Балбесы

Глава 20 От фермера до осады

Джонсон стоял на крыльце своей усадьбы и отдавал указания управляющему, когда увидел, как в открытые ворота входит какой-то грязный толстый оборванец.

Джонсон сплюнул.

— Прогони его взашей.

— Сию минуту, господин.

Управляющий заискивающе поклонился, взял дрын поувесистее, и пошёл навстречу незнакомцу.

— Эй, голодранец, проваливай-ка отсюда, мы нищим не подаём.

— Ты как со мной разговариваешь, смерд, — сказал Хрюша и без колебаний влепил управляющему пощёчину, для чего ему пришлось привстать на цыпочки.

— Ай! — управляющий схватился за щёку и выронил дрын.

— Ты знаешь, кто я такой, холоп? Прочь с глаз моих, пока я не приказал тебя кнутом высечь. Ты знаешь, кто я такой, я спрашиваю?

— Нет, господин, прошу прощения.

Он как пёс почуял в этом пацане силу говорить и действовать подобным образом и тут же перешёл на привычный заискивающий тон

— Извините, а кто вы?

— Убирайся, я сказал, что непонятного?

— Сию минуту, господин.

Управляющий отбежал в сторону и Хрюша, держа нос вверх, пошёл прямиком к Джонсону.

— Вы владелец этой фермы? — спросил он.

— Я, звать меня Джонсон, а с кем имею честь говорить? — спросил ошарашенный Джонсон, который только что видел, как отлупили его управляющего.

Хрюша ответил не сразу. Посмотрел на низкое хмурое небо, с недовольным лицом прошёлся по двору, распугивая куриц. Остановился возле котелка на огне, где варилась каша для собак. Снял крышку, жадно принюхался, зачерпнул пальцем и снял пробу, пока Джонсон остался стоять позади в лёгком полупоклоне.

— Меня зовут Себастьян Уильям фон Беттенштон, — наконец сказал Хрюша, — я сын графа Беттенштона и наследник его земель.

— Я сразу понял, что вы благородный господин, — кланяясь гораздо ниже прежнего, ответил Джонсон, — это сразу видно по вашей дородной фигуре настоящего сира.

— Именно так, — сказал Хрюша и кашлянул.

— Что привело вас сюда, милостивый господин граф? — поинтересовался Джонсон.

— Со мной приключилось пренеприятнейшее событие, — сказал Хрюша и снова кашлянул. — Я направлялся в войска нашего славного короля Георга, чтобы принять участие в грядущих битвах. Увы, планам моим суждено не было сбыться. Кровожадные разбойники напали на мой отряд и всех перебили. Я сумел убить всех бандитов, но мои кони пали, а меч сломался. Последнего из коварных врагов я убил вот этими самыми голыми руками.

Сказал он, подняв вверх пухлые ладошки.

— Какой кошмар, — Джонсон всей своей фигурой выражал максимальную скорбь этому ужасному инциденту. — Здешние места кишат лихими людьми. Надеюсь, вы не поранились?

— Отнюдь, кха-кха. Но теперь мне нужна новая телега с парой лошадей.

Джонсон заёрзал.

— Сочувствую вашей беде, но боюсь...

Хрюша топнул ногой.

— Бояться вы будете, когда узнаете мой гнев. Вижу, вы человек низкой натуры, Джонсон. И всё, о чём вы радеете, так только о том, насколько сильно набита ваша мошна, не так ли?

— Ну что вы, милорд, я никогда бы... я нет... всё, что было бы в моих силах... но...

— Никаких «но», я сказал, кха-кха. Раз вы столь подлы и мелочны, я поговорю на вашем языке. На языке корысти и алчности, Джонсон. За телегу и пару лошадей я заплачу золотом.

С этими словам Хрюша демонстративно тряхнул кошельком, привязанным к поясу. Джонсон оценил, насколько сочно громыхнул кошель, и облизнулся.

— Разумеется, разумеется, всё для победы нашего короля, да продлят боги его дни. С радостью.

— Прекрасно. Наконец-то. Хватит трепаться, прикажите выкатывать телегу и запрягать лошадей. Да пошевеливайтесь, я не собираюсь, кха-кха, торчать здесь целый день. Ваши никчёмные старания будут оплачены по достоинству.

Джонсон свистнул и управляющий тут же подскочил.

— Приготовь телегу и пару лучших лошадей для нашего благородного гостя, да пошевеливайся, он не собирается торчать здесь целый день.

