Артистка

18

Я сидела на читке пьесы и одновременно на распределение ролей. Никогда еще такого у нас не было, чтобы после выбора пьесы, ее запускают в работу уже через пару дней. Обычно проходит месяц, а то и ни один. Это было странно, я смотрела на Эрика, пытаясь понять, что же он затеял, и что им движет?

Хотя мы живем с Эриком не просто в одной квартире, но и спим в одной постели, я узнала о том, что сегодня состоится знакомство с пьесой из объявления на доске объявлений. Пришлось перечитать текст, состоящий из всего десяти строчек несколько раз, чтобы он дошел до моего сознания. И когда это произошло, я тут же устремилась в кабинет главного режиссера.

Первое, что я увидела там, это смущенное лицо моего гражданского супруга.

— Ты чего пришла? — совсем не в своем стиле спросил он.

— Ты отлично знаешь.

Несколько мгновений он молчал.

— Да, я решил ничего не откладывать. Наш репертуар требует обновления.

— Согласна. Но почему так стремительно? И почему узнаю об этом не от тебя, а из объявления на доске объявлений?

— Не хотелось тебя расстраивать.

— Чем именно? То, что не мне достанется главная роль? Но я же сама предложила отдать ее Аглае.

— Я не был уверен, что это серьезно.

— И потому решил подстраховаться. Тебе не кажется, что это выглядит как-то странно?

— Прости, я, в самом деле, не знал, как следует поступать в такой ситуации. — Эрик вдруг вышел из-за стола, подошел ко мне и прижал к себе. — Не сердись, но иногда возникают такие странные ситуации, когда сам не до конца понимаешь, что происходит.

Он поцеловал меня в губы и несколько минут мы целовались. Вообще, все это выглядело странным; что-то было сюрреалистическим и в нашем разговоре, и в последующих за ним поцелуев.

Я первая прервала наши лобзанья.

— У меня к тебе просьба.

— Конечно, родная, все, что угодно.

— Успокойся, так много я не прошу. Я хочу получить роль Веры.

Эта роль была совсем небольшой, за весь спектакль всего три выхода на сцену. Но она мне понравилась своей живостью и искренностью. Я даже удивилась, как драматург, написавший довольно кондовую пьесу, сумел создать столь привлекательный образ. Мне вдруг захотелось его сыграть.

— Веры? — удивился Эрик. — Но это же не значительная роль. Тебе не позволяет ее играть твой статус.

— А я хочу.

Эрик задумался.

— Вообще-то я собирался поручить эту роль Касаткиной. Она и без того мало играет.

Теперь задумалась я. Дело в том, что Касаткина была одной из самых плохих актрис театра. Когда меня зачислили в труппу, то первой моей подругой стала именно Людмила. До сих пор не понимаю, в чем причина, почему так быстро мы подружились. Но дружба длилась недолго; когда я ее увидела на сцене, то сразу поняла, что артистка она никудышная. Мне стало за нее ее так обидно, что я предложила ей дать уроки мастерства.

Я постаралась это сделать максимально тактично, но она сразу все поняла и ответила категорическим отказом, да еще в грубой форме. С того момента она стала моим злейшим врагом. Единственное, что нас спасало от стычек, так это то, что мы с ней старались не разговаривать. Если оказывались в одной кампании, делали вид, что не замечаем друг друга.

После слов Эрика мне стало не очень комфортно; отнимать роль у Касаткиной не хотелось. Но и отдавать ее ей — еще меньше. Я понимала, что она все испортит.

— Эрик, Людмила погубит эту роль, дай ей другую, в пьесе они есть. А я сыграю Веру. И давай больше об этом не спорить.

Я повернулась и вышла из кабинета.

На читке никто не сомневался, что главная роль предназначена мне, ведь люди же не знали о нашей договоренности с Эриком. И когда тот сообщил, что она достается Аглае, какое-то время в зале царила мертвая тишина. Наверное, она была бы именно такой, если бы вдруг объявили, что началась война. Внезапно кто-то закашлялся. И лишь после того, как он закончился, Эрик продолжил объявлять состав участников спектакля.

