Английский язык с Марком Твеном. Принц и нищий / Mark Twain. The Prince and the Pauper

CHAPTER XVII (Глава семнадцатая)

MILES Hendon hurried along toward the Southwark end of the bridge (Майлс Хендон спешил к Саутуоркскому концу моста), keeping a sharp lookout (сохраняя зоркое наблюдение) for the persons he sought (за людьми, которых он искал; to seek — искать), and hoping and expecting (и надеясь и ожидая) to overtake them presently (догнать их вскоре). He was disappointed in this, however (он был разочарован в этом, однако). By asking questions (задавая вопросы), he was enabled to track them (он смог следовать за ними; to enable — давать возможность) part of the way through Southwark (часть пути через Саутуорк); then all traces ceased (затем все следы прекратились = оборвались), and he was perplexed (и он был озадачен) as to how to proceed (насчет того, как продолжать = что делать дальше). Still (все же), he continued his efforts (он продолжал свои усилия) as best he could (как лучше всего он мог = как можно лучше) during the rest of the day (в течение остатка дня). Nightfall found him leg-weary (сумерки нашли его сбившимся с ног; to find — находить; leg — нога; weary — уставший), half famished (полуголодным; to famish — голодать, морить голодом), and his desire as far from accomplishment as ever (а его желание — таким же далеким от выполнения, как всегда); so he supped at the Tabard inn (так что он поужинал в Табард-инне) and went to bed (и пошел в постель = спать), resolved to make an early start in the morning (полный решимости сделать раннее начало = рано начать утром), and give the town an exhaustive search (и хорошенько обыскать город: «дать городу исчерпывающий поиск»). As he lay thinking and planning (пока он лежал, думая и строя планы; to lie — лежать), he presently began to reason thus (он вскоре начал рассуждать так): The boy would escape from the ruffian (мальчик бы убежал от этого негодяя), his reputed father (его предполагаемого отца), if possible (если возможно); would he go back to London (пошел ли бы он назад в Лондон) and seek his former haunts (и искал бы свои бывшие любимые места; haunt — часто посещаемое место; to haunt — посещать)? No, he would not do that (нет, он бы не сделал этого), he would avoid recapture (он бы избегал новой поимки). What, then, would he do (что же тогда бы он сделал)? Never having had a friend in the world (никогда не имевший друга в мире), or a protector (или защитника), until he met Miles Hendon (пока он не встретил Майлса Хендона; to meet — знакомиться, встретиться), he would naturally try to find that friend again (он бы естественно постарался найти этого друга снова), provided the effort did not require him (в случае, если это усилие не потребует от него) to go toward London and danger (идти к Лондону и к опасности). He would strike for Hendon Hall (он бы направился к Хендон-Холлу), that is what he would do (вот что он бы сделал), for he knew Hendon was homeward bound (ибо он знал, что Хендон намеревался уехать домой; homeward — по направлению к дому; bound — намеренный, направляющийся), and there he might expect to find him (и там он мог бы ожидать найти его). Yes, the case was plain to Hendon (да, дело было ясно для Хендона) — he must lose no more time in Southwark (он должен не терять больше времени в Саутуорке), but move at once through Kent (но двинуться сразу через Кент), toward Monk's Holm (к Монашьему островку), searching the wood (обыскивая леса) and inquiring (и расспрашивая) as he went (пока он шел = по дороге; to go — идти). Let us return (позволим нам = давайте вернемся) to the vanished little king now (к исчезнувшему маленькому королю теперь).

The ruffian (хулиган), whom the waiter at the inn on the bridge (которого официант на постоялом дворе на мосту) saw 'about to join' the youth and the king (увидел «собирающимся присоединиться» к юноше и королю), did not exactly join them (не точно присоединился к ним = на самом деле не присоединился к ним), but fell in close behind them (но пристроился близко позади них; to fall in — пристроиться, случайно встретиться: «падать в») and followed their steps (и последовал за их шагами = за ними по пятам). He said nothing (он не сказал ничего). His left arm was in a sling (его левая рука была на перевязи), and he wore a large green patch (и он носил большой зеленый пластырь; to wear — носить) over his left eye (на своем левом глазу); he limped slightly (он прихрамывал слегка), and used an oaken staff (и использовал дубовый посох) as a support (как опору). The youth led the king a crooked course through Southwark (юноша повел короля извилистым путем через Саутуорк; to lead — вести; to crook — гнуть), and by and by (и постепенно) struck into the highroad beyond (приближался к большой дороге вдали). The king was irritated now (король был раздражен теперь), and said he would stop here (и сказал, что он хочет остановиться здесь) — it was Hendon's place (это было место = дело Хендона) to come to him (прийти к нему), not his to go to Hendon (а не его — идти к Хендону). He would not endure such insolence (он не собирается сносить подобную дерзость); he would stop where he was (он хочет остановиться, где он был = на месте). The youth said (юноша сказал):

'Thou'lt tarry here (ты хочешь медлить здесь), and thy friend lying wounded (а твой друг лежа = лежит раненый) in the wood yonder (в лесу там)? So be it, then (ну, так тому и быть, раз так).'

The king's manner changed at once (манера короля переменилась сразу). He cried out (он вскричал):

'Wounded (раненый)? And who hath dared to do it (и кто посмел сделать это)? But that is apart (но это отдельно = несущественно); lead on, lead on (веди дальше, веди дальше)! Faster, sirrah (быстрее, братец)! Wounded, is he (ранен, есть ли он = правда)? Now though the doer of it be a duke's son (теперь, хоть бы виновник и был сыном герцога), he shall rue it (он пожалеет об этом)!'

accomplishment [ə`kAmplıʃmənt], (re)capture [(rı)`kæptʃə], staff [sta:f]

MILES Hendon hurried along toward the Southwark end of the bridge, keeping a sharp lookout for the persons he sought, and hoping and expecting to overtake them presently. He was disappointed in this, however. By asking questions, he was enabled to track them part of the way through Southwark; then all traces ceased, and he was perplexed as to how to proceed. Still, he continued his efforts as best he could during the rest of the day. Nightfall found him leg-weary, half famished, and his desire as far from accomplishment as ever; so he supped at the Tabard inn and went to bed, resolved to make an early start in the morning, and give the town an exhaustive search. As he lay thinking and planning, he presently began to reason thus: The boy would escape from the ruffian, his reputed father, if possible; would he go back to London and seek his former haunts? No, he would not do that, he would avoid recapture. What, then, would he do? Never having had a friend in the world, or a protector, until he met Miles Hendon, he would naturally try to find that friend again, provided the effort did not require him to go toward London and danger. He would strike for Hendon Hall, that is what he would do, for he knew Hendon was homeward bound, and there he might expect to find him. Yes, the case was plain to Hendon — he must lose no more time in Southwark, but move at once through Kent, toward Monk's Holm, searching the wood and inquiring as he went. Let us return to the vanished little king now.

The ruffian, whom the waiter at the inn on the bridge saw 'about to join' the youth and the king, did not exactly join them, but fell in close behind them and followed their steps. He said nothing. His left arm was in a sling, and he wore a large green patch over his left eye; he limped slightly, and used an oaken staff as a support. The youth led the king a crooked course through Southwark, and by and by struck into the highroad beyond. The king was irritated now, and said he would stop here — it was Hendon's place to come to him, not his to go to Hendon. He would not endure such insolence; he would stop where he was. The youth said:

'Thou'lt tarry here, and thy friend lying wounded in the wood yonder? So be it, then.'

