Английский язык с Марком Твеном. Принц и нищий / Mark Twain. The Prince and the Pauper

CHAPTER XXVIII (Глава двадцать восьмая)

MEANTIME Miles was growing sufficiently tired (тем временем Майлс становился достаточно уставшим; to grow — расти, становиться) of confinement and inaction (от заключения и бездействия). But now his trial came on (но теперь его процесс был рассмотрен в суде; to come on — рассматриваться в суде: «прийти на»), to his great gratification (к его великому удовольствию), and he thought he could welcome any sentence (и он подумал, что мог бы приветствовать любой приговор; to think — думать) provided (при условии, что) a further imprisonment (дальнейшее заключение) should not be a part of it (не было бы частью его). But he was mistaken (но он ошибался: «был заблуждающимся») about that (на этот счет). He was in a fine fury (он был в чистом гневе) when he found himself described as (когда он обнаружил себя описанным как; to find —найти) a 'sturdy vagabond’ (здоровым проходимцем; sturdy — крепкий)' and sentenced to sit two hours in the pillory (и приговорен просидеть два часа у позорного столба) for bearing that character (за ношение этого образа = притворство) and for assaulting the master of Hendon Hall (и за нападение на хозяина Хендон-холла). His pretensions as to brothership with his prosecutor (его притязание на братство с истцом; as to — что до), and rightful heirship to (и законного наследования) the Hendon honors and estates (почестей и владений Хендона), were left contemptuously unnoticed (были оставлены презрительно незамеченными; to leave — оставлять, покидать), as being not even worth examination (как являющиеся даже не заслуживающими рассмотрения).

He raged and threatened (он бушевал и угрожал) on his way to punishment (по пути к наказанию), but it did no good (но это не сделало ничего хорошего = ни к чему не привело); he was snatched roughly along by the officers (он был схвачен грубо офицерами), and got an occasional cuff (и получал иногда удар; to get — получать; occasional — случающийся время от времени), besides (кроме того), for his unreverent conduct (за свое непочтительное поведение).

The king could not pierce through the rabble hat (он не мог пробраться через слой толпы; to pierce — пронзать; hat — верхний слой) swarmed behind (кишащей сзади); so he was obliged (так он был вынужден) to follow in the rear (следовать позади), remote from his good friend and servant (вдали от своего доброго друга и слуги). The king had been nearly condemned to the stocks himself (король был почти приговорен к колодкам сам), for being in such bad company (за то, что был в такой плохой компании), but had been let off (но был отпущен; to let — позволять, пускать) with a lecture and a warning (с нотацией и предупреждением), in consideration of his youth (с учетом его юности; consideration — учет). When the crowd at last halted (когда толпа наконец остановилась), he flitted feverishly (он носился лихорадочно) from point to point (от точки к точке) around its outer rim (вокруг ее внешней границы), hunting a place to get through (выискивая место, чтобы пролезть; to get through — пролезть: «пробраться через»); and at last (и наконец), after a deal of difficulty and delay (после кучи сложностей и задержек), succeeded (преуспел). There sat his poor henchman (вон сидел его бедный оруженосец; to sit — сидеть) in the degrading stocks (в унизительных колодках), the sport and butt of a dirty mob (забава и посмешище грязной толпы) — he, the body servant of the king of England (он, камердинер: «телесный слуга» короля Англии)! Edward had heard the sentence pronounced (Эдуард слышал приговор произнесенным; to hear — слышать), but he had not realized (но он не понимал) the half that it meant (половину того, что он означал; to mean — иметь в виду). His anger began to rise (его гнев начал подниматься; to begin — начинать) as the sense of this new indignity (пока чувство этого нового унижения) which had been put upon him (которое было возложено на него; to put — класть, ставить) sank home (опускалось на него: «домой»); it jumped to summer heat (оно допрыгнуло до летнего зноя = накалилось) the next moment (в следующую секунду), when he saw an egg sail through the air (когда он увидел, как яйцо летит через воздух) and crush itself (и разбивается) against Hendon's cheek (о щеку Хендона), and heard the crowd roar (и услышал, как толпа хохочет; to hear — слышать) its enjoyment of the episode (свое наслаждение = в своем наслаждении этим эпизодом). He sprang across the open circle (он прыгнул через открытый круг = людей; to spring — прыгать) and confronted the officer in charge (и столкнулся с дежурным офицером; charge — ответственность), crying (крича):

'For shame (позор)! This is my servant (это мой слуга) — set him free (отпустите его: «установите его свободным»)! I am the (я —) —'

'Oh, peace (о, тише)!' exclaimed Hendon (воскликнул Хендон), in a panic (в панике), 'thou'lt destroy thyself (ты погубишь себя). Mind him not, officer (не обращайте на него внимания, офицер), he is mad (он сумасшедший).'

