Артистка

12

Хотя я пролежала в постели не меньше двух часов, привести мысли в порядок не удалось. Зато возникло и все усилилось ощущение, что моя жизнь после периода относительной стабильности стала стремительно разрушаться. Причем, это был абсолютно неуправляемый процесс; я не только была не в силах его остановить, но даже хотя бы частично направлять в нужном мне направлении. Все шло помимо меня, я лишь могла констатировать, как и что происходит. Но не более того.

Промучившись два часа, я встала и вышла из спальни. В квартире никого не было; скорее всего, Эрик отправился в театр, а куда ушла Анжела не представляла. Но я решила, что даже не стоит узнавать, где она; девочка уже взрослая и излишняя опека ее только будет раздражать.

Я подумала о том, что уже совсем скоро Анжела упорхнет из родного гнезда, переедет к отцу. И моя материнская миссия на этом закончится. Дальше дочь будет жить по своей программе, с минимальным моим включением в нее. Как я стану обходиться без Анжелы, не представляю; такое чувство, что у меня ампутирует в теле какой-то жизненно важный орган.

Я подумала, что совсем расклеилась, и не мешало бы собраться. Вот только что для этого надо сделать? Ко мне пришла мысль посетить Миркина. Давно у него не была, как он там поживает? Не пора ли прибраться, что-нибудь приготовить? Восемьдесят лет — не шутка, человек в таком возрасте нуждается в постоянной заботе. А кроме меня, ее обеспечить некому.

Почему-то я решила не звонить ему предварительно, а просто нагрянуть, как ураган или дождь. Зашла в магазин, купила обычный суповой набор — и поехала. Позвонила в дверь, она долго не открывалась, и я даже забеспокоилась — не случилось ли с ним что-нибудь. Но тут она по старчески заскрипела, и на пороге появился хозяин квартиры.

— Яков Миронович, я к вам в гости. Не прогоните?

— Очень рад вам, Марта Игоревна. Даже недавно думал, куда вы пропали?

— Я ездила в Москву. Я вам все расскажу.

В квартире к некоторому моему удивлению было довольно чисто; по сравнению с первым моим визитом пыли и грязи было намного меньше. Уж не появился ли у него кто-то, кто заботится о нем? Удивительно, но я почувствовала в сердце укол ревности.

— Вы смотрите, чисто ли у меня? — догадался Миркин. — Вчера собрался с силами и протер пыль и вымыл пол. Оказалось, что я еще способен на такие подвиги.

— Но вряд ли это относится к приготовлению обеда. Если не возражаете, я этим займусь.

Так как возражения не последовало, я прошествовала на кухню и приступила к готовке. Я заранее решила ничего особенно не выдумывать, а просто сделать что-нибудь незатейливое, например, куриный суп. Тем более, он у меня получался хорошо, мои домочадцы всегда его ели с большим аппетитом.

Миркин сел неподалеку от меня и наблюдал за моей кулинарной деятельностью.

— Марта Игоревна, вы же пришли не только сварить мне суп, но и о чем-то поговорить, — услышала я его голос.

Я обернулась к его обладателю.

— Вы правы, у меня накопились вопросы, на которых я не могу найти ответы.

— Думаете, я их знаю?

Я кивнула головой и продолжила резать бедную курицу.

— А кто, если не вы. Вы самый мудрый человек, с которым меня сталкивала жизнь.

— Положим, — не стал оспаривать мой тезис Миркин. — Но мудрость — это совсем не всезнание.

— Что же тогда?

— Главная особенность мудрости в том, чтобы знать как можно больше о том, чего ты не знаешь. Когда у человека есть такое представление, он сильно меняется к лучшему, смотрит на себя и на окружающий мир более реалистично. А вот иллюзия всезнания делает его хуже.

Я задумалась над его словами, для меня они прозвучали неожиданно. До сих пор я полагала, что мудрость — это как раз знать и понимать, как можно больше. А оказывается, как можно больше понимать, чего ты не знаешь. Согласитесь, звучит как-то непривычно.

— Возможно, вы правы. И все же у кого мне спрашивать о том, что меня волнует, как ни у вас.

— Хорошо, что вас беспокоит?

— Самые разные вещи.

— Так много сразу, — на миг улыбнулся Миркин. — Но всегда надо с чего-то начинать.

— Согласна, — вздохнула я. — Тогда начну с дочери.

— Ее, кажется, зовут Анжела.

— Да, Анжела, — подтвердила я. — Так вот она мечтает сниматься в сериалах, как ее отец. Хочет стать знаменитой и богатой.

— Это плохо? — спросил Миркин.

Я резко повернулась к нему.

