Английский язык с Марком Твеном. Принц и нищий / Mark Twain. The Prince and the Pauper

CHAPTER XXII (Глава двадцать вторая)

ONCE more 'King Foo-foo the First' was roving with the tramps and outlaws (опять «король Фу-фу Первый» скитался с бродягами и изгоями), a butt for their coarse jests (мишень для их грубых насмешек) and dull-witted railleries (и тупоумных шуток), and sometimes the victim of small spitefulnesses (и иногда жертва небольших издевательств; spiteful — злобный, злой, злорадный, недоброжелательный, язвительный) at the hands of Canty and Hugo (от рук Кэнти и Хьюго) when the Ruffler's back was turned (когда спина Атамана была повернута = когда Атаман стоял к ним спиной). None but Canty and Hugo really disliked him (никто кроме Кэнти и Хьюго на самом деле не ненавидел его; to dislike — не любить). Some of the others liked him (некоторые другие любили его), and all admired his pluck and spirit (и все восхищались его отвагой и духом). During two or three days (в течение двух или трех дней), Hugo, in whose ward and charge the king was (Хьюго, на чьем попечении и заботе король находился), did what he covertly could (делал то, что он тайком мог) to make the boy uncomfortable (чтобы доставить мальчику неудобства; uncomfortable — испытывающий неудобства); and at night (а по ночам), during the customary orgies (во время обычных оргий), he amused the company by putting small indignities upon him (он развлекал компанию тем, что подвергал маленьким оскорблениям его; to put — ставить, класть) — always as if by accident (всегда как будто бы случайно: «по случаю»). Twice he stepped upon the king's toes (дважды он наступал королю на пальцы на ногах; toe — палец на ноге) — accidentally (случайно) — and the king, as became his royalty (а король, как подобало его королевскому сану; to become — подходить, идти), was contemptuously unconscious of it (был презрительно незамечающим это = не замечал) and indifferent to it (и безразличен к этому); but the third time Hugo entertained himself in that way (но в третий раз, когда Хьюго развлек себя таким образом), the king felled him to the ground with a cudgel (король сбил его на землю дубиной), to the prodigious delight of the tribe (к непомерному веселью шайки). Hugo, consumed with anger and shame (Хьюго, объятый злостью и стыдом; to consume — потреблять, пожирать, снедать), sprang up (подскочил; to spring — вскакивать; up — вверх), seized a cudgel (схватил дубину), and came at his small adversary in a fury (и напал на своего маленького врага в ярости; to come at — напасть: «прийти на»). Instantly a ring was formed around the gladiators (тотчас кольцо было образовано вокруг гладиаторов), and the betting and cheering began (и ставки и аплодисменты начались; to cheer — приветствовать, ободрять, аплодировать). But poor Hugo stood no chance whatever (но бедный Хьюго не стоял = не имел никакого шанса вообще; to stand — стоять). His frantic and lubberly 'prentice-work (его неистовая и неуклюжая ученическая работа; prentice = apprentice — подмастерье, ученик) found but a poor market for itself (нашла только бедный рынок для себя = не нашла себе успешного применения; to find — найти) when pitted against an arm (когда = будучи противопоставленной против руки; to pit — складывать, стравливать, противопоставлять) which had been trained by the first masters of Europe (которая была натренирована первейшими мастерами Европы) in single-stick, quarter-staff (в сингл-стике, квотерстаффе = во владении ими), and every art and trick of swordsmanship (и каждой хитрости и трюку = и всем тонкостям фехтовального искусства). The little king stood (маленький король стоял; to stand — стоять), alert but at graceful ease (начеку, но в изящной непринужденности = непринужденно), and caught and turned aside (и улавливал и отводил в сторону; to catch — ловить; to turn — поворачивать) the thick rain of blows (проливной дождь = град ударов; thick — толстый) with a facility and precision (с легкостью и точностью) which set the motley onlookers wild with admiration (чтó сделало разнообразных наблюдателей дикими от восхищения; to set — устанавливать); and every now and then (и постоянно: «каждое сейчас и тогда»), when his practised eye detected an opening (когда его натренированный глаз замечал щель = уязвимое место), and a lightning-swift rap upon Hugo's head followed as a result (и молниеносный удар по голове Хьюго следовал как результат = в результате), the storm of cheers and laughter (буря ободряющих криков и хохота) that swept the place (которая охватывала место = место действия; to sweep — мести, охватывать) was something wonderful to hear (была чем-то чудесным, чтобы услышать = для слуха). At the end of fifteen minutes (в конце 15 минут = через 15 минут), Hugo, all battered, bruised (Хьюго, весь избитый, в синяках; to bruise — ставить синяки), and the target for a pitiless bombardment of ridicules (и (ставший) мишенью для безжалостной бомбардировки насмешками) left the field (покинул поле (боя); to leave — покидать); and the unscathed hero of the fight (а невредимый герой этой битвы) was seized and borne (был схвачен и понесен; to bear — носить) aloft upon the shoulders of the joyous rabble (наверху на плечах радостной толпы) to the place of honor beside the Ruffler (к месту почета = почетному месту рядом с атаманом), where with vast ceremony (где с грандиозной церемонией) he was crowned King of the Game-Cocks (он был коронован Королем Боевых петухов); his meaner title being at the same time solemnly canceled and annulled (его более неприглядный титул будучи = был в то же время торжественно отвергнут и аннулирован), and a decree of banishment from the gang pronounced against any (и указ об исключении из шайки (был) произнесен против кого-либо) who should henceforth utter it (кто с этого времени произнес бы его).

