Без жалости

18. Вмешательство

— Ещё раз, — попросил он.

Послышался щелчок.

— Теперь я знаю, в чем дело, — сказал Келли. Он склонился над двигателем её автомобиля — это был «плимут-сэттелайт», — сняв куртку и галстук, засучив рукава. После получасовой возни с машиной его руки были черными.

— Так быстро? — Она вышла из машины, захватив с собой ключи. Эти действия тут же показались ей странными, потому что проклятый автомобиль все равно не заводился. Тогда почему не оставить ключи в замке зажигания, и пусть автоворы приходят в отчаяние?

— Я проверил все, и причина может заключаться только в одном. Это переключатель соленоида.

— А что это такое? — спросила Сэнди, стоя рядом с Келли и глядя на таинственный механизм грязно-синего цвета, являвший собой мотор автомобиля.

— Видишь ли, маленький переключатель, срабатывающий от поворота твоего ключа в замке зажигания, недостаточно велик, чтобы пропустить ток, необходимый для вращения стартера, поэтому он приводит в действие более мощный переключатель вот здесь. — Келли показал на него гаечным ключом. — Ты поворачиваешь ключ, ток поступает в электромагнит, замыкающий цепь в мощном переключателе, и стартер начинает вращаться. Тебе все понятно?

— Да вроде понятно. — Этот ответ даже походил на правду. — Мне сказали, что нужно поставить новый аккумулятор.

— Разве никто тебе не говорил, что автомеханики любят...

— ... насмехаться над женщинами, потому что мы не разбираемся в машинах? — На лице Сэнди появилась гримаса неудовольствия.

— Что-то вроде этого. Впрочем, тебе придётся и мне заплатить, — произнёс Келли, копаясь в инструментах.

— Заплатить?

— Я буду в непотребном виде, чтобы вести тебя в ресторан, так что нам останется только одно — поужинать здесь, — сказал он, и его белая рубашка и шерстяные брюки исчезли под машиной. Через минуту он вылез назад весь в грязи. — Попробуй теперь.

Сэнди села в машину, вставила ключ в замок зажигания и повернула его. Аккумулятор немного подсел, но двигатель заработал почти сразу.

— Пусть работает. Надо подзарядить батарею.

— Так в чем же было дело?

— Соскочил провод. Понадобилось всего лишь затянуть гайку. — Келли с сожалением посмотрел на свою одежду. На лице Сэнди появилась виноватая улыбка. — Тебе придётся заехать в мастерскую, чтобы поставить ещё контргайку. Тогда провод больше не соскочит.

— Тебе было вовсе не обязательно...

— Ведь завтра ты поедешь на работу? — рассудительно спросил Келли. — Где можно вымыть руки?

Сэнди проводила его в дом и показала на ванную комнату. Келли смыл грязь и вышел к ней в гостиную.

— Где ты научился ремонтировать машины? — поинтересовалась она, передавая ему стакан вина.

— Мой отец был механиком-самоучкой. Помнишь, я рассказывал про то, что он работал пожарным? Ему пришлось многому научиться, но ему нравилось это. А я научился от него. Спасибо. — Келли поднял стакан в символическом тосте. Он не привык к вину, но это вино пришлось ему по вкусу.

— Почему ты говоришь — был?

— Он умер, когда я воевал во Вьетнаме. Сердечный приступ, прямо на работе. Мама тоже умерла — у неё был рак печени. Я тогда учился в начальной школе. — Келли старался говорить как можно спокойнее. Боль утраты осталась теперь в далёком прошлом. — Это был тяжёлый удар. Мы с отцом любили друг друга. Он много курил — наверно, курение и сгубило его. В то время я лежал в госпитале, общее заражение после операции, и я не смог попасть на похороны. Потому и остался там, пока не выздоровел.

— Так вот почему тебя никто не навещал в больнице. Меня удивило это, но я решила не спрашивать, — сказала Сэнди, понимая, каким одиноким чувствовал себя Келли.

— У меня есть дяди и двоюродные братья, но мы редко встречаемся.

Теперь все начало проясняться, подумала Сэнди. Он потерял мать, когда был ещё ребёнком, причём эта смерть была мучительной и особенно жестокой. Он, наверно, всегда казался большим и сильным для своего возраста, но не мог ничего изменить. Всех женщин в жизни Келли отняла смерть, тем или иным способом: его мать, его жену и его возлюбленную. Боже мой, сколько же ярости накопилось у него в душе, сказала себе Сэнди. Это многое объясняло. Когда Келли увидел, что Хофан угрожает ей, он просто не мог остаться безучастным. Сэнди по-прежнему считала, что справилась бы сама, но теперь понимала природу его действий. Это сняло все ещё скрывавшиеся в её душе остатки раздражения. Келли не подходил к ней слишком близко, не пытался раздеть её глазами — Сэнди особенно ненавидела это, хотя, как ни странно, не возражала, если так поступали пациенты, потому, что, по её мнению, это помогало им взбодриться. Она поняла, что Келли ведёт себя как друг, так поступили бы и друзья Тима, такие же офицеры, как он сам, — со смешанным чувством фамильярности и уважения, видя в ней, прежде всего личность, а уж только потом женщину. Сандра Мэннинг О'Тул почувствовала, что ей нравится это. Каким бы сильным и крутым парнем он ни был, с его стороны ей ничто не угрожало. Такое соображение показалось ей странным началом их сближения, если это сейчас происходило.

