11. Изготовление

Пять миль могут показаться продолжительной прогулкой. Это всегда длинный заплыв. И особенно длинный, когда плывёшь один. Это обстоятельство стало очевидным для Келли ещё до того, как он достиг середины дистанции, однако, несмотря на то, что вода к востоку от его острова была неглубокой, и во многих местах он мог встать на дно, Келли не остановился, как не позволил себе и сбавить скорость. Он изменил длину гребков, чтобы на левый бок приходилась большая нагрузка, радуясь боли как посланнику выздоровления. Вода была именно такой, как ему хотелось, подумал он: достаточно прохладная, чтобы не допустить перегрева, и достаточно тёплая, чтобы энергия слишком быстро не покидала тело. В полумиле от острова его скорость замедлилась, но Келли мобилизовал все свои внутренние силы, заставив себя снова плыть быстрее, пока не коснулся дна на восточной стороне Бэттери-Айленда. Когда он встал, то едва мог заставить себя двигаться, и тут же его мышцы начали неметь, но Келли принудил себя идти к берегу. И в этот момент он заметил вертолёт. Он дважды во время заплыва слышал шум его роторов, но не обратил на это внимания. Келли давно привык к вертолётам, и их шум казался ему таким же естественным, как жужжание насекомого. Однако видеть вертолёт, стоящий на песчаном берегу, было весьма необычно, и он направился к нему, но его окликнул голос из бункера:

— Я здесь, чиф!

Келли повернулся. Голос был знакомым. Он протёр глаза и увидел повседневный белый мундир очень высокопоставленного морского офицера — это было очевидно по золоту погон, сверкающих на утреннем солнце.

— Адмирал Максуэлл! — Келли был искренне рад встрече с этим человеком, но его смущало, что ноги до колен в грязи, которая налипла на них, пока он шёл от берега. — Жаль, что вы не позвонили заранее, сэр.

— Я пытался, Келли. — Максуэлл подошёл к нему и пожал руку. — Мы звонили сюда уже пару дней. Где ты был, чёрт возьми? На работе? — Адмирал был изумлён тем, как мгновенно изменилось лицо молодого человека.

— Не совсем.

— Почему бы тебе не принять душ? А я пока поищу себе газированную воду. — И только теперь Максуэлл увидел едва зажившие шрамы на спине и шее Келли. — Господи, Боже мой!

Впервые они встретились на борту авианосца «Китти Хоук» три года тому назад. Максуэлл был тогда командующим авиацией Тихоокеанского флота, а Келли — едва живым боцманом первого класса. Человек в положении Максуэлла не мог забыть об этом. Келли отправился спасать лётный экипаж бомбардировщика, который пилотировал младший лейтенант Уинслоу Холлэнд Максуэлл-третий, американский морской лётчик. После двух суток, которые Келли провёл в районе, слишком опасном для спасательного вертолёта, не сумевшего прочесать его, он вернулся обратно с Голландцем-третьим, раненым, но живым. Сам же Келли подхватил серьёзнейшую инфекцию от гнилой воды, в которой ему приходилось скрываться. Как, до сих пор спрашивал себя Максуэлл, как можно отблагодарить человека, спасшего твоего единственного сына? Келли выглядел таким молодым на больничной койке, таким похожим на его сына — вызывающе гордый взгляд и скрытый за ним застенчивый, но проницательный ум. Если бы в мире господствовала справедливость, Келли получил бы медаль Конгресса за мужество, проявленное во время одиночной спасательной экспедиции, предпринятой им вверх по течению коричневой реки, но Максуэлл даже не стал тратить бумагу на представление к награде. Извини, Голландец, скажет ему командующий Тихоокеанским флотом, я готов сделать для тебя что угодно, но это будет напрасной тратой сил, будет выглядеть, понимаешь, слишком подозрительно. Поэтому адмирал Максуэлл сделал все, что мог.

— Расскажи мне о себе.

— Моя фамилия Келли, сэр. Я — боцман первого...

— Нет, — прервал его Максуэлл, покачав головой. — Нет, ты гораздо больше похож на главного боцмана, каким и являешься с этой минуты.

Максуэлл провёл на борту «Китти Хоук» ещё трое суток, якобы проводя личную проверку лётных операций, однако на самом деле присматривая за своим раненым сыном и молодым коммандос, который спас его. Он был рядом с Келли, когда прибыла телеграмма, извещающая о смерти его отца, служившего пожарным и скончавшегося от сердечного приступа прямо во время тушения пожара. И вот теперь, понял адмирал, он прибыл сюда сразу после ещё какого-то несчастья.

Келли вернулся после душа в майке и шортах, слегка приволакивая ноги от усталости, но с чем-то строгим и сильным во взгляде.

— Сколько ты проплыл, Джон?

— Почти пять миль, сэр.

— Хорошая тренировка, — заметил Максуэлл, передавая ему банку кока-колы. — Отдохни немного.

— Спасибо, сэр.

— Что с тобой случилось? Эти раны на плече выглядят свежими.

Келли коротко рассказал о случившемся, как солдат солдату, потому что, несмотря на разницу в возрасте и занимаемом положении, они оба были солдатами, и во второй раз Голландец Максуэлл сидел и слушал как приёмный отец, которым он стал.

— Тяжело, Джон, — тихо произнёс адмирал.

— Да, сэр. — Келли не знал, что ещё ему сказать, и на мгновение замолчал, глядя вниз. — Я так и не поблагодарил вас за открытку... когда умерла Тиш. Это было так хорошо с вашей стороны, сэр. Как дела у сына?

— Летает пилотом на «Боинге-727» в компании «Дельта». Я вот-вот должен стать дедушкой, — с удовлетворением заметил адмирал и лишь потом понял, какой жестокой могла показаться сказанная им фраза этому молодому одинокому парню.

— Отлично! — Келли заставил себя улыбнуться, благодарный Максуэллу за то, что хоть что-то сделанное им оказалось успешным. — И что привело вас сюда, сэр?