raillery [`reılərı], swordsmanship [`so:dzmənSıp], precision [prı`sıZ(ə)n]

ONCE more 'King Foo-foo the First' was roving with the tramps and outlaws, a butt for their coarse jests and dull-witted railleries, and sometimes the victim of small spitefulnesses at the hands of Canty and Hugo when the Ruffler's back was turned. None but Canty and Hugo really disliked him. Some of the others liked him, and all admired his pluck and spirit. During two or three days, Hugo, in whose ward and charge the king was, did what he covertly could to make the boy uncomfortable; and at night, during the customary orgies, he amused the company by putting small indignities upon him — always as if by accident. Twice he stepped upon the king's toes — accidentally — and the king, as became his royalty, was contemptuously unconscious of it and indifferent to it; but the third time Hugo entertained himself in that way, the king felled him to the ground with a cudgel, to the prodigious delight of the tribe. Hugo, consumed with anger and shame, sprang up, seized a cudgel, and came at his small adversary in a fury. Instantly a ring was formed around the gladiators, and the betting and cheering began. But poor Hugo stood no chance whatever. His frantic and lubberly 'prentice-work found but a poor market for itself when pitted against an arm which had been trained by the first masters of Europe in single-stick, quarter-staff, and every art and trick of swordsmanship. The little king stood, alert but at graceful ease, and caught and turned aside the thick rain of blows with a facility and precision which set the motley onlookers wild with admiration; and every now and then, when his practised eye detected an opening, and a lightning-swift rap upon Hugo's head followed as a result, the storm of cheers and laughter that swept the place was something wonderful to hear. At the end of fifteen minutes, Hugo, all battered, bruised, and the target for a pitiless bombardment of ridicule, slunk from the field; and the unscathed hero of the fight was seized and borne aloft upon the shoulders of the joyous rabble to the place of honor beside the Ruffler, where with vast ceremony he was crowned King of the Game-Cocks; his meaner title being at the same time solemnly canceled and annulled, and a decree of banishment from the gang pronounced against any who should henceforth utter it.