Из передней донёсся стук упавшей в почтовый ящик вечерней газеты. Келли достал её и, прежде чем положить на кофейный столик, взглянул на первую страницу. Там в этот летний день, когда мало сенсационных новостей, говорилось про ещё одного продавца наркотиков, найденного убитым на улице. Сэнди заметила, что он быстро пробежал глазами первые строчки статьи.

Поскольку контроль над торговлей наркотиками в центре города теперь практически принадлежал ему. Генри не сомневался, что убитый уличный дилер относился к числу его людей. Генри знал убитого только по кличке, и настоящее имя — Лайонел Халл — стало ему известно лишь после того, как он прочитал заметку в газете. Они никогда не встречались, но Генри говорили, что Банданна — хитрый парень с будущим и что к нему стоит присмотреться поближе. Оказывается, не такой уж хитрый, подумал Генри, а о будущем и говорить не приходится. Путь к успеху в этом деле опасный, ступени скользкие, процесс отбора, как у Дарвина, — выживают сильнейшие — и Лайонел Халл так или иначе не выдержал требований, предъявляемых к нему новой профессией. Жаль, но смерть даже многообещающего торговца наркотиками не имела особого значения. Генри встал из кресла и потянулся. Он проснулся поздно, получив двумя днями раньше целых пятнадцать килограммов «товара» — так теперь Генри называл героин. Поездка на катере к месту упаковки «товара» и обратно утомила его и вообще доставляла теперь одни неприятности, подумал Таккер. Тем не менее, он продолжал сохранять эту тщательно разработанную «крышу». Но все-таки подобные мысли опасны, и Таккер знал это. На этот раз он всего лишь следил за тем, как его люди выполняют порученную работу. Теперь ещё двое знали больше, чем раньше, но тут уж ничего не поделаешь — он устал от простого физического труда. Для такой работы и существуют слуги, маленькие людишки, понимающие своё место в жизни и знающие, что им гарантировано процветание, если они будут точно исполнять приказы.

Женщины повиновались приказам лучше мужчин. У мужчин есть самолюбие, которое они ублажают соответственно собственному воображению, и чем меньше умишко обладателя этого воображения, тем уязвимее его самолюбие. Рано или поздно кто-то из его людей проявит непокорность, восстанет против него. Проститутки, которыми он пользовался, намного легче поддаются запугиванию, не говоря уже о дополнительных услугах, оказываемых ими. Таккер улыбнулся.

Дорис проснулась почти в пять. Её сердце бешено колотилось в груди от последствий наркотического похмелья, ставшего ещё хуже из-за двойной порции виски, которую кто-то подсунул ей. Боль не утихала, и Дорис поняла, что придётся прожить ещё день, что смесь наркотика и виски не привела к забытью, на которое она надеялась, осушив одним глотком стакан перед началом вечеринки. Что было потом, после виски и наркотиков, она помнила очень смутно, и все воспоминания сливались вместе, в память о таком количестве ночей, что она не могла отделить недавнее от давно ушедшего.

Теперь они стали более осторожными. Урок Пэм многому их научил. Дорис села, глядя на наручники, приковывавшие её лодыжку к цепи, которая заканчивалась болтом, ввинченным в стену. При желании она могла бы пытаться вырвать болт. Молодая крепкая женщина сумела бы добиться этого за несколько часов напряжённой работы. Но бегство означало смерть, медленную и мучительную, и потому, как бы ей ни хотелось спастись от жизни, ставшей настолько ужасной, что не хватило бы никакого воображения её описать или увидеть в кошмарном сне, боль все ещё пугала Дорис. Она встала, зазвенев цепью. И через несколько секунд в комнату вошёл Рик.

— Привет, бэби. — Улыбка на лице молодого мужчины выражала скорее удовлетворение, чем привязанность. Он наклонился, повернул ключ в замке наручника и сделал жест в сторону ванной. — Иди прими душ. Он тебе просто необходим.

— Где ты научилась готовить китайские блюда? — спросил Келли.

— От медсестры, с которой работала в прошлом году. Её звали Нэнси By. Сейчас она преподаёт в Виргинском университете. Тебе нравится?

— Ты что, смеёшься? — Если кратчайший путь к сердцу мужчины проходит через желудок, то один из лучших комплиментов, которым можно одарить женщину, это попросить добавку. Келли ограничился одним стаканом вина, зато набросился на пищу с аппетитом, какой только дозволяли правила поведения за столом.

— Неужели действительно так вкусно? — удивилась Сэнди, явно напрашиваясь на комплимент.