— Мне хотелось бы обсудить с тобой кое-что. — Максуэлл открыл свой портфель и развернул на кофейном столике первую из нескольких привезённых с собой карт.

— О да, я хорошо помню это место, — хрипло заметил Келли. Его взгляд остановился на пометках, сделанных от руки на полях карты. — Это секретная карта, сэр.

— То, о чем мы будем говорить, чиф, касается крайне секретных вопросов.

Келли оглянулся. Адмиралы всегда ездят в сопровождении адъютантов, обычно это молодой лейтенант в сверкающем мундире, который носит портфель с документами, показывает своему боссу, где находится гальюн, беспокоится, где поставить автомобиль, и вообще занимается вещами ниже достоинства постоянно занятого боцмана или старшины. И тут он понял, что, хотя у вертолёта есть команда, гуляющая сейчас по острову, вице-адмирал Максуэлл прилетел сюда один, а это было крайне необычно.

— Но почему вы выбрали именно меня, сэр?

— Ты — единственный человек во всей стране, Джон, который знаком с местностью непосредственно, а не с воздуха.

— И если у нас есть здравый смысл, так и должно остаться. — Воспоминания Келли об этом месте нельзя было назвать приятными. Первый же взгляд на двухмерную карту пробудил у Келли худшие из трёхмерных воспоминаний.

— Насколько далеко ты продвинулся по этой реке, Джон?

— Примерно до этой точки. — Рука Келли скользнула по карте. — Я упустил вашего сына, когда прочёсывал местность в первый раз, но затем вернулся назад и нашёл его приблизительно вот здесь.

Совсем неплохо, подумал Максуэлл, дразнящее близко к цели.

— Этого моста через реку на шоссе больше нет. Правда, нам потребовалось на это шестнадцать боевых вылетов, но теперь мост находится в реке.

— Вы знаете, что это значит? Они построят брод или пару подводных мостов. Вам нужен мой совет, как их подорвать?

— Напрасная трата времени. Цель находится вот здесь. — Палец Максуэлла постучал по точке, обведённой красным фломастером.

— Долго придётся плыть, сэр. Что это такое?

— Чиф, когда тебя уволили в запас, ты остался в резервном составе флота, — добродушно произнёс адмирал.

— Одну минуту, сэр!

— Успокойся, сынок, я не призываю тебя обратно на действительную службу. — Пока не призываю, подумал Максуэлл. — У тебя был допуск к совершенно секретным документам.

— Да, у всех у нас был такой допуск, потому что...

— Но то, о чем мы говорим, ещё более секретно, чем СС, Джон. — И Максуэлл, достав из своего портфеля дополнительные материалы, объяснил почему.

— Вот ублюдки... — Келли оторвал взгляд от аэрофотоснимка. — Вы собираетесь высадиться там и спасти их, как тогда в Сонг-Тэй?

— Что тебе известно об этом?

— Лишь то, что было в открытой печати, — объяснил Келли. — Мы обсуждали это в группе. Нам казалось, что это была искусно проделанная операция. Эти парни из сил специального назначения могут действовать очень хитро, когда постараются. Но...

— Вот именно. Но в лагере никого не оказалось. Вот этот человек, — Максуэлл указал на фигуру на аэрофотоснимке, — опознан как полковник ВВС. Ошибки быть не может. Келли, вы никогда и никому не повторите этого.

— Понимаю, сэр. Как вы предполагаете осуществить операцию?

— Мы ещё точно этого не знаем. Ты знаком с этим районом, и нам нужно, чтобы ты помог выбрать альтернативные планы.

Келли подумал о прошлом. Он провёл пятьдесят часов в этом районе, без сна и отдыха.

— Очень рискованно для высадки с вертолёта. Здесь множество зенитных батарей. Относительно Сонг-Тэй, по крайней мере, можно было сказать, что тот лагерь был расположен далеко от всего, а ведь это место достаточно близко к Хайфону, тут много дорог, имеются мосты, а также находятся другие объекты. Операция будет очень трудной, сэр.

— Никто и не говорит, что все будет просто.

— Если вы опишете вот здесь дугу, то для скрытного подхода можно использовать этот хребет, но понадобится где-то перебраться через реку... скажем, вот здесь, и вы наталкиваетесь на ловушку из зенитных орудий... а вот эта ещё хуже, судя по тому, что здесь написано.

— Разве ваша группа планировала воздушные операции в этом районе, чиф? — не без изумления спросил Максуэлл и был удивлён полученным ответом.

— Видите ли, сэр, в нашей группе коммандос всегда не хватало офицеров. Они всё время нарывались на пулю. Я исполнял обязанности офицера группы, планирующего операции, в течение двух месяцев, и мы все знали, как проникнуть в лагеря и на объекты противника. Нам это было необходимо, ведь это самая опасная часть большинства операций. Поймите меня правильно, сэр, но не обязательно носить офицерские погоны, чтобы уметь мыслить.

— Я никогда не говорил, что думать умеют только офицеры, — едва не возмутился Максуэлл.

Келли сумел улыбнуться.

— Не все офицеры считают так, как вы, сэр. — Он посмотрел на карту. — Эту операцию следует планировать с конца. Начинайте с того, что вам требуется после захвата цели, затем возвращайтесь к методу подхода и проникновения на объект.

— Об этом потом. Расскажи мне прежде о долине реки, — попросил Максуэлл.

Пятьдесят часов, вспомнил Келли. Его перебросили на вертолёте из Дананга на борт подводной лодки «Скейт», которая затем доставила в поразительно глубокое устье этой проклятой вонючей реки. Далее Келли двигался вверх по течению, держась за подводный скутер, работавший на электрических аккумуляторах. Не исключено, этот скутер все ещё там, если только какой-нибудь рыбак не зацепил его своей леской. Келли оставался под водой, пока не кончился воздух в баллонах, он даже теперь помнил, как страшно было потерять способность прятаться под покрытой рябью поверхностью реки. Как страшно было подняться на поверхность, если даже слишком опасно было двигаться под водой и приходилось прятаться под водорослями у берега, наблюдая за транспортом на шоссе, проходящем рядом с рекой, слушая грохот зенитных батарей на вершинах холмов и думая о том, что сделают с ним снаряды 37-миллиметрового калибра, наткнись на него какой-нибудь северовьетнамский бойскаут и сообщи об этом отцу. И вот теперь этот адмирал спрашивал его, как лучше рискнуть жизнью других людей в том же самом месте, положившихся на него, как это сделала Пэм, полагая, что он знает, как нужно поступить. Эта внезапная мысль заставила бывшего главного боцмана похолодеть.