All attempts to make the king serviceable to the troop had failed (все попытки сделать короля полезным для банды провалились). He had stubbornly refused to act (он упорно отказывался участвовать); moreover, he was always trying to escape (более того, он постоянно пытался сбежать). He had been thrust into an unwatched kitchen (он был впущен в неохраняемую кухню; to thrust — толкать, засовывать), the first day of his return (в первый день его возвращения); he not only came forth empty-handed (он не только вышел с пустыми руками; forth — наружу; empty — пустой; hand — рука), but tried to rouse the housemates (но попытался разбудить соседей). He was sent out with a tinker (он был послан с лудильщиком; to send — посылать) to help him at his work (чтобы помочь ему в его работе); he would not work (он не работал); moreover, he threatened the tinker with his own soldering-iron (более того, он угрожал лудильщику его собственным паяльным прутом); and finally both Hugo and the tinker found their hands full with the mere matter (и наконец и Хьюго, и лудильщик нашли свои руки полными единственного дела = все, что им приходилось делать, так это) of keeping him from getting away (удерживать его от побега; to keep — держать, хранить; to get away — удирать). He delivered the thunders of his royalty (он метал громы своего царственного сана; to deliver — доставлять, исторгать) upon the heads of all who hampered his liberties (на головы всех, кто стеснял его свободы) or tried to force him to service (или пытался принудить его служить). He was sent out (он бывал выпущен; to send — посылать), in Hugo's charge (под присмотром Хьюго), in company with a slatternly woman and a diseased baby (в компании неряшливой женщины и больного младенца), to beg (попрошайничать); but the result was not encouraging (но результат был не обнадеживающий) — he declined to plead for the mendicants (он уклонялся от того, чтобы молить за попрошаек), or be a party to their cause in any way (или быть участником в их деле каким бы то ни было образом).

Thus several days went by (так несколько дней прошло; to go by — проходить мимо); and the miseries of this tramping life (невзгоды этой бродячей жизни), and the weariness and sordidness and meanness and vulgarity of it (и утомительность, и убожество, и низменность, и пошлость ее), became gradually and steadily so intolerable to the captive (становилась постепенно и неуклонно так невыносима для маленького пленника) that he began at last to feel (что он начал наконец чувствовать; to begin — начинать) that his release from the hermit's knife (что его избавление от ножа отшельника) must prove only a temporary respite from death, at best (должно быть, оказалось лишь временной отсрочкой смерти, в лучшем случае; must — быть должным; to prove — доказывать, оказываться).

But at night, in his dreams (но ночью, в его снах), these things were forgotten (эти вещи бывали забыты; to forget — забывать), and he was on his throne (и он был на своем троне), and master again (и властелином снова). This, of course, intensified the sufferings of the awakening (это, конечно, усиливало страдания пробуждения) — so the mortifications of each succeeding morning (так что горести каждого следующего утра) of the few that passed between his return to bondage and the combat with Hugo (из тех нескольких = дней, что прошли между его возвращением в рабство и дракой: «битвой» с Хьюго), grew bitterer (становились горше; to grow — расти, становиться), and harder and harder to bear (и тяжелее и тяжелее, чтобы переносить = их стало тяжелее переносить).

The morning after that combat (утром после той драки), Hugo got up with a heart filled with vengeful purposes against the king (Хьюго встал с мстительными намерениями против короля; to get up — вставать). He had two plans in particular (он имел два плана, в частности). One was to inflict upon the lad what would be (один был — нанести мальчику то, что было бы), to his proud spirit and 'imagined' royalty (для его гордого духа и «воображаемому» королевскому сану), a peculiar humiliation (особенным унижением); and if he failed to accomplish this (а если бы он не смог совершить это; to fail — не смочь, потерпеть неудачу), his other plan was to put a crime of some kind upon the king (его другой план был — положить = «повесить» преступление какого-либо рода на короля) and then betray him into the implacable clutches of the law (а затем предать его в неумолимые лапы закона; clutch — сжатие; захват; clutches — когти, лапы).