Когда он сказал, что роль Веры буду играть я, в зале снова воцарилось молчание, правда, не такое глобальное и долгое. По-видимому, до многих стало постепенно доходить, что в театре творится что-то не совсем понятное.

К моему облегчению, Эрик меня не подвел, и Касаткина тоже получила роль. Причем, она была даже немного больше, чем моя. Возможно, если бы Людмила узнала, кому она этим обязана, то не исключено, что сменила гнев на милость в отношении меня. Но я не собиралась об этом ее информировать, а больше это знать никто не мог.

Я вдруг заметила целый пучок устремленных на меня взглядов. Правда, сочувствующих среди них я не заметила, но это меня и ни удивило, и ни огорчило. Театр — это клубок змей зависти, ревности, конкуренции, а подчас и злобы. Жить в такой атмосфере нелегко, хотя я со всеми старалась поддерживать дружеские отношения, это не устраняло проявление всех этих чувств. Касаткина в данном случае не в счет, она идет по отдельной категории моих недоброжелателей.

Дел на сегодня в театре у меня больше не было, и я уже собралась его покинуть, как меня у самого выхода задержал Михайловский. Об этом артисте я с удовольствием рассажу особо.

Мне всегда он очень нравился и как актер, и как человек. Когда я только поступила на службу в театр, то сразу же стала безмерно им восхищаться. Когда он был на сцене, я не отрывала от него глаз. Другие участники спектакля меня уже мало привлекали, мое внимание было сосредоточено на нем. Почему? Этого я не знала, просто его игра притягивала меня, как магнит железо.

Все были уверены, что Михайловского ждет большое будущее, что он непременно уйдет в какой-нибудь столичный театр. И я знаю, что его туда приглашали. Но его судьба неожиданно сломалась; жена, которую он безумно любил, и которая тоже играла в нашем театре, спуталась с московским режиссером, которого пригласили к нам поставить спектакль. И укатила с ним в первопрестольную.

Этого удара Михайловский пережить не сумел. Если раньше он просто любил выпить, то после бегства жены ушел в длительный запой. Не то, чтобы он стал играть хуже, но было заметно, как ему это занятие стало не интересным. Он отклонил несколько предложений сняться в кино, да и в театре стал отказываться от главных ролей и стал играть второстепенные, чтобы с одной стороны меньше работать, а с другой — хоть что-то зарабатывать. Так это все продолжалось много лет; попыток подняться он не предпринимал. Почему, я не понимала, ведь он оставался все таким же прекрасным артистом, и я по-прежнему с восторгом наблюдала за его игрой. Вот только как человек он погас.

— Марта, вы не торопитесь? — спросил Михайловский.

— Не очень, Николай Михайлович, — ответила я.

— Не желаете со мной немного поболтать?

Это было странно, но его вопрос меня не слишком удивил. Если кто в театре и захотел бы это сделать, так только он.

— С удовольствием, Николай Михайлович.

— Тогда пройдемте в мою уборную. Там никто нам не помешает.

Мы расселились на стульях. Михайловский изучающе смотрел на меня, а я на него выжидающе; мне было любопытно, о чем он хочет поговорить со мной.

— Марта, могу я вас спросить, что с вами творится? — произнес он.

— А со мной что-то творится? — ответила я вопросом на вопрос. Тактика не самая красивая, но я была несколько обескуражена его словами.

— Творится, — убежденно произнес Михайловский. — Открою вам секрет, я наблюдаю за вами с того самого момента, как вы стали служить в нашем театре.

— Никогда не замечала. Но почему именно за мной?

— Я объясню. Когда я впервые увидел вас на сцене, то сразу понял, что вы не совсем такая, как большинство других наших артистов и актрис.

Его слова вызвали во мне удивление, ничего подобного услышать от него я не ожидала.

— И что же во мне не так? — поинтересовалась я.

— Разве я сказал, что не так. Я сказал совсем другое.

