Английский язык с Марком Твеном. Принц и нищий / Mark Twain. The Prince and the Pauper

CHAPTER XII (Глава двенадцатая)

AS soon as Miles Hendon and the little prince were clear of the mob (как только Майлс Хендон и маленький принц были чисты от толпы = выбрались из толпы), they struck down through (двинулись через; to strike — бить) back lanes and alleys toward the river (задние улочки и переулки к реке). Their way was unobstructed (их путь был (ничем) не прегражден) until they approached (пока они не достигли) London Bridge (Лондонского моста); then they plowed (тогда они влились) into the multitude again (в толпу опять), Hendon keeping a fast grip upon the prince's — no, the king's — wrist (Хендон, держа крепкую хватку на запястье принца, нет, короля). The tremendous news (ужасная новость) was already abroad (была уже повсюду), and the boy learned it (и мальчик узнал ее) from a thousand voices at once (от тысячи голосов сразу) — 'The king is dead (король умер)!' The tidings struck a chill to the heart of the poor little waif (известия ударили холодом в сердце бедного маленького беспризорника; to strike — бить), and sent a shudder through his frame (и послали дрожь по его телу; to send — посылать). He realized the greatness of his loss (он осознавал величие своей потери), and was filled with a bitter grief (и был наполнен горькой скорбью); for the grim tyrant (ибо мрачный тиран) who had been such a terror to others (который бывал таким ужасом для других) had always been gentle with him (всегда был добр с ним). The tears sprung to his eyes and blurred all objects (слезы выступили у него на глазах и затуманили все предметы). For an instant he felt himself the most forlorn (на минуту он почувствовал себя самым одиноким), outcast (изгнанным), and forsaken of God's creatures (и брошенным среди Божьих тварей) — then another cry shook the night (затем другой крик сотряс ночь) with its far-reaching thunders (своим далеко достающим громом): 'Long live King Edward the Sixth (да здравствует король Эдуард Шестой)!' and this made his eyes kindle (и это заставило его глаза зажечься; to make — делать, заставлять), and thrilled him with pride to his fingers' ends (и вызвало трепет от гордости до кончиков пальцев). 'Ah (ах),' he thought (подумал он; to think — думать), 'how grand and strange it seems (как великолепно и странно это кажется) — I AM KING (я король)!'

Our friends threaded their way slowly (наши друзья прокладывали свой путь медленно) through the throngs upon the Bridge (сквозь толпы на мосту). This structure (эта постройка), which had stood for six hundred years (которая стояла шестьсот лет), and had been a noisy and populous thoroughfare (и была шумной и людной проезжей дорогой) all that time (все это время), was a curious affair (была любопытным делом), for a closely packed rank of stores and shops (ибо плотно набитый ряд лавок и магазинов), with family quarters overhead (с квартирами семей на втором этаже: «над головой»), stretched along (протянулся вдоль) both sides of it (обеих его сторон), from one bank of the river to the other (от одного берега реки до другого). The Bridge was a sort of town to itself (мост был чем-то вроде города сам по себе); it had its inn (он имел свой постоялый двор), its beerhouses (свои пивные), its bakeries (свои пекарни), its haberdasheries (свои мелочные лавки), its food markets (свои продуктовые рынки), its manufacturing industries (свои мануфактурные производства), and even its church (и даже свою церковь). It looked upon the two neighbors which it linked together (он смотрел на двух соседей, которые он соединял вместе) — London and Southwark (Лондон и Саутуорк) — as being well enough (как (на) бывшие вполне неплохими), as suburbs (как пригороды), but not otherwise particularly important (иначе же не особенно важные). It was a close corporation, so to speak (это была закрытая корпорация, так сказать); it was a narrow town (это был узкий город), of a single street a fifth of a mile long (из одной улицы длиной в пятую часть мили), its population was but a village population (его население было размером с деревню: «лишь деревенским населением»), and everybody in it knew all his fellow-townsmen intimately (и каждый в нем знал всех своих сограждан близко; to know — знать), and had known their fathers and mothers before them (и знал их отцов и матерей до них) — and all their little family affairs into the bargain (и все их маленькие семейные дела в придачу; bargain — сделка). It had its aristocracy (у него была своя аристократия), of course (конечно) — its fine old families of butchers (его прекрасные старые семьи мясников), and bakers (и пекарей), and what not (и так далее), who had occupied the same old premises (которые занимали те же самые старые помещения) for five or six hundred years (пятьсот или шестьсот лет), and knew the great history of the Bridge from beginning to end (и знали великую историю Моста от начала до конца), and all its strange legends (и все его странные легенды); and who always talked bridgy talk (и которые говорили на «мостовом» наречии), and thought bridgy thoughts (и думали «мостовые» мысли), and lied in a long, level, direct, substantial bridgy way (и врали длинным, одинаковым, уравновешенным, основательным «мостовым» образом). It was just the sort of population to be narrow and ignorant and self-conceited (это было как раз такое население, чтобы быть узколобым: «узким», и невежественным, и спесивым). Children were born on the Bridge (дети рождались на Мосту), were reared there (были воспитаны там), grew to old age and finally died (дорастали = доживали до старого возраста и наконец уирали) without ever having set a foot (так никогда и не опустив ногу) upon any part of the world but London Bridge alone (на какую-либо часть света, кроме одного Лондонского моста). Such people would naturally imagine (такие люди естественно воображали бы) that the mighty and interminable procession which moved through its street night and day (что могучая и нескончаемая процессия, которая двигалась через его улицу ночь и день), with its confused roar of shouts and cries (со своим беспорядочным гулом криков и возгласов), its neighings and bellowings and bleatings (своим ржанием коней, мычанием коров, блеянием овец) and its muffled thunder-tramp (и своим приглушенным громовым топотом), was the one great thing in this world (была единственной великой вещью в мире), and themselves somehow the proprietors of it (а сами они — каким-то образом владельцы ее). And so they were in effect (и так они были = и так они и делали в сущности) — at least they could exhibit it from their windows (по крайней мере, они могли выставить это из окон), and did (и делали /так/) — for a consideration (за вознаграждение) — whenever a returning king or hero gave it a fleeting splendor (каждый раз когда возвращающийся король или герой придавал ему мимолетное великолепие), for there was no place like it (потому что не было места как это = другого такого места) for affording (для позволения = где был бы возможно) a long, straight, uninterrupted view of marching columns (длинное, прямое, непрерывное зрелище марширующих колонн).

blur [blə:], butcher [`butSə], exhibit [ıg`zıbıt]

AS soon as Miles Hendon and the little prince were clear of the mob, they struck down through back lanes and alleys toward the river. Their way was unobstructed until they approached London Bridge; then they plowed into the multitude again, Hendon keeping a fast grip upon the prince's — no, the king's — wrist. The tremendous news was already abroad, and the boy learned it from a thousand voices at once — 'The king is dead!' The tidings struck a chill to the heart of the poor little waif, and sent a shudder through his frame. He realized the greatness of his loss, and was filled with a bitter grief; for the grim tyrant who had been such a terror to others had always been gentle with him. The tears sprung to his eyes and blurred all objects. For an instant he felt himself the most forlorn, outcast, and forsaken of God's creatures — then another cry shook the night with its far-reaching thunders: 'Long live King Edward the Sixth!' and this made his eyes kindle, and thrilled him with pride to his fingers' ends. 'Ah,' he thought, 'how grand and strange it seems — I AM KING!'