'Give thyself no trouble (не давай себе забот = не заботься) as to the matter of minding him (до дела заботы о нем), good man (добрый человек), I have small mind to mind him (у меня маленькие мысли = я не собираюсь обращать на него внимание); but as to (но что касается того, чтобы) teaching him somewhat (проучить его немного), to that I am well inclined (к этому я очень склонен).' He turned to a subordinate (он повернулся к подчиненному) and said (и сказал), 'Give the little fool (дайте этому маленькому дурачку) a taste or two (вкус или два = отведать) of the lash (порки), to mend his manners (чтобы исправить его манеры).'

'Half a dozen (полдюжины) will better serve his turn (лучше окажут ему услугу; turn — услуга),' suggested Sir Hugh (предложил сэр Хью), who had ridden up (который подъехал; to ride up — подъезжать) a moment before (секундой раньше) to take a passing glance (чтобы взять = бросить мимолетный взгляд) at the proceedings (на заседание суда).

heirship [`eəSıp], youth [ju:θ], incline [ın`klaın]

MEANTIME Miles was growing sufficiently tired of confinement and inaction. But now his trial came on, to his great gratification, and he thought he could welcome any sentence provided a further imprisonment should not be a part of it. But he was mistaken about that. He was in a fine fury when he found himself described as a 'sturdy vagabond' and sentenced to sit two hours in the pillory for bearing that character and for assaulting the master of Hendon Hall. His pretensions as to brothership with his prosecutor, and rightful heirship to the Hendon honors and estates, were left contemptuously unnoticed, as being not even worth examination.

He raged and threatened on his way to punishment, but it did no good; he was snatched roughly along by the officers, and got an occasional cuff, besides, for his unreverent conduct.

The king could not pierce through the rabble that swarmed behind; so he was obliged to follow in the rear, remote from his good friend and servant. The king had been nearly condemned to the stocks himself, for being in such bad company, but had been let off with a lecture and a warning, in consideration of his youth. When the crowd at last halted, he flitted feverishly from point to point around its outer rim, hunting a place to get through; and at last, after a deal of difficulty and delay, succeeded. There sat his poor henchman in the degrading stocks, the sport and butt of a dirty mob — he, the body servant of the king of England! Edward had heard the sentence pronounced, but he had not realized the half that it meant. His anger began to rise as the sense of this new indignity which had been put upon him sank home; it jumped to summer heat the next moment, when he saw an egg sail through the air and crush itself against Hendon's cheek, and heard the crowd roar its enjoyment of the episode. He sprang across the open circle and confronted the officer in charge, crying:

'For shame! This is my servant — set him free! I am the —'

'Oh, peace!' exclaimed Hendon, in a panic, 'thou'lt destroy thyself. Mind him not, officer, he is mad.'

'Give thyself no trouble as to the matter of minding him, good man, I have small mind to mind him; but as to teaching him somewhat, to that I am well inclined.' He turned to a subordinate and said, 'Give the little fool a taste or two of the lash, to mend his manners.'

'Half a dozen will better serve his turn,' suggested Sir Hugh, who had ridden up a moment before to take a passing glance at the proceedings.

The king was seized (король был схвачен). He did not even struggle (он даже не боролся), so paralyzed was he with the mere thought (так парализован он был простой мыслью) of the monstrous outrage (о чудовищном оскорблении) that was proposed (которое предлагалось) to be inflicted upon his sacred person (быть учиненным над его священной персоной). History was already defiled (история была уже запятнана) with the record of the scourging of an English king (записью избиения английского короля) with whips (хлыстами) — it was an intolerable reflection (это была невыносимая мысль: «размышление») that he must furnish a duplicate of that shameful page (что он должен обеспечить дубликат этой позорной страницы). He was in the toils (он был в ловушке), there was no help for him (не было никакой помощи для него); he must either take this punishment (он должен либо принять это наказание) or beg for its remission (либо молить о его отмене). Hard conditions (тяжкие условия); he would take the stripes (он примет порку) — a king might do that (король мог бы сделать это), but a king could not beg (но король не мог умолять).