— Это превосходит все то, что могу приготовить я сам, но если тебе захочется опубликовать поваренную книгу, поищи другого консультанта. — Он поднял голову. — Однажды я целую неделю пробыл в Тайпее, там готовят лишь немногим лучше.

— Как ты там оказался?

— Отдыхали после боев. — Этим Келли ограничил объяснения. То, как он со своими товарищами проводил время на Тайване, трудно рассказать даме. И тут он понял, что все равно зашёл слишком далеко.

— Тим и... я уже собрались встретиться на Гавайских островах, но... — Она замолчала.

Келли очень хотелось дотянуться до неё, утешить, взять её руки в свои, но он боялся, что это может быть не так истолковано.

— Понимаю, Сэнди. Чему ещё научила тебя Нэнси?

— О, я узнала от неё так много. Она жила со мной несколько месяцев, и все это время я готовила под её руководством. Нэнси оказалась превосходным учителем.

— Охотно верю — судя по тому, что ты приготовила сегодня. — Келли съел все, до последней крошки. — Какого режима ты обычно придерживаешься?

— Встаю в четверть шестого, уезжаю в больницу чуть позже шести. Мне нужно быть там за полчаса до начала смены, чтобы проверить состояние пациентов и приготовиться к прибытию новых из операционных. Мы всегда очень заняты. А чем занимаешься ты?

— Все зависит от характера работы. При взрывах...

— Взрывах?

— Да, это моя профессия — подводные взрывные работы. Приходится тратить массу времени на подготовку и планирование. Обычно поблизости всегда несколько инженеров, которые переживают, беспокоятся и дают советы, чего следует избегать. Они постоянно забывают, что взрывать что-либо чертовски проще, чем строить. Впрочем, у меня есть одна особенность.

— А именно?

— За несколько минут до начала настоящих взрывных работ я всегда подрываю несколько динамитных шашек, — усмехнулся Келли. — Чтобы отпугнуть рыб.

Сэнди озадаченно посмотрела на него.

— А-а, чтобы они не пострадали?

— Совершенно верно. Это моя причуда.

Перед Сэнди открылась ещё одна сторона характера Келли. Он мог убивать людей на войне, на глазах охранника и её самой едва не сломал руку хирургу и в то же время прилагал усилия, чтобы спасти рыб?

— Ты — странный человек.

Келли согласно кивнул.

— Я не убиваю ради удовольствия. Раньше любил охоту, но очень скоро отказался от этого. Иногда ловлю рыбу, — но не с помощью динамита. Как бы то ни было, я взрываю динамитные шашки далеко от объекта, чтобы избежать детонации. Пары шашек достаточно, чтобы распугать почти всех. Да и зачем понапрасну убивать превосходную рыбу?

Это получилось непроизвольно. Дорис была чуть близорука, и под льющейся водой они походили на пятна грязи, но это была не грязь, и она не смывалась. Синяки на её теле никогда не исчезали, просто перемещались с одних мест на другие в зависимости от пристрастий мужчин, причинявших ей боль. Дорис потёрла их ладонями и поняла по резкой боли, что это следы недавней вечеринки. Желание мыться исчезло. Она знала, что уже никогда не станет чистой. Душ годен лишь на то, чтобы избавиться от неприятного запаха, не правда ли? Даже Рик не скрывал этого, а он был самым добрым из всех, напомнила себе Дорис, отыскав исчезающий пожелтевший синяк — дело его рук. Его синяки никогда не болели так, как следы, оставленные Билли, — возможно, потому что Билли нравилось причинять ей боль.

Она вышла из-под душа, чтобы вытереться полотенцем. Душ был единственным относительно чистым уголком ванной. Никому в голову не приходило вымыть раковину или унитаз или протереть треснувшее зеркало над умывальником.

— Вот теперь куда лучше, — произнёс Рик, наблюдавший за ней. Он протянул Дорис таблетку.

— Спасибо. — Итак, начался ещё один день, когда таблетки барбитурата воздвигали стену между нею и действительностью, делая жизнь, если не приятной или даже не сносной, то хотя бы терпимой. Едва терпимой. С помощью друзей, заботящихся о том, чтобы она вынесла действительность, созданную ими. Дорис проглотила таблетку, тут же запив её горстью воды в надежде, что так она скорее подействует. Таблетки облегчали её существование, смягчали острые углы жизни, отдаляли от самой себя. Когда-то расстояние было настолько велико, что она не могла окинуть его мысленным взглядом, но это осталось в прошлом. Наркотик начал действовать, и её охватила волна облегчения. Она посмотрела на улыбающееся лицо Рика.

— Ты ведь знаешь, как я люблю тебя, бэби. — Он протянул руку к её груди.

На лице Дорис появилась слабая улыбка, когда она почувствовала руки мужчины на своём теле.

— Да, я знаю.

— Сегодня особая вечеринка, Дор. Приезжает Генри.

Келли почти физически услышал щелчок, как только вышел из «фольксвагена» в четырёх кварталах от углового особняка, переключившись на совершенно другие мысли. Для него уже стало привычным пересекать «границу джунглей».