— Это опасное место, сэр. Я хочу сказать, что ваш сын тоже повидал там многое.

— Но не с твоей точки зрения, — напомнил Максуэлл.

В этом он прав, согласился Келли. Младший Голландец забрался в надёжное густое укрытие. И, ежечасно пользуясь своим радиопередатчиком, ожидал, что Змея придёт и спасёт его, а пока он лежал, сжимая сломанную ногу, страдая от мучительной боли и прислушиваясь к грохоту тех же самых зенитных батарей, которые сбили его А-6 и теперь молотили небо, стараясь воспрепятствовать другим самолётам взорвать мост, мимо которого пролетели его бомбы. Пятьдесят часов, вспомнил Келли, без отдыха и сна, только страх и желание выполнить задание, порученное ему.

— Сколько у нас времени, сэр?

— Мы не знаем этого. Честно говоря, я даже не уверен, что нам дадут добро. Когда у нас появится план, мы представим его. А когда его одобрят, мы соберем силы, подготовим их и проведем операцию.

— Метеорологические условия? Насколько они повлияют на ваши планы? — спросил Келли.

— Операция должна проводиться осенью — этой осенью — или, может быть, никогда.

— Вы говорите, что эти парни никогда не вернутся домой, если мы не спасем их?

— Никакой другой причины для северовьетнамцев построить лагерь так, как они это сделали, нет, — ответил Максуэлл.

— Адмирал, я — хороший коммандос, но всего лишь боцман. Вы не забыли этого?

— Джон, ты — единственный человек, который побывал рядом с этим местом. — Адмирал собрал аэрофотоснимки и карты и передал Келли новый комплект. — Ты трижды отказался от обучения на офицерских курсах. Мне хотелось бы знать почему, Джон.

— Хотите знать правду? Это означало возвращение обратно во Вьетнам. Я достаточно рисковал.

Максуэлл согласно кивнул, сожалея про себя о том, что его лучший источник информации, знавший ситуацию на месте, не получил достаточно высокого звания, соответствующего его опыту и знаниям, но он помнил также, как совершал боевые вылеты со старого авианосца «Энтерпрайз» вместе с лётчиками-сержантами, и по крайней мере один из них демонстрировал смекалку, достаточную для командира воздушной группы. Он также знал, что лучшими пилотами вертолётов были, наверно, сержанты, произведённые в уоррент-офицеры после краткосрочных курсов, организованных армией в Форт-Паккере. Сейчас не время для высокомерия офицерской кают-компании.

— При подготовке к операции в Сонг-Тэй была допущена одна ошибка, — заметил Келли после недолгого молчания.

— Какая именно?

— Они, вероятно, перетренировались. После определённого периода подготовки дальнейшие занятия только ухудшают их готовность к выполнению задания. Надо выбрать подходящих людей, и максимум через две недели они будут готовы к операции. Более продолжительная подготовка приводит к тому, что они начинают беспокоиться, нервничать и теряют целеустремлённость.

— Ты не первый, кто сообщил мне об этом, — согласился Максуэлл.

— Этим будут заниматься «тюлени»?

— Мы ещё не приняли решения. Келли, я могу дать тебе две недели, пока мы занимаемся другими сторонами операции.

— Как мне связаться с вами, сэр?

Максуэлл положил на стол пропуск в Пентагон.

— Никаких телефонных звонков, никаких писем — все только при личной встрече.

Келли встал и следом за адмиралом направился к вертолёту. Как только Максуэлл вышел из бункера, лётная команда начала прогревать турбины своего Н-2 «Си Спрайт». Келли взял адмирала за руку в тот момент, когда ротор уже вращался.

— Операция в Сонг-Тэй была намеренно неудачной? Максуэлл замер на месте.

— Почему ты спрашиваешь об этом?

— Вы ответили на мой вопрос, адмирал, — кивнул Келли.

— Мы не уверены в этом, чиф. — Максуэлл опустил голову, проходя под вращающимся ротором к хвостовой части вертолёта. Когда винтокрылая машина взлетела, он снова пожалел, что Келли отклонил приглашение поступить в школу подготовки офицеров. Этот молодой парень был умнее, чем он предполагал, и адмирал решил встретиться с его бывшим командиром, чтобы получить более полную информацию. Он также подумал о том, как отнесётся Келли к официальному призыву на военную службу. Максуэллу было жаль терять доверие молодого парня — он может именно так подумать об этом, решил адмирал, когда «Си Спрайт» развернулся и направился на северо-восток, — но его ум и сердце были с теми двадцатью офицерами, которые находились в лагере «Сендер грин», и в первую очередь он думал о них. К тому же Келли надо отвлечься от личных неприятностей, утешил себя адмирал.

* * *

Келли следил за вертолётом, пока тот не исчез в утренней дымке, затем направился в мастерскую. Он ожидал, что сегодня в это время дня у него будут болеть все мышцы, зато ум окажется спокойным и готовым чётко мыслить. Как ни странно, все оказалось наоборот. Упражнения в больнице привели к более благоприятным результатам, чем он рассчитывал. У него все ещё не восстановилась выносливость, зато его плечо после начальной боли приняло огромную нагрузку на удивление спокойно. И теперь, когда обычное возбуждение после тяжёлой нагрузки прошло, его охватил новый приступ эйфории. Келли полагал, что хорошее самочувствие сохранится у него весь день, но спать он ляжет пораньше, чтобы как следует отдохнуть перед очередным тяжёлым испытанием. Завтра он возьмёт часы и начнёт тренироваться по-настоящему, засекая отрезки по времени. Адмирал дал ему две недели. Это примерно соответствовало времени, отведённому им самим себе для физической подготовки. Теперь пора приступать к другому.