In pursuance of the first plan (для исполнения первого плана; to pursue — преследовать; следовать неотступно за; выполнять, совершать), he proposed to put a 'clime' upon the king's leg (он предполагал поставить «клайм» на ногу короля), rightly judging (справедливо полагая) that that would mortify him to the last and perfect degree (что это уязвит его до крайней и совершенной степени); and as soon as the clime should operate (и как только «клайм» начнет действовать), he meant to get Canty's help (он намеревался заручиться помощью Кэнти; to mean — иметь в виду; to get — раздобыть), and force the king to expose his leg in the highway (и принудить короля показывать свою ногу на большой дороге) and beg for alms (и просить подаяния). 'Clime' was the cant term for a sore («клайм» был жаргонным выражением для язвы), artificially created (искусственно созданной). To make a clime (чтобы сделать клайм), the operator made a paste or poultice of unslaked lime, soap, and the rust of old iron (изготовитель делал пасту или припарку из негашеной извести, мыла и ржавчины со старого железа), and spread it upon a piece of leather (и намазывали ее на кусок кожи), which was then bound tightly upon the leg (который был затем повязан крепко на ногу; to bind — вязать). This would presently fret off the skin (это бы вскоре заставило кожу слезть; to fret — разъедать; off — прочь), and make the flesh raw and angry-looking (и сделать плоть кровоточащей и воспаленной); blood was then rubbed upon the limb (кровь затем бывала растерта на конечности), which, being fully dried (которая, будучи полностью высохшей), took on a dark and repulsive color (принимала темный и отталкивающий цвет; to take on — принять: «взять на»). Then a bandage of soiled rags (затем бандаж из грязных лохмотьев) was put on in a cleverly careless way (бывал надет в продуманно неопрятном виде; to put on — надевать: «класть на») which would allow the hideous ulcer (что позволяло омерзительной язве) to be seen (быть видимой) and move the compassion of the passer-by (и вызывать сострадание прохожего; to move — двигать; растрогать).

serviceable [`sə:vısəbl], vulgarity [vAl`gærıtı], artificially [a:tı`fıʃəlı]

All attempts to make the king serviceable to the troop had failed. He had stubbornly refused to act; moreover, he was always trying to escape. He had been thrust into an unwatched kitchen, the first day of his return; he not only came forth empty-handed, but tried to rouse the housemates. He was sent out with a tinker to help him at his work; he would not work; moreover, he threatened the tinker with his own soldering-iron; and finally both Hugo and the tinker found their hands full with the mere matter of keeping him from getting away. He delivered the thunders of his royalty upon the heads of all who hampered his liberties or tried to force him to service. He was sent out, in Hugo's charge, in company with a slatternly woman and a diseased baby, to beg; but the result was not encouraging — he declined to plead for the mendicants, or be a party to their cause in any way.

Thus several days went by; and the miseries of this tramping life, and the weariness and sordidness and meanness and vulgarity of it, became gradually and steadily so intolerable to the captive that he began at last to feel that his release from the hermit's knife must prove only a temporary respite from death, at best.

But at night, in his dreams, these things were forgotten, and he was on his throne, and master again. This, of course, intensified the sufferings of the awakening — so the mortifications of each succeeding morning of the few that passed between his return to bondage and the combat with Hugo, grew bitterer, and harder and harder to bear.

The morning after that combat, Hugo got up with a heart filled with vengeful purposes against the king. He had two plans in particular. One was to inflict upon the lad what would be, to his proud spirit and 'imagined' royalty, a peculiar humiliation; and if he failed to accomplish this, his other plan was to put a crime of some kind upon the king and then betray him into the implacable clutches of the law.

In pursuance of the first plan, he proposed to put a 'clime' upon the king's leg, rightly judging that that would mortify him to the last and perfect degree; and as soon as the clime should operate, he meant to get Canty's help, and force the king to expose his leg in the highway and beg for alms. 'Clime' was the cant term for a sore, artificially created. To make a clime, the operator made a paste or poultice of unslaked lime, soap, and the rust of old iron, and spread it upon a piece of leather, which was then bound tightly upon the leg. This would presently fret off the skin, and make the flesh raw and angry-looking; blood was then rubbed upon the limb, which, being fully dried, took on a dark and repulsive color. Then a bandage of soiled rags was put on in a cleverly careless way which would allow the hideous ulcer to be seen and move the compassion of the passer-by.

Hugo got the help of the tinker (Хьюго получил помощь = взял себе в помощь того ремесленника; to get — раздобыть) whom the king had cowed with the soldering-iron (которого король усмирял паяльным прутом); they took the boy out on a tinkering tramp (они взяли мальчика на ремесленную прогулку = на работу бродячего лудильщика; to take — брать), and as soon as they were out of sight of the camp (и как только они оказались вне видимости лагеря) they threw him down (они бросили его вниз = на землю; to throw — бросать) and the tinker held him (и ремесленник держал его; to hold — держать) while Hugo bound the poultice (пока Хьюго повязывал припарку; to bind — вязать) tight and fast upon his leg (крепко и прочно на его ногу).