Он устроился на выбранном им уже прежде месте на противоположной стороне улицы, снова отыскав крыльцо с мраморными ступеньками, отбрасывавшими тень, и принялся ждать появления красного «плимута». Каждые несколько минут Келли подносил к губам бутылку с вином — на этот раз с красным столовым вином вместо жёлтого, — делая вид, что пьёт, и в то же время обводил взглядом все вокруг, в том числе и окна второго и третьего этажа.

Теперь он уже знал некоторые автомобили. Он заметил чёрный «карманн-гиа», сыгравший свою роль в смерти Пэм. За рулём сидел мужчина примерно одного с ним возраста, с усами, он медленно ездил по улице в поисках своего дилера. Интересно, подумал Келли, что за проблема заставляет этого человека приезжать сюда из района, где находится его дом, подвергая опасности свою жизнь, чтобы все равно укоротить её наркотиками. В то же время он оставляет за собой преступный след коррупции и разрушения, оплачивая незаконную торговлю. Неужели ему на все наплевать? Разве он не видит, во что превратили этот район деньги, полученные за наркотики?

Однако Келли прилагал все усилия, чтобы и это выбросить из головы. Здесь по-прежнему жили люди, пытающиеся как-то заработать на пропитание. Они получали пособие по безработице или занимались чёрной работой, но это были живые люди, существование которых подвергалось постоянной опасности, и, наверно, их не покидала надежда когда-нибудь переехать в такой район, где ещё возможна нормальная жизнь. Они старались, насколько это возможно, не замечать торговцев наркотиками и из мелочного чувства добродетели не обращали внимания на уличных бродяг вроде Келли. В таком окружении они, как и он, были вынуждены в первую очередь заботиться о том, чтобы выжить. Общественное сознание представляло собой роскошь, которую большинство не могли себе позволить. Здесь нуждались в элементарной личной безопасности, прежде чем подумать о тех, кто нуждается в ней больше их самих. К тому же, сколько таких нуждающихся?

Стоя в ванной. Генри думал о том, что бывают моменты, когда ты испытываешь особое удовольствие, ощущая себя мужчиной. У Дорис есть своё очарование. А ведь ещё Мария, худая и высокая тупая девушка из Флориды; Ксанта, больше других зависящая от наркотиков, что вызывает некоторое беспокойство; ещё Роберта и Паула. Кроме двух, которым ещё не исполнилось и девятнадцати, остальным чуть за двадцать. Все они одинаковые и одновременно такие разные. Генри налил в ладонь лосьон, употребляемый после бритья, и похлопал себя по щёкам. А может, завести постоянную подругу, эффектную девушку, на которую будут засматриваться другие мужчины, завидуя ему? Но такой шаг был слишком рискованным. Это привлечёт к нему внимание. Нет, пусть лучше все остаётся как прежде. Он вышел из ванной, освежённый и бодрый. Дорис все ещё лежала в комнате в полубессознательном состоянии после пережитого и после двух таблеток, выданных ей в качестве вознаграждения. Она посмотрела на Таккера с лёгкой улыбкой, которая, решил он, была достаточно почтительной. Дорис выполнила все, что требовалось от неё, — в нужные мгновения издавала надлежащие стоны, делала то, что ему нравилось, не ожидая подсказок. В конце концов, зачем ему постоянная подруга? Смешивать коктейли он может и сам, а тишина одиночества куда приятней, чем молчание глупой суки, живущей в доме, утомительное и скучное. Стараясь продемонстрировать своё расположение. Генри наклонился и поднёс палец к её губам. Дорис послушно поцеловала палец, посмотрев на Таккера мутными глазами.

— Пусть она отоспится, — сказал Генри, направляясь к выходу.

— Хорошо. Мне все равно придётся ехать за товаром сегодня, — напомнил ему Билли.

— Вот как? — Таккер совсем забыл об этом, занимаясь с Дорис. Даже у него были человеческие слабости.

— Прошлым вечером выручка Малыша оказалась на тысячу долларов меньше положенной. Я не принял мер. Это у него впервые, и он утверждает, что ошибся в подсчёте. Он заплатит дополнительно пять сотен, сам предложил.

Таккер кивнул. За все это время с Малышом такое случилось в первый раз. Он всегда демонстрировал соответствующее уважение и вёл прибыльную торговлю на выделенном ему участке тротуара?

— Позаботиться о том, чтобы он осознал, что одна ошибка — это все, что мы можем ему позволить.

— Будет исполнено, сэр. — Билли почтительно склонил голову.

— И чтобы никто не знал об этом.