Объекты военно-морского флота, какими бы ни были их размеры и назначение, все похожи один на другой. На них находится оборудование, необходимое всем, и одним из достоинств Бэттери-Айленда, была хорошо оснащённая мастерская. В течение шести лет тут находилась база спасательных судов, и, чтобы они могли безостановочно функционировать здесь, имелись станки, с помощью которых можно было ремонтировать и изготавливать вышедшие из строя детали машин. Набор станков и инструментов, находящихся в распоряжении Келли, был примерно равен ремонтному оборудованию эскадренного миноносца, да и закупили его таким же образом, механическая мастерская была просто выбрана из какого-то каталога ВМФ. Может быть, даже у ВВС существовала такая же система, подумал Келли. Он включил фрезерный станок фирмы «Саут Бенд» и принялся проверять различное оборудование, чтобы убедиться, что с его помощью он сделает то, что ему требовалось.

К фрезерному станку были приложены многочисленные ручные инструменты, измерительные приборы и выдвижные ящики, полные самых разных стальных заготовок, готовых для дальнейшей обработки и получения деталей, нужных оператору. Келли сел на табурет и начал обдумывать, что именно ему требуется, но затем решил прежде сделать нечто иное. Он снял свой «кольт» 45-го калибра с его места на стене, разрядил и разобрал, прежде чем снаружи и изнутри внимательно осмотреть затвор и ствол.

Мне понадобятся два комплекта всех деталей, сказал себе Келли. Но сначала следует изготовить первый комплект. Он вложил затвор в тиски, закрепил его и с помощью станка просверлил в его верхней части два маленьких отверстия. Станок «Саут Бенд» выполнил работу удивительно хорошо. Понадобилось повернуть колесо с четырьмя ручками меньше чем на одну десятую оборота, и крошечное сверло скользнуло сквозь оружейную сталь автоматического пистолета. Затем Келли повторил операцию, просверлив второе отверстие на расстоянии 1,25 дюйма от первого. Нарезать внутреннюю резьбу в отверстиях метчиком оказалось ничуть не труднее, и он завершил операцию с помощью отвёртки. На этом закончилась лёгкая часть дневного труда, которая позволила приобрести подзабытые за прошедший год навыки управления станком. Окончательный осмотр модифицированного затвора убедил Келли, что он ничего не повредил. Теперь предстояла гораздо более сложная работа.

У него не было ни времени, ни оборудования, чтобы проделать эту работу идеально. Келли достаточно хорошо владел сварочным аппаратом, но ему недоставало снаряжения, чтобы изготовить специальные детали для инструмента, который хотелось бы иметь. Чтобы сделать это, понадобилось бы обратиться в небольшую литейную мастерскую, рабочие которой могли догадаться, для чего он заказывает такие детали, а рисковать этим он не мог. Он утешил себя мыслью, что просто хорошего исполнения работы уже достаточно, а стремление к идеалу приносит одни неприятности и часто не стоит затраченных сил.

Прежде всего, Келли нашёл прочную стальную заготовку, похожую по форме на консервную банку, но меньшего диаметра и с более толстыми стенками. Он снова проверил отверстие и нарезал к нему резьбу, на этот раз в днище заготовки, прямо по оси «консервной банки», как он уже привык её называть. Отверстие было диаметром 0,6 дюйма, что он и проверил с помощью штангенциркуля. Затем он принялся за семь аналогичных заготовок, но уже поменьше диаметром. Каждую из них Келли обрезал на расстоянии три четверти дюйма от торцевой части, а потом уже проверил отверстия в их донышках. Эти новые отверстия имели диаметр 0,24 дюйма, а сами заготовки в окончательном виде напоминали по форме маленькие стаканчики с дырками в донышках, или, скорее, крошечные цветочные горшочки с прямыми стенками, с улыбкой подумал он. Каждая из них представляла собой «дефлектор». Он попытался опустить дефлекторы внутрь «банки», но они оказались слишком большого размера. Это вызвало у Келли недовольное ворчание на самого себя. Пришлось обработать каждый дефлектор на шлифовальном станке. Когда он покончил с этой работой, каждый из дефлекторов сиял поверхностью одинакового диаметра — ровно на один миллиметр меньше внутреннего диаметра «консервной банки». Продолжительная операция заняла у него пятьдесят минут, и все это время он, не переставая, бранил себя. Прежде чем опустить готовые детали внутрь «банки», он вознаградил себя холодной кока-колой. Все дефлекторы послушно встали на место — достаточно плотно, чтобы не греметь о стенки, и в то же время достаточно свободно, чтобы выскользнуть обратно после одного-двух встряхиваний. Отлично. Он выбил дефлекторы наружу и принялся за изготовление крышки для «консервной банки», на которой тоже нужно было нарезать резьбу. Закончив работу, Келли сначала завернул на место крышку, не вкладывая дефлекторы внутрь, затем отвинтил её, вложил их снова и поставил на место крышку, поздравив себя с тем, что все детали плотно прилегают одна к другой. И лишь теперь он сообразил, что не просверлил отверстие в центре крышки. Эту работу он опять выполнил на фрезерном станке. Диаметр нового отверстия был всего лишь 0,23 дюйма, но после сборки его взгляд легко проник через внутренние отверстия сквозь весь глушитель. По крайней мере, подумал Келли, я сумел просверлить все отверстия точно, без малейших ошибок.

Теперь наступила очередь самой важной операции. Келли не торопился, подготовил станок, проверив установку не меньше пяти раз, прежде чем проделал последнюю нарезку, один раз потянув за рычаг — причём затаив при этом дыхание. Ему доводилось несколько раз наблюдать за подобной операцией, но ещё ни разу не приходилось делать её самому, и хотя он умел обращаться с инструментами, все-таки оставался отставным боцманом, а не слесарем-механиком. Закончив работу, он вынул ствол из тисков и собрал пистолет. Затем Келли направился на берег с пистолетом и коробкой винтовочных патронов 22-го калибра.

