Артистка

29

К моему очередному удивлению, этот разговор почти ничего не изменил в нашей жизни. Я лишь перестала готовить ужин на всю семью, только для себя и Анжелы. Впрочем, голод не тетка, и иногда Эрик во время нашей трапезы как бы случайно заходил на кухню. Я же, будучи человеком сердобольным, не могла не предложить ему присоединится к нам. Сначала он немного артачился, делал вид, что не хочет есть, но потом садился за общий стол и ел за милую душу.

Впрочем, меня все эти дешевые трюки мало волновали, я была обеспокоена другим — а именно своим будущим. Оно было столь туманным, что я не могла разглядеть в нем ни зги. Я понимала, что в театре мне больше ничего не светит, рано или поздно Аглая не без помощи Эрика выживет меня из него. И куда, скажите, я пойду, в нашем не самом большом в мире городе с такой профессией, как у меня, не просто найти работу.

Именно с такими мыслями и чувствами я направилась к Миркину. Обычно поводом для моего визита к нему являлась дата окончания супа. По моим прикидкам, кастрюля должна была опустеть еще два дня назад. Если это так, то чем он питается? И питается ли вообще?

То, что я увидела у Миркина, повергло меня почти в шок. Яков Миронович был не один, в квартире находился еще вполне молодой мужчина. Они сидели на кухне и уплетали суши.

Я почувствовала некоторую ревность. До сих пор я единолично заботилась о Миркине, а теперь появился кто-то другой и кормит моего подопечного японскими деликатесами. А это уже отчасти нарушение мирового порядка. Может, я теперь вообще не нужна?

— Дорогая, Марта, как я рад вас видеть! — воскликнул Миркин. — Вы появились очень вовремя, я очень хочу познакомить вас с этим молодым человеком.

— Здравствуйте, Марта Игоревна, — поздоровался со мной незнакомец. — Я давно хотел с вами познакомиться.

— Может, вы мне объясните, что тут происходит? — спросила я. — Кстати, Яков Миронович, суши для вас не самая полезная пища.

— Это моя вина, я не знал, — произнес молодой человек. — Яков Миронович сообщил мне, что вы готовите для него куриный суп.

— И сейчас собираюсь это сделать, если вы, Яков Миронович окончательно не перешли на суши? — не без едкости посмотрела я на Миркина.

— Разве я когда-нибудь был против ваших супов. Но сначала все же познакомьтесь с моим гостем, дорогая Марта.

— Всегда рада новым знакомствам, — не самым любезным тоном произнесла я.

— Меня зовут Ренат Набиуллин, — представился молодой человек. — Я режиссер.

— Режиссер, — удивилась я. — А можно узнать, чего?

— Это небольшой театр, то ли полупрофессиональный, то ли полулюбительский, — вместо Рената почему-то пояснил Миркин. — Я еще не разобрался. Он называется: «Мироздание». Мне очень нравится название.

— Откуда вы узнали о театре, Яков Миронович? — поинтересовалась я.

— Ренат возил меня туда. Он находится в Доме Культуре «Мир».

— Это же на другом краю города, — удивилась я.

— Вы полагаете? — как-то немного странно посмотрел на меня Миркин. — Всегда полагал, что у мироздания нет краев. Как впрочем, нет и центра.

— Вы мне можете объяснить, что все-таки происходит? — даже не попыталась я скрыть раздражения.

— Я объясню, Марта Игоревна, — произнес Ренат. — Я давно являюсь поклонником и даже можно сказать заочным учеником Якова Мироновича. Я прочел все его посвященные театру книги.

— В отличие от вас, дорогая Марта, — упрекнул меня Миркин, при этом почему-то улыбаясь.

Я вдруг поняла, что он пребывает в очень хорошем настроении. Давно я не видела его таким оживленным и веселым. Неужели это вызвано знакомством с Ренатом? Мною снова овладело ревнивое чувство. Я понимала, что это плохо, но не могла избавиться от него.

— Я тоже кое-что начала читать, — сообщила я. — Просто мало времени и не то настроение.

— Можете и не читать, — махнул рукой Миркин. — А вот с Ренатом вам следует непременно пообщаться. Но неужели вы не слышали об его театре?

— Не слышала. А он давно существует?

— Год, — сообщил мне Миркин.

— В этом нет ничего странного, — вмешался в разговор Ренат. — Нас пока очень мало знают. Мы за это время дали всего два спектакля.

— Почему так мало? — спросила я.