Our friends threaded their way slowly through the throngs upon the Bridge. This structure, which had stood for six hundred years, and had been a noisy and populous thoroughfare all that time, was a curious affair, for a closely packed rank of stores and shops, with family quarters overhead, stretched along both sides of it, from one bank of the river to the other. The Bridge was a sort of town to itself; it had its inn, its beerhouses, its bakeries, its haberdasheries, its food markets, its manufacturing industries, and even its church. It looked upon the two neighbors which it linked together — London and Southwark — as being well enough, as suburbs, but not otherwise particularly important. It was a close corporation, so to speak; it was a narrow town, of a single street a fifth of a mile long, its population was but a village population, and everybody in it knew all his fellow-townsmen intimately, and had known their fathers and mothers before them — and all their little family affairs into the bargain. It had its aristocracy, of course — its fine old families of butchers, and bakers, and what not, who had occupied the same old premises for five or six hundred years, and knew the great history of the Bridge from beginning to end, and all its strange legends; and who always talked bridgy talk, and thought bridgy thoughts, and lied in a long, level, direct, substantial bridgy way. It was just the sort of population to be narrow and ignorant and self-conceited. Children were born on the Bridge, were reared there, grew to old age and finally died without ever having set a foot upon any part of the world but London Bridge alone. Such people would naturally imagine that the mighty and interminable procession which moved through its street night and day, with its confused roar of shouts and cries, its neighings and bellowings and bleatings and its muffled thunder-tramp, was the one great thing in this world, and themselves somehow the proprietors of it. And so they were in effect — at least they could exhibit it from their windows, and did — for a consideration — whenever a returning king or hero gave it a fleeting splendor, for there was no place like it for affording a long, straight, uninterrupted view of marching columns.

Men born and reared upon the Bridge (люди, родившиеся и воспитанные на мосту) found life unendurably dull and inane elsewhere (находили жизнь невыносимо скучной и пустой в других местах). History tells of one of these (история рассказывает об одном из них) who left the Bridge at the age of seventy-one (который покинул Мост в возрасте 71 года; to leave — покидать) and retired to the country (и ушел на покой в деревню). But he could only fret and toss (но он мог только мучаться и ворочаться) in his bed (в своей постели); he could not go to sleep (он не мог заснуть), the deep stillness was so painful, so awful, so oppressive (глубокая тишина была такой болезненной, такой ужасной, такой давящей). When he was worn out with it (когда он был измотан этим; to wear — носить), at last (наконец), he fled back to his old home (он убежал назад в свой старый дом; to flee — спасаться бегством), a lean and haggard specter (худой и изможденный призрак), and fell peacefully (и упал мирно) to rest and pleasant dreams (на покой = упокоился и приятные сны) under the lulling music (под убаюкивающую музыку) of the lashing waters (плескающихся вод) and the boom and crash and thunder of London Bridge (и шум, грохот и гром Лондонского моста).

In the times of which we are writing (во времена, о которых мы пишем), the Bridge furnished 'object lessons' (Мост поставлял «предметные уроки» = наглядные пособия) in English history (по английской истории), for its children (для своих детей) — namely, the livid and decaying heads of renowned men impaled upon iron spikes atop of its gateways (а именно посиневшие и разлагающиеся головы знаменитых людей, надетые на железные палки, которые торчали над воротами моста). But we digress (но мы отклоняемся от темы).

Hendon's lodgings were in the little inn (местожительство Хендона было в небольшом постоялом дворе) on the Bridge (на Мосту). As he neared the door with his small friend, a rough voice said (когда он приближался к двери со своим маленьким другом, грубый голос сказал):

'So, thou'rt come at last (а, так ты пришел наконец)! Thou'lt not escape again (ты больше не сбежишь). I warrant thee (я обещаю тебе); and if pounding thy bones to a pudding can teach thee somewhat, thou'lt not keep us waiting another time, mayhap (и если истолчение твоих костей в пудинг может научить тебя чему-либо, ты не заставишь нас ждать в другой раз)' — and John Canty put out his hand to seize the boy (и Джон Кэнти протянул свою руку, чтобы схватить мальчика).

Miles Hendon stepped in the way (Майлс Хендон преградил ему путь: «ступил в путь»), and said (и сказал):

'Not too fast, friend (не слишком быстро = полегче, мой друг). Thou art needlessly rough (ты без надобности резок), methinks (я думаю). What is the lad to thee (что тебе этот парнишка)?'

'If it be any business of thine to make and meddle in others' affairs (если это твое дело — вмешиваться в дела других людей), he is my son (он мой сын).'

''Tis a lie (это ложь)!' cried the little king, hotly (закричал маленький король, горячо).

'Boldly said (смело сказано), and I believe thee (и я верю тебе), whether thy small head-piece be sound or cracked (будь твоя маленькая голова цела или нездорова), my boy (мой мальчик). But whether this scurvy ruffian be thy father or no (но является этот жалкий негодяй твоим отцом или нет), 'tis all one (это все равно), he shall not have thee to beat thee and abuse (он не получит тебя, чтобы бить тебя и унижать), according to his threat (согласно его угрозе), so thou prefer to abide with me (так что ты предпочитаешь остаться со мной).'

'I do, I do (я делаю = я хочу) — I know him not (я не знаю его), I loathe him (я ненавижу его), and will die before I will go with him (и умру, прежде чем пойду с ним).'

'Then 'tis settled (тогда это улажено), and there is naught more to say (и больше нечего сказать).'

'We will see, as to that (мы еще посмотрим, что касается этого)!' exclaimed John Canty (воскликнул Джон Кэнти), striding past Hendon to get at the boy (шагая мимо Хендона, чтобы добраться до мальчика); 'by force shall he (силой будет он) —'

'If thou do but touch him, thou animated offal (если ты только тронешь его, ты, двуногая падаль), I will spit thee like a goose (я проколю тебя как гуся)!' said Hendon, barring the way (сказал Хендон, преграждая путь) and laying his hand upon his sword-hilt (и кладя руку на рукоять меча). Canty drew back (Кэнти отступил назад). 'Now mark ye (теперь смотри),' continued Hendon (продолжал Хендон), 'I took this lad under my protection (я взял этого мальчишку под свою защиту) when a mob such as thou would have mishandled him (когда толпа, такая, как ты, плохо обходилась с ним), mayhap killed him (может быть, убила бы его); dost imagine I will desert him now to a worser fate (можешь ли ты представить себе, что я обреку его на еще худшую судьбу)? — for whether thou art his father or no (ибо отец ты ему или нет) — and sooth to say (и, по правде говоря), I think it is a lie (я думаю, это ложь) — a decent swift death (приличная быстрая смерть) were better for such a lad (была бы лучше для такого паренька) than life in such brute hands as thine (чем жизнь в таких жестоких руках, как твои). So go thy ways (так что иди своей дорогой), and set quick about it (и поторопись: «устрой быстро насчет этого»), for I like not much bandying of words (так как я не люблю много перекидываться словами; to bandy — перекидываться, обмениваться /мячом; словами, комплиментами и т. п./), being not overpatient in my nature (будучи не излишне терпеливым по своей натуре; patient — терпеливый).'

retire [rı`taıə], digress [daı`gres], seize [si:z]

Men born and reared upon the Bridge found life unendurably dull and inane elsewhere. History tells of one of these who left the Bridge at the age of seventy-one and retired to the country. But he could only fret and toss in his bed; he could not go to sleep, the deep stillness was so painful, so awful, so oppressive. When he was worn out with it, at last, he fled back to his old home, a lean and haggard specter, and fell peacefully to rest and pleasant dreams under the lulling music of the lashing waters and the boom and crash and thunder of London Bridge.

In the times of which we are writing, the Bridge furnished 'object lessons' in English history, for its children — namely, the livid and decaying heads of renowned men impaled upon iron spikes atop of its gateways. But we digress.

Hendon's lodgings were in the little inn on the Bridge. As he neared the door with his small friend, a rough voice said:

'So, thou'rt come at last! Thou'lt not escape again. I warrant thee; and if pounding thy bones to a pudding can teach thee somewhat, thou'lt not keep us waiting another time, mayhap' — and John Canty put out his hand to seize the boy.