But meantime (но тем временем), Miles Hendon was resolving the difficulty (Майлс Хендон разрешал эту сложность). 'Let the child go (дайте ребенку уйти),' said he (сказал он); 'ye heartless dogs (вы, бессердечные псы), do ye not see (не видите ли вы) how young and frail he is (как юн и хрупок он)? Let him go (дайте ему уйти) — I will take his lashes (я приму его плети).'

'Marry, a good thought (черт возьми, прекрасная мысль) — and thanks for it (и спасибо за нее),' said Sir Hugh (сказал сэр Хью), his face lighting (его лицо светящееся = с лицом, светящимся) with a sardonic satisfaction (сардоническим удовольствием). 'Let the little beggar go (дайте маленькому нищему уйти), and give this fellow a dozen (и дайте этому парню дюжину) in his place (вместо него: «в его место») — an honest dozen (честную дюжину), well laid on (хорошо нанесенную; to lay on — наносить (удар): «класть на»).' The king was in the act (король был в действии = собирался) of entering a fierce protest (вступить в ярый протест), but Sir Hugh silenced him (но сэр Хью утихомирил его; silence — тишина, безмолвие) with the potent remark (действенным замечанием), 'Yes, speak up (да, вступайся за него; to speak up — говорить громко, высказываться, заступаться: «говорить вверх»), do (сделай = это), and free thy mind (и освободи = дай волю своим желаниям) — only, mark ye (только заметь себе), that for each word you utter (что за каждое слово, которое ты произнесешь) he shall get six strokes the more (он получит шестью ударами больше).'

Hendon was removed from the stocks (Хендон был вытащен из колодок; to remove — убирать), and his back laid bare (и его спина /была/ обнажена: «положена нагой»; to lay — класть); and while the lash was applied (и пока плеть была применяема) the poor little king turned away his face (бедный маленький король отвернул свое лицо) and allowed unroyal tears (и позволил некоролевским слезам) to channel his cheeks (бороздить его щеки; to channel — рыть канал) unchecked (несдержанно; to check — ограничивать, сдерживать, обуздывать, регулировать). 'Ah, brave good heart (ах, отважное доброе сердце),' he said to himself (он сказал себе), 'this loyal deed (этот верноподданный поступок) shall never perish out of my memory (никогда не исчезнет из моей памяти). I will not forget it (я не забуду его) — and neither shall they (и они не /забудут/)!' he added, with passion (он добавил со страстью = гневно). While he mused (пока он находился в задумчивости), his appreciation of Hendon's magnanimous conduct (его признательность за великодушное поведение Хендона) grew to greater and still greater dimensions (росла до все бóльших и бóльших размеров; dimension — измерение) in his mind (в его уме), and so also did (и также делала = росла) his gratefulness for it (его благодарность за него). Presently he said to himself (вскоре он сказал себе), 'Who saves his prince from wounds (кто спасает своего короля от ран) and possible death (и возможной смерти) — and this he did for me (а это он сделал для меня; to do — делать) — performs high service (оказывает великую услугу); but it is little (но это немного) — it is nothing (это ничто)! — oh, less than nothing (о, меньше, чем ничего)! — when 'tis weighed against (когда это взвешено против = по сравнению с) the act of him (с действием его = того) who saves his prince from SHAME (кто спасает своего короля от ПОЗОРА)!'

Hendon made no outcry (Хендон не издал ни крика) under the scourge (под плетью), but bore the heavy blows (но сносил тяжелые удары; to bear — носить) with soldierly fortitude (с солдатской стойкостью). This (это), together with his redeeming the boy (вместе с его освобождением мальчика) by taking his stripes for him (принятием его порки ради него), compelled the respect (вызвало уважение) of even that forlorn and degraded mob (даже той жалкой и низкой толпы) that was gathered there (которая была собрана там); and its gibes and hootings died away (а ее насмешки и улюлюканья исчезли: «умерли прочь»), and no sound remained (и никакой звук не остался) but the sound of the falling blows (кроме звука обрушивающихся ударов). The stillness that pervaded the place (безмолвие, которое наполнило это место) when Hendon found himself (когда Хендон оказался: «нашел себя»; to find — найти) once more in the stocks (снова в колодках), was in strong contrast (была в сильном контрасте = контрастировало) with the insulting clamour (с оскорбительным гамом) which had prevailed there (который преобладал там) so little a while before (такое малое время прежде = так незадолго до того). The king came softly to Hendon's side (король подошел тихо к Хендону; to come — приходить; side — сторона, бок), and whispered in his ear (и прошептал ему на ухо):