The king raged and stormed (король гневался и бушевал), and promised to hang the two (и обещал повесить обоих) the moment the scepter was in his hand again (в момент = когда скипетр будет в его руке снова); but they kept a firm grip upon him (но они держали крепкую хватку на нем; to keep — держать, хранить) and enjoyed his impotent struggling (и наслаждались его беспомощной борьбой) and jeered at his threats (и насмехались над его угрозами). This continued until the poultice began to bite (это продолжалось, пока припарка не начала кусаться; to begin — начинать); and in no long time its work would have been perfected (и в недолгое время ее работа была бы завершена), if there had been no interruption (если бы не было помехи). But there was (но была = она); for about this time (ибо около этого времени) the 'slave' who had made the speech denouncing England's laws («раб», который произнес речь, осуждающую английские законы), appeared on the scene (появился на сцене = на месте происшествия) and put an end to the enterprise (и положил конец предприятию; to put — класть), and stripped off the poultice and bandage (и содрал припарку и бандаж).

The king wanted to borrow his deliverer's cudgel (король хотел позаимствовать дубину своего освободителя) and warm the jackets of the two rascals (и взгреть двоих негодяев; to warm — греть; jacket — шкура, куртка) on the spot (/прямо/ на месте); but the man said no (но этот человек сказал: нет), it would bring trouble (это принесло бы проблемы) — leave the matter till night (оставь это дело до ночи); the whole tribe being together, then (когда вся шайка будет вместе тогда), the outside world would not venture to interfere or interrupt (внешний мир не осмелился бы вмешаться или помешать). He marched the party back to camp (он отвел компанию назад в лагерь) and reported the affair to the Ruffler (и сообщил о деле атаману), who listened, pondered (который выслушал, поразмышлял), and then decided that the king should not be again detailed to beg (и затем решил, что король не должен быть снова назначен попрошайничать), since it was plain (так как было ясно) he was worthy of something higher and better (что он был достоин чего-то высшего и лучшего) — wherefore, on the spot he promoted him (с каковой целью прямо на месте он и повысил его) from the mendicant rank (с попрошайнического ранга) and appointed him to steal (и назначил его воровать)!

Hugo was overjoyed (Хьюго был вне себя от радости; to overjoy — чрезмерно радоваться). He had already tried to make the king steal (он уже пытался заставить короля воровать), and failed (и потерпел неудачу); but there would be no more trouble of that sort now (но не будет больше проблем такого рода теперь), for, of course, the king would not dream of defying a distinct command (ибо, конечно, король и не мечтал бы о том, чтобы пренебречь явным приказом) delivered directly from headquarters (данный напрямую из штаба). So he planned a raid (так что он запланировал рейд) for that very afternoon (на этот самый день), purposing to get the king in the law's grip in the course of it (намереваясь заманить короля в тиски закона в ходе его); and to do it, too (и сделать это, к тому же), with such ingenious strategy (таким изобретательным способом), that it should seem to be accidental and unintentional (что это показалось бы быть случайным и непреднамеренным); for the King of the Game-Cocks was popular now (ибо Король Боевых петухов был популярен теперь = был общим любимцем), and the gang might not deal over-gently with an unpopular member (и банда обошлась бы не слишком мягко с непопулярным участником) who played so serious a treachery upon him (который сыграл бы = совершил бы такое серьезное предательство по отношению к нему: «на него») as the delivering him over to the common enemy, the law (как предание его их общему врагу, закону; to deliver over — передавать; выдавать).

poultice [`pqultıs], interfere [ıntə`fıə], defy [dı`faı], treachery [`tretS(ə)rı]

Hugo got the help of the tinker whom the king had cowed with the soldering-iron; they took the boy out on a tinkering tramp, and as soon as they were out of sight of the camp they threw him down and the tinker held him while Hugo bound the poultice tight and fast upon his leg.

The king raged and stormed, and promised to hang the two the moment the scepter was in his hand again; but they kept a firm grip upon him and enjoyed his impotent struggling and jeered at his threats. This continued until the poultice began to bite; and in no long time its work would have been perfected, if there had been no interruption. But there was; for about this time the 'slave' who had made the speech denouncing England's laws, appeared on the scene and put an end to the enterprise, and stripped off the poultice and bandage.