С поклоном управляющий удалился отдавать приказания, и не прошло и двух минут, как из сарая выкатили телегу, запряжённую двумя отличными жеребцами. Хрюша с недовольной миной походил вокруг, ощупал колеса, похлопал лошадей по загривку, залез в телегу, попрыгал в ней.

— Что ж, она годится только чтобы покойников на ней возить на погост, но раз в такой дыре это у вас считается лучшей повозкой, выбирать не приходится. Проводите-ка меня в дом и налейте мне чашку горячего вина, проклятый кашель совсем доконал. После этого, я так и быть, расплачусь с вами за это жалкое подобие транспорта.

Джонсон щёлкнул пальцами и управляющий снова подскочил в неизменном полупоклоне.

— Сию минуту, господин, прошу вас, следуйте за мной.

Они зашли в дом, а Джонсон остался на крыльце потирать руки в предвкушении лучшей сделки в своей жизни. Сколько можно содрать с этого толстого лопуха? Три золотых? Может пять? Лучше попросить сразу десять, а дальше обливаясь слезами скинуть скинуть-таки цену до семи? От такого возможного внезапного богатства у него даже слегка закружилась голова.

— Боги в помощь, — окликнули его.

Джонсон повернулся и побледнел. Во дворе его усадьбы стояли двое мужчин. Лица их закрывали платки, а на белых нарукавных повязках красной краской была изображена змея, обнимающая столбик монет — известный знак служителей ордена медиков.

— Что вас сюда привело?

Медик с длинными золотистыми волосами поклонился.

— Нас привёл сюда долг службы. В соседней деревне вспышка бубонного кашля.

— Бубонного кашля?

Джонсон побледнел ещё сильнее.

— Именно так. Очень страшное заболевание. Всё начинается безобидно, пострадавший просто сначала кашляет немного. Потом у него идёт кровь из ушей, он покрывается наростами и чувствует похотливое влечение к животным. Несколько дней заболевший проводит в безумной извращённой противоестественной оргии, а потом кряк! И всё, поминай как звали.

Лекари одновременно осенили себя знаком пятерых.

— Очень страшная болезнь, — подхватил второй. — И лекарства пока не предвидится. Мы ходим и забираем всех, у кого есть похожие симптомы. У вас здесь как, всё в порядке? Никто не кашляет?

— Нет, — соврал Джонсон осипшим голосом.

— А вы, как себя чувствуете? Всё хорошо? В горле не першит? Вон та овечка не кажется странно привлекательной?

— Нет, — сказал Джонсон и призадумался, силясь понять, не врёт ли он сам себе.

— Что здесь, собственно, кха-кха, происходит, — спросил Хрюша, выходя на крыльцо с чашкой дымящегося вина.

— О боги! — вскричал длинноволосый. — Он кашляет! Коллега, хватайте его!

Низкий лекарь вытащил мешок и накинул его на голову «сэру фон Беттенштону», пока тот отчаянно бранился и размахивал руками. Блондинистый схватил фермера за рукав.

— Быстрее, счёт идёт на секунды, к чему он прикасался?

— Только вот к телеге той и лошадям, — сказал смертельно бледный Джонсон.

— О нет, теперь они все тоже заражены. Мы должны их забрать. Придётся всё это сжечь, немедленно. Коллега забирайте всё, нет времени рассуждать.

Низкий лекарь запихнул орущего толстяка в телегу и запрыгнул на козлы, взяв вожжи. Блондин оглянулся.

— Чёрт возьми, кажется, этот кашлюн трогал ещё вот тот котелок с кашей.

Он подлетел к котелку и ловко сняв его с огня, помчался и запрыгнул в телегу.

— Трогай! Запомните, фермер! Есть только один шанс не заболеть! Молитесь не менее возьми раз в час, вместо обеда, и отхлещите себя крапивой по голым ягодицам. Это единственное спасение! Единственное!

Последние слова его заглушил скрип колёс удаляющейся телеги.

— Неси крапиву, — сказал управляющему бледный трясущийся Джонсон.

— Хрюша, ты гений, — сказал Блонди, передавая по кругу котелок с кашей, — это сразу было понятно, у тебя башка здоровая, как у барана, так что мозгов в ней должно быть о-го-го.

— Приятно услышать от тебя что-то приятное.