Вот тут-то и заключалась главная проблема. Даже несколько проблем, подумал Таккер. Начать с того, что уличные торговцы — мелкие людишки, жадные и глупые, не способные понять, что в их деле требуется соблюдать честность и тогда будет достигнута стабильность, а стабильность отвечает общим интересам. Однако уличные дилеры — это всего лишь уличные дилеры, короче говоря, преступники, и он не в состоянии изменить это. Время от" времени одного из них настигает смерть — результат ограбления или борьбы за более выгодное место. А некоторые даже оказываются настолько глупыми, что сами становятся наркоманами, пользуясь собственным товаром, — Генри принимал все меры, чтобы избежать этого, и почти всегда успешно. Бывали случаи, когда кто-то из них пробовал перейти дозволенную границу, заявляя, что его обсчитали, — и это только для того, чтобы получить лишние несколько сотен баксов, когда их оборот превышает эту сумму во много раз. Подобные случаи излечивались только одним способом, и Генри прибегал к такому методу настолько быстро и жестоко, что урок запоминался надолго. Пожалуй, Малыш говорит правду. Его готовность заплатить крупный штраф подтверждала это, равно как и демонстрировала то, насколько высоко он ценит постоянное снабжение товаром, объем которого возрос за последнее время вместе с увеличением оборота. И все-таки за ним будут внимательно следить в течение нескольких месяцев.

Больше всего Таккера раздражало, что ему приходится иметь дело с такими мелочами, как ошибка Малыша при подсчёте выручки. Он понимал, что это всего лишь болезнь роста, естественный процесс перехода от мелких поставок к крупномасштабному снабжению. Ему надо научиться передавать полномочия, позволив Билли, например, принимать более ответственные решения. Достаточно ли подготовлен Билли для этого шага? Сложный вопрос, сказал себе Генри, выходя из дома. Он передал десятку мальчишке, стерегущему его автомобиль, не оставляя своих мыслей. Билли умело руководил девушками. И вообще он неглупый белый парень, приехавший из угледобывающего района штата Кентукки. Никогда не подвергался суду и даже не был под арестом. Честолюбивый. Ладит с окружающими, беспрекословно подчиняется приказам. Пожалуй, он действительно готов подняться ещё на одну ступень.

Наконец-то, подумал Келли. Красный «плимут» появился в четверть третьего. Келли уже целый час беспокоился о том, что он может не приехать совсем. Келли отодвинулся подальше в тень, немного выпрямился и поднял голову, чтобы получше разглядеть приехавших. Билли со своим помощником. О чем-то смеются. Парень, сопровождающий Билли, споткнулся на ступеньках и упал — наверно, перебрал немного. Более важным было то, что, когда он упал, из его кармана высыпались какие-то светлые прямоугольные бумажки — похоже, банкноты.

Неужели в этом особняке ведётся подсчёт денег? — подумал Келли. Очень интересно. Оба быстро наклонились и собрали рассыпавшиеся наличные. Билли ударил по плечу своего спутника, но не очень сильно, почти в шутку, и что-то сказал. Келли не разобрал слов с расстояния в пятьдесят ярдов.

В это время ночи автобусы курсировали с промежутками в сорок пять минут, их маршрут пролегал в нескольких кварталах отсюда. Полицейские патрули появлялись строго по расписанию. Повседневная жизнь в этом районе тоже подчинялась определённым законам. К восьми вечера движение на улицах прекращалось, а к половине десятого все местное население хоронилось за дверями, снабжёнными тремя замками, благодаря судьбу за то, что удалось прожить ещё один день, испытывая страх перед следующим и появляясь на улицах лишь в тех случаях, когда требовалось купить наркотики. Уличные дилеры оставались на своих местах часов до двух ночи. Келли уже давно установил все это и после тщательных размышлений пришёл к выводу, что узнал все необходимое для него. Впрочем, оставались элементы случайности. Они всегда существуют, их нельзя предвидеть, но к ним можно подготовиться. Элементам случайности надо противопоставить заранее разработанные маршруты уклонения, постоянную бдительность и тщательно выбранное оружие. И все-таки случайность могла сыграть решающую роль, но какой бы неприятной она ни была, Келли признавал её частью нормальной жизни, если вообще проводимые им операции можно так назвать.

Он с трудом встал, пересёк улицу и направился к угловому особняку уже привычной походкой пьяного бродяги. Дверь, заметил он, не была заперта. Проходя мимо, он внимательно посмотрел в сторону входа. Медная пластинка рядом с ручкой висела наискосок. Этот образ запечатлелся у него в сознании, и Келли, удаляясь от особняка, начал планировать операцию, которую решил провести следующей ночью. До него донёсся голос Билли, смех из окон второго этажа, показавшийся ему каким-то странным и визгливым. К этому голосу Келли испытывал глубокое отвращение и в отношении его уже разработал определённые планы. Впервые он оказался так близко к одному из людей, убивших Пэм. Может быть, даже к двум. Это не оказало на него того действия, которого можно было ожидать. Он остался спокойным. Все должно быть проведено в соответствии с планом.

Скоро увидимся, парни, пообещал Келли в тишине своих мыслей. Это был его следующий крупный шаг, и он не хотел подвергать свой план даже малейшей опасности. Келли направился дальше вдоль квартала, не спуская взгляда с торговцев в четверти мили впереди, которые были легко различимы благодаря своему росту и совершенно прямым широким улицам.

