на маленького щуплого иностранца, притащившего груду старинных статуэток. Он изъявил желание их увидеть. Принц и дезертир просидели несколько часов, разглядывая диковины одну за другой, восторгаясь то каменной прядью волос, то искусно вылепленным глазом. Оба не знали, что нашел Массон, но умели распознавать красоту. Акбар-Хан «пленился двумя женскими головками и сетовал, что такой идеальной красоты не бывает в жизни»[280]. Когда один из придворных заметил, что Массон присваивает то, что ему не принадлежит, путешественник «ответил тем, кто принимал меня за кладоискателя, что моя единственная цель – заниматься наукой и снискать этим уважение после возвращения на родину». Так у Массона неожиданно появился весьма полезный друг. «С того дня у нас завязалось знакомство, и я часто бывал гостем за его чайным столом»[281].

Поколебавшись, Массон признался Акбар-Хану в своей заветной мечте: заняться раскопками в Баграме, о котором он много слышал. Велико же было его удивление и радость, когда у него в руках оказались составленные сыном Дост-Мохаммеда письма к местным начальникам и племенным вождям вокруг Кабула. В них говорилось одно: предоставьте этому человеку все, чего он пожелает[282].

Прошла весна, наступило лето. На базары вернулись толпы людей, прилавки снова были завалены фруктами, овощами и сладостями. Все это добро выкладывалось на искрящемся свежем снегу[283], который «привозили на ослах и приносили на своем горбу с высокогорий носильщики, никогда не отказывавшие в глотке ледяной воды изможденному нищему»[284].

Летним днем, когда в Кабуле вовсю цвели цветы, Массон выехал из города. Остались позади месяцы подготовки, и теперь он был готов проверить, не Баграм ли то место, где стоял некогда один из затерянных городов Александра Македонского. «Главная моя цель, – писал он, – убедиться, сохранились ли развалины, которые я мог бы связать с Александрией, которую, по моему убеждению, следовало искать в отрогах Гиндукуша»[285]. Из города валили толпы людей, спешившие укрыться от жары в тени окрестных садов. «Любители птиц несли в клетках, накрытых тканью, своих ласточек и соловьев», в садах «множество людей окружало профессиональных сказителей, не скрывая предвкушения удовольствия»[286]. «Главное желание кабульца, – понял Харлан, пожив в этом городе, – это наслаждаться жизнью, восклицая: «Каждый момент удовольствия – благословение, ведь сегодня мы живем, а завтра умрем»[287].

Достигнув долины Баграма, Массон сразу ее полюбил. «Извилистые русла рек, живописность замков и садов, зелень пастбищ, многоликость гор, увенчанных снежными шапками, – таков пейзаж, красота которого никогда не приедается»[288].

В пути Массон услыхал историю Мохаммеда Шах-Хана, местного ткача, «решившего как-то поутру, что быть ему делийским падишахом. Схватив мушкет, он в одиночку покинул дом, убил двоих встречных, чтобы показать, что не шутит, и направился в Кабул». Вскоре «к нему стали прибиваться сторонники. В Кабул он вступил уже во главе 4-5-тысячной армии»[289]. Ткач якобы правил в Кабуле всю зиму, пока не собралась крупная армия, способная его изгнать. В Афганистане все возможно, когда на твоей стороне удача.

Но Массону не везло. В одном из первых же кишлаков Баграма «жители решили поживиться за мой счет и обступили меня на базаре, когда разлетелся слух о «прилетевшей диковинной птице»[290]. Массон не возражал, когда над ним смеялись: он знал, что даже в лучшие времена выглядит по меньшей мере странно. Но здесь его улов исчерпался одними лишь шутками. Все, кого он расспрашивал в кишлаках, твердили одно: все здешние россказни – вымысел. Никаких старинных монет поблизости не находили. «В одном кишлаке остановились семеро богатых индийских купцов, – записал Массон, – но напрасно мы допытывались у них о монетах»[291]. Он безрезультатно кружил по долине и раз за разом выслушивал, что все рассказы о ней высосаны из пальца.

В конце концов он махнул рукой и удрученно повернул назад, в Кабул.

Но в одном маленьком кишлаке в нескольких милях от Кабула он навострил уши. «Мы услышали кое-что новенькое о Баграме, о найденных там сокровищах, и во мне так взыграло любопытство, что я решил туда вернуться»[292].

Массон опять поехал в долину, сопровождаемый озадаченными всадниками-афганцами, отряженными местным вождем для присмотра за «странной птицей». В первом же кишлаке Массон снова стал задавать свои вопросы и получал привычный ответ: никаких монет ни у кого нет, никто ничего не находил. Он уже был готов признать поражение.

И тут какой-то старик предъявил один-единственный старинный медяк.

Массон поднес монету к свету. Поцарапанная, стертая, невероятно старая, она выглядела как послание из потустороннего мира. На него смотрело лицо неведомого царя, под профилем царя была надпись на непонятном языке. Монета намекала, что рассказы местных жителей могут быть правдивыми. Он заплатил старику за монету гораздо больше ее цены.

Все тут же изменилось. Стоило местным понять, что Массон готов платить за монеты, они разбежались и быстро вернулись с мешками старинных денег. Голод сменился пиршеством: Массон нырял в эти мешки, как голодающий, которому натащили яств. Купить сразу много он не мог и тщательно отбирал лучшее, «отвечавшее моим намерениям. Так я набрал, к своему удовлетворению, примерно 80 монет, позволявших ждать в будущем блестящих результатов»[293].

Раньше местные опасались, что если они признаются Массону в своем богатстве, то он отберет его у них насильно и, того хуже, обратит их в подневольную рабочую силу, заставив рыть землю в поиске древних сокровищ, «из-за чего решено было по возможности скрывать их от меня. Как признался мне потом один золотых дел мастер, в тот момент, когда я к нему обратился, у него было целых пятнадцать фунтов старинных монет, которые ему не советовали показывать мне»[294].

После нескольких часов радостной торговли «разнесся слух о ференги, пришедшем набирать солдат, и из окрестных селений сбежались толпы проверить, правда ли это, и узнать, сколько обещают платить. Я счел за благо уехать»[295].

Массон вернулся в Кабул с кружащейся от радости головой и с карманами, набитыми прошлым. Рассказы о Баграме, которые он долго слушал на кабульском базаре вперемежку с байками про муллу Насреддина, получили подтверждение.

Неужто он и вправду нашел Александрию-в-Предгорье?

Он знал, что подобрался к ней совсем близко: возможно, под копытами его коня лежали Александровы стены. С другой стороны, горсть монет еще ничего не доказывала. Они были настолько истертыми, что на них почти ничего нельзя было разобрать, и ни на одной не был изображен сам Александр Македонский. А даже если бы и был, одна монета с Александром еще не доказывала бы, что она подобрана в его городе. «Курганы, монеты и другие древности обыкновенно указывают на город, хотя, возможно, это только городское кладбище»[296]. Массону требовалось нечто более существенное.

Его ждало много работы.

На обратном пути в Кабул до него с опозданием дошло, что он уже израсходовал все свои деньги.