The king's manner changed at once. He cried out:

'Wounded? And who hath dared to do it? But that is apart; lead on, lead on! Faster, sirrah! art shod with lead? Wounded, is he? Now though the doer of it be a duke's son, he shall rue it!'

It was some distance to the wood (было = оставалось некоторое расстояние до леса), but the space was speedily traversed (но это расстояние было скоро преодолено). The youth looked about him (юноша посмотрел вокруг себя = огляделся), discovered a bough sticking in the ground (обнаружил сук, воткнутый в землю), with a small bit of rag tied to it (с небольшим куском лохмотьев, привязанным к нему), then led the way into the forest (затем повел путь = пошел и повел за собой в лес), watching for similar boughs and finding them at intervals (ища похожие сучья и находя их через интервалы = регулярно); they were evidently guides (они были очевидно указателями) to the point he was aiming at (к месту, куда он стремился; to aim — целиться). By and by an open place was reached (вскоре открытое место было достигнуто), where were the charred remains of a farmhouse (где находились обуглившиеся остатки фермерского дома), and near them a barn (а около них — сарай) which was falling to ruin and decay (который падал в руины и ветхость = разрушался и ветшал). There was no sign of life anywhere (не было никакого знака жизни где-либо), and utter silence prevailed (и полная тишина царила). The youth entered the barn (юноша вошел в сарай), the king following eagerly upon his heels (король следующий пылко на его пятках = близко за ним). No one there (никого там)! The king shot a surprised and suspicious glance at the youth (король бросил удивленный и подозрительный взгляд на юношу; to shoot — стрелять, бросать), and asked (и спросил):

'Where is he (где он)?'

A mocking laugh was his answer (издевательский смех был ему ответом). The king was in a rage in a moment (король пришел в ярость немедленно); he seized a billet of wood (он схватил полено) and was in the act of charging upon the youth (и был в действии нападения на юношу = и как раз собирался напасть на юношу) when another mocking laugh fell upon his ear (когда другой издевательский смех упал на его ухо = послышался; to fall — падать). It was from the lame ruffian (он исходил от хромого негодяя), who had been following at a distance (который следовал на расстоянии). The king turned and said angrily (король обернулся и сказал сердито; to say — сказать):

'Who art thou (кто ты)? What is thy business here (какое твое дело здесь)?'

'Leave thy foolery (оставь свои дурачества; fool — дурак; глупец; болван),' said the man (сказал человек), 'and quiet thyself (и успокойся; to quiet — успокаивать). My disguise is none so good (моя маскировка не так хороша) that thou canst pretend (чтобы ты мог притворяться) thou knowest not thy father through it (что ты не узнаешь своего отца сквозь нее).'

'Thou art not my father (ты не мой отец). I know thee not (я не знаю тебя). I am the king (я король). If thou hast hid my servant (если ты скрыл моего слугу; to hide — прятать(ся)), find him for me (найди его для меня), or thou shalt sup sorrow (или ты хлебнешь горя) for what thou hast done (за то, что ты сделал).'

John Canty replied (Джон Кэнти ответил), in a stern and measured voice (суровым и размеренным голосом; measure — мера; to measure — мерить):

'It is plain thou art mad (ясно, что ты сумасшедший), and I am loath to punish thee (и я несклонен наказывать тебя); but if thou provoke me, I must (но если ты спровоцируешь меня, я должен = должен буду это сделать). Thy prating doth no harm here (твоя болтовня не делает никакого вреда здесь; to prate — болтать, трепаться, нести чепуху), where there are no ears (где нет ушей) that need to mind thy follies (которым нужно обижаться на твои безумства), yet is it well to practise thy tongue to wary speech (и все же хорошо упражнять твой язык в осторожной речи), that it may do no hurt (чтобы она не причинила никакого вреда) when our quarters change (когда наше обиталище сменится). I have done a murder (я совершил убийство), and may not tarry at home (и не могу задерживаться дома) — neither shalt thou (не будешь и ты), seeing I need thy service (видя, что мне нужна твое обслуживание = помощь). My name is changed (мое имя изменено), for wise reasons (по мудрым причинам); it is Hobbs (оно — Хоббс) — John Hobbs (Джон Хоббс); thine is Jack (твое — Джек) — charge thy memory accordingly (заряди свою память = запомни соответственно). Now, then, speak (теперь, раз так, говори). Where is thy mother (где твоя мать)? Where are thy sisters (где твои сестры)? They came not to the place appointed (они не пришли к месту назначенному; to come — приходить) — knowest thou whither they went (знаешь ли ты, куда они пошли; to go — идти)?'

The king answered, sullenly (король ответил угрюмо):

'Trouble me not (не беспокой меня) with these riddles (этими загадками). My mother is dead (моя мать мертва); my sisters are in the palace (мои сестры во дворце).'

The youth near by (юноша рядом) burst into a derisive laugh (разразился саркастическим смехом; derisive — иронический, саркастический, насмешливый), and the king would have assaulted him (и король напал бы на него), but Canty — or Hobbs (но Кэнти — или Хоббс), as he now called himself (как он теперь называл себя) — prevented him (удержал его), and said (и сказал):

'Peace, Hugo (тише, Хьюго), vex him not (не дразни его); his mind is astray (его разум заблудился = помутнен), and thy ways fret him (и твои манеры беспокоят его). Sit thee down, Jack (садись, Джек), and quiet thyself (и успокойся); thou shalt have a morsel to eat (ты получишь кусочек — поесть), anon (сейчас).'

bough [bau], prevail [prı`veıl], derisive [di`raısıv]

It was some distance to the wood, but the space was speedily traversed. The youth looked about him, discovered a bough sticking in the ground, with a small bit of rag tied to it, then led the way into the forest, watching for similar boughs and finding them at intervals; they were evidently guides to the point he was aiming at. By and by an open place was reached, where were the charred remains of a farmhouse, and near them a barn which was falling to ruin and decay. There was no sign of life anywhere, and utter silence prevailed. The youth entered the barn, the king following eagerly upon his heels. No one there! The king shot a surprised and suspicious glance at the youth, and asked:

'Where is he?'

A mocking laugh was his answer. The king was in a rage in a moment; he seized a billet of wood and was in the act of charging upon the youth when another mocking laugh fell upon his ear. It was from the lame ruffian, who had been following at a distance. The king turned and said angrily:

'Who art thou? What is thy business here?'

'Leave thy foolery,' said the man, 'and quiet thyself. My disguise is none so good that thou canst pretend thou knowest not thy father through it.'

'Thou art not my father. I know thee not. I am the king. If thou hast hid my servant, find him for me, or thou shalt sup sorrow for what thou hast done.'

John Canty replied, in a stern and measured voice:

'It is plain thou art mad, and I am loath to punish thee; but if thou provoke me, I must. Thy prating doth no harm here, where there are no ears that need to mind thy follies, yet is it well to practise thy tongue to wary speech, that it may do no hurt when our quarters change. I have done a murder, and may not tarry at home — neither shalt thou, seeing I need thy service. My name is changed, for wise reasons; it is Hobbs — John Hobbs; thine is Jack — charge thy memory accordingly. Now, then, speak. Where is thy mother? Where are thy sisters? They came not to the place appointed — knowest thou whither they went?'

The king answered, sullenly:

'Trouble me not with these riddles. My mother is dead; my sisters are in the palace.'

