Ангола: неизвестная война

Воин-интернационалист или «наемный» военный советник?

Если бы меня и моих коллег, работавших в начале 80-х годов в Анголе, назвали бы «наемником», точно плюнули бы в лицо. Еще бы мы — «воины-интернационалисты», приехали, чтобы помочь становлению молодой, свободной республики, которую со всех сторон окружают враги. Наше присутствие было четко идеологически и политически обосновано, а главное — мы находились на территории страны по приглашению правительства, получившего международное признание. С точки зрения международного права наше пребывание там было абсолютно легитимным.

Однако если задуматься не о политическом, а о профессиональном статусе, то, безусловно, на эту проблему, стоит взглянуть несколько по-другому. А была ли между нами большая разница? Чем, скажите, отличались друг от друга в профессиональном плане гражданский французский техник, завербованный ФНЛА для обслуживания боевого вертолета Алуэтт, и мой друг по ангольской командировке капитан ВВС Борис Мурашев, приехавший по просьбе МПЛА для обеспечения полетов грозных Миг-21? Ни тот, ни другой напрямую в боевых действиях не участвовали, а только готовили авиационную технику к вылету. В чем принципиальное различие, например, головореза-инструктора по рукопашному бою из команды Робера Денара, приглашенного Холденом Роберту от огромного, медведеподобного офицера спецназа ГРУ, которого я как-то инструктировал в ГлавПУ СА и ВМФ по вопросам «информационно — пропагандистской работы среди местного населения» перед отправкой в учебный центр АНК в Анголе? Его профессия была аналогичной: «научить ребят кидать ножики, лопатки, а то и голыми руками шею сломать». А ведь этот центр готовил партизан «Умконто ве сизве», так называемого «боевого крыла» АНК, для диверсионных действий на территории другого государства. С точки зрения тогдашнего руководства ЮАР они были самыми настоящими террористами.

Есть и еще один критерий — личное участие в боевых действиях. Но и наши советники в них участвовали. Хотя, об этом тогда в «Правде» не писали. Считается, что за действиями каждой из сторон стоит своя идеология. У наемничества она заключается приблизительно в следующем. Наемник-профессионал не имеет ни родины, ни политических взглядов и продает свое мастерство тому, кто больше заплатит. Известны и многие резолюции ООН, осуждающие наемничество.

Одна из них, принятая как раз в ходе событий в Анголе звучит так: «Использование колониальными и расистскими режимами наемников против национально-освободительных движений, борющихся за свою свободу и независимость от гнета колониализма и иностранного господства, является уголовно наказуемым деянием, и соответственно, наемники должны наказываться как уголовные преступники».

В этой формулировке, на мой взгляд, очень много идеологии. Но тогда иначе и быть не могло. Если пользоваться более нейтральным определением, то «дикие гуси», «солдаты удачи», «псы войны», «ландскнехты» — это граждане третьих стран, воюющие за одну из сторон с оружием в руках и получающие за это деньги. Естественно, в представлении рядового обывателя люди без «родины, чести и совести».

Если это и верно, то лишь отчасти. Американцы, французы, бразильцы, воевавшие в Анголе в рядах ФНЛА, да и португальцы, бразильцы, южноафриканцы из наемнического батальона «Буффало» называли себя в то время «борцами с коммунистической экспансией». Конечно, многие воевали за деньги и только ради них. Но можно ли априори отказать им всем поголовно в определенных идеологических убеждениях?

Наша же помощь в Африке в то период основывалась на идеологических постулатах «поддержки национально-освободительного движения» и поэтому считалась бескорыстной. Но советские военные советники и специалисты работали в этих странах далеко не бесплатно. И этого забывать нельзя. В Анголе, например, советник в период с 1975 по 1990 год зарабатывал более тысячи долларов, а специалист и переводчик от 600 до 800 долларов. Я, как старший переводчик ВВС и ПВО, ежемесячно расписывался в ведомости за 750 долларов. И официально считалось, что платила нам ангольская сторона.