Miles Hendon stepped in the way, and said:

'Not too fast, friend. Thou art needlessly rough, methinks. What is the lad to thee?'

'If it be any business of thine to make and meddle in others' affairs, he is my son.'

''Tis a lie!' cried the little king, hotly.

'Boldly said, and I believe thee, whether thy small head-piece be sound or cracked, my boy. But whether this scurvy ruffian be thy father or no, 'tis all one, he shall not have thee to beat thee and abuse, according to his threat, so thou prefer to abide with me.'

'I do, I do — I know him not, I loathe him, and will die before I will go with him.'

'Then 'tis settled, and there is naught more to say.'

'We will see, as to that!' exclaimed John Canty, striding past Hendon to get at the boy; 'by force shall he —'

'If thou do but touch him, thou animated offal, I will spit thee like a goose!' said Hendon, barring the way and laying his hand upon his sword-hilt. Canty drew back. 'Now mark ye,' continued Hendon, 'I took this lad under my protection when a mob such as thou would have mishandled him, mayhap killed him; dost imagine I will desert him now to a worser fate? — for whether thou art his father or no — and sooth to say, I think it is a lie — a decent swift death were better for such a lad than life in such brute hands as thine. So go thy ways, and set quick about it, for I like not much bandying of words, being not overpatient in my nature.'

John Canty moved off (Джон Кэнти двинулся прочь), muttering threats and curses (бормоча угрозы и проклятия), and was swallowed from sight in the crowd (и был проглочен из виду толпой = скрылся в толпе). Hendon ascended three flights of stairs (Хендон поднялся на три пролета лестницы) to his room (в свою комнату), with his charge (со своей ношей), after ordering a meal to be sent thither (заказав еду, чтобы была прислана туда) . It was a poor apartment (это была бедная квартира), with a shabby bed (с ветхой постелью) and some odds and ends of old furniture in it (и остатками старой мебели в ней), and was vaguely lighted by a couple of sickly candles (и была едва освещена парой слабых свечей). The little king dragged himself (маленький король дотащил себя) to the bed (до кровати) and lay down upon it (и улегся на нее), almost exhausted with hunger and fatigue (почти обессилевший от голода и усталости). He had been on his feet a good part of a day and a night (он был на ногах добрую часть дня и ночи), for it was now two or three o'clock in the morning (так как было сейчас два или три часа утра = ночи), and had eaten nothing meantime (и ничего не ел за это время; to eat — есть). He murmured drowsily (он пробормотал сонно):

'Prithee (пожалуйста), call me when the table is spread (позови меня, когда стол будет накрыт),' and sunk into a deep sleep immediately (и погрузился в глубокий сон немедленно).

A smile twinkled in Hendon's eye (улыбка мелькнула в глазах Хендона), and he said to himself (и он сказал себе):

'By the mass (клянусь Богом), the little beggar takes to one's quarters (маленький нищий входит в чье-то жилище) and usurps one's bed with as natural and easy a grace as if he owned them (и захватывает чью-то кровать с такой естественной и непринужденной грацией, как если бы он владел ею) — with never a by-your-leave (и никогда /не говорит/ «с-вашего-позволения») or so-please-it-you (или «если-вы-разрешите»), or anything of the sort (или что-нибудь в этом роде). In his diseased ravings (в своих больных мечтах) he called himself the Prince of Wales (он называет себя принцем Уэльским), and bravely doth he keep up the character (и смело он соблюдает роль). Poor little friendless rat (бедный маленький лишенный друзей крысенок), doubtless his mind has been disordered with ill usage (без сомнения, его разум помутился из-за плохого обращения). Well, I will be his friend (что ж, я буду его другом); I have saved him (я спас его), and it draweth me strongly to him (и это привязало меня к нему; to draw — тянуть); already I love the bold-tongued little rascal (мне уже нравится этот дерзкий на язык маленький сорванец). How soldierlike (как по-солдатски = смело) he faced the smutty rabble (столкнулся он с грязной чернью) and flung back his high defiance (и бросил свой высокий вызов; to fling — метать, бросать)! And what a comely, sweet and gentle face he hath (и какое миловидное, приятное и нежное лицо он имеет), now that sleep hath conjured away its troubles and its griefs (теперь, когда сон отогнал его тревоги и горести). I will teach him (я научу его), I will cure his malady (я излечу его болезнь); yea, I will be his elder brother (да, я буду его старшим братом), and care for him and watch over him (и (буду) заботиться и присматривать за ним); and who so would shame him or do him hurt (и если кто унизит его или повредит ему), may order his shroud (может заказывать себе саван), for though I be burnt for it he shall need it (потому что хоть меня сожгут, он ему понадобится; to burn — жечь, гореть)!'

He bent over the boy (он склонился над мальчиком) and contemplated him with kind and pitying interest (и разглядывал его с добрым и жалеющим интересом), tapping the young cheek tenderly (нежно похлопывая юную щеку) and smoothing back the tangled curls (и расправляя назад спутавшиеся кудри) with his great brown hand (своей большой коричневой = загорелой рукой). A slight shiver passed over the boy's form (слабая дрожь прошла по телу мальчика). Hendon muttered (Хендон пробормотал):

'See, now (смотри-ка), how like a man it was to let him lie here uncovered (как это было по-мужски — позволить ему лежать тут неукрытым) and fill his body with deadly rheums (и наполнить его тело смертоносной простудой). Now what shall I do (теперь что я буду делать)? 'Twill wake him to take him up and put him within the bed (это разбудит его — поднять его и положить его в кровать), and he sorely needeth sleep (а он отчаянно нуждается во сне).'

He looked about for extra covering (он огляделся за = в поисках дополнительного покрывала), but finding none (но не найдя никакого), doffed his doublet (снял свой камзол) and wrapped the lad in it, saying (и завернул мальчишку в него, говоря), 'I am used to nipping air and scant apparel (я привычен к кусающему = холодному воздуху и недостаточной одежде), 'tis little I shall mind the cold (я лишь немного почувствую холод; to mind — помнить; обращать внимание; возражать, иметь что-либо против)' — then walked up and down the room to keep his blood in motion (затем стал ходить по комнате взад-вперед, чтобы поддерживать свою кровь в движении), soliloquizing as before (продолжая разговаривать с собой как раньше).

'His injured mind persuades him he is Prince of Wales (его поврежденный ум уверяет его, что он принц Уэльский); 'twill be odd to have a Prince of Wales still with us (будет странно иметь принца Уэльского все еще с нами), now that he that was the prince is prince no more (теперь, когда тот, кто был принцем, не принц более), but king (но король) — for this poor mind is set upon the one fantasy (ибо этот бедный ум зациклен на одной фантазии), and will not reason out that now it should cast by the prince (и не догадается, что теперь он должен отбросить принца) and call itself the king (и называть себя королем)... If my father liveth still (если мой отец живет еще; to live — жить), after these seven years that I have heard naught from home in my foreign dungeon (после этих семи лет, что я ничего не слышал из дома, в моей чужеземной темнице), he will welcome the poor lad (он примет бедного мальчугана) and give him generous shelter for my sake (и даст ему надежный приют ради меня); so will my good elder brother, Arthur (так же будет = поступит мой добрый старший брат, Артур); my other brother, Hugh (мой другой брат, Хью) — but I will crack his crown (но я проломлю ему череп), an’ he interfere (если он вмешается), the fox-hearted (с сердцем лисы), ill-conditioned animal (злобное животное)! Yes, thither will we fare (да, туда мы направимся) — and straightway, too (и немедленно к тому же).'

exhaust [ıg`zO:st], drowsily [`drauzılı], persuade [pə`sweıd]

John Canty moved off, muttering threats and curses, and was swallowed from sight in the crowd. Hendon ascended three flights of stairs to his room, with his charge, after ordering a meal to be sent thither. It was a poor apartment, with a shabby bed and some odds and ends of old furniture in it, and was vaguely lighted by a couple of sickly candles. The little king dragged himself to the bed and lay down upon it, almost exhausted with hunger and fatigue. He had been on his feet a good part of a day and a night, for it was now two or three o'clock in the morning, and had eaten nothing meantime. He murmured drowsily:

'Prithee, call me when the table is spread,' and sunk into a deep sleep immediately.