— Не хватает денег. Есть только на самые неотложные нужды.

— О деньгах люди искусства могут говорить бесконечно, — вмешался в разговор Миркин, — поэтому о них не стоит говорить. Зачем терять понапрасну время.

— О чем же нам говорить? — поинтересовалась я.

— Как о чем, — даже удивился Миркин. — Разумеется, о театре. У Рената очень интересные о нем представления.

— Хорошо, мы непременно поговорим с Ренатом о театре, но сначала я сварю суп, — заявила я.

Никто не стал спорить, поэтому, как рабочий к станку, я направилась к кухонному столу.

Мы вышли из квартиры с Ренатом часа через два. Перед этим мы все трое с аппетитом поели суп. Я внимательно наблюдала за режиссером и по тому, как он ел, сделала вывод, что его дома тоже никто не готовит. Неужели он, как и Яков Миронович живет один? В таком случае, почему у него нет женщины?

Кстати, мы бы остались в жилище Миркина и дольше и непременно завели бы долгожданный разговор о театре, но внезапно Яков Миронович почувствовал сильную усталость. Я это заметила и заставила его прилечь. И он почти сразу уснул. Мы с Ренатом решили ему не мешать, и тихо вышли из квартиры.

— Это мы Якова Мироновича утомили, — сказал Ренат, когда мы оказались на улице. — Ему трудно выдерживать столько времени посторонних людей.

Я хотела было возразить, что не считаю себя посторонней, но вместо этого признала правоту моего спутника.

— Да, это так. Но ему полезно, что хотя бы иногда к нему приходят гости. Он же все время один.

— Это очень грустно, — подтвердил Ренат. — Не знаю, как вы, я считаю его великим человеком. То, что он писал об искусстве, особенно о театре достойно восхищения. Без его книг и статей я бы никогда не стал тем, кем являюсь.

Это его заявление вызвало у меня неоднозначную реакцию. То, что он считает себя учеником Миркина, это замечательно, но не переоценивает ли он собственную персону? В театральном мире он точно практически никому неизвестен.

Кажется, Ренат догадался о моих мыслях, по крайней мере, некоторых из них. Впрочем, их было в данный момент совсем немного, тем сильно обличалась задача моего нового знакомого.

— А давайте, в самом деле, поговорим. Можем зайти в любое кафе, выпьем кофе и обменяемся мнениями, — предложил он.

Почему бы и нет, сначала подумала, а затем произнесла это вслух.

Кафе мы нашли быстро. Заказали кофе и пирожное. После чего я вопросительно посмотрела на Рената — дескать пора начинать то, ради чего мы сюда пришли. Он и начал.

— Я понимаю, Марта Игоревна, что вызываю у вас недоверие, — произнес человек, называвший себя режиссером. — Совершенно неизвестный в театральных кругах человек провозглашает себя учеником великого Якова Мироновича, мнит о себе невесть что. Но, между прочим, я дипломированный режиссер и, кстати, хотел устроиться в ваш театр. Но Эрик Олегович меня не принял.

Внезапно я вспомнила, что лет пять назад или даже больше, а может и меньше, Эрик как-то вскользь говорил мне, что к нему приходил какой-то человек с целью устроиться режиссером. Но он показался моему гражданскому мужу неадекватным, а потому отказал. В памяти даже возникла его фамилия. Теперь я не сомневалась, что это был сидящий напротив меня молодой мужчина.

— Теперь я вспомнила, вы действительно устраивались в наш театр, — сказала я.

— Тогда я был сильно огорчен отказом, а теперь сильно этому рад.

— Вот как! Быть режиссером какого-то любительского кружка лучше, нежели работать в профессиональном театре?

После этих моих слов Ренат пристально посмотрел на меня.

— Вы можете мне не верить, но это именно так.

— В данный момент не верю, — честно сказала я.

— Но ведь вы и сами недовольны своей работой в театре.

— Откуда вам это известно?

— Перед тем, как вы появились у Якова Мироновича, мы в основном говорили о вас.

— Обо мне? — изумилась.

— Да, — подтвердил Ренат. — А что вас в этом удивляет. — Он вдруг улыбнулся. — Знаете, что я почувствовал, пока мы с ним говорили? Он в вас влюблен.

От неожиданности я едва не поперхнулась кофе. Я немало размышляла о своих отношениях с Миркиным, но мне и в голову не приходила, что он может быть в меня влюблен. Между нами больше сорока лет разницы в возрасте. А это целая историческая эпоха. И может, даже ни одна.

