Артистка

63

Вы не поверите, я нашла работу. Ни за что не угадаете, какую. А узнаете, обзавидуетесь. Сортировщица в супермаркете. Для тех, кто не понял, это я так шучу. Не исключено, чтобы не плакать.

Все оказалось предельно просто. Магазин располагался совсем рядом с домом, в котором я теперь проживала. Я шла мимо супермаркета и случайно прочитала объявление на его стене. В нем сообщалось, что требуются сортировщицы; обращаться в отдел кадров.

В отдел кадров я и обратилась. Меня взяли сразу, даже не попросили показать трудовую книжку, только паспорт, так как я стала работать по договору.

Работа оказалась не сложной, но утомительной. После смены мои руки от усталости висели, как плети. Зато я быстро освоила новую профессию. Должна сказать, что я всегда неплохо владела ручными ремеслами, однажды в нашей с Эриком квартире сделала сама ремонт в комнате Анжелы. И всем понравилось.

Что меня поначалу удивило — никто не признал во мне еще недавно ведущую актрису областного драмтеатра. Публика, работающая в магазине, явно к театралам не относилась. В первое время это даже слегка обижало, а потом обрадовало — я тут не для того, чтобы вести речи об искусстве и ужу тем более гордиться своим прошлым. Гораздо больше радовало то, что хотя зарплата была невысокой, но я, по крайней мере, имела возможность удовлетворять свои базовые потребности. Правда, пришлось их несколько урезать, если честно почти до минимума. Зато трехразовое питание я себе гарантировала.

По вечерам мы с Тамарой Васильевной ужинал, а затем пили чай. Со временем это превратилось в нечто вроде ритуала. Мне нравились наши беседы, постепенно я узнавала все больше о хозяйке квартиры. Она производила впечатление благообразной старушке, но оказалось, что это такая внешняя оболочка. Вот только один из многих фактов ее биографии — замужем она была трижды. А потому многое знала о мужчинах. Мы немало разговаривали на эту тему, в том числе обменивались своим бесценным опытом. И хотя интимных сторон не касались, я интуитивно чувствовала, что знания у нее в этом вопросе немалые.

Неожиданно мне стало в какой-то степени нравиться моя жизнь. Это меня сильно удивляло; я была уверенна, что после разрыва с Эриком и ухода из театра буду глубоко несчастной. На самом же деле, ничего подобного не чувствовала. Вместо этого мною вдруг завладело какое-то необъяснимое спокойствие. В последнее время я пребывала в постоянном напряжении, на меня сваливалась, как вещи с багажной полки, то одна, то другая беда. К этому следует добавить, что я себя изводила разными придирками. А теперь все как будто отвалилось, как корка на зажившей ранке. Если до недавнего времени я постоянно пребывала в каких-то размышлениях, то сейчас думала мало и в основном ни о чем. Нередко уже через минуту не могла вспомнить ни одной своей мысли.

Я вдруг перестала не то, что посещать, звонить Миркину. Он словно бы ушел из моей жизни, остался в прошлой ее части. Я больше не интересовалась театром; если в Интернете вдруг натыкалось на новости о театральной жизни, тут же закрывала страничку.

Скорее всего, такое мое поведение объяснялось защитной реакцией психики на недавние события. Мне требовалась передышка от всего, уход в другую реальность. С прежней — я не нашла общего языка, и теперь требовалось время для внутренней перестройки. Происходила ли она, я точно не ведала, но надеялась, что это время проходит для меня не напрасно. Меня не отпускало предчувствие, что это не более чем антракт между двумя действиями. Одно уже состоялось, другое же пока никак не начнется. Но в том, что оно наступит, я мало сомневалась.

И наступила, но в той форме, в какой даже было страшно подумать. У меня был выходной, и я намеревалась его посвятить сладкому ничегонеделанию. Это был уже ни первый раз, когда я проводила время подобным образом. Я так уставала на работе, что ничего другого не хотелось. Зато я стала больше читать, что способствовало тому, что у моей хозяйки была хорошая библиотека.

Раздался звонок, монитор высветил имя Рената. Я даже немного удивилась, мы давно не общались, он не звонил мне, я не звонила ему. Иногда я вспоминала о нем, но как-то рассеяно и отстраненно; он, как и Миркин, удалился от меня даже непонятно на какое расстояние.

— Марта, — даже не поздоровавшись, взволнованно проговорил Ренат, — Яков Миронович умер.

Во мне тут же что-то оборвалась.

— Когда? — выдохнула я.

— Час назад. Мне позвонили из больницы, сердце не выдержало.

— Он лежал в больнице?

— Да, попал неделю назад. Я вовремя пришел к нему и вызвал «Скорую».

Мне стало стыдно от того, что я совершенно забросила старика.

— Что теперь? — задала я, наверное, один из самых своих глупых вопросов.

