Ангел-мечтатель (СИ)

Глава 14. И в манифесте вспыхнуло свободы…

Лилит приняла известие о нежданных соседях спокойно.

Даже дружелюбно.

Даже чрезмерно дружелюбно, с точки зрения Первого.

Его точка зрения оказалась довольно весомой — она буквально придавила его к земле тяжким грузом сомнений.

— Зачем он тебе? — хрипло каркнул он из-под этого груза.

— Причем здесь он? — Лилит глянула на него с таким удивлением, что Первый тут же воспрял духом, небрежно отбросившим все тяжкие сомнения.

Не надолго.

Оказалось, что Лилит просто не терпится познакомиться с Евой.

— Зачем? — ограничился Первый более коротким вопросом — для большей внятности.

Лилит еще выше вскинула брови — уже в полном недоумении — и Первый мысленно похвалил свой воспрявший дух за глубокую проницательность — ну конечно, что еще могло двигать его лучшим творением, как не вечно восхищающее его любопытство?

Очень многое, как выяснилось.

Вот могла бы — как раньше — только вскинутыми бровями и изумленным взглядом ответить.

Но Лилит уже освоила связную речь в присущем ей совершенстве — и Первый преисполнился гордостью за созданный им шедевр.

Пока до него не дошел смысл произносимой шедевром речи.

Первый слишком часто исчезает.

Да, Лилит понимает, что он уходит по делам, но она все время остается одна.

Да, конечно, у нее тоже много, что делать, но с Малышом и их зверьками особенно не поговоришь и помощи от них ждать особенно не приходится.

Да, вне всякого сомнения, когда Первый возвращается, он очень старается ей помочь — но он всегда такой уставший, что за ним все, как правило, приходится переделывать, и времени не остается, чтобы хоть парой слов перекинуться.

Нет, Лилит вовсе не жалуется, но ей бы хотелось — хоть изредка — общаться с кем-то, кто знает толк в заботах по хозяйству и с кем можно обсудить их без многословных обсуждений, о чем идет речь.

И потом, Лилит никогда его раньше ни о чем не просила, так что один раз — сейчас — вполне может это сделать.

С последним утверждением Первый готов был поспорить — даже очень горячо — но в целом, возразить ему было нечего.

Пришлось собираться в дорогу.

Долго и тщательно.

В конце концов, путь предстоял не близкий — нужно было уговорить скакуна и его подругу повезти их.

И ледяная пустыня хоть и ослабила уже свой напор, но совсем еще не отступила — нужно было позаботиться о меховых покровах.

И помочь Лилит выбрать самые пушистые и привлекательные из них — чтобы с первого взгляда произвести на новых соседей самое благоприятное впечатление.

И облачить в такие же Малыша — совершенно не привыкшего к ним и оттого брыкающегося изо всех сил.

И настойчиво интересоваться мнением Лилит по каждому пункту приготовлений — чтобы показать ей, что заговори она об этом раньше, недостаток общения можно было давно восполнить.

А вовсе не потому, что Первый просто затягивал сборы — идея тесных контактов с изгнанными из макета ему все еще категорически не нравилась.

И как же он оказался прав!

В комфорте их новой среды обитания у теплого водоема Лилит снова поправилась, похорошела и засветилась каким-то внутренним светом — но укутанная в кучу меховых покровов, да еще и с Малышом впридачу, смогла взобраться на подругу скакуна только с помощью Первого, да и то не с первого раза.

Под двойным весом подруга скакуна наотрез отказалась перемещаться быстрее, чем мерным шагом, скакун тут же усмирил и свою прыть — в результате, путь занял у них куда больше времени, чем если бы Первый проделал его сам.

Даже пешком, а не на скакуне.

Не говоря уже о полете.

Он бы только обрадовался этому обстоятельству, если бы Лилит не ерзала всю дорогу, пытаясь найти более удобное положение и постоянно спрашивая Первого, сколько им еще осталось.

Когда Первый, наконец, указал ей на проступившую в уже посеревшей белизне ледяной пустыни растительность имитации макета, Лилит перекинула ногу через спину подруги скакуна и неловко сползла с нее на землю.

— Дальше ногами, а то я их уже не чувствую, — решительно заявила она в ответ на удивленное восклицание Первого.