'Kings cannot ennoble thee (короли не могут сделать тебя благородным), thou good, great soul (ты, добрая, великая душа), for One who is higher than kings (ибо Один = Тот, Кто выше, чем короли) hath done that for thee (сделал это для тебя); but a king can confirm thy nobility to men (но король может подтвердить твое благородство перед людьми).' He picked up the scourge from the ground (он подобрал плеть с земли), touched Hendon's bleeding shoulders lightly with it (коснулся кровоточащих плеч Хендона ею), and whispered (и прошептал), 'Edward of England (Эдуард Английский) dubs thee earl (дает тебе титул графа; to dub — проивзодить, давать титул, давать прозвище)!'

paralyze [`pærəlaız], magnanimous [mæg`nænıməs], weigh [weı]

The king was seized. He did not even struggle, so paralyzed was he with the mere thought of the monstrous outrage that was proposed to be inflicted upon his sacred person. History was already defiled with the record of the scourging of an English king with whips — it was an intolerable reflection that he must furnish a duplicate of that shameful page. He was in the toils, there was no help for him; he must either take this punishment or beg for its remission. Hard conditions; he would take the stripes — a king might do that, but a king could not beg.

But meantime, Miles Hendon was resolving the difficulty. 'Let the child go,' said he; 'ye heartless dogs, do ye not see how young and frail he is? Let him go — I will take his lashes.'

'Marry, a good thought — and thanks for it,' said Sir Hugh, his face lighting with a sardonic satisfaction. 'Let the little beggar go, and give this fellow a dozen in his place — an honest dozen, well laid on.' The king was in the act of entering a fierce protest, but Sir Hugh silenced him with the potent remark, 'Yes, speak up, do, and free thy mind — only, mark ye, that for each word you utter he shall get six strokes the more.'

Hendon was removed from the stocks, and his back laid bare; and while the lash was applied the poor little king turned away his face and allowed unroyal tears to channel his cheeks unchecked. 'Ah, brave good heart,' he said to himself, 'this loyal deed shall never perish out of my memory. I will not forget it — and neither shall they!' he added, with passion. While he mused, his appreciation of Hendon's magnanimous conduct grew to greater and still greater dimensions in his mind, and so also did his gratefulness for it. Presently he said to himself, 'Who saves his prince from wounds and possible death — and this he did for me — performs high service; but it is little — it is nothing! — oh, less than nothing! — when 'tis weighed against the act of him who saves his prince from SHAME!'

Hendon made no outcry under the scourge, but bore the heavy blows with soldierly fortitude. This, together with his redeeming the boy by taking his stripes for him, compelled the respect of even that forlorn and degraded mob that was gathered there; and its gibes and hootings died away, and no sound remained but the sound of the falling blows. The stillness that pervaded the place when Hendon found himself once more in the stocks, was in strong contrast with the insulting clamour which had prevailed there so little a while before. The king came softly to Hendon's side, and whispered in his ear:

'Kings cannot ennoble thee, thou good, great soul, for One who is higher than kings hath done that for thee; but a king can confirm thy nobility to men.' He picked up the scourge from the ground, touched Hendon's bleeding shoulders lightly with it, and whispered, 'Edward of England dubs thee earl!'