— Надо хоронить Якова Мироновича. Кроме нас у него нет больше близких людей. Сын далеко, и я не знаю, как с ним связаться. Марта я еду в морг, если желаете, приезжайте тоже.

— Я приеду, — сказала я.

Не стану описывать свои чувства, чтобы не переживать их снова, скажу только — это было тяжело. Тамара Васильевна заметила мое состояние. Я сообщила ей о смерти Миркина. О нем она знала из моих рассказов, а потому сразу поняла, какая это для меня утрата.

— Посидите немного и придите в себя, — сказала она, усаживая меня на диван. — Нужно пережить первые мгновения, затем станет чуточку легче.

— Откуда вы знаете? — не очень вежливо спросила я отчасти раздраженная ее вмешательством.

— У меня был второй сын, точнее, первый, он погиб, — произнесла она.

— Вы мне никогда не говорили.

— Не говорила, чтобы не пробуждать горестные воспоминания. Не вспоминаешь и как будто ничего и не случилось. Я налью вам коньяка, а потом поедете в морг. Только выпить надо много.

Как ни странно, коньяк действительно в чем-то помог, он как-то переключил мое сознание на другой ракурс. Тамара Васильевна вызвала такси, я плюхнулась в машину, закрыла глаза — и не поверите, задремала. Очнулась уже у морга. Там меня ждал Ренат.

— Здравствуйте, Марта. Я заказал катафалк, он должен приехать с минуты на минуту. Он отвезет Якова Мироновича в его квартиру. — Произнося эти слова, он внимательно разглядывал меня. — Как вы?

— Плохо. Я потрясена.

— Наверное, я напрасно вас вызвал сюда. Когда я это делал, то не подумал.

— Все нормально, Ренат. Просто это так неожиданно. Я давно его не видела.

— Я знаю.

— Знаете? — слегка удивилась я.

— Я был у него, и он сказал, что ваши отношения как-то разладились. А вот и катафалк.

С вашего разрешения пропущу часть этой истории, связанной с подготовкой к похоронам. До сих пор вспоминать тяжело. Правильно тогда сказала моя квартирная хозяйка: не вспоминаешь, как будто и ничего и не было.

Настал день похорон. Оказалось, что проводить Якова Мироновича в последний путь, кроме нас с Ренатом, больше и некому. Ни родственников, ни знакомых у него в городе не было. Только мы вдвоем.

Я сидела рядом с гробом и смотрела на лицо покойного. Оно ничуть не изменилось по сравнению с тем, каким было при жизни. Перемены, вызванные смертью, еще не коснулись его. Меня постигло странное ощущение, что жизнь Якова Мироновича продолжается, только уже в каком-то другом измерении. В каком? Да, кто же его знает. Только не могут такие люди исчезать бесследно.

Ренат занимался каким-то делами, я сидела одна в комнате. Как и при жизни, мы были с ним наедине. И я вдруг ясно осознала, насколько Яков Миронович был одинок. Даже сын не приехал на похороны. Ренат все же сумел найти его телефон, но тот ответил, что не имеет с отцом ничего общего.

Почему-то меня это не слишком удивило, Миркин был человеком не для всех, скорее для избранных. И даже странно, что он на последнем отрезке своей жизни в качестве близкого себе существа подпустил к себе именно меня.

Между такими, как он, и всем остальным миром, всеми, населяющими эту планету людьми, всегда стоит огромная непреодолимая стена, думала я. Яков Миронович был обречен на одиночество, он понимал всех, а вот его — почти никто. Понимала ли я его? Честно скажу, не уверена, в чем-то, да, в чем-то нет. Я не могла отделаться от ощущения, что что-то очень важное ускользнуло от меня. И теперь уже безвозвратно.

Я училась у него познанию мира и себя в нем. Но не могу сказать, что слишком преуспела в этой науке, скорее, сделала в ней только несколько самых первых и робких шажков. Но и они многое изменили в моей жизни. До сих пор не знаю к лучшему или к худшему. Главное тут, пожалуй, в другом, я сдвинулась с места, к которому, казалось, была намертво приросла, и понеслась, влекомая потоком неотвратимых событий. Без него этого бы, скорей всего, не случилось, я бы никогда не осмелилась бросить вызов судьбе.

Я осознала, что живу не своей жизнью, и это потрясло меня до основания. А ведь, что в этом особенного, так существуют бесчисленное количество людей. И ничего, многие вполне благополучны и даже счастливы. А вот у меня не получилось. Но к чему я в результате приплыла, к какой пристала пристани? Живу в съемной комнате, работаю упаковщицей в магазине. И не представляю, что же будет дальше?

Внезапно в комнату ввалила большая группа людей. Я узнала их, это были актеры театра Рената. И сразу же что-то кардинально изменилось, Миркин больше не был в этом мире так безнадежно один. И, возможно, в другом с этой минуты — тоже.