— Вы так не считаете?

— Я спросил вас.

— В том-то и дело, что не знаю. Но внутри меня все противится этому желанию. А вот аргументов, почему это плохо, нет. Точнее, есть, но мне самой кажется, что они не слишком убедительными. Я хочу вас, Яков Миронович, попросить об одной вещи, хотя, возможно, она вам покажется странной.

— Не беспокойтесь, просите.

— Я вам буду говорить, что меня беспокоит или мучит, почему я поступаю так, а не иначе, а вы мне будете объяснять причины и мотивы всего, что со мной происходит. Я не слишком многого прошу?

— Наоборот, вы просите то, что и следует просить.

— Да? — удивилась я. — Почему вы так считаете?

— Причины и мотивы большинства поступков, которые совершает человек, чаще всего не понятны ему или он интерпретирует их не верно. А то, что вы хотите в этом разобраться, меня даже очень радует. В своей жизни я встречал немного людей, испытывающих такие желания.

— Не знала, что нас так мало. Впрочем, вы правы. Но так объясните, почему я так противлюсь этому желанию дочери?

— Я вам говорил, дорогая, Марта, что по основной своей профессии я культуролог.

— Я помню, Яков Миронович.

— Это помогает глубже проникать в суть вещей. В свое время я стал востребованным театральным критиком не только потому, что разбирал постановки, а потому, что объяснял их в контексте развития мирового искусства и культуры. Хотя ради справедливости следует сказать, что не всем это нравилось.

— Мне нравится. Тогда объясните в контексте мирового искусства и культуры, почему мне не нравится затея дочери?

— Любой процесс всегда имеет два направления — либо вверх, либо вниз, либо в сторону развития, либо в сторону деградации. Искусство обладает особенно ярким свойством двигаться в том или этом направлении. Сегодня оно практически целиком двигается вниз. Мы даже не осознаем, какая это страшная трагедия.

— Предположим, что я с вами согласна. Но причем тут моя дочь?

— Разве, дорогая Марта, вы не понимаете. Когда у нас с вами состоялся первый разговор, я почти сразу понял, как сильно вы ощущаете, что театр, в котором вы работаете, тянет вас вниз. И вас это сильно угнетает.

— Тут вы правы, в последнее время я там сама не своя. Раньше обожала театр, считала себя самой счастливой на свете, что работаю в нем, а сейчас мне в его стенах неуютно.

— Но это же легко объяснить! — воскликнул Миркин. — Театр и вы идете в разных направлениях. Вы хотите вверх, а театр толкает вас вниз. Не вы первая, не вы последняя. Это же относится и к вашей дочери. Вы понимаете, что если она вступит на этот путь, то полетит вниз. И чем она кончит, одному богу известно.

Я подумала, что все так оно и есть. Только как выйти из этого порочного круга, не представляю.

— И что мне делать в такой ситуации? — спросила я.

— Я могу вам объяснить, в чем ее суть, но принимать решение за вас — это не моя прерогатива. Мы на этой почве поссорились с сыном, он постоянно спрашивал меня: как ему поступать. А я отказывался давать советы.

— Почему?

— С молодости у меня был принцип: никогда ничего не решать за других, и никогда не позволять другим решать за себя. Подчас это сильно осложняло жизнь, но я все равно от него не отступал.

— Даже не предполагала, что вы такой принципиальный человек, Яков Миронович.

— Я ведь тоже был молодым, — усмехнулся Миркин. — Это когда человек стар, то, кажется, что он не способен ни на что решительное и, прежде всего, отстаивать свою свободу. А в те годы для меня это было самым главным. Я был тогда самым отъявленным ницшеанцем.

— А сейчас? — с интересом спросила я.

— А сейчас я больше думаю о своих болячках. Но знаете, с тех пор, как появились вы, Марта Игоревна, что-то прежнее стало во мне воскрешать.

Я включила конфорку.

— Через час сварится суп, и вы пообедаете.

— Мы пообедаем. Я согласен обедать только вместе с вами.

— Хорошо, вместе, — согласилась я. — Но с одним условием.

— И что за условие?

— Я не прошу вас принимать решение вместо меня, но помогите мне разобраться с дочерью. Я боюсь за нее.

— Хорошо, давайте попробуем. Но предупреждаю, вы можете услышать неприятные вещи.

— Я это уже поняла. Готова их слушать.

— Понимаете, Марта Игоревна… — начал Миркин.

— Извините, Яков Миронович, зовите меня просто Мартой. А то мне как-то неудобно. Я вам в дочери гожусь.

— Я бы не отказался от такой дочери, всегда жалел, что мы с женой ее не родили.

— А, можно спросить, почему?