The youth near by burst into a derisive laugh, and the king would have assaulted him, but Canty — or Hobbs, as he now called himself — prevented him, and said:

'Peace, Hugo, vex him not; his mind is astray, and thy ways fret him. Sit thee down, Jack, and quiet thyself; thou shalt have a morsel to eat, anon.'

Hobbs and Hugo fell to talking together (Хоббс и Хьюго принялись разговаривать вместе; to fall to — приниматься за что-либо), in low voices (тихими голосами), and the king removed himself (а король удалил себя) as far as he could (так далеко, как он мог) from their disagreeable company (от их неприятной компании). He withdrew into the twilight of the farther end of the barn (он отошел в полумрак дальнего конца сарая; to withdraw — забирать, отходить), where he found the earthen floor (где он нашел земляной пол; to find — находить) bedded a foot deep with straw (устланный на фут глубиной соломой). He lay down here (он лег здесь; to lie — ложиться, лежать), drew straw over himself (натянул солому поверх себя; to draw — тянуть) in lieu of blankets (вместо одеял), and was soon absorbed in thinking (и стал скоро поглощен размышлениями). He had many griefs (он имел много печалей), but the minor ones (но меньшие) were swept almost into forgetfulness (были сметены почти в забвение) by the supreme one (первостепенной; supreme — высший), the loss of his father (потерей его отца). To the rest of the world (на остальную часть мира) the name of Henry VIII brought a shiver (имя Генриха VIII наводило трепет; to bring — приносить), and suggested an ogre (и наводило на мысль о великане-людоеде; to suggest — внушать, вызывать; подсказывать /мысль/; намекать; наводить на мысль; говорить о, означать) whose nostrils breathed destruction (чьи ноздри дышали разрушением) and whose hand dealt scourgings and death (и чья рука раздавала бичевания и смерть; scourge — плеть, бич; to scourge — бичевать); but to this boy (но этому мальчику) the name brought only sensations of pleasure (это имя приносило только чувство удовольствия; to bring — приносить), the figure it invoked (фигура, которую оно вызывало) wore a countenance (носила выражение лица; to wear — носить) that was all gentleness and affection (которое было все мягкость и любовь). He called to mind (он вызывал в уме) a long succession of loving passages (длинный ряд задушевных разговоров) between his father and himself (между его отцом и самим собой), and dwelt fondly upon them (и задерживался любовно на них = лелеял эти воспоминания; to dwell — подробно останавливаться, задерживаться, обитать), his unstinted tears (его безмерные слезы = рыдания) attesting (свидетельствующие) how deep and real was the grief (как глубока и неподдельна была печаль) that possessed his heart (которая овладела его сердцем). As the afternoon wasted away (пока день уходил; to waste away — зачахнуть, истаять; to waste — терять даром, тратить впустую; чахнуть, угасать), the lad, wearied with his troubles (мальчик, измотанный своими бедами), sunk gradually into a tranquil and healing slumber (погрузился постепенно в спокойный и целительный сон; to sink — погружаться, тонуть; to heal — исцелять).

After a considerable time (через значительный промежуток времени) — he could not tell how long (он не мог сказать, насколько долгий) — his senses struggled to a half-consciousness (его чувства пробились к полубессознательному состоянию; half — половина; consciousness — сознание; conscious — сознательный), and as he lay with closed eyes (и пока он лежал с закрытыми глазами; to lie — лежать) vaguely wondering where he was (туманно задаваясь вопросом, где он) and what had been happening (и что происходило), he noted a murmurous sound (он заметил приглушенный звук), the sullen beating of rain upon the roof (тихое/угрюмое постукивание дождя по крыше). A snug sense of comfort (уютное чувство неги) stole over him (постепенно овладело им; to steal — постепенно овладевать), which was rudely broken (которое было грубо нарушено; to break — ломать), the next moment (в следующее мгновение), by a chorus of piping cackles (хором визгливого хихиканья; pipe — трубка; свирель, дудка, свисток; to pipe — свистеть, говорить пронзительно) and coarse laughter (и хриплого смеха). It startled him disagreeably (это поразило его неприятно), and he unmuffled his head (и он высвободил свою голову) to see whence this interruption proceeded (чтобы увидеть, откуда эта помеха исходила). A grim and unsightly picture (мрачная и неприглядная картина) met his eye (встретила его глаз = открылась его глазам; to meet — встречать(ся)). A bright fire was burning in the middle of the floor (яркий костер горел в середине пола), at the other end of the barn (на другом конце сарая); and around it (а вокруг него), and lit weirdly up by the red glare (и озаренная странно красным светом; to light up — озарять), lolled and sprawled (расселась и развалилась) the motliest company (наипестрейшая компания) of tattered gutter-scum and ruffians (оборванных подонков и головорезов; gutter — канава; scum — пена, накипь; подонок), of both sexes (обоих полов), he had ever read or dreamed of (о которых он когда-либо читал или представлял; to read — читать). There were huge, stalwart men (там были огромные, рослые мужчины), brown with exposure (коричневые от солнца = загорелые; exposure — «выставление» на солнце, ветер…), long-haired (длинноволосые), and clothed in fantastic rags (и одетые в фантастические лохмотья); there were middle-sized youths (там были среднего размера юноши), of truculent countenance (свирепой наружности), and similarly clad (и похоже одетые); there were blind mendicants (там были слепые попрошайки), with patched or bandaged eyes (с заклеенными пластырем или перевязанными глазами); crippled ones (увечные; to cripple — калечить, повреждать), with wooden legs and crutches (с деревянными ногами и костылями); there was a villain-looking peddler (там был злодейского вида: «негодяем выглядящий» коробейник) with his pack (со своим мешком); a knife-grinder (точильщик; knife — нож; to grind — точить), a tinker (лудильщик), and a barber-surgeon (и цирюльник), with the implements of their trades (с инструментами своих ремесел); some of the females were hardly grown girls (некоторые из женщин были едва выросшими девушками; to grow — расти), some were at prime (некоторые были в расцвете = зрелыми женщинами), some were old and wrinkled hags (некоторые были старыми и сморщенными ведьмами), and all were loud, brazen, foul-mouthed (и все были громкие, бесстыжие, сквернословящие); and all soiled and slatternly (и все грязные и неопрятные); there were three sore-faced babies (там были три с болезненными лицами младенца; sore — воспаленный, болезненный); there were a couple of starveling curs (там была пара истощенных псов), with strings around their necks (с веревками вокруг их шей), whose office was to lead the blind (чья служба была вести слепых).

The night was come (ночь пришла), the gang had just finished feasting (шайка только что закончила пировать), an orgy was beginning (оргия начиналась), the can of liquor (жестянка спиртного) was passing from mouth to mouth (переходила ото рта ко рту). A general cry broke forth (общий крик вырвался; to break forth — вырваться, воскликнуть):

'A song (песню)! a song from the Bat and Dick Dot-and-go-One (песню от Летучей мыши и Дика Колченогого; dot-and-go-one — хромой)!'