— Я так вас поняла, Николай Михайлович, — пробормотала я.

— Наверное, это закономерно. Но когда я сказал, что вы не такая, как другие, я имел в виду, что ваша игра обычно более глубокая, чем ваши роли.

— Это хорошо или плохо?

— Только так и надо играть, — убежденно произнес Михайловский. — В актере должна быть глубина, я бы сказал — бездонность.

— Чего во мне нет, так это бездонности, — не согласилась я. На самом деле, я очень даже мелкая, как ручей.

— Возможно, — не стал спорить Михайловский. — Но всегда важно движение. Когда мы начинаем идти, то не знаем, где завершим его. Главное — не останавливаться. Но я хотел поговорить с вами не совсем об этом.

— Тогда о чем же?

— Мне кажется, с вами не все в порядке.

— И как вы это определили?

Михайловский в очередной раз взглянул на меня.

— Да никак, просто смотрю на вас и вижу. Лично мне вполне достаточно.

Я ощутила растерянность, так как не знала, что отвечать. Наверное, вы уже поняли, что за словами я далеко не лезу, они сами косяками приплывают мне на язык, но сейчас они все разом вдруг куда-то исчезли.

— Послушай, девочка, — вместо меня произнес Михайловский тоном, каким он еще ни разу не говорил со мной. — Я много пережил в жизни, в том числе и по своей дури. Я сломался из-за какой-то особы легкого поведения. Вместо того, чтобы радоваться, что она ушла к другому, я на годы погрузился в депрессию. И испортил свою карьеру. А ведь у меня были очень хорошие предложения.

— Я знаю, Николай Михайлович.

— Если даже знаешь, то далеко не все. Но сейчас не об этом.

— А о чем?

— Не дай сломать себя, не обращай ни на кого внимания. Твой кризис — это на самом деле, не кризис, а выздоровление. Я в свое время этого не понял, и сполна наказан.

— Николай Михайлович, вы все равно остаетесь замечательным артистом! — горячо вступилась я за него. — Некоторые спектакли я смотрю только потому, что вы в них участвуете.

Впервые за весь наш очень серьезный разговор на лице моего собеседника появилась улыбка. Но быстро исчезла.

— Спасибо, Марта, но я знаю, что от меня в лучшем случае осталась половина. Да и разговор сейчас не обо мне. Еще раз повторю: не перепутайте кризис с выздоровлением. Я знаю, выздоравливать тяжелей, чем погружаться в кризисную пучину, но я уверен, у вас хватит сил, чтобы сохранить и приумножить себя. У меня вот их оказалось не достаточно. Это все, что я хотел вам сказать.

— Спасибо, Николай Михайлович, я вам очень благодарна за вашу поддержку. Вы правы, мне действительно сейчас нелегко.

— Нисколько не сомневаюсь.

— Можно я вас поцелую?

Михайловский второй раз улыбнулся за наш разговор.

— После поцелуев своей жены я мечтал именно о твоем поцелуе.

— Честное слово, даже не догадывалась.

— Я это не афишировал.

Я встала и поцеловала Михайловского. И почему-то подумала, что он старше меня всего-то на пятнадцать лет. По нынешним временам сущий пустяк. И когда в театре я выбирала мужчину, то может было бы лучше, если бы остановилась на нем. Особенно после того, как от него сбежала жена. Тогда он проявлял ко мне внимание, ему явно хотелось отвлечься с другой женщиной от своего несчастья. Но я уже жила с Эрикой, была в него влюблена, и никто другой меня не интересовал. А Михайловский к тому же в тот период был часто неопрятен, нередко не брит, а иногда от него пахло алкоголем. И хотя я понимала, что он прекрасный артист, это не приумножало в моих глазах его достоинства, особенно на фоне очевидных недостатков. Но теперь я понимаю, что чересчур упрощенно смотрела на ситуацию. Возможно, мы оба не сумели в тот момент разобраться в себе, и внешние обстоятельства, как обычно, оказались сильнее внутренних.