Лицо его было мне совершенно незнакомо — из чего я сделал вывод, что это и есть их предводитель.
Но если бы мне не сказали, что он темный, я бы в жизни не догадался — они всегда выбирают если не сногсшибательную, то уж точно притягивающую внешность. Вспомнить хотя бы первое появление у нас Макса … хотя потом он замаскировался под обычного, даже не очень привлекательного парня.
На этого тоже никто бы дважды ни в одной компании не глянул: простой деревенский увалень, стесняющийся своей нелепости, держащийся в стороне и терпеливо ожидающий, пока на него внимание обратят.
От кого же он маскируется? — подумал я, вспомнив основную заповедь хранителя принимать на земле — если уж совсем необходимо — самый неприметный вид.
От детей — глупо, на них нужно впечатление поярче производить.
От своих спутников — тоже смысла нет, они и так знают, кто он … а кто он?
Я попросил его представиться.
На этот раз пафосную речь Макса прервал сам предводитель — и я снова отметил несколько моментов.
Во-первых, он скомкал свое представление именно в том месте, где речь шла о его участии в создании темного течения.
И затем добавил — словно, чтобы затушевать предыдущие слова — что участвовал в создании земли.
А когда Игорь назвал его гением, раскланялся, словно к нему по имени обратились.
С ума сойти!
С одной стороны, если темные хоть как-то руку приложили к созданию земли, тогда понятно, откуда у людей столько пороков, что мы их уже не одно тысячелетие выкорчевываем.
С другой стороны, если их основатель действительно осознал, что в принадлежности к их течению нет никакого повода для гордости, то он точно гений.
Но опять-таки — если это не какая-то гениальная темная схема.
Какая? Ну, навскидку, такая: узнали темные, что наше течение приняло решение признать наших детей, а также, что нашлась группа кретинов, выступающих против этого решения. А дальше, как говорится, не можешь победить — возглавь.
Чтобы конспираторы изо всех сил палки в колеса нашему руководству вставляли, а самый невзрачный с виду предводитель тем временем к детям в доверие втерся и переманил их на свою сторону.
Знаете, как если на экране с десяток окон открыть и самое важное сделать наименее ярким и на задний план поместить — кто его вообще заметит?
Словно в подтверждение моей версии, незаметное окно предложило Игорю высказаться. Мой наставник снова на сцену ринулся — для него нигде во всем нашем сообществе никогда авторитетов не было — пришлось доказать Аленке, что не зря я с ними поехал.
В слова Игоря я не особенно вслушивался. Все, что он говорил — и даже немного больше — я уже от всех них слышал — и даже немного раньше: в том самом кафе, в котором я сознательно отказался от спокойной земной жизни.
Я снова больше смотрел — и меня опять поразили несколько вещей.
Во-первых, Игорь. Он говорил с совершенно незнакомым ему и, вдобавок, высокопоставленным ангелом, не рисуясь и не тушуясь — так же спокойно и уверенно, как со мной.
Затем, предводитель конспираторов вдруг превратился из обоев на рабочем столе в центр всеобщего внимания. Дети с него глаз не спускали — так это они ему демонстрировали, что у Игоря группа поддержки есть. Но ведь и спутники его то и дело глазами в него стреляли, как будто проверяя его реакцию на слова Игоря.
И, наконец, сам центр их внимания вел себя так, как будто кроме них с Игорем, в комнате вообще никого не было. Он даже вперед подался, жадно ловя каждое его слово, и интерес этот был совсем не напускным — он сидел рядом и вполоборота ко мне, и я ни в одной черте его лица, даже к Игорю не обращенной, игры не заметил.
Мне вдруг так обидно стало.
Кого только наше руководство не направляло к нашим детям — и наблюдателей, чтобы компромат на них собирать, и аналитиков, чтобы за ними шпионить, и карателей, чтобы аварию им подстроить, и снова тех же карателей, чтобы организовать им охрану — и ни разу при этом не изъявило желания просто выслушать их.
Почему только темным это в голову пришло?
Даже если наши дети слишком прямолинейны по молодости, как указать им на это, не дав слова?
И пожалуйста — окрыленный необычным вниманием, Игорь уже пошел развивать тезисы, озвученный мне, заявив, что постоянным контролем наше сообщество отучило людей думать, и они намерены вернуть людям право на собственное мнение, став посредниками между ними и нами.
Ну, все — сейчас будет зафиксировано, что стажер, которого только-только взяли в серьезную команду, с места в карьер заявляет руководителю проекта, что у них вся работа неправильно поставлена.
А насчет посредников — уж кому-кому, а мне слишком хорошо известно, что в сбое работы любого оборудования всегда виноват только тот, кто его настраивает.