One of the blind men got up (один из слепых людей встал; to get up — вставать), and made ready (и сделал готовым = приготовился) by casting aside the patches (отбросив пластыри; to cast aside — бросать в сторону) that sheltered his excellent eyes (которые прикрывали его прекрасные = здоровые глаза), and the pathetic placard (и жалостную картонку; placard — плакат, объявление) which recited the cause of his calamity (которая излагала причину его беды). Dot-and-go-One disencumbered himself (Колченогий освободился) of his timber leg (от своей деревянной ноги) and took his place (и занял свое место; to take — брать), upon sound and healthy limbs (на твердых и здоровых членах = ногах), beside his fellow-rascal (рядом со своим товарищем-жуликом); then they roared out (затем они загорланили) a rollicking ditty (разухабистую песенку), and were reinforced by the whole crew (и были поддержаны всей шайкой), at the end of each stanza (в конце каждой строфы), in a rousing chorus (бурным хором). By the time the last stanza was reached (ко времени, когда последняя строфа была достигнута = когда дошли до…), the half-drunken enthusiasm had risen to such a pitch (полупьяный энтузиазм поднялся до такого уровня) that everybody joined in (что все присоединились) and sang it clear (и пропели ее целиком; to sing — петь) through from the beginning (целиком от начала; through — через, сквозь, от начала до конца), producing a volume of villainous sound (произведя массу мерзкого звука; villain — /ист./ виллан, крепостной; злодей, негодяй) that made the rafters quake (который заставлял стропила дрожать; to make — делать, заставлять). These were the inspiring words (вот какие были вдохновляющие слова):

'Bien Darkmans then,

Bouse Mort and Ken,

The bien Coves bings awast,

On Chates to trine by Rome Coves dine

For his long lib at last.

Bing'd out bien Morts and toure, and toure,

Bing out of the Rome vile bine,

And toure the Cove that cloy'd your duds,

Upon upon the Chates to trine.'

(/песня на воровском жаргоне той эпохи/ Притон, прощай, не забывай, Уходим в путь далекий. Прощай, земля, нас ждет петля И долгий сон, глубокий. Нам предстоит висеть в ночи, Качаясь над землею, А нашу рухлядь палачи Поделят меж собою).

shiver [`Sıvə], foul [faul], inspiring [ın`spaıərıŋ]

Hobbs and Hugo fell to talking together, in low voices, and the king removed himself as far as he could from their disagreeable company. He withdrew into the twilight of the farther end of the barn, where he found the earthen floor bedded a foot deep with straw. He lay down here, drew straw over himself in lieu of blankets, and was soon absorbed in thinking. He had many griefs, but the minor ones were swept almost into forgetfulness by the supreme one, the loss of his father. To the rest of the world the name of Henry VIII brought a shiver, and suggested an ogre whose nostrils breathed destruction and whose hand dealt scourgings and death; but to this boy the name brought only sensations of pleasure, the figure it invoked wore a countenance that was all gentleness and affection. He called to mind a long succession of loving passages between his father and himself, and dwelt fondly upon them, his unstinted tears attesting how deep and real was the grief that possessed his heart. As the afternoon wasted away, the lad, wearied with his troubles, sunk gradually into a tranquil and healing slumber.

After a considerable time — he could not tell how long — his senses struggled to a half-consciousness, and as he lay with closed eyes vaguely wondering where he was and what had been happening, he noted a murmurous sound, the sullen beating of rain upon the roof. A snug sense of comfort stole over him, which was rudely broken, the next moment, by a chorus of piping cackles and coarse laughter. It startled him disagreeably, and he unmuffled his head to see whence this interruption proceeded. A grim and unsightly picture met his eye. A bright fire was burning in the middle of the floor, at the other end of the barn; and around it, and lit weirdly up by the red glare, lolled and sprawled the motliest company of tattered gutter-scum and ruffians, of both sexes, he had ever read or dreamed of. There were huge, stalwart men, brown with exposure, long-haired, and clothed in fantastic rags; there were middle-sized youths, of truculent countenance, and similarly clad; there were blind mendicants, with patched or bandaged eyes; crippled ones, with wooden legs and crutches; there was a villain-looking peddler with his pack; a knife-grinder, a tinker, and a barber-surgeon, with the implements of their trades; some of the females were hardly grown girls, some were at prime, some were old and wrinkled hags, and all were loud, brazen, foul-mouthed; and all soiled and slatternly; there were three sore-faced babies; there were a couple of starveling curs, with strings around their necks, whose office was to lead the blind.

The night was come, the gang had just finished feasting, an orgy was beginning, the can of liquor was passing from mouth to mouth. A general cry broke forth:

'A song! a song from the Bat and Dick Dot-and-go-One!'

One of the blind men got up, and made ready by casting aside the patches that sheltered his excellent eyes, and the pathetic placard which recited the cause of his calamity. Dot-and-go-One disencumbered himself of his timber leg and took his place, upon sound and healthy limbs, beside his fellow-rascal; then they roared out a rollicking ditty, and were reinforced by the whole crew, at the end of each stanza, in a rousing chorus. By the time the last stanza was reached, the half-drunken enthusiasm had risen to such a pitch that everybody joined in and sang it clear through from the beginning, producing a volume of villainous sound that made the rafters quake. These were the inspiring words:

Conversation followed (беседа последовала); not in the thieves' dialect of the song (не на воровском наречии песни), for that was only used in talk when (ибо оно бывало используемо в разговоре только когда; only — только) unfriendly ears might be listening (недружественные уши могли слушать). In the course of it it appeared (в ходе ее = беседы выяснилось) that 'John Hobbs' was not altogether a new recruit (что «Джон Хоббс» не был совсем зеленым новобранцем), but had trained in the gang at some former time (но упражнялся в шайке в какое-то стародавнее время). His later history was called for (его дальнейшая история была призвана = ее попросили рассказать), and when he said he had 'accidentally' killed a man (и когда он сказал, что «случайно» убил человека), considerable satisfaction was expressed (значительное удовлетворение было выражено); when he added that the man was a priest (когда он добавил, что этот человек был священником), he was roundly applauded (толпа его одобрила/выразила бурный восторг: «он был в круговую одобрен»; to applaud — одобрять, приветствовать; аплодировать), and had to take a drink with everybody (и он должен был принять напиток = выпить со всеми). Old acquaintances welcomed him joyously (старые знакомые приветствовали его радостно), and new ones were proud to shake him by the hand (а новички были горды пожать ему руку; to shake — трясти, пожать /руку/). He was asked why he (он был спрошен, почему он) had 'tarried away so many months (жил далеко так много месяцев).' He answered (он ответил):

'London is better than the country (Лондон лучше, чем деревня), and safer these late years (и безопаснее в эти последние годы), the laws be so bitter and so diligently enforced (законы так жестко и так усердно укрепляются/проводятся в жизнь; force — сила). An I had not had that accident (если бы у меня не было этого несчастного случая), I had stayed there (я бы остался там). I had resolved to stay (я уже решил остаться), and nevermore venture countrywards (и никогда больше не отправляться в деревню) — but the accident had ended that (но этот несчастный случай покончил с этим).'

He inquired how many persons the gang numbered now (он спросил, сколько человек шайка насчитывала сейчас). The 'Ruffler («атаман»),' or chief (или вожак), answered (ответил):

'Five and twenty (пять и двадцать = 25) sturdy budges, bulks, files, clapperdogeons and maunders (отважных овчин, верстаков, напилков, кулаков, корзинщиков), counting the dells and doxies and other morts (да еще старухи и потаскушки и прочие девки). Most are here (большинство здесь), the rest are wandering eastward (остальные идут на восток), along the winter lay (по зимнему пути). We follow at dawn (мы следуем = пойдем за ними на заре).'

'I do not see the Wen among the honest folk about me (я не вижу Жирнягу среди честных людей вокруг меня). Where may he be (где может он быть)?'