Однажды в российском издании журнала «Солдат удачи» мне попалась статья, где автор пространно рассуждал о вредности того, что «некоторые военные специалисты Советского Союза, побывавшие в длительной загранкомандировке называют себя наемниками». Давайте попробуем разобраться в этом вопросе.

Автор прав, только в том случае, если брать за основу эмоционально отрицательно окрашенное слово «наемник» в значении «mercenario». Оно («mercenario» — в португальском, да и других романских языках, «mercenary» — в английском означает «наемный», «платный») в свое время получило стилистически негативный, даже обличительный оттенок. Этот негатив перекочевал в русский язык. Поэтому в русском языке закрепился более нейтрально окрашенный термин (между прочим, отнюдь не русский) «контрактник». В большинстве же стран иностранных граждан, призванных оказать ту или иную военную помощь национальным вооруженным силам или повстанческим движениям, предпочитают называть, «военными специалистами», «советниками», «волонтерами», «добровольцами» и, в крайнем случае, «контрактниками».

Однако, как ни крути, все они подпадают под категорию иностранного военного наемного (платного) специалиста. Посудите сами. Они иностранцы. Это — раз. Прибыли в зону боевых действий для чего? Для того, чтобы воевать: стрелять, закладывать мины, обслуживать или ремонтировать технику, обучать личный состав, переводить рекомендации и документы и т. д. — род деятельности в данном случае значения не имеет, специальностей на войне много. Это — два. Им всем в той или иной форме платят. И не стоит заблуждаться на этот счет. Даже т. н. бойцу-волонтеру нужно есть, пить, одеваться, обуваться, у него имеются родители, дети, жена или любовница, которых необходимо содержать. Так, что речь может идти только о размерах вознаграждения. Это — три.

Можно сколь угодно долго рассуждать и о побудительных мотивах, оправдывающих пребывание этих лиц на территории стран, где ведутся боевые действия. Государственный или личный контракт, идеология, религия, искреннее стремление помочь повстанцам, желание заработать деньги, получить острые ощущения, и т. п. Суть от этого не меняется. В подавляющем своем большинстве они иностранные военные наемные (платные) специалисты.

Но такого специалиста для краткости называть и «наемник» и «контрактник». Какая между ними разница? Если принимать во внимание только семантику слова, то назови мы наемника — контрактником, разницы принципиальной не будет. Однако нельзя не заметить, что отрицательная окраска слова «наемник» имеет ярко выраженный политический подтекст и связана противостоянием двух некогда непримиримых политических лагерей. Можно привести такой пример.

В 1974–1975 годах в Анголе перед провозглашением независимости страны под руководством бывших португальских офицеров полковника Сантуша и Каштру и капитана Бенту собралось около 40 белых ангольцев, не португальцев, заметьте, а людей, родившихся в Анголе и считавших ее своей единственной родиной. По большей части это были бывшие кадровые офицеры португальской колониальной армии, в задачу которых входило обучение черных солдат ФНЛА. Многие из этих людей искренне любили свою родину, хотели видеть ее процветающей и независимой. Себя они называли «борцами за независимость». Противоположенная сторона без обиняков причисляла их к иностранным наемникам. Но ведь и пропагандистские средства УНИТА именовали советских офицеров и прапорщиков, а также кубинцев, помогавших МПЛА, не иначе как «иностранными наемниками».

Я отнюдь не хочу придать позитивный смысл термину «наемник» (в значении «mercenario»). Однако нельзя не заметить, что есть некая несправедливость в том, что, когда речь идет о западных профессионалах военного дела, работающих по контрактам за рубежом, чаще употребляют именно его. Наших же «спецов», пошедших горячие точки Африки, Азии и Латинской Америки именуют «воин-интернационалист».