На Келли никогда не производил особого впечатления большой и тяжёлый автоматический «кольт», но патроны 45-го калибра стоили намного дороже, чем патроны бокового боя 22-го калибра, поэтому в прошлом году он купил комплект принадлежностей, с помощью которых превращал — после нескольких несложных операций — «кольт» 45-го калибра в пистолет 22-го, что позволяло ему пользоваться малокалиберными патронами. Он бросил пустую банку из-под кока-колы футов на пятнадцать от себя, затем зарядил пистолет. На этот раз он не пользовался защитными наушниками. Келли стоял, как всегда перед стрельбой — опустив расслабленные руки, потом быстро вытянул их вперёд, сжимая пистолет и полуприсев, и тут он понял, что глушитель, навинченный на конец ствола, закрывает мушку. Это создавало немалую проблему. Он снова опустил пистолет, затем поднял его и нажал на спусковой крючок, не видя цели. Результат можно было предсказать заранее — пуля не попала в консервную банку. Это была плохая новость. А хорошей новостью было то, что глушитель функционировал превосходно. Часто ошибочно представляемый звукорежиссёрами кино и телевидения как почти музыкальный «зинг!», при хорошем глушителе звук выстрела больше напоминает шуршание металлической щётки, проведённой по деревянной доске. Газы от порохового заряда внутри патрона остаются в дефлекторах, когда пуля проходит через отверстия, практически перекрывая их и заставляя газы расширяться внутри глушителя. С пятью внутренними дефлекторами — наружная крышка играла роль шестого — звук выстрела превращался в негромкий шёпот.

Все это хорошо, подумал Келли, но, если ты не попал в цель, противник услышит, наверно, более громкий металлический щелчок отброшенного назад и затем возвращённого пружиной вперёд затвора, а этот звук невозможно принять за что-то безобидное. То, что он не попал в банку из-под кока-колы на расстоянии пятнадцати футов, служило плохой рекомендацией его искусству стрелка. Человеческая голова больше банки, разумеется, но цель внутри головы, попадание в которую смертельно, мало отличается от банки по своим размерам. Келли расслабился и выстрелил снова, поднимая пистолет вверх по плавной и стремительной дуге. На этот раз он нажал на спусковой крючок в тот момент, когда глушитель начал закрывать цель. Теперь в некотором смысле получилось лучше. Банка упала с дыркой диаметром 0,22 дюйма неподалёку от дна. Меткость оставляла желать лучшего. Однако следующий выстрел вызвал у Келли удовлетворённую улыбку — пуля попала в центр банки. Келли вынул обойму из пистолета, зарядил её пятью патронами, снаряжёнными разрывными пулями с полостью в головной части, и через минуту банку уже больше нельзя было использовать в качестве цели — в ней зияло семь отверстий, причём шесть группировались в центре.

— Ещё не разучился стрелять, мальчик Джонни, — проговорил вслух Келли, ставя пистолет на предохранитель. Но стрельба велась при дневном свете, в неподвижную ярко-красную банку, и он понимал это. Он вернулся в мастерскую и разобрал пистолет. Глушитель выдержал все восемь выстрелов, ничуть не пострадав, но, тем не менее, Келли почистил его, смазав внутренние части тонким слоем ружейного масла. Ещё вот что, подумал он, и, обмакнув маленькую кисточку в эмалевую краску, провёл прямую белую линию по верхней части затвора. Затем он посмотрел на часы. Два пополудни. Келли позволил себе немного поесть, прежде чем приступить к вечерним упражнениям.

* * *

— Ух ты, как много!

— Ты что, недоволен? — бросил Таккер. — В чем дело? Или тебе не справиться с распространением?

— Генри, я сумею распространить все, что ты достанешь, — ответил Пиаджи, крайне раздражённый высокомерием Таккера, а потом задумавшийся над тем, что может последовать дальше.

— Но ведь нам придётся провести здесь три дня! — в свою очередь заныл Эдди Морелло.

— Не хочешь оставлять на такой долгий срок жену? — ухмыльнулся Таккер, глядя на Эдди. Он уже решил, что следующим будет он. К тому же у Эдди отсутствовало чувство юмора. Он побагровел от ярости.

— Послушай, Генри...

— А ну-ка успокойтесь все. — Пиаджи оторвал взгляд от восьми килограммов героина на столе и повернулся к Таккеру. — Мне хотелось бы знать, откуда ты получаешь товар.

— Не сомневаюсь. Тони, но мы уже говорили об этом. Ты справишься с распространением?

— Важно помнить. Генри, что, когда начинаешь заниматься таким делом, трудно остановиться. Люди полагаются на тебя, вроде как в том анекдоте — что ты скажешь медведю, когда у тебя кончатся пирожные, понимаешь? — Пиаджи уже начал думать. У него были контакты в Филадельфии и в Нью-Йорке — молодые парни вроде него самого, которым надоело работать на старых мафиози со старомодными правилами. Денежный потенциал здесь был потрясающим. Генри получил доступ — к чему? — подумал он. От начали работать вместе всего два месяца назад, с двумя килограммами героина, который после, произведённого анализа, по своему качеству оказался настолько чистым, что его можно было сравнить только с лучшим «сицилийским белым», зато его цена при доставке была вдвое ниже. И все проблемы, связанные с доставкой, брал на себя Генри, а не он, отчего сделка становилась вдвойне привлекательной. Наконец, то, как была организована безопасность, произвело на Пиаджи самое благоприятное впечатление. Генри был вовсе не тупицей, не каким-нибудь там выскочкой с массой идей и безо всяких мозгов. Он оказался, по сути дела, бизнесменом, спокойным и профессиональным, человеком, способным стать надёжным союзником и партнёром, считал теперь Пиаже.

— Мой канал снабжения очень надёжен. Позволь мне заботиться об этом, пейзан.

— О'кей, — кивнул Пиаджи. — Но у меня возникла проблема, Генри. Понадобится время, чтобы собрать наличные для оплаты такой большой партии. Тебе следовало бы предупредить меня заранее, приятель.