'Poor lad (бедный парень), his diet is brimstone now (его диета = еда — сера сейчас), and over hot for a delicate taste (и слишком горяча для тонкого вкуса). He was killed in a brawl (он был убит в драке), somewhere about midsummer (где-то около середины лета).'

'I sorrow to hear that (я грущу слышать это); the Wen was a capable man (Жирняга был способный человек), and brave (и смелый).'

'That was he, truly (таким был он, правда). Black Bess (черная Бесс), his dell (его подруга), is of us yet (среди нас еще), but absent on the eastward tramp (но отсутствует — (ушла) в восточный поход); a fine lass (отличная девочка), of nice ways and orderly conduct (приятного обращения и благонравного поведения), none ever seeing her drunk (никто ведь когда-либо не видел ее пьяной) above four days in the seven (больше четырех дней из семи).'

'She was ever strict (она была всегда строга) — I remember it well (я помню это хорошо) — a goodly wench and worthy all commendation (миловидная девчонка и достойная всяческих похвал). Her mother was more free and less particular (ее мать была более свободная и менее особенная = разборчивая); a troublesome and ugly-tempered beldame (беспокойная и ужасного характера карга; temper — нрав, характер), but furnished with a wit above the common (но наделенная умом сверх обычного).'

'We lost her through it (мы потеряли ее через это = из-за этого). Her gift of palmistry (ее дар хиромантии; palm — ладонь) and other sorts of fortune-telling (и других видов предсказания; fortune — судьба) begot for her at last a witch's name and fame (принесли ей наконец имя и славу ведьмы; to beget — рождать, производить). The law roasted her to death at a slow fire (закон изжарил ее до смерти на медленном огне). It did touch me to a sort of tenderness (это тронуло меня до какой-то нежности) to see the gallant way she met her lot (видеть доблестную манеру, с которой она встретила свою участь; to meet — встречать) — cursing and reviling all the crowd (кляня и браня всю толпу) that gaped and gazed around her (которая зевала и таращилась на нее), whilst the flames licked upward toward her face (пока пламя лизало вперед к ее лицу = языки пламени поднимались…) and catched her thin locks (и охватывало ее тонкие космы) and crackled about her old gray head (и трещали у ее старой седой головы) — cursing them, said I (кляня их, сказал я)? — cursing them (кляня их)! why (что ж) an thou shouldst live a thousand years (если ты и проживешь 1000 лет) thou'dst never hear so masterful a cursing (ты бы никогда не услышал такой мастерской брани). Alack, her art died with her (увы, ее искусство умерло вместе с ней). There be base and weakling imitations left (жалкие и слабые имитации остались), but no true blasphemy (но никакого настоящего богохульства).'

proud [praud], worthy [`wə:ðı], revile [rı`vaıl]

Conversation followed; not in the thieves' dialect of the song, for that was only used in talk when unfriendly ears might be listening. In the course of it it appeared that 'John Hobbs' was not altogether a new recruit, but had trained in the gang at some former time. His later history was called for, and when he said he had 'accidentally' killed a man, considerable satisfaction was expressed; when he added that the man was a priest, he was roundly applauded, and had to take a drink with everybody. Old acquaintances welcomed him joyously, and new ones were proud to shake him by the hand. He was asked why he had 'tarried away so many months.' He answered:

'London is better than the country, and safer these late years, the laws be so bitter and so diligently enforced. An I had not had that accident, I had stayed there. I had resolved to stay, and nevermore venture countrywards — but the accident had ended that.'

He inquired how many persons the gang numbered now. The 'Ruffler,' or chief, answered:

'Five and twenty sturdy budges, bulks, files, clapperdogeons and maunders, counting the dells and doxies and other morts. Most are here, the rest are wandering eastward, along the winter lay. We follow at dawn…'

'I do not see the Wen among the honest folk about me. Where may he be?'

'Poor lad, his diet is brimstone now, and over hot for a delicate taste. He was killed in a brawl, somewhere about midsummer.'

'I sorrow to hear that; the Wen was a capable man, and brave.'

'That was he, truly. Black Bess, his dell, is of us yet, but absent on the eastward tramp; a fine lass, of nice ways and orderly conduct, none ever seeing her drunk above four days in the seven.'

'She was ever strict — I remember it well — a goodly wench and worthy all commendation. Her mother was more free and less particular; a troublesome and ugly-tempered beldame, but furnished with a wit above the common.'

'We lost her through it. Her gift of palmistry and other sorts of fortune-telling begot for her at last a witch's name and fame. The law roasted her to death at a slow fire. It did touch me to a sort of tenderness to see the gallant way she met her lot — cursing and reviling all the crowd that gaped and gazed around her, whilst the flames licked upward toward her face and catched her thin locks and crackled about her old gray head — cursing them, said I? — cursing them! why an thou shouldst live a thousand years thou'dst never hear so masterful a cursing. Alack, her art died with her. There be base and weakling imitations left, but no true blasphemy.'

The Ruffler sighed (атаман вздохнул); the listeners sighed in sympathy (слушатели вздохнули сочувственно); a general depression fell upon the company for a moment (общее уныние упало = снизошло на компанию на минуту; to fall — падать), for even hardened outcasts like these (ибо даже загрубевшие изгои вроде этих) are not wholly dead to sentiment (не целиком мертвы к чувству), but are able to feel a fleeting sense of loss and affliction (но способны ощущать мимолетное чувство потери и невзгоды) at wide intervals (через широкие промежутки времени = изредка) and under peculiarly favoring circumstances (и при особенно благоприятных обстоятельствах) — as in cases like to this, for instance (как в случаях, подобных этому, например), when genius and culture depart and leave no heir (когда дух и культура исчезают и не оставляют наследника).

However, a deep drink all round (однако основательный глоток по кругу) soon restored the spirits of the mourners (скоро восстановил дух скорбящих).

'Have any other of our friends fared hardly (а кому-либо еще из наших друзей пришлось туго; to fare — поживать, жить)?' asked Hobbs (спросил Хоббс).

'Some — yes (некоторым —да). Particularly new-comers (особенно новичкам) — such as small husbandmen turned shiftless and hungry upon the world (таким, как мелкие земледельцы, обращенные = сделанные беспомощными и голодными в мире) because their farms were taken from them (потому что их фермы были отобраны у них) to be changed to sheep-ranges (чтобы быть измененными = переделанными в пастбища для овец). They begged (просили милостыню), and were whipped at the cart's tail (и были исхлестаны у хвоста телеги), naked from the girdle up (нагие от пояса вверх), till the blood ran (пока кровь не побежала; to run); then set in the stocks to be pelted (затем посажены в колодки, чтобы быть забросанными /грязью, камнями/); they begged again (они попрошайничали снова), were whipped again (были исхлестаны снова), and deprived of an ear (и лишены уха); they begged a third time (они попрошайничали в третий раз) — poor devils (бедные дьяволы), what else could they do (что еще могли они делать)? — and were branded (и были заклеймены) on the cheek (на щеке) with a red-hot iron (раскаленным докрасна железом), then sold for slaves (затем проданы в рабы); they ran away (они сбежали; to run — бежать), were hunted down (были пойманы), and hanged (и повешены; to hang — вешать). 'Tis a brief tale, and quickly told (это короткая история и быстро рассказанная). Others of us have fared less hardly (другим из нас пришлось не так тяжело). Stand forth, Yokel, Burns, and Hodge (встаньте, Мужлан, Жженый и Деревенщина) — show your adornments (покажите свои украшения; to adorn — украшать)!'