The king wanted to borrow his deliverer's cudgel and warm the jackets of the two rascals on the spot; but the man said no, it would bring trouble — leave the matter till night; the whole tribe being together, then, the outside world would not venture to interfere or interrupt. He marched the party back to camp and reported the affair to the Ruffler, who listened, pondered, and then decided that the king should not be again detailed to beg, since it was plain he was worthy of something higher and better — wherefore, on the spot he promoted him from the mendicant rank and appointed him to steal!

Hugo was overjoyed. He had already tried to make the king steal, and failed; but there would be no more trouble of that sort now, for, of course, the king would not dream of defying a distinct command delivered directly from headquarters. So he planned a raid for that very afternoon, purposing to get the king in the law's grip in the course of it; and to do it, too, with such ingenious strategy, that it should seem to be accidental and unintentional; for the King of the Game-Cocks was popular now, and the gang might not deal over-gently with an unpopular member who played so serious a treachery upon him as the delivering him over to the common enemy, the law.

Very well (очень хорошо). All in good time (в надлежащее время) Hugo strolled off to a neighboring village (Хьюго прогулялся в соседнюю деревню) with his prey (со своей жертвой); and the two drifted slowly (и эти оба тащились медленно) up and down one street after another (вверх-вниз = туда-сюда по одной улице за другой), the one watching sharply for a sure chance to achieve his evil purpose (один — высматривая зорко верный шанс достичь своей злой цели), and the other watching as sharply for a chance to dart away (а другой — высматривая так же зорко возможность рвануть прочь) and get free of his infamous captivity forever (и сделаться свободным = освободиться от своего бесславного рабства навсегда).

Both threw away some tolerably fair-looking opportunities (оба отбросили некоторые довольно неплохо выглядевшие возможности; tolerably — сносно); for both (так как оба), in their secret hearts (в своих тайных сердцах = в глубине души), were resolved to make absolutely sure work this time (были настроены сделать абсолютно верную работу на этот раз), and neither meant to allow his fevered desires (и ни один (из них) не намеревался позволить своим лихорадочным желаниям; to mean — иметь в виду, намереваться) to seduce him into any venture (соблазнить его на какое-либо предприятие) that had much uncertainty about it (которое имело много сомнительности в себе).

Hugo's chance came first (возможность для Хьюго пришла первой). For at last a woman approached (ибо наконец одна женщина приблизилась) who carried a fat package of some sort in a basket (которая несла толстый тюк какого-то рода = какой-то толстый тюк в корзине). Hugo's eyes sparkled with sinful pleasure (глаза Хьюго сверкнули грешным удовольствием; sin — грех) as he said to himself (пока он говорил себе), 'Breath o' my life (дыхание моей жизни = клянусь жизнью), an I can but put that upon him (если я смогу только «повесить» это на него), 'tis good-den (это удача: «доброе укрытие») and God keep thee, King of the Game-Cocks (и Бог храни тебя, Король Боевых петухов)!' He waited and watched (он ждал и наблюдал) — outwardly patient (внешне невозмутимый), but inwardly consuming with excitement (но внутренне снедаемый возбуждением) — till the woman had passed by (пока женщина не прошла мимо), and the time was ripe (и время не стало подходящим: «зрелым»); then said, in a low voice (затем сказал, тихим голосом); 'Tarry here (жди здесь) till I come again (пока я не вернусь: «приду снова»),' and darted stealthily after the prey (и пустился украдкой за жертвой).

The king's heart was filled with joy (сердце короля было теперь наполнено радостью) — he could make his escape now (он мог совершить свой побег сейчас), if Hugo's quest only carried him far enough away (если бы только стремление Хьюго занесло его достаточно далеко прочь; only — только; enough — достаточно).