— Я сыт, а значит доволен, а когда я доволен, хорошо должно быть всем вокруг, — ответил Блонди хлопая себя животу. — Как говорится, любой каприз, за вашу кашу.

— Щедрый ты человек, Блонди, — сказал Генри, — даже слова доброго не жалко для друзей.

— Именно так. Цени мою щедрость, пока я жив.

— Если мы не найдём алмаз, в существование которого я верю так же, как в существование единорогов, жить нам осталось не очень долго.

-Ну, значит, начинай ценить меня быстрее и сильнее.

Телега продолжала катиться по разбитой дороге. Каша в котелке быстро закончилась и Блонди, сказав, что ни к чему им такие улики, закинул его в кусты. Генри ответил, что вряд ли сейчас Джонсон бежит по дороге и проверяет все встреченные телеги, на предмет его личного котелка. Тогда Блонди ответил, что фермер, может до сих пор хлещет себя крапивой и просит увезти крупный рогатый скот куда подальше, чтобы не рисковать подвергнуться блудливым помыслам, да то только зачем рисковать? С этим начал спорить Хрюша, утверждая, что котелок всегда мог пригодиться и в хозяйстве и в путешествии... Так за легкой сытой перебранкой они продолжали свой путь, пока впереди не показалась пешая колонна. Генри привстал на козлах и прищурился.

— Нам навстречу идут солдаты, — сказал он.

— Будем надеяться, что это отряд Гвардмана.

— В прошлый раз, когда мы с ним столкнулись, вас обоих чуть не повесили.

— Что было, то прошло. Надо уметь прощать обиды. Если он тащит для нас в своём обозе наш алмаз — я готов его простить. Вот такой я человек, широкой души, дайте мне гигантский самоцвет и всё, вы прощены.

— Давайте-ка не будем полагаться на плохую память сержанта или что он подобрел с нашей прошлой встречи. Хрюша, ляг на дно телеги и не светись.

— Меня два раза просить не надо, — сказал Хрюша и улёгся, закрывшись с головой ветошью, заменявшей ему одеяло.

Генри свернул на обочину, пропуская колонну солдат, и остановился. Мимо брели понурые чумазые воины, рваные их сапоги неспешно месили осеннюю грязь, промокшие флаги болтались на древках, как помойные тряпки. Не было слышно ни музыки, ни песен, ни весёлой солдатской перебранки, подбодряющей товарища.

— Похоже на армию после поражения, — сказал Генри.

— Или после победы. Одно от другого тяжело отличить, когда ты простой солдат и только и думаешь, что о еде и ночлеге.

— Тебе надо меньше общаться с Хрюшей. Он на тебя дурно влияет, у тебя чешется нерв в черепе и тебя тянет философствовать.

— Зависть не красит тебя, друг мой, — с театрально пафосными интонациями сказал Блонди, — ибо как сказано в священной книге, зависть — первый порок.

— Поражён твоими глубокими познаниями в религии. Хотя, что это я? Тебя за последнюю неделю дважды исповедовали перед казнью, ты теперь в вопросах святых книг подкован, как епископ.

— Какой-то недобрый сарказм я слышу в твоем голосе. В отличии от тебя, я аж дважды прошел ритуал духовного очищения, так что меня к боженькам без доклада пустят.

— Врёт он всё, — пискнул из-под ветоши Хрюша. — Мы в одной камере сидели, я всё видел. Он исповедоваться отказался и сказал, что если они хотят услышать много горячих признаний от него, то пусть присылают молодых и симпатичных монашек, а не таких лысых стариков, как священник. Потом добавил, что если принесут бочку вина и мешок для головы, то и вы сгодитесь, дескать.

Блонди ткнул кулаком в тряпьё, под которым прятался Хрюша.

— Ах ты стукач! Заложил меня ни за грош. Это была минутная слабость, мне было одиноко!

Давай-ка лучше что-то полезное сегодня услышим.

Генри повернулся к бредущим мимо копейщиками.

— Эй, служивый, — окликнул он старого воина с длинными вислыми усами, напоминавшими облезлый хвост дохлой кошки.

Солдат окинул их мрачным взглядом, но вышел из колонны и подошёл ближе.

— Чего надо, ребятки? — спросил он.

— Скажите, военный, а вы не знаете часом, где отряд Синие Белки, сержанта Гвардмана?

— Как не знать, знаю, конечно,- ответил солдат.

Сердце Генри ёкнуло, будто он снова за карточным столом и ему пришла удачная карта.