These stood up (они встали; to stand up — вставать) and stripped away some of their rags (и сняли некоторые из своих лохмотьев), exposing their backs (показывая свои спины), crisscrossed with ropy old welts (располосованные похожими на канат старыми рубцами) left by the lash (оставленными поркой); one turned up his hair (один завернул наверх = поднял свои волосы) and showed the place where a left ear had once been (и показал место, где левое ухо когда-то было); another showed a brand upon his shoulder (другой показал клеймо на своем плече) — the letter V (буква V) and a mutilated ear (и искалеченное ухо); the third said (третий сказал):

'I am Yokel (я Мужлан), once a farmer and prosperous (когда-то фермер и процветающий), with loving wife and kids (с любящей женой и детьми) — now am I somewhat different in estate and calling (теперь я немного отличаюсь в сословии и прозвании); and the wife and kids are gone (а жена и дети умерли); mayhap they are in heaven (может, они в раю), mayhap in — in the other place (может, в… в другом месте) — but the kindly God be thanked (но добрый Бог да будет поблагодарен), they bide no more in England (они больше не живут в Англии)! My good old blameless mother (моя добрая старая безвинная мать; blame — вина) strove to earn bread (старалась зарабатывать на хлеб; to strive — стараться) by nursing the sick (ухаживая за больными); one of these died (один из них умер), the doctors knew not how (доктора не знали, как), so my mother was burned for a witch (так что моя мать была сожжена как ведьма), whilst my babes looked on and wailed (пока мои дети смотрели и ревели). English law (английский закон)! — up, all with your cups (поднимите ваши кубки)! — now all together and with a cheer (теперь все вместе и с радостью; cheer — одобрительное, приветственное восклицание)! — drink to the merciful English law (выпейте за милосердный английский закон; mercy — пощада, милосердие) that delivered her from the English hell (который освободил ее из английского ада)! Thank you, mates, one and all (спасибо вам, приятели, всем до одного). I begged (я просил милостыню), from house to house (от дома к дому) — I and the wife (я и жена) — bearing with us the hungry kids (нося с собой голодных детей) — but it was a crime to be hungry in England (но было преступлением — быть голодным в Англии) — so they stripped us and lashed us (так что они раздели нас и отхлестали нас) through three towns (через три города). Drink ye all again to the merciful English law (выпейте вы все снова за милосердный английский закон)! — for its lash drank deep of my Mary's blood (ибо его порка выпила кровь моей Мэри) and its blessed deliverance came quick (и ее благословенное освобождение пришло быстро). She lies there (она лежит там), in the potter's field (в поле горшечника = на кладбище для бедняков и бродяг), safe from all harms (защищенная от всякого вреда). And the kids (а дети) — well, whilst the law lashed me from town to town (ну, пока закон порол меня из города в город = по городам), they starved (они умерли с голоду). Drink lads (выпейте, ребята) — only a drop (только капельку) — a drop to the poor kids (капельку за бедных детишек), that never did any creature harm (которые никогда не сделали ни одному существу зла). I begged again (я попрошайничал снова) — begged for a crust (просил корку хлеба), and got the stocks (и получил колодки; to get — получать) and lost an ear (и потерял ухо; to lose — терять) — see, here bides the stump (глядите, вот обрубок; to bide — оставаться, находиться); I begged again (я попрошайничал снова), and here is the stump of the other (и вот обрубок другого) to keep me minded of it (чтобы напоминать мне об этом: «держать меня помнящим»). And still I begged again (и все же я попрошайничал снова), and was sold for a slave (и был продан как раб; to sell — продавать) — here on my cheek (здесь на моей щеке) under this stain (под этой грязью), if I washed it off (если бы я смыл ее), ye might see the red S (вы могли бы увидеть красную букву S) the branding iron left there (клеймо, которое железо оставило там; to leave — оставлять)! A SLAVE (раб)! Do ye understand that word (понимаете ли вы это слово)! An English SLAVE (английский раб)! — that is he that stands before ye (вот он, который = вот кто стоит перед вами). I have run from my master (я убежал от своего хозяина; to run — бежать), and when I am found (и когда я найден = когда меня найдут; to find — находить) — the heavy curse of heaven (тяжелое проклятие небес) fall on the law of the land (пади на закон земли) that hath commanded it (которая устроила его)! — I shall hang (я буду висеть = повешен)!'

peculiarly [pı`kju:lıəlı], genius [`Gı:nıəs], deliverance [dı`liv(ə)rəns]

The Ruffler sighed; the listeners sighed in sympathy; a general depression fell upon the company for a moment, for even hardened outcasts like these are not wholly dead to sentiment, but are able to feel a fleeting sense of loss and affliction at wide intervals and under peculiarly favoring circumstances — as in cases like to this, for instance, when genius and culture depart and leave no heir.

However, a deep drink all round soon restored the spirits of the mourners.

'Have any other of our friends fared hardly?' asked Hobbs.

'Some — yes. Particularly new-comers — such as small husbandmen turned shiftless and hungry upon the world because their farms were taken from them to be changed to sheep-ranges. They begged, and were whipped at the cart's tail, naked from the girdle up, till the blood ran; then set in the stocks to be pelted; they begged again, were whipped again, and deprived of an ear; they begged a third time — poor devils, what else could they do? — and were branded on the cheek with a red-hot iron, then sold for slaves; they ran away, were hunted down, and hanged. 'Tis a brief tale, and quickly told. Others of us have fared less hardly. Stand forth, Yokel, Burns, and Hodge — show your adornments!'

These stood up and stripped away some of their rags, exposing their backs, crisscrossed with ropy old welts left by the lash; one turned up his hair and showed the place where a left ear had once been; another showed a brand upon his shoulder — the letter V and a mutilated ear; the third said:

'I am Yokel, once a farmer and prosperous, with loving wife and kids — now am I somewhat different in estate and calling; and the wife and kids are gone; mayhap they are in heaven, mayhap in — in the other place — but the kindly God be thanked, they bide no more in England! My good old blameless mother strove to earn bread by nursing the sick; one of these died, the doctors knew not how, so my mother was burned for a witch, whilst my babes looked on and wailed. English law! — up, all with your cups! — now all together and with a cheer! — drink to the merciful English law that delivered her from the English hell! Thank you, mates, one and all. I begged, from house to house — I and the wife — bearing with us the hungry kids — but it was a crime to be hungry in England — so they stripped us and lashed us through three towns. Drink ye all again to the merciful English law! — for its lash drank deep of my Mary's blood and its blessed deliverance came quick. She lies there, in the potter's field, safe from all harms. And the kids- well, whilst the law lashed me from town to town, they starved. Drink lads — only a drop — a drop to the poor kids, that never did any creature harm. I begged again — begged for a crust, and got the stocks and lost an ear — see, here bides the stump; I begged again, and here is the stump of the other to keep me minded of it. And still I begged again, and was sold for a slave — here on my cheek under this stain, if I washed it off, ye might see the red S the branding iron left there! A SLAVE! Do ye understand that word! An English SLAVE! — that is he that stands before ye. I have run from my master, and when I am found — the heavy curse of heaven fall on the law of the land that hath commanded it! — shall hang!'

A ringing voice (звонкий голос) came through the murky air (прошел через сумрачный воздух):

'Thou shalt not (ты не будешь)! — and this day the end of that law is come (и в этот день конец тому закону пришел)!'