Ещё одно испытание — он должен быть полностью уверенным в себе. Келли шёл на север, не переходя на другую сторону улицы, иначе они могли бы заметить его и, если не заподозрить неладное, то, по крайней мере, заинтересоваться им. Он подойдёт к ним незаметно. Меняя угол сближения с целью, вместо того чтобы идти по прямой, Келли добился того, что его сутулое тело сливалось с фасадами домов и стоящими вдоль обочин автомобилями, виднелась лишь голова, маленький тёмный объект, ничего опасного. Оказавшись на расстоянии квартала, он пересёк улицу и воспользовался представившейся возможностью, чтобы оглянуться по сторонам. Повернув затем налево, Келли пошёл по тротуару. Он был широким, не меньше двенадцати или пятнадцати футов, и перемежался мраморными ступеньками, ведущими к дверям домов. Ширина тротуара была на руку Келли, продолжавшему идти вперёд неровным, спотыкающимся шагом, сворачивая то в одну, то в другую сторону. Наконец он остановился и поднёс к губам бутылку, демонстрируя свои безобидные намерения, затем подошёл к обочине и начал мочиться в сточную канаву.

— Дерьмо проклятое! — услышал он чей-то голос, не то Большого Боба, не то Маленького. Для Келли было достаточно очевидным отвращение в этом голосе, когда люди отворачиваются от неприятного зрелища. К тому же, подумал он, мне все равно хотелось облегчиться.

Оба дилера были выше его. Большой Боб, старший среди них, достигал шести футов и трёх дюймов, а его помощник, Маленький Боб, был ещё выше, по крайней мере, шесть футов и пять дюймов, широкоплечий и мускулистый, но с уже наметившимся брюшком от пива или неумеренной еды. Оба выглядели опасными противниками, отметил Келли, быстро меняя тактику. Может быть, лучше пройти мимо и оставить их в покое?

Нет.

И все-таки сначала он прошёл мимо. Маленький Боб смотрел на другую сторону улицы, а Большой оперся спиной в стену здания. Келли провёл воображаемую линию между ними и отсчитал три шага, прежде чем медленно повернул налево, чтобы не встревожить их. Его правая рука в то же самое время скользнула под новую, но выглядевшую старой, походную куртку. Когда из-под куртки появился пистолет, левая рука Келли тоже обхватила его рукоятку, и он чуть присел в позицию, похожую на стойку боксёра, которую позднее назвали «стойкой Уивера». Его взгляд опустился к белой линии на верхней части глушителя, закреплённого на стволе поднимающегося вверх пистолета. Келли вытянул обе руки перед собой, чуть согнув их в локтях, и быстро и плавно направил пистолет на первую цель. Человеческий глаз сразу замечает движение, особенно ночью. Большой Боб увидел это, понял, что происходит нечто угрожающее, но не сразу осознал смертельную опасность. В следующее мгновение инстинкт самосохранения, обострённый годами жизни на улице, словно скомандовал: «Револьвер!». Но слишком поздно. Вместо того чтобы уклониться от пули, что могло бы на несколько мгновений продлить его жизнь, Большой Боб попытался вытащить своё оружие.

Указательный палец Келли дважды нажал на спусковой крючок — первый раз, когда глушитель остановился на цели, и второй — сразу после того, как кисти рук поглотили лёгкую отдачу патрона 22-го калибра. И тут же, не переставляя ног, он повернулся вправо — механический поворот точно в прежней плоскости — к Маленькому Бобу. Тот уже успел прореагировать, увидел, что его босс начал падать, и протянул руку к револьверу на бедре. И тоже недостаточно быстро. Первый выстрел Келли не был точным, пуля попала слишком низко и не причинила особого вреда. Зато вторая пуля впилась в висок, вошла внутрь черепа, отразилась там от более массивных костей и понеслась вокруг, подобно хомячку в клетке. Маленький Боб рухнул лицом вниз. Келли задержался на мгновение, лишь чтобы убедиться в смерти обоих, потом, повернулся и пошёл прочь.

Шесть, подумал он, направляясь к углу, чувствуя, как замедляется биение сердца от ослабевающего притока адреналина, и пряча пистолет за пояс рядом с ножом.

Часы показывали без пяти три.

Все началось не слишком удачно, подумали морские пехотинцы, отобранные в состав штурмовой группы. Чартерный автобус остановился по дороге из-за поломки двигателя, и хотя водитель сумел исправить его, он, поехав по более короткому пути, чтобы наверстать потерянное время, попал в транспортную пробку. Автобус въехал на базу морской пехоты в Куантико чуть позже трёх, где последовал за джипом к месту назначения. Морские пехотинцы обнаружили казарму, расположенную в стороне от остальных, и, войдя в неё, увидели, что половина коек уже занята храпящими солдатами. Они быстро разобрали оставшиеся койки и тоже улеглись спать. Какой бы интересной, волнующей и опасной ни была предстоящая операция, началась она с самых обычных суток.