But he was to have no such luck (но ему не суждено было такой удачи: «он не был иметь такой удачи»). Hugo crept behind the woman (Хьюго подкрался сзади к женщине; to creep), snatched the package (схватил тюк), and came running back (и побежал: «пришел бегом» назад), wrapping it in an old piece of blanket (завернув его в старый кусок одеяла) which he carried on his arm (который он нес на своей руке). The hue and cry (крики «держи вора»: «возглас и крик») was raised in a moment by the woman (были подняты в момент женщиной), who knew her loss by the lightening of her burden (которая узнала о своей потере по облегчению своей ноши; to know — знать), although she had not seen the pilfering done (хотя она не видела кражу сделанной = как кража была совершена). Hugo thrust the bundle into the king's hands (Хьюго сунул узел в руки королю; to thrust — совать, толкать) without halting (не останавливаясь), saying (говоря):

'Now speed ye after me with the rest (теперь поспеши за мной с остальными), and cry (и кричи) "Stop thief (держи вора)!" but mind ye lead them astray (но смотри, сбей их со следа: «поведи их с пути»).'

The next moment Hugo turned a corner (в следующий момент Хьюго завернул за угол) and darted down a crooked alley (и пустился вниз по искривленному переулку) — and in another moment or two (и в следующую минуту-другую) he lounged into view again (он забрел в поле зрения снова), looking innocent and indifferent (выглядя невинным и безразличным), and took up a position behind a post to watch results (и занял позицию за столбом, чтобы смотреть за результатом).

The insulted king threw the bundle on the ground (оскорбленный король бросил узел на землю; to throw — бросать); and the blanket fell away from it just as the woman arrived (и одеяло свалилось с него, прямо когда женщина прибежала; to fall — падать), with an augmenting crowd at her heels (с растущей толпой у нее по пятам = за ней); she seized the king's wrist with one hand (она схватила короля за запястье одной рукой), snatched up her bundle with the other (подхватила свой узел другой), and began to pour out a tirade of abuse upon the boy (и начала изливать тираду оскорблений на мальчика) while he struggled (пока он боролся), without success (без успеха), to free himself from her grip (чтобы освободить себя от ее хватки).

Hugo had seen enough (Хьюго видел достаточно) — his enemy was captured (его враг был пленен) and the law would get him now (и закон получил бы его теперь) — so he slipped away (так что он ускользнул прочь), jubilant and chuckling (ликующий и хихикающий) and wended campward (и направился к лагерю; to wend — направляться; -ward — по направлению к), framing a judicious version of the matter (разрабатывая благоразумную версию события) to give to the Ruffler's crew (чтобы дать (ее) команде атамана) as he strode along (пока он шагал дальше; to stride — шагать).

hue [hju:], halt [hO:lt], judicious [Gu:`dıSəs]

Very well. All in good time Hugo strolled off to a neighboring village with his prey; and the two drifted slowly up and down one street after another, the one watching sharply for a sure chance to achieve his evil purpose, and the other watching as sharply for a chance to dart away and get free of his infamous captivity forever.

Both threw away some tolerably fair-looking opportunities; for both, in their secret hearts, were resolved to make absolutely sure work this time, and neither meant to allow his fevered desires to seduce him into any venture that had much uncertainty about it.

Hugo's chance came first. For at last a woman approached who carried a fat package of some sort in a basket. Hugo's eyes sparkled with sinful pleasure as he said to himself, 'Breath o' my life, an I can but put that upon him, 'tis good-den and God keep thee, King of the Game-Cocks!' He waited and watched — outwardly patient, but inwardly consuming with excitement — till the woman had passed by, and the time was ripe; then said, in a low voice; 'Tarry here till I come again,' and darted stealthily after the prey.

The king's heart was filled with joy — he could make his escape now, if Hugo's quest only carried him far enough away.

But he was to have no such luck. Hugo crept behind the woman, snatched the package, and came running back, wrapping it in an old piece of blanket which he carried on his arm. The hue and cry was raised in a moment by the woman, who knew her loss by the lightening of her burden, although she had not seen the pilfering done. Hugo thrust the bundle into the king's hands without halting, saying:

'Now speed ye after me with the rest, and cry "Stop thief!" but mind ye lead them astray.'

The next moment Hugo turned a corner and darted down a crooked alley — and in another moment or two he lounged into view again, looking innocent and indifferent, and took up a position behind a post to watch results.