Таккер позволил себе усмехнуться.

— Мне не хотелось отпугнуть тебя, Энтони.

— Моего слова относительно денег тебе достаточно?

Кивок и пристальный взгляд.

— Конечно. Я знаю, что ты серьёзный парень. — Это был умный шаг. Пиаджи не откажется от возможности установить для своих партнёров надёжный канал снабжения — в конечном счёте, деньги были слишком большие. Анджело Ворано, возможно, не понял этого, но он исполнил своё предназначение — связал Таккера с Пиаджи, и этого было достаточно. К тому же сейчас Анджело превратился в крабовое дерьмо.

— Это чистый товар, такого же качества, как и раньше? — спросил Морелло, вызвав раздражение у обоих.

— Послушай, Эдди, неужели, доверяя нам с деньгами, он станет обманывать нас на товаре? — ответил резко Пиаджи.

— Господа, позвольте мне объяснить вам, как обстоят дела, ладно? У меня отличный канал снабжения товаром самого высокого качества. Откуда я его получаю и как — это моё дело. У меня даже есть район, где мне не хотелось бы видеть вас, но до сих пор мы ещё там не сталкивались лбами, и давайте оставим все, как было. — Оба итальянца кивнули. Таккер видел, что Эдди сделал это, ничего не понимая, с глупым выражением лица, а вот Тони — с пониманием и уважением.

— Тебе нужно, чтобы кто-то распространял твой товар, — также по-деловому заговорил Пиаджи. — Мы займёмся этим. У тебя есть собственная территория, и мы уважаем твоё право на неё.

Наступило время для следующего шага.

— Я добился этого, потому что не допускал глупостей. После сегодняшнего дня вы, ребята, больше не будете связаны с этим этапом дела.

— Что ты имеешь в виду?

— Я хочу сказать — больше не будет поездок на катере. Это значит, что вы больше не будете прикасаться к товару.

Пиаджи улыбнулся. Он занимался этим уже четыре раза, и прелесть новизны потускнела для него.

— Со своей стороны я не буду спорить. Если хочешь, мои люди будут принимать товар когда угодно.

— Мы разделяем товар и деньги. Будем вести дело, как настоящий бизнес, — сказал Таккер. — Нечто вроде кредитования.

— Но сначала мы получаем товар.

— Не возражаю. Тони. Только ты подбери надёжных людей, ладно? Весь смысл в том, что вы и я будем как можно дальше от товара.

— Людей могут арестовать, а они раскалываются, — напомнил Морелло. Он чувствовал, что его не принимают во внимание, что разговор ведется без него, но оказался недостаточно сообразительным, чтобы понять значение этого.

— Только не мои, — бесстрастно произнёс Таккер. — Мои люди знают, что за этим последует.

— Значит, это был ты, верно? — спросил Пиаджи, связав недавнее событие с Таккером. Тот кивнул. — Мне нравится твой стиль, Генри. Только в следующий раз постарайся быть поосторожней, ладно?

— Я потратил на эту операцию два года. Она обошлась мне в большие деньги, и я хочу, чтобы она продолжалась как можно дольше. Вот почему я рискую ничуть не больше, чем это вызывается необходимостью. Итак, когда ты заплатишь мне за эту партию?

— Я принёс с собой ровно сотню косых. — Тони махнул рукой в сторону рюкзака на палубе. Эта маленькая операция стала расти с удивительной быстротой, однако первые три партии были проданы за высокую цену, и Таккер, подумал Пиаджи, — это человек, которому можно доверять, насколько можно кому-нибудь доверять в таком деле. Однако решил он, попытка обмана уже произошла бы, если бы этого хотел Таккер, а такой огромный объем поставок слишком велик для парня, руководящего подобным каналом. — Это для тебя. Генри. Похоже, мы должны тебе ещё... пятьсот тысяч? Мне понадобится время, скажем неделя. Извини, приятель, но ты меня прямо-таки потряс. Требуется время, чтобы собрать такое количество наличных, понимаешь?

— Будем считать четыре сотни. Тони. Не имеет смысла прижимать своих друзей в первый же раз. Давай сделаем так, чтобы между нами восторжествовала добрая воля, а?

— Специальное начальное предложение? — Пиаджи засмеялся и бросил Генри банку пива. — Не иначе, у тебя в жилах итальянская кровь, дружище. О'кей, мы сделаем так, как ты хочешь. Насколько хорош твой канал поставок. Генри? — Пиаджи знал, что не должен задавать такого вопроса.

— А теперь за работу. — Таккер разрезал первый пластиковый пакет и высыпал его содержимое в чан из нержавеющей стали, где производилось смешивание, довольный тем, что больше ему не придётся заниматься подобной чёрной работой. Седьмой этап в его плане маркетинга был завершён. Отныне он поручит другим это кухонное занятие, сначала, разумеется, под его наблюдением, но с сегодняшнего дня Генри Таккер будет действовать как администратор, которым он стал. Смешивая в чане чистый героин с инертным наполнителем, он поздравил себя с проявленным им здравым смыслом. Он начал бизнес именно так, как надлежало, рисковал, но только когда это было необходимо, создавал свою организацию с самого основания, сам занимался делами, пачкал свои руки. Может быть, предки Пиаджи начинали точно так же, подумал он. Сам Тони забыл об этом, наверно, как забыл и о связанных с этим осложнениях. Но это уже было не его, Таккера, проблемой.

* * *

— Послушайте, полковник, я был всего лишь адъютантом, понимаете? Сколько раз должен я повторять вам это? Я занимался тем же, чем занимаются адъютанты ваших генералов, всякими глупостями.

— Тогда зачем соглашаться на такую должность? — Как печально, подумал полковник Николай Евгеньевич Гришанов, что человеку приходится проходить через это, но полковник Закариас не был человеком. Он был врагом, несколько неохотно напомнил себе русский, и ему нужно было, чтобы американец снова заговорил.