A smile twinkled in Hendon's eye, and he said to himself:

'By the mass, the little beggar takes to one's quarters and usurps one's bed with as natural and easy a grace as if he owned them — with never a by-your-leave or so-please-it-you, or anything of the sort. In his diseased ravings he called himself the Prince of Wales, and bravely doth he keep up the character. Poor little friendless rat, doubtless his mind has been disordered with ill usage. Well, I will be his friend; I have saved him, and it draweth me strongly to him; already I love the bold-tongued little rascal. How soldierlike he faced the smutty rabble and flung back his high defiance! And what a comely, sweet and gentle face he hath, now that sleep hath conjured away its troubles and its griefs. I will teach him, I will cure his malady; yea, I will be his elder brother, and care for him and watch over him; and who so would shame him or do him hurt, may order his shroud, for though I be burnt for it he shall need it!'

He bent over the boy and contemplated him with kind and pitying interest, tapping the young cheek tenderly and smoothing back the tangled curls with his great brown hand. A slight shiver passed over the boy's form. Hendon muttered:

'See, now, how like a man it was to let him lie here uncovered and fill his body with deadly rheums. Now what shall I do? 'Twill wake him to take him up and put him within the bed, and he sorely needeth sleep.'

He looked about for extra covering, but finding none, doffed his doublet and wrapped the lad in it, saying, 'I am used to nipping air and scant apparel, 'tis little I shall mind the cold' — then walked up and down the room to keep his blood in motion, soliloquizing as before.

'His injured mind persuades him he is Prince of Wales; 'twill be odd to have a Prince of Wales still with us, now that he that was the prince is prince no more, but king — for this poor mind is set upon the one fantasy, and will not reason out that now it should cast by the prince and call itself the king.... If my father liveth still, after these seven years that I have heard naught from home in my foreign dungeon, he will welcome the poor lad and give him generous shelter for my sake; so will my good elder brother, Arthur; my other brother, Hugh — but I will crack his crown, an’ he interfere, the fox-hearted, ill-conditioned animal! Yes, thither will we fare — and straightway, too.'

A servant entered with a smoking meal (слуга вошел с дымящейся едой; to smoke), disposed it upon a small deal table (поставил ее на маленький сосновый стол), placed the chairs (расставил стулья), and took his departure (и ушел: «взял свой уход»), leaving such cheap lodgers as these (оставляя таких дешевых постояльцев как эти) to wait upon themselves (прислуживать самим себе). The door slammed after him (дверь хлопнула за ним), and the noise woke the boy (и шум разбудил мальчика), who sprung to a sitting posture (который быстро сел: «прыгнул в сидячее положение»), and shot a glad glance about him (и кинул довольный взгляд вокруг себя); then a grieved look came into his face (затем печальное выражение появилось у него на лице) and he murmured to himself (и он пробормотал к себе = себе под нос), with a deep sigh (с глубоким вздохом), 'Alack, it was but a dream (увы, это был только сон). Woe is me (горе мне).' Next he noticed Miles Hendon's doublet (затем он заметил камзол Майлса Хендона) — glanced from that to Hendon (взглянул с него на Хендона), comprehended the sacrifice that had been made for him (понял жертву, которая была сделана ради него), and said, gently (и сказал мягко):

'Thou art good to me (ты добр ко мне), yes, thou art very good to me (да, ты очень добр ко мне). Take it and put it on (возьми это и надень) — I shall not need it more (мне он больше не понадобится).'

Then he got up and walked to the washstand in the corner (затем он встал и подошел к умывальнику в углу), and stood there waiting (и стал там, ожидая). Hendon said in a cheery voice (Хендон сказал веселым голосом):

'We'll have a right hearty sup and bite now (мы съедим хороший горячий ужин; sup — глоток; bite — кусок), for everything is savory and smoking hot (потому что все вкусно и дымится горячо), and that and thy nap (и это и твой сон) together will make thee a little man again (вместе сделают тебя маленьким мужчиной снова), never fear (никогда не бойся = будь уверен)!'

The boy made no answer (мальчик не дал никакого ответа), but bent a steady look (но направил твердый взгляд; to bend — гнуть, направлять /взгляд/), that was filled with grave surprise (который был наполнен грозным удивлением), and also somewhat touched with impatience (и также немного тронут нетерпением), upon the tall knight of the sword (на высокого рыцаря меча). Hendon was puzzled (Хендон был озадачен), and said (и сказал):

'What's amiss (чего не хватает)?'

'Good sir (добрый сэр), I would wash me (я хотел бы умыться).'

'Oh, is that all (о, это все)! Ask no permission of Miles Hendon (не спрашивай разрешения у Майлса Хендона) for aught thou cravest (для чего-либо, что тебе нужно; to crave — желать). Make thyself perfectly free here (чувствуй себя свободно: «сделай себя абсолютно свободным» здесь) and welcome (и желанным (гостем) = чувствуй себя как дома), with all that are his belongings (со всем, что есть его (Майлса) имущество).'

Still the boy stood (все еще мальчик стоял; to stand — стоять), and moved not (и не двигался); more (более того), he tapped the floor once or twice with his small impatient foot (он топнул по полу единожды или дважды своей маленькой нетерпеливой ногой). Hendon was wholly perplexed (Хендон был полностью озадачен). Said he (он сказал):

'Bless us (Господи благослови нас; to bless — благословлять), what is it (что есть это = в чем дело)?'

'Prithee (пожалуйста), pour the water (лей воду), and make not so many words (и не говори так много слов)!'

Hendon, suppressing a horse-laugh (Хендон, подавляя громкий смех; horse — лошадь), and saying to himself (и говоря себе), 'By all the saints (ради всех святых), but this is admirable (но это восхитительно)!' stepped briskly forward (ступил живо вперед) and did the small insolent's bidding (и исполнил приказ маленького нахала; to bid — приказывать); then stood by (затем стал рядом), in a sort of stupefaction (в каком-то остолбенении), until the command (пока приказ), 'Come — the towel (живо — полотенце)!' woke him sharply up (не разбудил его резко; to wake up — будить, просыпаться). He took up a towel from under the boy's nose (он взял полотенце из-под носа мальчика) and handed it to him (и подал его ему), without comment (без замечаний). He now proceeded to comfort his own face with a wash (затем он «успокоил» = освежил свое лицо мытьем, умыванием; to proceed — продолжать; действовать; приступать), and while he was at it (и пока он был занят этим: «был у этого») his adopted child (его усыновленный ребенок) seated himself at the table (уселся за стол) and prepared to fall to (и приготовился начать). Hendon despatched his ablutions with alacrity (Хендон разделался со своим умыванием с проворностью), then drew back the other chair (затем подтащил другой стул; to draw — тащить) and was about to place himself at table (и был готов расположиться: «расположить себя» у стола), when the boy said, indignantly (когда мальчик сказал негодующе):

'Forbear (стой; to forbear — терпеть, воздерживаться)! Wouldst sit in the presence of the king (ты собираешься сидеть в присутствии короля)?'

