Артистка

34

Я погрузилась в странное состояние, что-то вроде душевной депрессии. По крайней мере, я так его называла. Мною овладело безразличие почти ко всему: к театру, к кино, к мужчинам, к развлечениям. Стыдно сказать, но даже происходящее с Анжелой я стала воспринимать не столь остро. Я бы с преогромным удовольствием отказалась от предстоящих съемок, но меня останавливала сумма гонорара.

После разрыва с Эриком я стала испытывать нехватку денег. Пока не слишком большую, но по своему прежнему опыту я знала, если эта проблема возникает, то она будет только нарастать. Пока не станет критической.

Кстати, об Эрике. Наша трехкомнатная квартира окончательно превратилось в коммунальное жилье. С бывшим гражданским мужем мы отныне жили, как соседи. Я ему больше не готовила, взамен освободила в холодильнике для его продуктов полку. Но там редко что-то появлялось. Без всякого сомнения, Эрик продолжал питаться с прежней интенсивностью, что было заметно по его вполне сытому виду, но где он ел, я не представляла. Правда, у меня были некоторые предположения на сей счет, ну, полагаю, они не стоят того, чтобы занимать ими место в этом увлекательном повествовании.

Наверное, вы уже догадались, что за исцелением я отправилась к Миркину. А к кому же еще, больше не к кому. А все дело в том, что у меня нет близкой или, как часто говорят, закадычной подруги. И это было странно даже мне самой. Я человек вполне общительный, доброжелательный, всегда готовый прийти на помощь к другому. Иногда это мне даже сильно вредило, можно для примера вспомнить ситуацию с Касаткиной.

Но все же большинство людей мне были благодарны за оказанную им помощь. Поэтому, имея много знакомых, повторю, у меня нет задушевной подруги. В моей жизни было несколько таких девушек и женщин, которые вполне могли претендовать на получение такого почетного статуса. Но по разным причинам они ими так и не стали; что-то в самый последний момент не срасталось. Почему? Для меня это загадка.

Разумеется, я пришла к Якову Мироновичу не с пустыми руками, а с пакетом, в котором лежала курица, которой предстояло в самое ближайшее время обрести образ супа. По моим прикидкам, мой подопечный давно сидел без него.

Но когда я открыла холодильник, но к изумлению обнаружила в нем кастрюлю с куриным супом. Я тут же спросила об этом Миркина, как он тут оказался?

— Приходил Ренат и сварил суп, — пояснил Миркин.

— Он умеет варить суп? — почему-то удивилась я.

— А что тут странного, он же одинокий мужчина, должен же себя кормить. Вас, Марта, не было, вот он и решил это сделать за вас.

— Неожиданно, — констатировала я. — Все равно сварю суп, суп Рената остался на один раз.

Я занялась готовкой, Миркин по привычке наблюдал за мной.

— Марта, вы сегодня какая-то не такая, — вдруг услышала я.

Я тут же обернулась.

— А какая?

— Немного грустная, немного потерянная.

Я поставила кастрюлю на плиту и подсела к хозяину квартиры.

— А как вы определили?

— Главным образом по глазам. Да и по выражению лицу — тоже.

— Вы правы, Яков Миронович, что-то со мной не так.

— Это нормально.

— Что нормально? — не поняла я.

— С нормальными людьми в этой ненормальной жизни должно быть не так. Они не могут не ощущать дискомфорта.

Я напрягла свои весьма средние мыслительные способности, чтобы осмыслить только что услышанное.

— Вы не находите, что это как-то странно звучит. Нормальным людям в этой жизни должно быть непременно плохо. А кому тогда хорошо?

— Тем, кто воспринимает мир, не критично, таким, каким он им видится. И при этом они вполне довольны увиденным.

— А я не такая?

— Вы, дорогая, Марта, другая. Вы — актриса.

— Но актрис много, только в нашем театре их несколько десятков. И все они нормально живут, никто особенно не страдает от того, что мир не совсем тот, каким бы хотелось его видеть.

— Они не актрисы.

— А кто тогда?

— Просто те, кто выходят на сцену. Даже если они талантливые.

— Чем же отличаюсь от них я? Я тоже выхожу на сцену. Правда, теперь уже не уверена, что талантливая.

— Это только внешнее сходство. Настоящий артист тот, кто остро ощущает несовершенство мира и пытается своим творчеством донести это чувство до других. У таких актеров оголенные нервы, а у подавляющего большинства они перевязаны изоляцией. А потому ничего по-настоящему не чувствуют. Что может сыграть тот, кому всегда хорошо.

— То есть, артисту должно быть непременно плохо?

— Почему же всегда, не всегда. Но это состояние его должно периодически посещать.

— И как часто?

— Хотите составить график? Не получится, это происходит обычно внезапно, когда не ждешь.

— Так у меня и получилось, — призналась я. — Еще совсем недавно я купалась в волнах благополучия. Не скрою, это приятное ощущение.

— Кто бы сомневался, дорогая Марта, — улыбнулся Миркин. — Но у таких людей, как вы, это рано или поздно кончается.

— Вот и кончилось, — с грустью констатировала я. — Не могу сказать, что меня это радует.

— Это в вас, Марта, вещает обыватель. А он всегда радуется тому, чему следует огорчаться.

— Когда я вас слушаю, Яков Миронович, то нередко ощущаю себя очень глупой.

— Это пройдет.

— Полагаете? А мне всегда казалось, что глупость — эта хроническая болезнь, она исчезает только вместе с человеком.

— Абсолютно верно, но это касается только глупых людей.

— Разве я не такая?

— Нет. Вы умная, дорогая Марта, просто жили и продолжаете жить среди глупых. Но начинаете постепенно прозревать. Сразу предупреждаю — это весьма болезненный процесс. Но надо перетерпеть.

— И что тогда случится?

— Вы станете умной. Поверьте, это стоит того, чтобы помучиться.

— Ладно, пусть так, — не стала я спорить. — Но что мне делать теперь? Сами видите, в каком состоянии я пребываю. А мне хочется от него избавиться.

Я видела, что Миркин задумался.

— Пожалуй, для вас у меня есть только один рецепт. — Он замолчал.

— Не томите, какой?

— Сблизьтесь с Ренатом, он по-настоящему умный и талантливый. Вам нужен именно такой режиссер, а ему — такая актриса, как вы.

— Откуда вы знаете, что я нужна ему?

— Это очевидно, — улыбнулся Миркин. — Нам не пора обедать?