Её звали Вирджиния Чарлз, и ночь для неё тоже началась, не слишком удачно. Она работала медсестрой в больнице святой Агнессы, всего в нескольких милях от своего дома. Ей пришлось задержаться в больнице, потому что сменщица запоздала, а Вирджиния не захотела оставить без присмотра порученный ей участок. И хотя она работала в одной и той же больнице в одну и ту же смену на протяжении восьми лет, она не знала, что расписание автобусов изменилось, и потому, опоздав на свой обычный автобус, ей пришлось ждать следующего едва ли не целую вечность — по крайней мере, так показалось Вирджинии. И вот теперь она сошла с автобуса на два часа позже того времени, когда привыкла ложиться спать, уж не говоря о том, что пропустила «Вечернее шоу», которое привыкла смотреть по будням. Сорок лет, разведена с мужчиной, от которого получила двух детей — один из них служит в армии, но, слава Богу, в Германии, а не во Вьетнаме, а второй все ещё учится в средней школе — и почти ничего больше. Являясь членом профсоюза и выполняя тяжёлую, иногда грязную работу, она сумела воспитать обоих сыновей, все время беспокоясь, как это делают матери, о компании, в которой они находятся, и их шансах на успех в жизни.

Она чувствовала себя такой усталой, когда сошла с автобуса, спрашивая себя, почему не купила автомобиль из тех денег, что накопила за несколько лет. Но покупка автомобиля влекла за собой необходимость страховки, а у неё дома младший сын — это увеличит затраты на эксплуатацию машины и заставит её беспокоиться ещё больше. Может быть, она купит её через несколько лет, когда и он будет служить в армии, что является его единственной надеждой на обучение в колледже. Вирджинии Чарлз хотелось, чтобы её сыновья получили высшее образование, но заплатить за это ей одной никогда не удастся.

Несмотря на усталость, она шла быстрым шагом, настороженно глядя по сторонам. Как изменился её район! Всю свою жизнь она провела здесь в пределах нескольких кварталов и все ещё помнила, как приятно и, главное, безопасно можно было ходить по улицам, навещая знакомых. Она даже помнила, что могла ходить пешком в церковь Нового Сиона, ничуть не беспокоясь о своей безопасности, когда у неё изредка выдавался свободный вечер. Теперь Вирджиния больше не имела такой возможности из-за работы, но утешала себя тем, что могла откладывать деньги за два часа ежедневной сверхурочной работы. Она шла и настороженно смотрела по сторонам. В конце концов, нужно пройти всего три квартала, подумала она, и ускорила шаг, куря сигарету, чтобы хоть как-то снять усталость и не потерять бдительности, пытаясь оставаться спокойной. За прошлый год её грабили дважды, оба раза наркоманы, нападавшие сзади и хватавшие за шею — отсюда и местный термин «запрягать», — им были нужны деньги на наркотики. Нет худа без добра — эти случаи послужили предметным уроком для её сыновей. К тому же её финансовые потери оба раза оказывались небольшими, потому что Вирджиния никогда не имела при себе больше той суммы, которая требовалась для оплаты проезда на автобусе и ужина в кафетерии больницы. Боль причиняло не это, а оскорбление её достоинства. Впрочем, ещё болезненнее она воспринимала это из-за воспоминаний об ушедших временах, когда здесь жили, главным образом, законопослушные граждане. Остался ещё один квартал, сказала себе Вирджиния, поворачивая за угол.

— Эй, мамаша, у тебя не найдётся доллара? — послышался голос уже позади неё. Она увидела тень и продолжала идти мимо неё, не оборачиваясь, не обращая внимания, надеясь, что и к ней отнесутся с аналогичной любезностью. Теперь, однако, подобная любезность становилась редким явлением. Она шла дальше, опустив голову, усилием воли заставляя себя не останавливаться, пытаясь убедить себя в том, что далеко не все уличные хулиганы нападают на женщину сзади. Рука, схватившая её за плечо, положила конец такой надежде.

— Давай деньги, сука, — произнёс голос. В нем не было злобы, всего лишь сухое требование, выраженное равнодушным тоном, дававшим понять, что представляют собой новые уличные правила.

— У меня недостаточно денег, чтобы ты проявил к ним интерес, парень, — ответила Вирджиния Чарлз, поворачивая плечо. Ей хотелось уйти отсюда, она все ещё не оглядывалась назад, зная, что в движении — безопасность. И тут послышался щелчок.

— Порежу тебя. — Голос все ещё оставался спокойным, он объяснял этой глупой суке суровые жизненные факты.

Звук напугал её. Она остановилась, шепча про себя молитву, и открыла сумочку, затем медленно повернулась. Её гнев пока не уступил места страху. Она могла закричать, и несколько лет назад женский крик возымел бы действие. Мужчины услышали бы её, как-то отреагировали, может быть, даже вышли на улицу, чтобы прогнать хулигана. Теперь она увидела его — совсем мальчишка, лет семнадцати-восемнадцати, с расширенными, лишёнными жизни зрачками от какого-то наркотика, — это и ещё бесчеловечное ощущение неограниченной власти. Нужно отдать ему деньги и уходить, подумала она, и достала из сумочки пятидолларовую бумажку.