All turned (все обернулись), and saw the fantastic figure of the little king (и увидели фантастическую фигуру маленького короля; to see — видеть) approaching hurriedly (приближающегося поспешно; to hurry — спешить); as it emerged into the light and was clearly revealed (когда она = фигура вышла в свет и была ясно раскрыта = показалась), a general explosion of inquiries (общий взрыв расспросов) broke out (разразился; to break out — вспыхнуть, вырваться):

'Who is it (кто это)? What is it (что это)? Who art thou, manikin (кто ты, человечек)?'

The boy stood unconfused (мальчик стоял не смущенный; to stand — стоять) in the midst of all those surprised and questioning eyes (среди всех этих удивленных и вопрошающих глаз), and answered with princely dignity (и ответил с царственным достоинством):

'I am Edward, king of England (я Эдуард, король Английский).'

A wild burst of laughter followed (дикий взрыв смеха последовал), partly of derision (отчасти от насмешек) and partly of delight (и отчасти от восторга) in the excellence of the joke (от великолепия шутки). The king was stung (король был уязвлен; to sting — жалить). He said sharply (он сказал резко):

'Ye mannerless vagrants (вы, невоспитанные бродяги; manners — манеры), is this your recognition of the royal boon (это ли ваше признание королевского благодеяния) I have promised (которое я пообещал)?'

He said more (он сказал больше = и еще), with angry voice and excited gesture (сердитым голосом и с возбужденными жестами), but it was lost in a whirlwind of laughter (но это было потеряно = затерялось в водовороте смеха; to lose — терять; to whirl — вертеть(ся); кружить(ся); вращать(ся)) and mocking exclamations (и насмешливых восклицаний; to mock — насмехаться). 'John Hobbs' made several attempts («Джон Хоббс» сделал несколько попыток) to make himself heard (сделать себя услышанным = заставить себя услышать) above the din (поверх гомона/гула), and at last succeeded (и наконец преуспел) — saying (говоря):

'Mates (приятели), he is my son (он мой сын), a dreamer (фантазер; to dream — видеть сон; мечтать), a fool (дурак), and stark mad (и совершенно сумасшедший) — mind him not (не обращайте на него внимания) — he thinketh he is the king (он думает, что он король).'

'I am the king (я король),' said Edward, turning toward him (сказал Эдуард, поворачиваясь к нему), 'as thou shalt know to thy cost (как ты узнаешь на своей шкуре: «к твоей цене»), in good time (в надлежащее время). Thou hast confessed a murder (ты признался в убийстве) — thou shalt swing for it (ты будешь висеть = повешен за это).'

'Thou'lt betray me (ты предашь меня)! — thou (ты)? An I get my hands upon thee (если я доберусь до тебя: «положу мои руки на тебя) —'

'Tut-tut (вот еще)!' said the burly Ruffler (сказал дюжий «атаман»), interposing in time to save the king (вмешиваясь во время, чтобы спасти короля; to interpose — вставлять, помещать /между кем-либо или чем-либо/; вмешиваться), and emphasizing this service (и увеличивая эту услугу) by knocking Hobbs down with his fist (сбив Хоббса вниз = наземь своим кулаком), 'hast respect (не имеешь ли ты уважения) for neither kings nor Rufflers (ни к королям, ни к «атаманам»)? An thou insult my presence so again (если ты оскорбишь мою персону так снова), I'll hang thee up myself (я подвешу тебя сам).' Then he said to his majesty (затем он сказал Его величеству), 'Thou must make no threats against thy mates, lad (ты не должен делать никаких угроз против твоих товарищей, парень); and thou must guard thy tongue (и ты должен сдерживать твой язык) from saying evil of them elsewhere (от того чтобы говорить зло о них где-либо еще). Be king (будь королем), if it please thy mad humor (если это потакает твоему безумному чудачеству), but be not harmful in it (но не будь вредоносным в этом; harm — вред). Sink the title thou hast uttered (оставь титул, который ты произнес = не называйся королем) — 'tis treason (это измена); we be bad men (мы плохие люди), in some few trifling ways (в некоторых пустячных отношениях; way — путь, способ; trifle — мелочь, пустяк; to trifle — шутить; относиться несерьезно, не принимать всерьез), but none among us is so base (но никто из нас не настолько низок) as to be traitor to his king (чтобы быть предателем своему королю); we be loving and loyal hearts (мы — любящие и законопослушные сердца), in that regard (в этом отношении). Note if I speak truth (сейчас увидишь, правду ли я говорю). Now — all together (теперь все вместе): "Long live Edward, King of England (да здравствует Эдуард, король Англии)!"

'LONG LIVE EDWARD, KING OF ENGLAND (да здравствует Эдуард, король Англии)!'

The response came with such a thunder-gust (ответ пришел с таким громогласным ревом; thunder — гром; gust — порыв /ветра/) from the motley crew (от пестрой толпы) that the crazy building (что шаткое здание; crazy — покрытый трещинами; дефектный, шаткий, непрочный, разваливающийся) vibrated to the sound (задрожало до звука). The little king's face lighted with pleasure (лицо маленького короля озарилось удовольствием) for an instant (на мгновение), and he slightly inclined his head (и он слегка наклонил свою голову) and said with grave simplicity (и сказал с важной простотой):

'I thank you, my good people (я благодарю вас, мои добрые люди).'

This unexpected result (этот неожиданный эффект) threw the company into convulsions of merriment (привел сборище в конвульсии = судороги веселья; to throw — бросать, приводить в какое-то состояние). When something like quiet (когда что-то вроде тишины) was presently come again (вскоре пришло = установилось снова; to come — приходить), the Ruffler said, firmly (атаман сказал твердо), but with an accent of good nature (но с оттенком добродушия: «доброй натуры»):

'Drop it, boy (брось = оставь это, мальчик), 'tis not wise, nor well (это ни мудро, ни хорошо). Humor thy fancy (потакай своей фантазии), if thou must (если ты должен), but choose some other title (но выбери какой-нибудь другой титул).'

hurriedly [`hArıdlı], whirlwind [`wə:lwınd], crew [kru:]

A ringing voice came through the murky air:

'Thou shalt not! — and this day the end of that law is come!'

All turned, and saw the fantastic figure of the little king approaching hurriedly; as it emerged into the light and was clearly revealed, a general explosion of inquiries broke out:

'Who is it ? What is it? Who art thou, manikin?'

The boy stood unconfused in the midst of all those surprised and questioning eyes, and answered with princely dignity:

'I am Edward, king of England.'

A wild burst of laughter followed, partly of derision and partly of delight in the excellence of the joke. The king was stung. He said sharply:

'Ye mannerless vagrants, is this your recognition of the royal boon I have promised?'

He said more, with angry voice and excited gesture, but it was lost in a whirlwind of laughter and mocking exclamations. 'John Hobbs' made several attempts to make himself heard above the din, and at last succeeded — saying:

'Mates, he is my son, a dreamer, a fool, and stark mad — mind him not — he thinketh he is the king.'

'I am the king,' said Edward, turning toward him, 'as thou shalt know to thy cost, in good time. Thou hast confessed a murder — thou shalt swing for it.'

