Артистка

44

Уставшая я сидела в своей гримерке. Но это была приятная усталость, так как только что я отыграла, пожалуй, самый любимый свой спектакль: «Кто боится Вирджинии Вульф». В этой пьесе я играла главную роль. Пикантность ситуации придавала то обстоятельство, что мою героиню тоже звали Мартой. Иногда мне даже казалось, что я до некоторой степени исполняю саму себя.

Если уж говорить честно, а я стараюсь в этом повествовании это делать максимально, то пьесу поставили по моей инициативе. Я давно хотела сыграть в ней главную героиню, пару раз предлагала Эрику начать репетиции, но он отвергал мои предложения. Пришлось прибегать к чисто женской уловке; однажды после занятия любовью, когда мой партнер пребывал в абсолютно расслабленном состоянии, я уговорила его это сделать. В знак моих заслуг на сексуальном поприще, он не смог мне отказать.

До сих пор не до конца понимаю, почему Эрик так долго сопротивлялся. Но надо отдать должное моему бывшему гражданскому мужу — пьеса поставил неплохо. Пожалуй, это стало его самым большим достижением в должности главрежа. Но спектакль он по непонятной мне причине не очень любил, поэтому тот шел на нашей сцене не слишком часто.

При этом пьеса была самой популярной в нашем театре постановкой, которая регулярно собирала три четверти зрительного зала; на остальные спектакли заполняемость не превышала его половины, а то и меньше. Впрочем, если память мне не изменяет, об этом я писала.

Я сидела в кресле и с грустью думала о том, что, скорее всего, это последний мой выход на сцену в этой роли. В следующем сезоне ее будет исполнять другая актриса. Причем, ее фамилия не вызывала у меня ни малейшего сомнения.

Я понимала, как сильно мне будет не хватать этого спектакля; уже сейчас мною владеет ощущение, что моя жизнь лишается чего-то важного. А что я стану чувствовать, когда уйду из театра, даже подумать страшно.

Раздался стук в дверь. Я крикнула: «Войдите». К моему удивлению в гримерную вошел Михайловский. Его я уж точно не ждала, к тому же он не принимал участие в сегодняшнем спектакле, а потому не должен находиться в театре.

— Не помешаю, Марта Игоревна? — спросил Михайловский.

Я очень его уважала и как артиста, и как человека, но в данный исторический момент и чувствовала и усталость и подавленность, а потому мне вообще не хотелось никого видеть.

— Проходите, Николай Михайлович, — пригласила я. — Рада вас видеть. Я думала, что сегодня вас нет в театре.

— Я специально пришел посмотреть на вашу игру, — сообщил Михайловский.

— На мою игру? — удивилась я. — Да вы же видели меня в этой роли много раз.

— Это не имеет значение. Театр тем хорош, что всякий раз артист играет спектакль по-разному. Сегодня вы были особенно хороши.

— Мне показалось, что я играла не хуже, но и не лучше, чем в предыдущих спектаклях.

— Лучше, — убежденно произнес Михайловский. — В таких вещах я не ошибаюсь.

— Не стану спорить, — улыбнулась я. — Мне всегда приятна ваша похвала.

— Только я пришел сюда не за этим.

— Я чем-то вам могу помочь?

— Наоборот, я хочу узнать, чем я могу вам помочь?

— Спасибо, Николай Михайлович, но я не нуждаюсь в помощи.

Михайловский как-то нерешительно посмотрел на меня.

— Вы уходите из театра?

— Откуда вам это известно?

— Вы разве не знаете, что в театре не бывает тайн. Все новости распространяются со скоростью лесного пожара. Однажды это был свидетелем того, с какой скоростью это происходит. Скажу вам, пламя наступает невероятно быстро.

Я молчала несколько секунд.

— Вы правы, в следующем сезоне меня, скорее всего, в театре не будет.

Теперь взял паузу мой собеседник.

— Это очень плохо, Марта Игоревна. Без вас театр окончательно загнется.

— Вы преувеличиваете, Николай Михайлович.

— Я знаю, что говорю. Если и стоило ходить в наш театр, то только ради вас.

— И вас, — добавила я его к этому почетному списку.

Михайловский не стал спорить.

— Возможно, но я уходящая натура. Меня ваш муж тоже собирается выставить их театра.

— Эрик мне больше не муж, — уточнила я диспозицию.

— Но был же им. Вы же уходите из театра из-за него?

— Формально, да.

— А не формально?

— После пятнадцати лет работы в театре вдруг поняла, что я в него не вписываюсь.

— А вы уверены, что это вы не вписываетесь в театр, а не то, что театр не выписывается в вас?

— Николай Михайлович — это казуистика.

— Нет, это принципиальный вопрос.

Мне вдруг пришло в голову, что Михайловский почти один в один повторяет аргументы Миркина, хотя и на свой лад.

— А вы знаете, что в наш город на жительство недавно переехал Яков Миронович Миркин? Вы слышали о нем?

— Кто же о нем не слышал. А вот то, что он живет в нашем городе, слышу впервые.

— Это так, мы тесно общаемся.

— То, что я читал у него, было самое глубокое из написанного о театре.

— Я тоже так думаю. Вы мыслите с ним в одном направлении. Могу вас познакомить.

— Сейчас это уже не важно. Я окончательно решил уйти на покой. Без вас мне тут делать нечего. Играть с Каневой на одной сцене я не хочу.

— Но Аглая хорошая актриса.

— Этого мало. У нее нет того, что есть у вас.

— Что именно? — Мне стало любопытно.

— Внутреннего содержания, внутренней глубины. Она актриса только внешнего контура. Я не смогу с ней играть. Да и со всеми остальными. Я пришел для того, чтобы предложить вам помощь.

— Помощь в чем?

— Вдруг вы не захотите уходить и станете сопротивляться. В этом случае я тоже останусь и буду на вашей стороне.

— А кроме нас двоих есть кто-нибудь еще на нашей стороне? — поинтересовалась я.

— Я провел маленький опрос, больше никого.

— Тогда у нас нет шансов на победу.

Михайловский кивнул головой.

— В молодости я играл Гамлета. «Быть или не быть, вот в чем вопрос. Достойно ль смиряться под ударами судьбы, иль надо оказать сопротивленье. И в смертной схватке с целым морем бед покончить с ними? Умереть. Забыться».

— Вы же помните, чем кончил Гамлет? А у нас здесь точно такое же королевство, в котором оказался принц датский. Но у него не было детей, он мог себе позволить проявлять геройство. А я помимо всего мать, мне надо заботиться о дочери.

Михайловский кивнул головой.

— Безусловно, это так. Просто я надеялся… Все же хочется хотя бы раз оказать сопротивленье. Даже несмотря на преклонный возраст.

Я понимала, что разочаровала его, но какое иное решение могла принять?

— Вы устали, а я к вам со своими глупыми разговорами, — встал Михайловский. — Не сомневайтесь, мое уважение к вам ничуть не уменьшилось.

Он видит меня насквозь, пронеслась мысль.

— Я тоже вас и люблю и уважаю.

Михайловский рассмеялся.

— Получается, Марта Игоревна, что мы с вами уважаемые люди. А чего еще желать в этой жизни.

Дверь за ним захлопнулась. Я же вдруг ощутила себя совершенно опустошенной. Только что я отказалась от единственного союзника. А вдруг я совершила роковую ошибку?