Поэтому «вредность» таких рассуждений состоит как раз в другом. В нежелании посмотреть в корень проблемы. А он — в признании профессионального статуса наших советников и специалистов. И если отбросить ложную стыдливость, порассуждать, то наши «воины-интернационалисты» вполне подпадают под статус «иностранного военного наемного специалиста». (Умышленно избегаю употребления экспрессивно окрашенного термина).

Не хочу сравнивать наших советников и специалистов, скажем с «дикими гусями» из одноименного кинофильма с Роджером Муром в главной роли. Кстати цель то у наемной команды из фильма была весьма благородная: спасти законного президента африканской страны, свергнутого его оппонентами. Или с тем же Питером Маккализом. Просто думаю, что пришло время назвать вещи своими именами. Согласитесь, что «воин-интернационалист» — термин, которым по сей день именуются тысячи советских и российских военспецов, проходивших службу в Африке, Азии и Латинской Америке, мягко говоря, не соответствует их реальному статусу. Термин «ветеран локальных войн и вооруженных конфликтов» отражает скорее факт пребывания в стране или регионе, но не определяет статуса.

В данном случае вопрос терминологии носит принципиальный характер. От него зависит оценка труда этих людей. В советское время государство, прикрываясь идеологизированными постулатами о «выполнении интернационального долга», «братской помощи народам, борющимся против империализма» беззастенчиво обирало своих граждан, направляемых в качестве советников и специалистов за рубеж. Их денежное содержание назначалось произвольно, иностранная валюта на руки не выплачивалась, а переводилась в чеки «Внешпосылторга», имевшие ограниченное хождение. Из оклада по должности и воинскому званию, положенному офицеру, прапорщику по закону, изымалась в пользу государства значительная его часть. Никакие страховки на крайний случай не предусматривались.

Помнится в начале 80-х при оформлении очередной «длительной зарубежной командировки» в «жаркую» в прямом и переносном смысле страну, один из моих друзей попробовал поинтересоваться у кадровика 10-го Главного управления ГШ условиями контракта. «Какой контракт? Ты, что старлей, наемник, что ли? Е-дешь вы-пол-нять ин-тер-на-циональный долг. А при этом тебе государство еще и деньги платит. Понял?», — таков был ответ.

Можно привести немало случаев, когда отсутствие полноценных личных контрактов приводило к невозможности компенсационных выплат в случае смерти, ранения или пленения. Тот же Пестрецов за 15-месячное пребывание в южноафриканском плену не получил от советского государства ни копейки. Мой однокашник и коллега Сергей Антонов, прошедший Анголу и Мозамбик, будучи наблюдателем ООН в Руанде в 1994 году получил пулю в бронежилет и едва не стал инвалидом. Никакой денежной компенсации ему выплачено не было.

«Вольности» с оплатой наших военспецов за рубежом продолжаются и по сей день. Например, российские офицеры-наблюдатели ООН в отсутствии личного контракта по сравнению со своими коллегами из других стран получает за ту же работу значительно меньше. Труд же российского майора или капитана, который в обход Министерства обороны смог заключить персональный контракт с ООН, оплачивается на порядок выше, он имеет солидные (и реальные в отличие от «воина-интернационалиста») льготы, а по истечении контракта, его ждет немалая пенсия. Правда, для этого ему нужно многих «подмазать» и уволиться из армии. Поэтому мне кажется, что за игрой формулировок скрывается нечто больше — нежелание признавать профессиональный статус наших военных советников и специалистов, работавших за рубежом. Все они являются военными профессионалами. Именно так и предпочитает называть себя и своих товарищей небезызвестный Робер Динар. Он, кстати, тоже не любит слова «наемник».

Его тщательно избегали и американцы, когда разворачивали свою программу помощи ФНЛА и УНИТА. Тогдашний представитель ЦРУ в Анголе Джон Стоквелл свидетельствует, что его руководство категорически запретило в переписке и разговорах упоминать слово «наемник», и предписало употреблять вместо него термин «иностранный военный советник».