The insulted king threw the bundle on the ground; and the blanket fell away from it just as the woman arrived, with an augmenting crowd at her heels; she seized the king's wrist with one hand, snatched up her bundle with the other, and began to pour out a tirade of abuse upon the boy while he struggled, without success, to free himself from her grip.

Hugo had seen enough — his enemy was captured and the law would get him now — so he slipped away, jubilant and chuckling and wended campward, framing a judicious version of the matter to give to the Ruffler's crew as he strode along.

The king continued to struggle in the woman's grasp (король продолжал бороться в хватке = руках женщины), and now and then cried out (и время от времени: «сейчас и тогда» выкрикивал), in vexation (в раздражении):

'Unhand me, thou foolish creature (отпусти меня, ты, глупое создание); it was not I that bereaved thee of thy paltry goods (это был не я, кто лишил тебя твоего жалкого добра).'

The crowd closed around (толпа сомкнулась вокруг), threatening the king and calling him names (угрожая королю и называя его /разными/ именами = обзывая его); a brawny blacksmith in leather apron (дюжий кузнец в кожаном фартуке), and sleeves rolled to his elbows (и рукавами, закатанными до его локтей), made a reach for him (потянулся к нему: «сделал протягивание руки за ним»), saying he would trounce him well (говоря, что он бы отделал его хорошенько), for a lesson (для урока = чтобы ему впредь неповадно было); but just then a long sword flashed in the air (но тут длинная шпага сверкнула в воздухе) and fell with convincing force upon the man's arm (и обрушилась с убедительной силой на руку этого человека; to fall — падать), flat-side down (плашмя: «плоской стороной вниз»), the fantastic owner of it remarking, pleasantly at the same time (а диковинный владелец ее = шпаги заметил, дружелюбно в то же время):

'Marry, good souls (погодите, добрые люди), let us proceed gently (давайте действовать мягко), not with ill blood and uncharitable words (не со злобой и нелицеприятными словами). This is matter for the law's consideration (это дело — для рассмотрения законом), not private and unofficial handling (не для частного и неофициального разбирательства). Loose thy hold from the boy, goodwife (сними свою хватку с мальчика, добрая женщина).'

The blacksmith averaged the stalwart soldier with a glance (кузнец смерил доблестного воина взглядом), then went muttering away (затем ушел бормоча прочь; to go — уходить), rubbing his arm (потирая свою руку); the woman released the boy's wrist reluctantly (женщина отпустила запястье мальчика неохотно); the crowd eyed the stranger unlovingly (толпа глазела на незнакомца неприязненно), but prudently closed their mouths (но благоразумно закрыли свои рты). The king sprang to his deliverer's side (король бросился к своему избавителю; to spring — прыгнуть; side — сторона, бок), with flushed cheeks and sparkling eyes exclaiming (с горящими щеками и сверкающими глазами, восклицая):

'Thou hast lagged sorely (ты медлил крайне), but thou comest in good season now, Sir Miles (но ты приходишь в хорошее время сейчас = вовремя сейчас, сэр Майлс); carve me this rabble to rags (изруби мне этот сброд в лохмотья)!'

bereave [bı`ri:v], prudently [`pru:dəntlı], sorely [`sO:lı]

The king continued to struggle in the woman's grasp, and now and then cried out, in vexation:

'Unhand me, thou foolish creature; it was not I that bereaved thee of thy paltry goods.'

The crowd closed around, threatening the king and calling him names; a brawny blacksmith in leather apron, and sleeves rolled to his elbows, made a reach for him, saying he would trounce him well, for a lesson; but just then a long sword flashed in the air and fell with convincing force upon the man's arm, flat-side down, the fantastic owner of it remarking, pleasantly at the same time:

'Marry, good souls, let us proceed gently, not with ill blood and uncharitable words. This is matter for the law's consideration, not private and unofficial handling. Loose thy hold from the boy, goodwife.'

The blacksmith averaged the stalwart soldier with a glance, then went muttering away, rubbing his arm; the woman released the boy's wrist reluctantly; the crowd eyed the stranger unlovingly, but prudently closed their mouths. The king sprang to his deliverer's side, with flushed cheeks and sparkling eyes exclaiming:

'Thou hast lagged sorely, but thou comest in good season now, Sir Miles; carve me this rabble to rags!'