This blow staggered Hendon to his foundations (этот удар поразил Хендона в самое сердце: «в основу»). He muttered to himself (он пробормотал себе), 'Lo, the poor thing's madness is up with the time (гляди-ка, сумасшествие бедного существа усиливается со временем; up — вверх)! it hath changed with the great change that is come to the realm (оно изменилось с великим изменением, которое пришло в королевство), and now in fancy is he king (и теперь в воображении он король)! Good lack (эх; lack — недостаток), I must humor the conceit, too (я должен потакать этой заносчивости, к тому же) — there is no other way (нет другого пути) — faith (поистине: «вера»), he would order me to the Tower, else (он отправит меня в Тауэр в противном случае; to order — приказать)!'

posture [`pOstSə], permission [pə`mıS(ə)n], conceit [kən`si:t], saint [seınt]

A servant entered with a smoking meal, disposed it upon a small deal table, placed the chairs, and took his departure, leaving such cheap lodgers as these to wait upon themselves. The door slammed after him, and the noise woke the boy, who sprung to a sitting posture, and shot a glad glance about him; then a grieved look came into his face and he murmured to himself, with a deep sigh, 'Alack, it was but a dream. Woe is me.' Next he noticed Miles Hendon's doublet — glanced from that to Hendon, comprehended the sacrifice that had been made for him, and said, gently:

'Thou art good to me, yes, thou art very good to me. Take it and put it on — I shall not need it more.'

Then he got up and walked to the washstand in the corner, and stood there waiting. Hendon said in a cheery voice:

'We'll have a right hearty sup and bite now, for everything is savory and smoking hot, and that and thy nap together will make thee a little man again, never fear!'

The boy made no answer, but bent a steady look, that was filled with grave surprise, and also somewhat touched with impatience, upon the tall knight of the sword. Hendon was puzzled, and said:

'What's amiss?'

'Good sir, I would wash me.'

'Oh, is that all! Ask no permission of Miles Hendon for aught thou cravest. Make thyself perfectly free here and welcome, with all that are his belongings.'

Still the boy stood, and moved not; more, he tapped the floor once or twice with his small impatient foot. Hendon was wholly perplexed. Said he:

'Bless us, what is it?'

'Prithee, pour the water, and make not so many words!'

Hendon, suppressing a horse-laugh, and saying to himself, 'By all the saints, but this is admirable!' stepped briskly forward and did the small insolent's bidding; then stood by, in a sort of stupefaction, until the command, 'Come — the towel!' woke him sharply up. He took up a towel from under the boy's nose and handed it to him, without comment. He now proceeded to comfort his own face with a wash, and while he was at it his adopted child seated himself at the table and prepared to fall to. Hendon despatched his ablutions with alacrity, then drew back the other chair and was about to place himself at table, when the boy said, indignantly:

'Forbear! Wouldst sit in the presence of the king?'

This blow staggered Hendon to his foundations. He muttered to himself, 'Lo, the poor thing's madness is up with the time! it hath changed with the great change that is come to the realm, and now in fancy is he king! Good lack, I must humor the conceit, too — there is no other way — faith, he would order me to the Tower, else!'

And pleased with this jest (и порадованный этой остротой), he removed the chair from the table (он убрал стул от стола), took his stand behind the king (занял свое место за королем; to take — брать; stand — позиция), and proceeded to wait upon him in the courtliest way he was capable of (и принялся прислуживать ему в самой учтивой манере, на которую был способен).

When the king ate (когда король ел; to eat — есть), the rigor of his royal dignity relaxed a little (черствость его королевского достоинства ослабела немного), and with his growing contentment came a desire to talk (и с его растущим удовлетворением пришло желание поговорить). He said (он сказал):

'I think thou callest thyself Miles Hendon (я думаю, ты зовешься Майлс Хендон), if I heard thee aright (если я услышал правильно; to hear — слышать)?'

'Yes, sire (да, сир),' Miles replied then observed to himself (Майлс ответил и затем заметил себе), 'If I must humor the poor lad's madness (если я должен потакать безумству маленького парня), I must sire him (я должен называть его сир), I must majesty him (я должен называть его ваше величество), I must not go by halves (я не должен идти = делать наполовину), I must stick at nothing that belongeth to the part I play (я не должен останавливаться ни перед чем, что есть в роли, которую играю; to belong — принадлежать; part — роль), else shall I play it ill (иначе я сыграю ее плохо) and work evil to this charitable and kindly cause (и сделаю зло = испорчу это милосердное и доброе дело).'

The king warmed his heart with a second glass of wine (король согрел сердце вторым бокалом вина), and said (и сказал): 'I would know thee (я хочу знать тебя) — tell me thy story (расскажи мне твою историю). Thou hast a gallant way with thee, and a noble (ты имеешь приятную манеру, и благородную) — art nobly born (ты благородного происхождения)?'

'We are of the tail of the nobility (мы из самого низшего дворянства; tail — хвост), good your majesty (ваше величество). My father is a baronet (мой отец — баронет) — one of the smaller lords (один из меньших лордов), by knight service (по рыцарской службе) — Sir Richard Hendon (сэр Ричард Хендон), of Hendon Hall (из Хендон-Холла), by Monk's Holm in Kent (у Монашьего островка в Кенте).'

'The name has escaped my memory (это имя убежало из моей памяти = такого имени я не помню). Go on (продолжай: «иди дальше») — tell me thy story (расскажи мне твою историю).'

''Tis not much (это не много = история небольшая), your majesty (ваше величество), yet perchance (но возможно) it may beguile a short half-hour for want of a better (она может занять короткие полчаса за неимением лучшей; want — недостаток). My father, Sir Richard, is very rich (мой отец, сэр Ричард, очень богат), and of a most generous nature (и самой великодушной натуры). My mother died whilst I was yet a boy (моя мать умерла, пока я был еще ребенком). I have two brothers (у меня два брата): Arthur, my elder, with a soul like to his father's (Артур, мой старший, с душой, похожей на (душу) его отца); and Hugh, younger than I (и Хью, моложе, чем я), a mean spirit (низкая душа), covetous, treacherous, vicious, underhanded (завистливый, вероломный, порочный, коварный) — a reptile (гадина). Such was he from the cradle (таким был он с колыбели); such was he ten years past (таким был он десять лет назад), when I last saw him (когда я в последний раз видел его) — a ripe rascal at nineteen (созревший плут в девятнадцать лет), I being twenty then (мне тогда было двадцать), and Arthur twenty-two (а Артуру — двадцать два). There is none other of us but the Lady Edith, my cousin (нет никого другого, кроме нас, за исключением леди Эдит, моей кузины) — she was sixteen, then (ей было шестнадцать тогда) — beautiful, gentle, good, the daughter of an earl (прекрасная, милая, добрая, дочь графа), the last of her race (последняя в своем роду), heiress of a great fortune and a lapsed title (наследница великого состояния и прекращающегося после ее смерти титула; to lapse — утратить силу, перейти в другие руки). My father was her guardian (мой отец был ее опекуном). I loved her and she loved me (я любил ее, и она любила меня); but she was betrothed to Arthur from the cradle (но она была помолвлена с Артуром с колыбели), and Sir Richard would not suffer the contract to be broken (и сэр Ричард не вынес бы, чтобы эта помолвка была нарушена; to break — ломать). Arthur loved another maid (Артур любил другую девушку), and bade us be of good cheer (и просил нас быть в хорошем настроении; to bid — просить, приглашать; приказывать) and hold fast to the hope (и держаться за надежду) that delay and luck together (что отсрочка и удача вместе) would some day give success to our several causes (однажды дадут успех нашим нескольким делам = приведут к успеху все /одновременно/ наши дела). Hugh loved the Lady Edith's fortune (Хью любил состояние леди Эдит), though in truth he said it was herself he loved (хотя на самом деле он говорил, что это была она сама, кого он любил; truth — истина) — but then 'twas his way, always (но вообще это был его путь = это было в его духе, всегда), to say one thing and mean the other (говорить одну вещь и иметь в виду другую). But he lost his arts upon the girl (но он потерял = зря потратил свои умения с этой девушкой); he could deceive my father (он мог обмануть моего отца), but none else (но никого другого). My father loved him best of us all (мой отец любил его лучше = больше всех нас), and trusted and believed him (и доверял и верил ему); for he was the youngest child and others hated him (так как он был младшим ребенком и другие ненавидели его) — these qualities being in all ages sufficient (эти качества будучи во все времена достаточными = а эти качества во все времена были достаточны) to win a parent's dearest love (чтобы завоевать самую теплую любовь родителя); and he had a smooth persuasive tongue (и он имел гладкий убедительный язык), with an admirable gift of lying (с восхитительным даром лгать) — and these be qualities (и это суть качества) which do mightily assist a blind affection to cozen itself (которые сильно помогают слепой привязанности морочить самое себя). I was wild (я был диким) — in troth I might go yet farther (поистине я мог зайти еще дальше; in troth — действительно, в самом деле; troth — истина /устар./) and say very wild (и говорить очень дико = буйно), though 'twas a wildness of an innocent sort (хотя это была дикость невинного сорта), since it hurt none but me (так как она не вредила никому, кроме меня; to hurt — вредить), brought shame to none (не приносила позора никому), nor loss (и никакой потери; nor — и не), nor had in it any taint of crime or baseness (и не имела никакого налета преступности или низости), or what might not beseem mine honorable degree (и того, что не подобало бы моему уважаемому званию; to beseem — приличествовать, подобать).