— И где же нам их найти?

Солдат хмыкнул в усы.

— А чего их искать, они на одном месте, никуда не идут, и, похоже, тово, уже никуда не пойдут, хех.

— Это в каком же смысле?

Радостное ожидание сменилось самыми погаными предчувствиями. Хрюша и Блонди обменялись обеспокоенными взглядами.

— А вот в таком. Сидят Синие Белки в осаде и долго там ещё сидеть будут. Ну, это если им до конца жизни считать за «долго». А так — не очень долго. Очень даже быстро их конец настанет.

— Ничего не понял, — Генри помотал головой, будто старясь раскачать в ней мозги.

Солдат цыкнул зубом, печалясь непонятливости Генри, и опёрся на копьё.

— Я тебе, сынок, прямо, как есть и говорю. Король наш Георг, да продлят боги его дни, сидел в крепости Харднатс, а Синие Белки должны были, стало быть, евойным войскам в подкрепление идти. Да только король Бьёрна такую тьму войск привёл, что теперь ни король, ни Синие Белки из Харднатса носу не кажут и сидят там в осаде все вместе. А вот сидеть да ждать им долго не придётся.

— Почему? Им уже идут на помощь?

Копейщик хмыкнул и дёрнул себя за длинный ус.

— Ну, ежели, считать голодную смерть — помощью, тогда да. Ну, а ежели нет — тогда нет. Мы, вон, должны были им помочь.

Солдат обвёл рукой колонну оборванных солдат.

— Токмо пыжились сильно, а вышел пшик. Разбили нас и осаду мы не сняли. Так что, сидит наш король вместе с Синими Белками в Харднатсе и помощь ждать более неоткуда. А поскольку жратвы у них там в крепости не осталось, либо помрут сегодня завтра с голодухи, ну, либо все в плен пойдут.

Солдат неодобрительно покачал головой, будто осуждая саму возможность сдаваться в плен.

— Всё так плохо? — спросил Блонди.

— А то как же. Плохо-то не то слово. Голодуха, каннибализм, содомия, мрут в день тысячами, а то и десятками тысяч, хочу тебе сказать.

— Вы разве всё это сами видели? — спросил Генри.

— Нет, просто сказать хочу. Видел, не видел, какая разница, парень. Я богов никогда не видел, что же теперь, не существует их?

— Что же, это очень мудро, — с серьёзным лицом сказал Блонди.

— То-то и оно, парень. В общем, Синих Белок твоих найти нетрудно. Завтра уже глядишь или на погосте или в плену короля бьёрнского. Там и ищите.

— А где крепость Харднатс?

Солдат махнул рукой в том направлении, откуда пришёл.

— Дорога туда одна и прямая, не промахнётесь, завтра к полудню увидите, самое позднее.

— Спасибо, отец, береги себя.

— И вам не хворать, ребятки.

Старый солдат положил копьё на плечо и пристроился в хвост уходящей колонны.

— Я кого-то сильно прогневил в прошлой жизни, — сказал Генри, — поэтому в этой я так проклят.

— Новости скверные, что и говорить, — подал голос из-под ветоши Хрюша. — Что будем делать?

— Что делать, что делать, — мрачно отозвался Генри, — шею мылить пора.

— Это мы всегда успеем, паникёры. И шею намылить и привыкнуть жить без голов, или сбежать в другую страну и притворяться там беглыми принцами до конца жизни. На это время у нас есть. А знаете, что у нас ещё есть, кроме времени?

— Знаю, только, чего у нас нету — везения и мозгов.

— Вот ты мрачный, — сказал Блонди. — Нет, ещё у нас есть надежда на лучшее и наше упорство. Знаете притчу про двух лягушек, которые упали в кувшин с молоком? Одна сразу сдалась и утонула. Вторая барахталась, барахталась, и за проявленное упорство лягушачий бог превратил молоко в лёд. Или что-то типа того. Я особо не запомнил. В общем, мораль такая, не сдавайся и рано или поздно придёт лягушачий бог и спасёт тебя. Так что поедемте-ка сами и взглянем на эту крепость. А вы пока помолитесь лягушачьему богу.

— Ты мало того, что балбес, так ещё и богохульник.

— Да ну, не перехваливай меня, ты меня краснеть заставляешь.

— Поехали уже, болтуны, — сказал Генри и пустил коней вперёд.

Телега с тремя приятелями резво покатилась навстречу войне.