— Вскоре после рождения сына у жены стало ухудшаться здоровье. Сначала едва заметно, потом — сильней. И врачи нам советовали больше с детьми не рисковать.

— Печально. Но давайте продолжим про мою дочь.

Миркин, соглашаясь, кивнул головой.

— Я придерживаюсь мнение, что ничего в мире не бывает случайным. И все, как я это называю, вакансии непременно должны быть заполнены.

— Можете хотя бы коротко объяснить эту вашу мысль?

— Говоря грубо, если в мире должны быть убийцы, то они непременно появятся. Если мир нуждается в святых, они тоже в него придут. И так во всем. Теперь ясно?

— Теперь ясно.

— Теперь о вашем случае Если сегодня снимаются преимущественно сериалы, то обязательно появятся те, кто их снимает, кто в них играет, кто их продюсирует. И, разумеется, кто их смотреть. Последних особенно много.

— И как это соотносится с Анжелой?

— Наверное, вам это неприятно будет услышать, но ваша прекрасная дочь, возможно, предназначена для того, чтобы занять одну из этих ниш. Даже если речь идет о низкопробной сериальной продукции. А если это так, будет трудно отговорить ее этим не заниматься. Кто-то же должен сниматься в таком кино. И почему не ваша дочь, а кого-то другого?

Эти слова мне действительно было слушать неприятно, но я вдруг осознала, что, скорее всего, мой собеседник прав. Что-то подобное я всегда ощущала.

— Мне будет не просто с этим смириться, — констатировала я.

— Я понимаю, но иногда самое лучшее — это согласиться с неизбежным. В свое время я прилагал много стараний, чтобы изменить своего сына, направить его по другому пути. Но это привело лишь к тому, что мы едва не стали врагами, удержались на самом краю. Но отношения безнадежно были испорчены. Я вам советую не повторять моих ошибок, как вам было бы неприятно. Мысль о том, что наши дети созданы для чего-то значительного, греют нас, но часто оказываются ошибочными. Я это осознал слишком поздно.

Я подошла к кастрюле и стала снимать накипь с супа.

— Скоро суп будет готов, — объявила я единственную на сегодня радостную новость. — И все же, что мне делать в такой ситуации, я не представляю, — сказала я.

— Больше я вам об этом ничего не скажу, Марта. Вам придется решать самостоятельно.

Я вдруг резко обернулась к Миркину.

— А ведь то, что вы сейчас говорили, относится и ко мне. Я права?

В ответ я увидела его улыбку.

— Если развивать вашу мысль, но теперь уже относительно меня, то получается, что и я должна закрыть какую-то нишу. Разве не так? — Я пристально взглянула на Миркина.

— Разумеется, дорогая Марта.

— И я ее закрываю. Я — артистка, прима театра, значит, в этом плане со мной все в порядке. Я все правильно говорю?

— А как вы сами чувствуете?

Ответила я не сразу.

— Я чувствую, что у меня в жизни все не так. Давно не могу избавиться от ощущения, что я делаю не то, что должна делать. И меня это мучает. В итоге я совершаю необдуманные поступки.

— Вы сами ответили на свой вопрос. Хочу дать вам один совет.

— С удовольствием выслушаю.

— Старайтесь всегда задавать себе вопросы и сами же на них отвечать. Не надейтесь на других, на большинство вопросов ваши ответы окажутся самыми лучшими. И лишь когда вы понимаете, что не можете это сделать, ищите человека, который это сумеет. Вы меня поняли?

— Кажется, да, Яков Миронович. Сейчас как раз такой момент. Так что же мне делать?

— Понимаете, дорогая Марта, я давно убедился в одном: что лучше всего на наши вопросы, сомнения отвечает сама жизнь. Она предлагает ситуации, которые позволяют нам найти самих себя, свое подлинное место на земле.

— А если такой ситуации не возникнет?

— У меня предчувствие, что у вас она возникнет и совсем скоро. А оно меня редко подводит. Моя жена удивлялась, как мне удается предвидеть события?

— И что вы ей отвечали?

— Я говорил, что в моей голове само собой выстраивается совокупность фактов и обстоятельств. Они соединяются в одну линию или цепочку и позволяют предвидеть наступления того или иного события. Жене не очень нравилось такое объяснение, оно казалось ей чересчур поверхностным, но я и сам не всегда понимаю, как это происходит. Поэтому не спрашивайте меня, а просто доверяйте моим словам. Или не доверяйте. Это вам решать.

— Не простая дилемма, Яков Миронович. — Я снова подошла к плите, подняла крышку кастрюли. — Суп готов, давайте обедать. Лично я сильно проголодалась.