— Разве не так обстоят дела в ваших ВВС? Вас замечает генерал, и вы получаете звание за званием гораздо быстрее. — Американец сделал паузу. — Кроме того, я писал речи. — Уж это признание не причинит ему никаких неприятностей, правда?

— У нас в ВВС этим занимается заместитель по политчасти, — отмахнулся от столь легкомысленного заявления Гришанов.

Это была их шестая встреча. Гришанов был единственным советским офицером, которому разрешили беседовать с этими американцами. Вьетнамцы разыгрывали свои карты очень осторожно. Этих карт было двадцать — все одинаковые и все такие разные. В досье Закариаса говорилось, что он не только лётчик-истребитель, но и сотрудник военной разведки. За свою более чем двадцатилетнюю карьеру он изучал системы противовоздушной обороны, получил степень бакалавра в Беркли. В досье находилась даже недавно полученная копия его диссертации: «Аспекты распространения и рассеивания микроволн над пересечённой местностью», снятая в университетском архиве какой-то доброй душой, одним из трёх неизвестных, внёсших свой вклад в его знакомство с жизнью полковника Закариаса. Эту диссертацию следовало сразу после завершения немедленно засекретить, как это сделали бы в Советском Союзе, знал Гришанов. Это было очень глубокое исследование того, что происходит с энергией низкочастотного поискового радиолокатора и как, между прочим, следует самолёту использовать горы и холмы, чтобы укрыться от него. Три года спустя, завершив службу в эскадрилье истребителей, Закариас был направлен на военно-воздушную базу Оффут, рядом с Омахой, штат Небраска. Там он служил в группе планирования стратегической авиации и, применяя свои теоретические знания физики к практическому миру стратегической ядерной войны, разрабатывал маршруты, которые позволят американским бомбардировщикам В-52 проникнуть сквозь линию советской противовоздушной обороны.

Гришанов не мог заставить себя ненавидеть этого человека. Он сам был лётчиком-истребителем, ещё недавно командовал авиационным полком в системе ПВО страны. Уже получив новое назначение, он неожиданно был послан сюда выполнять задачи, прямо противоположные тем, которыми занимался Закариас. В случае войны задачей Гришанова было не дать американским бомбардировщикам опустошить его страну, а в мирное время он участвовал в разработке методов, препятствующих их проникновению в советское воздушное пространство. Это обстоятельство делало его задание во Вьетнаме одновременно сложным и необходимым. Он не был офицером КГБ, ненавидел этих маленьких коричневых варваров, в стране которых находился, и не получал никакого удовольствия от человеческих мучений — сбивать самолёты — другое дело, — даже если это были американцы, замышлявшие уничтожение его родины. Но те люди, которые умели получать информацию, не знали, как анализировать её, не имели даже представления о том, какие вопросы нужно задавать. Вопросы можно было бы записать, но это не приносило желаемого результата — нужно видеть глаза человека, когда тот отвечает на твои вопросы. Человек, способный составлять столь хитроумные планы, несомненно, способен лгать с такой убеждённостью и правдоподобием, что сумеет обмануть почти кого угодно.

Гришанову не нравилось то, что он видел перед собой. Американец оказался искусным и бесстрашным человеком, одним из специалистов по уничтожению ракетных установок «земля — воздух». Американцы называли таких лётчиков «дикими ласками» — по имени свирепых маленьких хищников, способных преследовать добычу даже в глубоких норах. Этот военнопленный совершил восемьдесят девять таких боевых вылетов, если вьетнамцы сумели собрать обломки именно его самолёта, — подобно русским, американцы любили делать отметки о своих боевых успехах на борту — и был именно тем человеком, с которым Гришанову нужно было поговорить. Возможно, это послужит уроком, о котором он напишет, подумал, русский офицер. Подобная гордость за свои достижения приводила к тому, что враги узнавали, кого они захватили в плен и многое из того, что было ему известно. Но так любили поступать лётчики-истребители, и сам Гришанов вряд ли согласился бы скрывать свои подвиги в борьбе с врагами его страны. Русский, кроме того, старался убедить себя в том, что хочет уберечь сидящего напротив него за столом человека от пыток. Закариас, по-видимому, убил немало вьетнамцев — и не простых крестьян, а квалифицированных, подготовленных русскими специалистами ракетчиков, и потому правительство этой страны захочет наказать его за это. Но это не интересовало Гришанова, и он не хотел допустить, чтобы политические соображения мешали его профессиональным интересам. Американский офицер, с которым он разговаривал, был знаком с самыми секретными научными и, без сомнения, сложными аспектами национальной обороны. Ему было поручено составить планы нападения сотен самолётов с высококвалифицированными экипажами на борту. То, как мыслят эти специалисты, какова их тактическая доктрина, не менее важно, чем их планы. Что касается самого Гришанова, то он считал, что американцы могут убивать столько жёлтых ублюдков, сколько им хочется. Эти мерзкие маленькие фашисты так же мало разбираются в политической философии его страны, как каннибалы в искусном приготовлении пищи.

— Полковник, мне известно про вас гораздо больше, чем вы думаете, — терпеливо произнёс Гришанов. Он положил недавно прибывший документ на стол. — Вчера вечером я прочитал вот это. Блестящая работа.

Глаза русского офицера не отрывались от лица американского полковника. Реакция американца была поразительной. Несмотря на то, что сам он занимался чем-то вроде разведывательной работы, ему и в голову не приходило, что кто-то во Вьетнаме может передать запрос в Москву, откуда заставят американцев отыскать что-то подобное. Лицо его выражало недоумение. Каким образом они сумели узнать о нем так много? Как им удалось заглянуть так далеко в его прошлое? Кто вообще на это способен? Неужели кто-то может оказаться настолько проницательным, настолько высоким профессионалом? Ведь вьетнамцы такие дураки!

Как и многие русские офицеры, Гришанов проявлял серьезный и глубокий интерес к военной истории. Находясь на боевом дежурстве в полковом помещении, он читал множество секретных документов. Из одного он узнал, как в Люфтваффе допрашивали захваченных в плен летчиков союзников, и навсегда запомнил это. Подобный метод он попытается применить здесь. Тогда как меры физического воздействия только укрепляют дух американца, его вот так может невероятно потрясти простая пачка бумаг. У каждого есть свои сильные стороны и свои слабости. Только человек, наделенный высоким интеллектом, способен различить их.