relax [rı`læks], vicious [`vıSəs], quality [`kwOlıtı]

And pleased with this jest, he removed the chair from the table, took his stand behind the king, and proceeded to wait upon him in the courtliest way he was capable of.

When the king ate, the rigor of his royal dignity relaxed a little, and with his growing contentment came a desire to talk. He said:

'I think thou callest thyself Miles Hendon, if I heard thee aright?'

'Yes, sire,' Miles replied then observed to himself, 'If I must humor the poor lad's madness, I must sire him, I must majesty him, I must not go by halves, I must stick at nothing that belongeth to the part I play, else shall I play it ill and work evil to this charitable and kindly cause.'

The king warmed his heart with a second glass of wine, and said: 'I would know thee — tell me thy story. Thou hast a gallant way with thee, and a noble — art nobly born?'

'We are of the tail of the nobility, good your majesty. My father is a baronet — one of the smaller lords, by knight service — Sir Richard Hendon, of Hendon Hall, by Monk's Holm in Kent.'

'The name has escaped my memory. Go on — tell me thy story.'

''Tis not much, your majesty, yet perchance it may beguile a short half-hour for want of a better. My father, Sir Richard, is very rich, and of a most generous nature. My mother died whilst I was yet a boy. I have two brothers: Arthur, my elder, with a soul like to his father's; and Hugh, younger than I, a mean spirit, covetous, treacherous, vicious, underhanded — a reptile. Such was he from the cradle; such was he ten years past, when I last saw him — a ripe rascal at nineteen, I being twenty then, and Arthur twenty-two. There is none other of us but the Lady Edith, my cousin — she was sixteen, then — beautiful, gentle, good, the daughter of an earl, the last of her race, heiress of a great fortune and a lapsed title. My father was her guardian. I loved her and she loved me; but she was betrothed to Arthur from the cradle, and Sir Richard would not suffer the contract to be broken. Arthur loved another maid, and bade us be of good cheer and hold fast to the hope that delay and luck together would some day give success to our several causes. Hugh loved the Lady Edith's fortune, though in truth he said it was herself he loved — but then 'twas his way, alway, to say one thing and mean the other. But he lost his arts upon the girl; he could deceive my father, but none else. My father loved him best of us all, and trusted and believed him; for he was the youngest child and others hated him — these qualities being in all ages sufficient to win a parent's dearest love; and he had a smooth persuasive tongue, with an admirable gift of lying — and these be qualities which do mightily assist a blind affection to cozen itself. I was wild — in troth I might go yet farther and say very wild, though 'twas a wildness of an innocent sort, since it hurt none but me, brought shame to none, nor loss, nor had in it any taint of crime or baseness, or what might not beseem mine honorable degree.

'Yet did my brother Hugh turn these faults to good account (и все же мой брат Хью воспользовался моими ошибками: «повернул эти ошибки на хороший счет») — he seeing that our brother Arthur's health was but indifferent (он, видя, что здоровье нашего брата Артура было всего лишь слабым; indifferent — безразличный; незначительный; плохой, неважный), and hoping the worst might work him profit (и надеясь, что худшее может выработать = доставить ему прибыль) were I swept out of the path (если бы я был сметен = убран с пути; to sweep — мести) — so (так что) — but 'twere a long tale (но была бы долгая история), good my liege (мой повелитель), and little worth the telling (и мало стоящая рассказа). Briefly, then (вкратце, тогда), this brother did deftly magnify my faults (этот брат ловко приумножил мои ошибки) and make them crimes (сделал их преступлениями); ending his base work with finding a silken ladder in mine apartments (завершая свою подлую работу нахождением шелковой лестницы в моей комнате) — conveyed thither by his own means (принесенную туда им самим = его средствами) — and did convince my father by this (и все-таки убедил моего отца этим), and suborned evidence of servants (и подкупленным свидетельством слуг) and other lying knaves (и других лгущих мошенников), that I was minded to carry off my Edith and marry with her (что я собирался увезти прочь = похитить мою Эдит и жениться на ней), in rank defiance of his will (в отъявленном пренебрежении его волей).

'Three years of banishment from home and England (три года изгнания из дома и Англии) might make a soldier and a man of me (могли бы сделать солдата и человека из меня), my father said (мой отец сказал), and teach me some degree of wisdom (и научить меня некоторой степени мудрости). I fought out (я воевал; to fight — сражаться) my long probation (мой длинный испытательный срок) in the continental wars (в континентальных войнах), tasting sumptuously of hard knocks, privation, and adventure (пробуя на вкус тяжелые удары (судьбы), нужду и приключения; sumptuously — великолепно); but in my last battle I was taken captive (но в моей последней битве я был взят пленником), and during the seven years that have waxed and waned since then (и в течение семи лет, которые прошли с тех пор), a foreign dungeon hath harbored me (иностранная темница приютила меня). Through wit and courage (через разум и отвагу) I won to the free air at last (я пробился к вольному воздуху наконец), and fled hither straight (и убежал сюда прямо; to flee — спасаться бегством); and am but just arrived (и я только что прибыл), right poor in purse and raiment (совершенно бедный кошельком и одеждой), and poorer still in knowledge of what these dull seven years have wrought at Hendon Hall (и еще беднее в знании о том, что эти унылые семь лет сделали в Хендон-Холле; wrought — устар. вместо worked — от to work — работать), its people and belongings (с его людьми и имуществом). So please you, sir, my meager tale is told (извольте, сэр, моя тощая = бедная содержанием сказка рассказана; to tell — рассказывать).'

'Thou hast been shamefully abused (с тобой постыдно плохо обошлись; to abuse — плохо обращаться)!' said the little king, with a flashing eye (сказал маленький король, со сверкающим взором). 'But I will right thee (но я воздам тебе по справедливости; to right — исправить, защитить права) — by the cross will I (клянусь крестом, я сделаю это)! The king hath said it (король сказал это).'

Then, fired by the story of Miles's wrongs (затем, распаленный историей о бедах Майлса), he loosed his tongue (он дал волю своему языку) and poured the history of his own recent misfortunes (и излил историю своих собственных недавних бед) into the ears of his astonished listener (в уши его пораженного слушателя). When he had finished (когда он закончил), Miles said to himself (Майлс сказал сам себе).