И как-то это очень в духе темных: разговорить собеседника, дать ему увлечься, а потом против него же все сказанное и использовать.
Но если таков был план темного предводителя, дети и его поломали.
Когда раздался стук в дверь, у меня глаза как будто фасетными сделались.
Одной частью я увидел переглядки детей: и бесшабашную веселость Дары, и философское пожатие плечами Аленки, и собранность Игоря.
Другой я отметил третью попытку моего наставника выйти к рампе и ткнуть хоть в кого-то — на сей раз в меня — обвинительным перстом.
Третьей зафиксировал решительное подавление этой попытки Татьяной и ее испытывающий взгляд на Игоря.
Четвертой заметил окаменевшее лицо Макса, обращенное с неприкрытой тревогой в глазах к их предводителю.
Пятой наткнулся на подобравшуюся фигуру последнего, который как будто ждал какого-то сюрприза, и сейчас ему не терпелось увидеть, чего именно он дождался.
Одним словом, у меня перед глазами как будто многоуровневая компьютерная игра разворачивалась, в которой у каждого игрока команды своя стратегия была.
А потом в эту команду еще один игрок добавился, стратегия которого положила на лопатки все остальные.
А я убедился, что за доверием, выраженным в особо проникновенных словах, может скрываться много других мотивов.
Я был абсолютно уверен, что Марину вызвала Дара — при всем ее умении находить контакт с любым человеком, с Мариной они всегда друг друга вообще с полслова понимали.
Я даже заподозрил отдельную стратегию Макса — а за ней объединенную цель темных лишить слова единственного светлого из прибывших.
Но оказалось, что о встрече сообщила Марине Аленка.
— Ты же сам сказал, что нужна управа на Анатолия! — донеслось до меня из-за ее непроницаемого блока.
— Я имел в виду отключение звука только у него, а не у всех подряд! — возмутился я в ответ.
— А вот нечего было Олегу звук по умолчанию отключать! — не осталась в долгу она.
Я вернулся к простой фиксации происходящего, чтобы не упустить ни одной неважной с виду подробности — снова вспомнив уроки Стаса, что именно по ним можно вычислить истинную движущую всеми событиями силу.
И потом, Марина слишком долго не имела возможности спустить на какого-нибудь ангела статическое электричество — и сейчас накопила такой его заряд, что подставляться под него было чистейшим мазохизмом.
Учуял это даже мой наставник, вечно рыскающий в поисках амбразур, на которые можно всем телом броситься — появление Марины лишило его не только дара речи, но и видимости.
И вот интересный момент — в невидимость нырнул и их темный предводитель. Первым, еще до моего наставника.
Из чего я сделал вывод, что переговоры с людьми — в отличие от наших детей — в планы темных не входили, а значит, выход Марины на сцену был явно не их рук делом.
А дальше одно на другое начали нанизываться события, которые казались бы совершенно невероятными, если не представить за ними другого режиссера.
Бушевала Марина совершенно естественно — но в выборе, который она бросила в лицо Татьяне, прозвучала слегка излишняя доля пафоса.
Именно в этот момент, и совершенно беззвучно, в комнату зашла Света, и Марина резко повернулась к ней — открыв ей вид на Татьяну.
Крайне уравновешенная Света вдруг начала падать в обморок, и Татьяна тут же оказалась возле нее — и вне пределов досягаемости остальных своих, застигнутых врасплох, спутников.
Света потребовала подтверждение реальности Татьяны только у детей — и сочла его достаточным после кивка Игоря, с которым Татьяна прямо перед ее появлением, обменялась коротким, но решительным взглядом.
Все последнее время каждый разговор с Татьяной по телефону оставлял у меня впечатление, что она уже как-то отошла от земли. Мне даже казалось, что она и от Игоря совсем отмежевалась.
Но ведь она отказывалась возвращаться только тогда, когда мой наставник оказался под арестом.
А как только он сбежал, они тут же попали в лапы этому темному предводителю.
Который, надо понимать, и закрыл им доступ к земле — кроме, как в его присутствии, чтобы дать ему шанс и наших детей к рукам прибрать.
И Татьяна, конечно, воспользовалась этой возможностью, чтобы оказаться, наконец, рядом с сыном и не позволить окончательно втянуть его в темные интриги.
Связь с Мариной у нее была, и разыграли они эту сцену, выбившую почву из-под ног ее спутников, как по нотам.
И, судя по заключительному аккорду фанфар, внесенному в нее моим наставником, Татьяна с Мариной и писали ее не только вдвоем.
Фанфары, однако, не завершили сцену — за ними последовала полная какофония.