'Thou'lt betray me! — thou? An I get my hands upon thee —'

'Tut-tut!' said the burly Ruffler, interposing in time to save the king, and emphasizing this service by knocking Hobbs down with his fist, 'hast respect for neither kings nor Rufflers? An thou insult my presence so again, I'll hang thee up myself.' Then he said to his majesty, 'Thou must make no threats against thy mates, lad; and thou must guard thy tongue from saying evil of them elsewhere. Be king, if it please thy mad humor, but be not harmful in it. Sink the title thou hast uttered — 'tis treason; we be bad men, in some few trifling ways, but none among us is so base as to be traitor to his king; we be loving and loyal hearts, in that regard. Note if I speak truth. Now — all together: "Long live Edward, King of England!"'

'LONG LIVE EDWARD, KING OF ENGLAND!'

The response came with such a thunder-gust from the motley crew that the crazy building vibrated to the sound. The little king's face lighted with pleasure for an instant, and he slightly inclined his head and said with grave simplicity:

'I thank you, my good people.'

This unexpected result threw the company into convulsions of merriment. When something like quiet was presently come again, the Ruffler said, firmly, but with an accent of good nature:

'Drop it, boy, 'tis not wise, nor well. Humor thy fancy, if thou must, but choose some other title.'

A tinker (один бродячий ремесленник) shrieked out a suggestion (прокричал предложение):

'Foo-foo the First, king of the Mooncalves (Фу-Фу Первый, король дурачков)!'

The title 'took' at once (этот титул «взял» = понравился сразу; to take — брать), every throat responded (каждая глотка ответила), and a roaring shout sent up (и ревущий крик раздался; to send up — взрывать), of (= а именно):

'Long live Foo-foo the First, king of the Mooncalves (да здравствует Фу-фу Первый, король дурачков)!' followed (следуемый = за которым последовали) by hootings, cat-calls, and peals of laughter (улюлюканье, кошачий вой и раскаты хохота).

'Hale him forth (тащите его вперед), and crown him (и коронуйте его)!'

'Robe him (одеть его)!'

'Scepter him (дать ему скипетр)!'

'Throne him (посадить на трон)!'

These and twenty other cries broke out at once (эти и двадцать других криков раздались сразу; to break out — раздаваться); and almost before the poor little victim could draw a breath (и почти прежде, чем бедная маленькая жертва смогла вдохнуть: «втянуть дыхание» = в мгновение ока) he was crowned with a tin basin (он был коронован оловянным тазом), robed in a tattered blanket (облачен в потрепанное одеяло), throned upon a barrel (усажен /как на трон/ на бочку), and sceptered (и наделен скипетром) with tinker's soldering-iron (паяльником лудильщика). Then all flung themselves upon their knees about him (затем все бросились на колени вокруг него; to fling — бросать) and sent up a chorus of ironical wailings (и вознесли хор ироничных ироничных воплей; to send — посылать), and mocking supplications (и издевательских молений), while they swabbed their eyes with their soiled and ragged sleeves and aprons (пока они вытирали свои глаза своими засаленными и рваными рукавами и передниками):

'Be gracious to us (будь милостив к нам), O sweet king (о, любезный король)!'

'Trample not upon thy beseeching worms (не попирай твоих молящих червей), O noble majesty (о, благородное Величество)!'

'Pity thy slaves (пожалей твоих рабов), and comfort them with a royal kick (и осчастливь их королевским пинком)!'

'Cheer us (ободри нас) and warm us with thy gracious rays (и согрей нас твоими милостивыми лучами), O flaming sun of sovereignty (о, пылающее солнце самодержавия)!'

'Sanctify the ground with the touch of thy foot (освяти землю прикосновением твоей стопы), that we may eat the dirt and be ennobled (чтобы мы могли есть эту грязь и быть облагороженными)!'

'Deign to spit upon us, O sire (соизволь плюнуть на нас, о сир), that our children's children may tell (чтобы дети наших детей могли рассказывать) of thy princely condescension (о твоей княжеской снисходительности = милосердии), and be proud and happy forever (и быть гордыми и счастливыми навсегда)!'

But the humorous tinker (но остроумный ремесленник) made the 'hit' of the evening (сделал = стал гвоздем вечера) and carried off the honors (и унес прочь = выиграл почести). Kneeling (коленопреклоненный), he pretended (он сделал вид) to kiss the king's foot (целовать = что целует ногу короля), and was indignantly spurned (и был с презрением пнут); whereupon (после чего) he went about begging for a rag to paste (он ходил вокруг, прося тряпку, чтобы обвязать = которую он мог бы повязать; to go — ходить) over the place upon his face (на том месте на его лице) which had been touched by the foot (которое было задето ногой), saying it must be preserved from contact with the vulgar air (говоря, что оно должно быть сохранено охранять от контакта с общим воздухом), and that he should make his fortune (и что он должен составить свое состояние) by going on the highway (пойдя на большую дорогу) and exposing it to view (и выставляя его на обозрение) at the rate of a hundred shillings a sight (по цене 100 шиллингов на взгляд). He made himself so killingly funny (он сделал себя столь убийственно смешным) that he was the envy and admiration (что он был предметом зависти и восхищения) of the whole mangy rabble (всего паршивого сброда).

Tears of shame and indignation (слезы стыда и негодования) stood in the little monarch's eyes (стояли в глазах маленького монарха; to stand — стоять); and the thought in his heart was (и мысль в его сердце была), 'Had I offered them a deep wrong (если бы я принес им тяжкое зло = если бы я их тяжко обидел) they could not be more cruel (они не могли бы быть более жестокими) — yet have I proffered naught (а я не предложил им ничего) but to do them a kindness (кроме как совершить им благодеяние) — and it is thus they use me for it (и вот как они обращаются со мной за это)!'

scepter [`septə], condescension [kOndə`senS(ə)n], preserve [prı`zə:v]

A tinker shrieked out a suggestion:

'Foo-foo the First, king of the Mooncalves!'

The title 'took' at once, every throat responded, and a roaring shout sent up, of:

'Long live Foo-foo the First, king of the Mooncalves!' followed by hootings, cat-calls, and peals of laughter.

'Hale him forth, and crown him!'

'Robe him!'

'Scepter him!'

'Throne him!'

These and twenty other cries broke out at once; and almost before the poor little victim could draw a breath he was crowned with a tin basin, robed in a tattered blanket, throned upon a barrel, and sceptered with tinker's soldering-iron. Then all flung themselves upon their knees about him and sent up a chorus of ironical wailings, and mocking supplications, while they swabbed their eyes with their soiled and ragged sleeves and aprons:

'Be gracious to us, O sweet king!'

'Trample not upon thy beseeching worms, O noble majesty!'

'Pity thy slaves, and comfort them with a royal kick!'

'Cheer us and warm us with thy gracious rays, O flaming sun of sovereignty!'

'Sanctify the ground with the touch of thy foot, that we may eat the dirt and be ennobled!'

'Deign to spit upon us, O sire, that our children's children may tell of thy princely condescension, and be proud and happy forever!'

But the humorous tinker made the 'hit' of the evening and carried off the honors. Kneeling, he pretended to kiss the king's foot, and was indignantly spurned; whereupon he went about begging for a rag to paste over the place upon his face which had been touched by the foot, saying it must be preserved from contact with the vulgar air, and that he should make his fortune by going on the highway and exposing it to view at the rate of a hundred shillings a sight. He made himself so killingly funny that he was the envy and admiration of the whole mangy rabble.

Tears of shame and indignation stood in the little monarch's eyes; and the thought in his heart was, 'Had I offered them a deep wrong they could not be more cruel — yet have I proffered naught but to do them a kindness — and it is thus they use me for it!'