Hendon was touched (Хендон был тронут). The water welled to his eyes (вода = слезы хлынули к его глазам), yet at the same time (и в то же время) the grisly humor of the situation (мрачный юмор ситуации) and circumstances (и обстоятельств) so undermined his gravity (так подорвали его серьезность) that it was all he could do (что это было все, что он мог сделать) to keep some sign of his inward mirth (чтобы удержать какой-либо признак его внутреннего веселья) from showing outside (от показывания наружу). To be suddenly hoisted (быть внезапно вознесенным), naked and gory (раздетым и окровавленным), from the common stocks (из обычных колодок) to the Alpine altitude and splendor (на альпийскую высоту и великолепие) of an earldom (графского звания), seemed to him the last possibility (казалось ему последней возможностью) in the line of the grotesque (в череде гротеска). He said to himself (он сказал себе), 'Now am I finely tinseled, indeed (теперь я отменно украшен, действительно; to tinsel — украшать мишурой)! The specter-knight (призрачный рыцарь) of the Kingdom of Dreams and Shadows (Королевства сновидений и теней) is become a specter-earl (стал призрачным графом)! — a dizzy flight (головокружительный взлет) for a callow wing (для неоперившегося крыла)! An this go on (если так пойдет: «это продолжится»; to go on — продолжаться: «идти дальше»), I shall presently be hung (я скоро буду увешан; to hang — висеть, повесить) like a very May-pole (как майский шест) with fantastic gauds (фантастическими безделушками) and make-believe honors (и выдуманными почестями). But I shall value them (но я буду ценить их), all valueless as they are (все ничего не стоящие как они есть = хоть они ничего и не стоят), for the love that doth bestow them (ради любви, которая дарует их). Better these poor mock dignities (лучше эти жалкие потешные звания) of mine (мои), that come unasked (которые приходят непрошеными) from a clean hand (из чистой руки) and a right spirit (и правильного духа), than real ones (чем настоящие /звания/) bought by servility (купленные сервильностью; to buy — купить) from grudging and interested power (у завистливой и корыстной власти).'

The dreaded Sir Hugh (грозный сэр Хью; to dread — страшиться) wheeled his horse about (развернул своего коня; to wheel — поворачивать), and, as he spurred away (и, пока он пришпоривал /коня/ прочь), the living wall divided silently (живая стена расступилась безмолвно) to let him pass (чтобы дать ему пройти), and as silently closed together again (и так же безмолвно сомкнулась вместе снова). And so remained (и так осталась); nobody went so far as to venture (никто не пошел так далеко, чтобы отважиться на) a remark in favor of the prisoner (замечание в пользу узника), or in compliment to him (или в похвалу ему); but no matter (но /это не имело/ никакого значения), the absence of abuse (отсутствие оскорблений) was a sufficient homage (было достаточным почитанием) in itself (само по себе). A late comer (один поздно пришедший) who was not posted (который не был осведомлен) as to the present circumstances (о настоящих обстоятельствах), and who delivered a sneer (произнес издевательство) at the 'impostor' (в адрес «самозванца») and was in the act (и был в действии = собирался) of following it (сопроводить его) with a dead cat (дохлой кошкой), was promptly knocked down (был живо сбит с ног; to knock — стучать) and kicked out (и выкинут; to kick — бить, пинать), without any words (без каких-либо слов), and then the deep quiet (и тогда глубокая тишина) resumed sway (возобновила господство = возобладала) once more (снова).

grisly [`grızlı], grotesque [grqu`tesk], gaud [gO:d]

Hendon was touched. The water welled to his eyes, yet at the same time the grisly humor of the situation and circumstances so undermined his gravity that it was all he could do to keep some sign of his inward mirth from showing outside. To be suddenly hoisted, naked and gory, from the common stocks to the Alpine altitude and splendor of an earldom, seemed to him the last possibility in the line of the grotesque. He said to himself, 'Now am I finely tinseled, indeed! The specter-knight of the Kingdom of Dreams and Shadows is become a specter-earl! — a dizzy flight for a callow wing! An this go on, I shall presently be hung like a very May-pole with fantastic gauds and make-believe honors. But I shall value them, all valueless as they are, for the love that doth bestow them. Better these poor mock dignities of mine, that come unasked from a clean hand and a right spirit, than real ones bought by servility from grudging and interested power.'

The dreaded Sir Hugh wheeled his horse about, and, as he spurred away, the living wall divided silently to let him pass, and as silently closed together again. And so remained; nobody went so far as to venture a remark in favor of the prisoner, or in compliment to him; but no matter, the absence of abuse was a sufficient homage in itself. A late comer who was not posted as to the present circumstances, and who delivered a sneer at the 'impostor' and was in the act of following it with a dead cat, was promptly knocked down and kicked out, without any words, and then the deep quiet resumed sway once more.