'Lo, what an imagination he hath (гляди-ка, какое воображение он имеет)! Verily (вправду) this is no common mind (это не обычный ум); else, crazed or sane (иначе, сумасшедший или нормальный), it could not weave (он не мог бы сплести) so straight and gaudy a tale as this (такую прямую/непосредственную и цветистую/закрученную историю, как эту) out of the airy nothings (/прямо/ из воздуха) wherewith (с помощью чего — устар.) it hath wrought this curious romaunt (он /ум/ сработал этот любопытный роман; romaunt — устар.) Poor ruined little head (бедная поврежденная головушка), it shall not lack friend or shelter whilst I bide with the living (она не будет иметь недостатка в друге или приюте, пока я живу: «пребываю с жизнью»). He shall never leave my side (он никогда не покинет меня: «мою сторону, мой бок»); he shall be my pet (он будет моим любимцем), my little comrade (моим маленьким товарищем). And he shall be cured (и он будет излечен)! — aye (да), made whole and sound (сделан здоровым и крепким) — then will he make himself a name (тогда сделает он себе имя) — and proud shall I be to say (и горд я буду сказать), "Yes, he is mine (да, он мой) — I took him, a homeless little ragamuffin (я взял его, бездомного маленького оборванца), but I saw what was in him (но я увидел, что было в нем), and I said his name would be heard some day (и я сказал, что его имя будет услышано когда-нибудь) — behold him, observe him (смотрите на него) — was I right (был ли я прав)?"'

adventure [əd`ventSə], abuse [ə`bju:z], ruin [`ru:ın]

'Yet did my brother Hugh turn these faults to good account — he seeing that our brother Arthur's health was but indifferent, and hoping the worst might work him profit were I swept out of the path — so — but 'twere a long tale, good my liege, and little worth the telling. Briefly, then, this brother did deftly magnify my faults and make them crimes; ending his base work with finding a silken ladder in mine apartments — conveyed thither by his own means — and did convince my father by this, and suborned evidence of servants and other lying knaves, that I was minded to carry off my Edith and marry with her, in rank defiance of his will.

'Three years of banishment from home and England might make a soldier and a man of me, my father said, and teach me some degree of wisdom. I fought out my long probation in the continental wars, tasting sumptuously of hard knocks, privation, and adventure; but in my last battle I was taken captive, and during the seven years that have waxed and waned since then, a foreign dungeon hath harbored me. Through wit and courage I won to the free air at last, and fled hither straight; and am but just arrived, right poor in purse and raiment, and poorer still in knowledge of what these dull seven years have wrought at Hendon Hall, its people and belongings. So please you, sir, my meager tale is told.'

'Thou hast been shamefully abused!' said the little king, with a flashing eye. 'But I will right thee — by the cross will I! The king hath said it.'

Then, fired by the story of Miles's wrongs, he loosed his tongue and poured the history of his own recent misfortunes into the ears of his astonished listener. When he had finished, Miles said to himself.

'Lo, what an imagination he hath! Verily this is no common mind; else, crazed or sane, it could not weave so straight and gaudy a tale as this out of the airy nothings wherewith it hath wrought this curious romaunt. Poor ruined little head, it shall not lack friend or shelter whilst I bide with the living. He shall never leave my side; he shall be my pet, my little comrade. And he shall be cured! — aye, made whole and sound — then will he make himself a name — and proud shall I be to say, "Yes, he is mine — I took him, a homeless little ragamuffin, but I saw what was in him, and I said his name would be heard some day — behold him, observe him — was I right?"'

The king spoke (король говорил; to speak — говорить) — in a thoughtful, measured voice (вдумчивым, размеренным голосом):

'Thou didst save me injury and shame (ты спас меня от телесных повреждений и позора), perchance my life (возможно, мою жизнь), and so my crown (и следовательно, мою корону). Such service demandeth rich reward (такая служба достойна богатой награды; to demand — требовать). Name thy desire, and so it be within the compass of my royal power, it is thine (назови свое желание, и, если это будет в пределах моей королевской власти, оно твое = ты получишь это)'.

This fantastic suggestion startled Hendon out of his reverie (это фантастическое предложение вывело Хендона из его задумчивости). He was about to thank the king and put the matter aside (он был около = готов поблагодарить короля и отложить вопрос в сторону) with saying he had only done his duty and desired no reward (говоря, что он только выполнил свой долг и не желал никакого вознаграждении), but a wiser thought (но более мудрая мысль) came into his head (пришла ему в голову), and he asked leave to be silent a few moments and consider the gracious offer (и он попросил позволения помолчать несколько минут и обдумать великодушное предложение) — an idea which the king gravely approved (идея, которую король серьезно одобрил), remarking (отметив) that it was best to be not too hasty with a thing of such great import (что это было самым лучшим — не быть слишком поспешным с вещью такой большой важности).

Miles reflected during some moments (Майлс размышлял в течение нескольких мгновений), then said to himself (затем сказал себе), 'Yes, that is the thing to do (да, это вещь, чтобы сделать = вот что надо сделать) — by any other means it were impossible to get at it (любыми другими способами было бы невозможно добраться до этого = выполнить это) — and certes (и конечно — устар.), this hour's experience (опыт этого часа) has taught me (научил меня; to teach — учить) 'twould be most wearing and inconvenient (что было бы очень утомительно и неподходяще) to continue it (продолжать это) as it is (как это есть). Yes, I will propose it (да, я предложу это); 'twas a happy accident (это была счастливая случайность) that I did not throw the chance away (что я не отбросил этот шанс прочь).' Then he dropped upon one knee (затем он упал на одно колено) and said (и сказал):

'My poor service went not beyond the limit of a subject's simple duty (моя бедная услуга не ушла за пределы обычной обязанности подданного; to go — идти), and therefore hath no merit (и, следовательно, не имеет никакой заслуги); but since your majesty is pleased to hold it worthy some reward (но раз вашему величеству угодно считать ее достойной какой-то награды), I take heart of grace (я беру смелость: «сердце милости») to make petition to this effect (подать просьбу о следующем). Near four hundred years ago (почти 400 лет назад), as your grace knoweth (как ваша светлость знает), there being ill blood (когда было страшное кровопролитие = распря) betwixt John, king of England (между Джоном, королем Англии), and the king of France (и королем Франции), it was decreed (было приказано) that two champions should fight together in the lists (чтобы два богатыря должны были биться вместе на арене), and so settle the dispute (и так уладить разногласия) by what is called the arbitrament of God (тем, что называется судом Божьим). These two kings, and the Spanish king, being assembled to witness and judge the conflict (эти два короля и испанский король когда были призваны, чтобы стать свидетелями и судить бой: «конфликт»), the French champion appeared (французский воин появился); but so redoubtable was he (но таким устрашающим был он) that our English knights refused to measure weapons with him (что наши английские рыцари отказались мериться оружием с ним). So the matter, which was a weighty one (так что дело, которое было весомым = важным), was like to go against the English monarch by default (было вероятным обратиться против английского монарха = закончиться для него поражением за неявкой /воина/; default — отсутствие). Now in the Tower lay the Lord de Courcy (тогда же в Тауэре находился Лорд де Курси; to lie — лежать), the mightiest arm in England (сильнейшая рука в Англии), stripped of his honors and possessions (лишенный почестей и владений), and wasting with long captivity (и томившийся в долгом заключении). Appeal was made to him (обращение было сделано к нему); he gave assent (он дал согласие), and came forth arrayed for battle (и вышел, облаченный для битвы; forth — вперед); but no sooner did the Frenchman glimpse his huge frame and hear his famous name (но не скорее чем = как только француз увидел его гигантский облик и услышал его знаменитое имя; to glimpse — увидеть мельком) but he fled away (он спасся бегством; to flee — убегать), and the French king's cause was lost (и дело французского короля было проиграно; to lose — терять, проигрывать). King John restored de Courcy's titles and possessions (король Джон восстановил титулы и владения де Курси), and said (и сказал), "Name thy wish (назови твое желание) and thou shalt have it (и ты получишь это), though it cost me half my kingdom (даже если бы это стоило мне половины моего царства)"; whereat de Courcy, kneeling (на что де Курси, коленопреклоненный), as I do now (как я сейчас), made answerer (ответил), "This, then, I ask, my liege (вот что я тогда прошу, мой повелитель); that I and my successors may have and hold the privilege of remaining covered in the presence of the kings of England, henceforth while the throne shall last (чтобы я и мои наследники могли владеть и сохранять привилегию оставаться покрытыми = с покрытой головой в присутствии королей Англии с тех пор и пока трон будет стоять: «длиться»; to hold — держать)." The boon was granted (просьба была удовлетворена), as your majesty knoweth (как ваше величество знает); and there hath been no time, these four hundred years, that that line has failed of an heir (и не было времени = случая за эти 400 лет, чтобы этот род лишился наследника); and so, even unto this day (и так, прямо до этого дня), the head of that ancient house still weareth his hat or helm before the king's majesty (глава этого древнего дома все еще носит свою шляпу или шлем перед королем), without let or hindrance (без позволения или помехи), and this none other may do (и этого никто другой не может делать). Invoking this precedent in aid of my prayer (ссылаясь на этот прецедент в поддержку моей мольбы; to invoke — призывать), I beseech the king to grant to me but this one grace and privilege (я прошу короля даровать мне лишь эту одну милость и привилегию) — to my more than sufficient reward (в качестве моей более чем достаточной награды) — and none other, to wit (и никакую другую, а именно): that I and my heirs, forever (чтобы я и мои наследники, навечно), may sit in the presence of the majesty of England (могли сидеть в присутствии Величества Англии)!'