— Я попросил своих ребят проводить Якова Мироновича в последний путь, — сказал Ренат. — Через полчаса будем выносить.

Мы возвращались с кладбища, где Миркин нашел свое последнее пристанище. Отныне это место станет священным для меня.

— Куда вы сейчас, Марта? — спросил Ренат.

Я задумалась.

— Мне хочется последний раз навестить его квартиру, — ответила я.

— Поехали вместе, мне тоже этого хочется.

Я не возражала.

В квартире нас встретила какая-то страшная пустота. По крайней мере, в первые минуты пребывания в ней на меня навалилось именно такое ощущение. Все здесь напоминало ушедшего в мир иной хозяина. Воспоминания о том, как мы тут проводили вместе время, словно кинолента, мчались в моем сознании с невероятной быстротой.

— Марта, с вами все в порядке? — спросил Ренат, по-видимому, уловив мое состояние.

— Воспоминания. Они буквально нахлынули на меня. Я не знаю, что с ними делать.

— Я тоже вспоминаю, как мы тут проводили с ним время. Подчас наши разговоры продолжилась непрерывно по три-четыре часа.

— Не знала, что вы так интенсивно общались, — удивилась я. — Мне Яков Миронович об этом не говорил.

— А мне он много рассказывал о ваших разговорах. Он считал, что творчески мы с вами близкие люди.

Я ничего не ответила на эти слова. Я устала находиться на ногах и села на диван. Ренат пристроился рядом.

— Нам с вами придется привыкать жить без него, — сказала я.

— А вот с этим я решительно не согласен, — ответил Ренат.

— Да? — удивилась я.

— Вы и я, мы оба, по сути дела его ученики. В нас живут его идеи, мысли, представления о мире. А разве не это является главным, то, что реально остается от человека. И пока мы будем продолжать его дело, он останется жив. Я понимаю, это звучит пафосно, но я действительно так думаю.

Какое-то время я молчала, обдумывая его слова.

— Я с вами согласна, Ренат. И это совсем не пафос, только так и должно быть.

— Марта, — вдруг каким-то совсем другим тоном произнес Ренат, — мы с вами давно не общались.

— И вы, и Яков Миронович перестали мне звонить. Почему?

— Я много раз хотел вам позвонить, но Яков Миронович меня отговорил.

— Отговорил? — изумилась я. — Но почему?

— Он сказал, что для вас наступил такой момент жизни, когда вам надо побыть наедине с самим собой. А потому не надо вас от этого отвлекать. Я с ним согласился. Но теперь это время прошло? — Он заглянул мне в лицо.

— Возможно, пока точно не знаю. Но Яков Миронович был прав, мне действительно надо было во многом разобраться.

— Разобрались?

— Не уверенна, — покачала я головой. — Но точно знаю, что успокоилась. В последнее время я была сама не своя.

— Марта, я ничего не знаю, что вы делали, как ушли из дома и из театра? Расскажите?

— Особенно и ничего говорить. Я сняла комнатку у одной замечательной старушке, она бывший учитель словесности. По вечерам мы с ней ужинаем, пьем чай и разговариваем на разные темы. Что касается места работы, то работаю упаковщицей.

— Кем? — не поверил Ренат. — Этого не может быть!

— Так случайно получилось, шла мимо магазина, увидела объявление — и устроилась. Кстати, у меня неплохо получается, — не без гордости сообщила я о своих достижениях.

— Марта, какая к черту упаковщица, вы актриса от Бога. Яков Миронович не одобрил бы вашу работу в магазине.

— Мне нужно же на что-то жить, а там мне платят, пусть и небольшие деньги. Но благодаря ним я, по крайней мере, не голодаю.

Ренат задумался.

— В следующем месяце мы начинаем репетицию пьесы: «Слетай со мной до той звезды». Помните, нам предоставили ее два драматурга, у которых мы были. Вы читали ее?

Я виновато посмотрела на Рената. Сначала я действительно хотела прочесть пьесу, но бурный поток событий, который подхватил меня своим течением, привел к тому, что я совершенно забыла о ней. И вспомнила только теперь.

— Ренат, я забыла про пьесу, — призналась я.

— Марта, я мечтаю о том, чтобы главную роль в пьесе сыграли вы. Эта героиня словно написана с вас. Я сам был удивлен, как вы похожи друг с другом.

— Хорошо, я прочитаю пьесу. Обещаю. А теперь нам надо идти. Только что делать с квартирой?

— Пока просто закрыть на ключ. Яков Миронович незадолго до смерти сказал мне, что написал завещание, которое нотариус должен огласить через три дня. Когда мы узнаем его последнюю волю, будет ясно, как поступить с квартирой.

— Пусть будет так, — согласилась я. — Пойдемте, Ренат.