— Послушайте, Ренат, вам известно, какая между нами разница в возрасте?

— Какое это имеет значение, — пожал плечами Ренат. — Любовь не имеет никакого отношения к возрасту.

— Я всегда считала иначе. А что имеет тогда?

— Когда люди дополняют и обогащают друг друга, когда они создают новое единство, которое делает их хотя бы отчасти другими. Разве у вас с Яковом Мироновичем не такой союз?

— Возможны, вы в чем-то правы, — пробормотала я. Мысль о том, что Яков Миронович влюблен в меня, меня смущала. Я не представляла, как на это следует реагировать. Будь он помоложе, ну хотя бы лет на двадцать, я бы еще восприняла эту новость более менее спокойно. — Но мы хотели с вами, Ренат, поговорить о театре, а не о любви.

Ренат с удивлением посмотрел на меня.

— А разве театр и любовь ни одно и то же?

— Мне все же кажется, не совсем. В театре много такого, что противоположно любви. — Почему-то в этот момент я вспомнила о Касаткиной.

— Это не театр, а то, что вокруг него. Это такая пустая порода. Она есть везде.

— Положим, что так. Но что из этого следует?

— Да все! — горячо воскликнул мой новый знакомый.

— Все — это как-то слишком много, я не потяну. Давайте более конкретно.

— Вы правы, — вдруг согласился Ренат. Он задумался. — Яков Миронович считает вас прекрасной актрисой, которая реализовала лишь один процент своего потенциала.

— Так мало? — удивилась я. Я всегда считала, что эта цифра побольше, как минимум, на пару процентных пункта.

— Это его мнение.

— А вы?

— Примерно тоже. Я видел вас почти во всех спектаклях. Мне было грустно на вас смотреть.

— Так не смотрели бы.

— Вы требуете невозможного.

— Это, в каком смысле?

— Вы мне очень нравитесь, как актриса. Жаль, что вы не играете в наших спектаклях.

— В вашем любительском кружке?

— Можно сказать и так, — кивнул он головой.

А может, он не совсем нормальный, мелькнула у меня мысль. Даже с Миркиным у меня не было таких странных разговоров.

— Скажите, Ренат, а вы всегда отдаете отчет своим словам? — поинтересовалась я.

— Полагаете, что я не совсем нормальный?

Он просто читает некоторые мои мысли, немного упокоилась я. Не нормальный так бы не мог.

— Нельзя ничего исключить, — уклончиво ответила я.

— Поверьте, Марта Игоревна, я абсолютно нормален.

— Поверю. — В моей чашке закончилось кофе. — Давайте закажем еще, — предложила я. Мне хотелось продолжить наш разговор, хотя я и чувствовала, что не все мне в нем нравится.

— С удовольствием. — Ренат позвал официанта.

— И перейдем, наконец, непосредственно к театру, — предложила я.

— С удовольствием. Тем более, это моя любимая тема.

— И моя. Так что вы мне, Ренат, хотите сказать?

— Я думаю об этом весь наш разговор.

— Пора озвучивать мысли, не то мы будем сидеть здесь до утра. У каждого серьезного режиссера должно быть свое кредо. Я уверенна, что оно у вас есть.

Ренат, соглашаясь, кивнул головой.

— Для меня самое страшное в искусстве — это формализм. Драматурги что-то пишут, режиссеры что-то ставят, артисты что-то играют, а зрители что-то смотрят. Затем все спокойненько расходятся и тут же забывают, что было всего несколько минут назад. При этом абсолютно ничего не меняется, ни с кем ничего не происходит. И невольно возникает вопрос: а зачем все это надо?

— И как вы на него отвечаете?

— Я отвечаю, что такой театр никому не нужен.

— А вам не кажется, что вы уж чересчур радикальны?

— Кажется. Но только так можно творить искусство. Все великие мастера в своих жанрах, как творцы, были радикалами. Но не это главное.

— Не это? — удивилась я. — Что же тогда?

— Марта Игоревна, мы же с вами оба ученики Якова Мироновича.

— Не знаю, как вы, я — нет. Я с ним познакомилась совсем недавно, до сих пор не прочитала ни одного его произведения. Хотя сегодня соврала ему, что одно начала читать.

Ренат на мгновение задумался.

— Это не важно?

— Не важно? — в очередной раз удивилась я. — А что же важно? Знаете, Ренат, вы меня все время удивляете.

Неожиданно на его лице расплылась довольная улыбка.

— Значит, наш спектакль удался.