— Как случилось, что ваша диссертация не была засекречена? — спросил Гришанов, закуривая сигарету.

— Это всего лишь теоретическая физика. — Закариас пожал худыми плечами, приходя в себя и пытаясь скрыть охватившее его отчаяние. — Наибольший интерес проявила телефонная компания.

Гришанов постучал по диссертации указательным пальцем.

— Так вот, послушайте. Я вчера вечером узнал из вашей диссертации немало нового. Предсказание ложных эхо по данным топографических карт, математическое моделирование мертвых зон! Таким образом, можно спланировать путь сближения с целью, прокладывать курс от одной точки к другой. Блестяще! Скажите, а что это за место — Беркли?

— Просто университет, в калифорнийском стиле, — ответил Закариас, прежде чем успел спохватиться, что говорит с этим русским полковником. Он не должен говорить. Его подготовили таким образом, чтобы он не разговаривал с противником. Его подготовили к тому, чего ожидать и что он может делать, не выдавая себя, научили уклоняться от ответов и маневрировать. Но ничего подобного эта подготовка не предусматривала. Боже милосердный, как он устал, как напуган, как ему надоело соблюдать правила поведения, которые не имеют теперь никакого значения.

— Я плохо знаю вашу страну — за исключением профессиональных аспектов, разумеется. Скажите, там один регион значительно отличается от другого? Вы родом из Юты. Что это за место?

— Меня зовут Робин Дж. Закариас. Я — полковник...

Гришанов поднял руки.

— Прошу вас, полковник. Я все это знаю. Я также знаю не только дату вашего рождения, но и место. Недалеко от Солт-Лейк-Сити нет никаких баз ваших ВВС. Все это я знаю по картам. Мне, по-видимому, никогда не удастся побывать в этом регионе — в любом регионе вашей страны. Скажите, этот район Беркли в Калифорнии, он весь зелёный, правда? Мне говорили даже, что там выращивают виноград на вино. Но мне ничего не известно о Юте. Там ведь есть большое озеро, которое называют Солёным, правда? Оно действительно солёное?

— Да, поэтому и...

— Но как оно может быть солёным? Океан находится в тысяче километров, и озеро отделено от него горами, верно? — Он не стал ждать ответа американца. — Я хорошо знаком с Каспийским морем. Одно время служил там. Оно не солёное. А ваше озеро солёное? Как странно. — Он погасил окурок.

Голова американца чуть дёрнулась вверх.

— Не знаю, я не геолог. Думаю, это осталось от первобытных времён.

— Пожалуй. Но ведь там есть и горы?

— Горный хребет Уосатч-Маунтинз, — подтвердил Закариас, качнув головой подобно пьяному.

Нужно отдать должное вьетнамцам, подумал Гришанов, они кормят своих пленников пищей, которую даже свинья станет, есть только от голода. Интересно, мелькнула у него мысль, это намеренная и обдуманная система или чисто случайное следствие простого варварства? Даже политических заключённых в Гулаге кормят лучше. Пищевой рацион военнопленных американцев снизил их сопротивляемость болезням, довёл их до такого состояния, что любая попытка побега будет обречена на неудачу — недостанет выносливости. Вроде того, что делали фашисты с советскими военнопленными. Впрочем, каким бы отвратительным это ни казалось, Гришанову это было на руку. Сопротивляемость, физическая и умственная, требует сил, и легко заметить, как быстро теряют силы американские офицеры за бесконечные часы допросов, как гаснет их мужество, по мере того как физические потребности отнимают силы от запаса психологической решимости. Он учился, как делать это. Такой процесс требовал много времени, но и доставлял удовольствие, ведь Гришанов учился копаться в мозгах людей, мало отличающихся от него самого.

— Там хорошо кататься на лыжах?

У Закариаса моргнули глаза, словно вопрос выхватил его из другого места и времени.

— Да, хорошо.

— Вот этим никогда не удастся насладиться здесь. Я люблю кататься на лыжах по равнине, чтобы поддерживать форму, да и отвлечься. Раньше у меня были клееные деревянные лыжи, но в последнем полку, которым я командовал, мой техник изготовил мне стальные лыжи — из листовой обшивки самолёта.

— Стальной обшивки?

— Да, из листа нержавеющей стали. Это тяжелее алюминия, но сталь обладает большей гибкостью. Мне они очень нравятся. Он взял лист от панели крыла нашего нового перехватчика, проект Е-266.

— Что это за проект? — Закариас ничего не знал о новом МиГ-25.

— У вас его называют «Фоксбэт». У него исключительная скорость, он предназначен для перехвата ваших бомбардировщиков Б-70.

— Но ведь мы отказались от этого проекта, — возразил Закариас.

— Да, я знаю. Но в результате вашего проекта я получил удивительно скоростной истребитель. После возвращения домой я буду командовать первым полком, на вооружение которого поступят такие истребители.

— Истребители из стали? Почему?

— У них сопротивляемость аэродинамическому нагреву значительно лучше, чем у самолётов, сделанных из алюминия, — объяснил Гришанов. — А из списанных листов обшивки получаются хорошие лыжи. — Закариас теперь совсем запутался. — Итак, как вы думаете, справятся мои стальные истребители с вашими алюминиевыми бомбардировщиками?

— Пожалуй, это зависит от... — начал Закариас и тут же замолчал. Его глаза смотрели через стол сначала с замешательством от того, что он едва не проговорился, затем они наполнились решимостью.

Я слишком поторопился, разочарованно подумал Гришанов. Он подтолкнул американца чуть раньше, чем следовало. Да, в мужестве ему не откажешь. У него достаточно мужества, чтобы привести свою «дикую ласку» в «деловую часть» — так американцы пользовались этой фразой — больше восьмидесяти раз. Он сможет сопротивляться длительное время. Но времени у Гришанова было вдосталь.

Загрузка...