'Rise, Sir Miles Hendon, knight (встань, сэр Майлс Хендон, рыцарь),' said the king, gravely (сказал король важно) — giving the accolade with Hendon's sword (совершая акколаду = обряд посвящения мечом Хендона) — 'rise, and seat thyself (встань и сядь). Thy petition is granted (твоя просьба удовлетворена). While England remains, and the crown continues (пока Англия остается и корона продолжается), the privilege shall not lapse (эта привилегия не прекратит действие).'

His majesty walked apart, musing (его величество отошел, задумавшись), and Hendon dropped into a chair at table, observing to himself (а Хендон опустился на стул у стола, заметив себе), ''Twas a brave thought, and hath wrought me a mighty deliverance (это была прекрасная мысль, она сделала = принесла мне огромное облегчение; wrought — устар. вместо worked от to work — работать, делать); my legs are grievously wearied (мои ноги ужасно устали). An I had not thought of that, I must have had to stand for weeks, till my poor lad's wits are cured (если бы я не подумал об этом, мне бы пришлось стоять неделями, пока разум моего бедного парня не излечится).' After a little he went on (спустя немного времени он продолжил), 'And so I am become a knight of the Kingdom of Dreams and Shadows (итак, я стал рыцарем царства Снов и Теней). A most odd and strange position, truly, for one so matter-of-fact as I (весьма необычное и странное звание, по правде говоря, для такого прозаического человека, как я; matter of fact — «дело факта» = действительность). I will not laugh (я не стану смеяться) — no, God forbid, for this thing which is so substanceless to me is real to him (нет, Боже возбрани, ибо эта вещь, которая так несущественна для меня, так подлинна для него). And to me, also, in one way, it is not a falsity (и для меня тоже в одном отношении это не мираж), for it reflects with truth the sweet and generous spirit that is in him (ибо это отражает истинно: «с правдой» тот добрый и благородный дух, который есть в нем).' After a pause (после паузы): 'Ah, what if he should call me by my fine title before folk (ах, что если бы он назвал меня моим высоким титулом перед людьми)! — there'd be a merry contrast betwixt my glory and my raiment (был бы забавный контраст = несоответствие между моей славой и моей одеждой)! But no matter (но неважно); let him call me what he will (пусть он называет меня чем = как он хочет), so it please him; I shall be content (если ему это нравится; я буду доволен).'

injury [`ınGərı], default [dı`fO:lt], precedent [prı`si:dənt]

The king spoke — in a thoughtful, measured voice:

'Thou didst save me injury and shame, perchance my life, and so my crown. Such service demandeth rich reward. Name thy desire, and so it be within the compass of my royal power, it is thine.'

This fantastic suggestion startled Hendon out of his reverie. He was about to thank the king and put the matter aside with saying he bad only done his duty and desired no reward, but a wiser thought came into his head, and he asked leave to be silent a few moments and consider the gracious offer — an idea which the king gravely approved, remarking that it was best to be not too hasty with a thing of such great import.

Miles reflected during some moments, then said to himself, 'Yes, that is the thing to do — by any other means it were impossible to get at it — and certes, this hour's experience has taught me 'twould be most wearing and inconvenient to continue it as it is. Yes, I will propose it; 'twas a happy accident that I did not throw the chance away.' Then he dropped upon one knee and said:

'My poor service went not beyond the limit of a subject's simple duty, and therefore hath no merit; but since your majesty is pleased to hold it worthy some reward, I take heart of grace to make petition to this effect. Near four hundred years ago, as your grace knoweth, there being ill blood betwixt John, king of England, and the king of France, it was decreed that two champions should fight together in the lists, and so settle the dispute by what is called the arbitrament of God. These two kings, and the Spanish king, being assembled to witness and judge the conflict, the French champion appeared; but so redoubtable was he that our English knights refused to measure weapons with him. So the matter, which was a weighty one, was like to go against the English monarch by default. Now in the Tower lay the Lord de Courcy, the mightiest arm in England, stripped of his honors and possessions, and wasting with long captivity. Appeal was made to him; he gave assent, and came forth arrayed for battle; but no sooner did the Frenchman glimpse his huge frame and hear his famous name but he fled away, and the French king's cause was lost. King John restored De Courcy's titles and possessions, and said, "Name thy wish and thou shalt have it, though it cost me half my kingdom"; whereat De Courcy, kneeling, as I do now, made answerer, "This, then, I ask, my liege; that I and my successors may have and hold the privilege of remaining covered in the presence of the kings of England, henceforth while the throne shall last." The boon was granted, as your majesty knoweth; and there hath been no time, these four hundred years, that that line has failed of an heir; and so, even unto this day, the head of that ancient house still weareth his hat or helm before the king's majesty, without let or hindrance, and this none other may do. Invoking this precedent in aid of my prayer, I beseech the king to grant to me but this one grace and privilege — to my more than sufficient reward — and none other, to wit: that I and my heirs, forever, may sit in the presence of the majesty of England!'

'Rise, Sir Miles Hendon, knight,' said the king, gravely — giving the accolade with Hendon's sword — 'rise, and seat thyself. Thy petition is granted. While England remains, and the crown continues, the privilege shall not lapse.'

His majesty walked apart, musing, and Hendon dropped into a chair at table, observing to himself, ''Twas a brave thought, and hath wrought me a mighty deliverance; my legs are grievously wearied. An I had not thought of that, I must have had to stand for weeks, till my poor lad's wits are cured.' After a little he went on, 'And so I am become a knight of the Kingdom of Dreams and Shadows! A most odd and strange position, truly, for one so matter-of-fact as I. I will not laugh — no, God forbid, for this thing which is so substanceless to me is real to him. And to me, also, in one way, it is not a falsity, for it reflects with truth the sweet and generous spirit that is in him.' After a pause: 'Ah, what if he should call me by my fine title before folk! — there'd be a merry contrast betwixt my glory and my raiment! But no matter; let him call me what he will, so it please him; I shall be content.'