— Это вы о чем? Мы разве на сцене?

— Наш с вами разговор, то, что мы тут сидим — это разве не замечательная мизансцена, А посмотрите здешние интерьеры — это же прекрасные декорации?

Я посмотрела, кафе, как кафе, довольно унылое и безликое. Здесь уже через полчаса становится скучновато. И уж точно ничего замечательного я вокруг не обнаружила.

— Не вижу ничего замечательного, — так и сказала честно я.

— Значит, увидите потом.

— Потом — это когда?

— Когда станете вспоминать наш разговор.

— Вы уверены, что я его буду вспоминать.

— Нисколько не сомневаюсь.

— Вы чересчур самоуверенны, Ренат, — констатировала я.

— Вовсе нет, это совсем другое.

— Что же?

— Потом поймете.

Кофе в чашке снова кончилось, и я мучительно размышляла — заказать ли новую порцию или встать и уйти? Дилемма, возможно, не менее тяжелая, чем у принца Гамлета. Но то, как он решил ее, в конце концов, мне бы не хотелось повторять его опыт.

— Вы не находите, что как-то не вежливо так отвечать даме, которая к тому же старше вас, — проговорила я с единственной целью, чтобы что-то сказать. Я ощущала, что теряю нить разговора.

— Понимаете, Марта Игоревна, — проговорил Ренат, — я хочу, чтобы в мой театр люди ходили бы за обретением смысла, чтобы размышляя, что им делать, как поступать в разных жизненных ситуациях, в поисках ответов, шли бы за ними на наши спектакли.

— Ренат! — воскликнула я. — Это полнейшая утопия. Так никогда не будет.

— Возможно, особенно, если к этой цели не двигаться. А если двигаться, то, кто знает, насколько удастся ее добиться. Кстати, это мысль не моя, а Якова Мироновича. Я вычитал ее в одной его давней статье. И сделал ее для себя путеводной. Если цель нельзя достичь, это не означает, что не надо к ней идти.

Не буду больше заказывать кофе, вдруг решила я, надо завершать разговор. Итак, сидим почти два часа.

— Вы правы, Ренат, — сказала я для того, чтобы снова только что-то сказать. — У вас прекрасные задачи. Но буду перед вами честна — они мне кажутся недостижимыми. В жизни все намного проще.

— А вот Яков Миронович так не считает. Почитайте его статьи и книги, он в них постоянно об этом говорить.

— В книгах и статьях можно написать все, что угодно. Как известно, бумага все терпит.

— Но я все это делаю на практике. У меня, конечно, не все, но кое-что уже получается. А дальше будет еще лучше.

— Могу пожелать вам удачи.

— Мне нужны вы, — скорее не сказал, а выдохнул из себя мой собеседник.

— Что? И в каком виде я вам нужна? В таком, как сейчас пойдет, или переодеться?

— Разумеется, как актриса. Вы созданы как раз для моего театра.

— Ренат, у вас же нет театра, у вас любительский кружок. Разве не так?

— Не так. Театр возникает не от того, что есть хорошее здание, профессиональная труппа, театр возникает тогда, когда люди знают, что они хотят делать, ради чего собираются вместе. У меня это именно так, а в вашем театре — нет. В городе один театр — это тот, которым я руковожу.

— Это вам Яков Миронович сказал?

— Нет, это я так считаю.

Уже лучше, подумала я. Оспаривать этот тезис у Миркина мне было бы гораздо трудней.

— Ренат, давайте на сегодня завершим наше общение. Мы и так проговорили долго.

— Я смотрел на часы, два часа и десять минут. Так как вам мое предложение?

— Какое? — не поняла я в первый момент.

— Работать в моем театре. Зарплата будет, конечно, маленькая, но ведь не ради же денег выходить на сцену.

Я позвала официанта и попросила нас рассчитать.

— Я заплачу, — запротестовал Ренат.

— Предположу, что у вас зарплата меньше, чем у меня. Тем более, у вас грандиозные планы и деньги вам еще пригодятся. А у меня планов попросту нет.

Я поднесла карточку к терминалу, который поставил передо мной официант. Дождавшись, когда из недр аппарата выползет чек, встала.

— Ренат, было очень приятно с вами познакомиться, — сказала я и быстрым шагом прошествовала к выходу из кафе. Стоит ли говорить, что в свою походку я вложила максимум театральности и сексуальности, на которые была способна. Для чего? Задайте более легкий вопрос, я сама не знаю, зачем так поступила.