Скакуна с его подругой пришлось там и оставить — на онемевших ногах Лилит могла оступиться или поскользнуться, и Первому нужно было страховать каждый ее шаг.

Их последние полсотни по уже подтаявшему и вязкому снежному настилу дались Лилит ничуть не легче — но даже запыхавшись и спотыкаясь, она только крепче прижимала к себе Малыша и категорически отказывалась дать Первому понести его.

И зачем было только что говорить ему об отсутствии помощи в его стороны?

Когда они зашли в имитацию макета, стало проще — но не намного. Земля там была, конечно, понадежнее, но Лилит вовсе перестала смотреть под ноги, вертя головой во все стороны и разглядывая — с легкой улыбкой узнавания — старые места.

Как будто что-то могло измениться в имитации созданного Первым и утвержденного Творцом макета.

Наконец, они добрались до его центральной поляны, и Первый даже головой потряс — на мгновение ему показалось, что они с Лилит каким-то образом очутились в самом макете, а не в его подобии.

На земле, у водоема, возлежал в своей обычной позе Адам, и рядом с ним на коленях стояла Ева, протягивая ему небольшую горку плодов, которую он рассматривал со скептической гримасой на физиономии.

Сколько раз наблюдал Первый точно такую же сцену в макете, и даже там она казалась ему отвратительной, но в его настоящем мире …

— Привет! — отдуваясь и с легкой хрипотцой, произнесла рядом с ним Лилит.

Адам вскочил, как ужаленный, выпучив на нее глаза и яростно отшвырнув протянутые ему плоды.

— Демоны! — завопил он, и тут же обрушился на Еву, брызгая во все стороны слюной: — Вот они, плоды твоих деяний!

Ева тут же распласталась на земле, уткнув в нее лицо и закрыв голову руками — настолько привычным движением, что сразу было видно, что сделала она это далеко не в первый раз.

— Да что ты кричишь-то? — снова подала голос Лилит, сбросив с головы меховые покровы и встряхнув копной взлохмаченных волос. — Это же я! Мы познакомиться пришли …

— Изыди, неверная! — ткнул в нее пальцем Адам. — Не совратишь меня более! Вижу теперь твою истинную суть! Изыди во мрак, где тебе место!

Голос у него сорвался, вторая рука ринулась вперед, вслед за первой, пальцы скрючились в захватническом жесте, и он подался вперед, не сводя с Лилит остекленевших глаз.

Первый шагнул вперед, издав неожиданный для себя рык и швырнув — без каких-либо раздумий — в сознание Адама уже однажды усмиривший того образ дикого зверя с раздутыми от бешенства ноздрями и полыхающими яростным огнем глазами.

Адам отшатнулся и рухнул на колени, прижав кулаки к груди и закинув к небу лицо.

— Ты был прав, Господин! — завыл он куда-то вверх, истово ударяя себя то одним, то другим кулаком в грудь. — Прав, как всегда! Пришли демоны, чтобы испытать меня! Но не усомнить им меня в твоей истине! Я тверд в своей вере в нее — был, есть и всегда буду!

И где это он так болтать насобачился? — мелькнула в голове Первого совершенно неуместная мысль, и тут же любопытство исследователя взяло над ним верх. Уже проникнув в сознание своего, в конце концов, творения — бессознательно, ради защиты Лилит — он не смог удержаться, чтобы не осмотреться там повнимательнее.

Представшая его мысленному взору картина… вернее, несколько картин, по кругу сменяющих друг друга в сознании Адама, одновременно и удивили Первого, и не очень.

Нет, Адам вовсе не научился связно излагать свои мысли — он просто повторял слово в слово фразы, которые в каждой мысленной сцене вбивал ему в голову Второй.

В самих этих фразах тоже ничего особо нового не было — Второй сам озвучил ему вынесенный Адаму с Евой вердикт: знание о мире Первого, переданное им Еву — испытание, интерес к этому миру, не одобренный высшей силой — преступление, изгнание из макета в этот мир — наказание за него. И очищение лежит в отрицании любых преимуществ этого мира над идеальным совершенством макета и царящей в нем высшей воли.

Но какие-то зачатки воображения у Второго все же обнаружились — в каждой сцене он сопровождал все свои слова образами.