— Целых пять долларов? — хихикнул парень. — Мне нужно куда больше, сука. Давай деньги, а то пущу кровь.

Больше всего её напугал взгляд мальчишки, заставил впервые потерять самообладание.

— Это все, что у меня есть! — в панике воскликнула она.

Келли повернул за угол. Его машина стояла совсем близко, в середине квартала, и он почувствовал, как начало спадать напряжение. Он ничего не слышал, пока не вышел из-за угла, и сразу увидел двух человек меньше чем в двадцати футах от его «фольксвагена», покрытого пятнами ржавчины. Один из них что-то держал в руке, и по сверкнувшему отражению Келли понял, что это нож.

Его первой мыслью было: «Проклятье!» Ведь он уже решил, как следует поступать в таких случаях. Он не сможет спасти весь мир, и даже не будет пытаться. Спасение жертвы уличного преступления выглядит эффектно на экране телевизора, но сейчас он охотился за более крупными хищниками. Однако он не подумал о том, что преступление может совершиться рядом с его машиной.

Келли замер, оценивая обстановку, и его мозг снова заработал, когда в кровь хлынул поток адреналина. Если здесь произойдёт что-нибудь серьёзное, полиция сразу окажется тут как тут и может пробыть в течение нескольких часов, а ведь он оставил два мёртвых тела почти в четверти мили отсюда — ещё меньше, если считать по прямой. Это плохо, и у него почти нет времени для принятия решения. Мальчишка держал женщину за руку, размахивая ножом, он стоял спиной к Келли. Даже в темноте трудно промахнуться с расстояния в двадцать футов, но только не пулей 22-го калибра, которая проникает очень глубоко, тем более что позади преступника находится его жертва или, по крайней мере, ничем не вооружённый человек. На женщине была какая-то форменная одежда, ей лет сорок, отметил Келли, двигаясь вперёд. И тут все снова переменилось. Мальчишка ударил женщину ножом в руку. В свете уличных фонарей Келли отчётливо увидел кровь.

Вирджиния Чарлз застонала от боли, когда нож полоснул по руке. Она вырвалась или, вернее, попыталась вырваться, уронив деньги. Левой рукой мальчишка схватил её за горло, и по его взгляду она поняла, что он решает, куда нанести следующий удар. И тут женщина заметила движение в темноте — футах в пятнадцати стоял мужчина. От боли и в панике она попыталась закричать, позвать на помощь. Крик был едва слышен, но бандит заметил, что её глаза куда-то устремлены — куда?

Парень обернулся и увидел в десяти футах уличного бродягу. Охватившая его было тревога перешла в ленивую улыбку.

Проклятье. Все идёт совсем не так как надо. Голова Келли была наклонена вперёд, он смотрел на мальчишку исподлобья, чувствуя, что происходящее вышло из-под контроля.

— Может быть, у тебя есть деньги, папаша? — спросил парень, опьянённый чувством силы. Повинуясь минутному капризу, он шагнул к бродяге, у которого должно быть больше денег, чем у этой суки-медсестры.

Келли не ожидал этого, и движение мальчишки застало его врасплох. Он протянул руку за пистолетом, но глушитель зацепился за что-то, и приближающийся бандит инстинктивно почувствовал угрозу. Он сделал ещё шаг, на этот раз более быстрый, и вытянул вперёд руку с ножом. Теперь у Келли не осталось времени, чтобы достать пистолет. Он сделал полшага назад и выпрямился.

При всей своей агрессивности грабитель плохо владел ножом. Его первый выпад оказался неудачным, и он удивился, с какой лёгкостью пьяный бродяга отбил в сторону вытянутую руку, затем шагнул вперёд. Жёсткие пальцы нанесли удар в солнечное сплетение, парень задохнулся, но не упал сразу. Медленно опускаясь на землю, он снова взмахнул ножом. Келли схватил его за руку, дёрнул на себя, затем повернул её и переступил через тело, уже падающее вниз. Послышался громкий треск — это рука мальчишки выскочила из плечевого сустава, но Келли продолжил движение и сломал её совсем.

— Почему бы вам не идти домой, мадам? — негромко сказал он, обращаясь к Вирджинии и отвернувшись в сторону в надежде, что она не успела понять, что произошло. Да, пожалуй, не успела, решил Келли — он двигался с молниеносной быстротой.

Медсестра наклонилась, подняла с тротуара пятидолларовую банкноту и без единого слова пошла прочь. Келли смотрел ей вслед, повернув голову, и увидел, как она прижала правую руку к ране на левой, пытаясь остановить кровотечение, затем пошатнулась, по-видимому, от шока. Келли был доволен, что ей не понадобилась помощь. Ему было ясно, что она непременно сообщит кому-нибудь о случившемся, может быть, вызовет «скорую помощь», и вообще-то надо бы помочь ей, однако опасность увеличивалась намного быстрее его способности справиться с возникшими проблемами. Неудавшийся грабитель начал стонать, боль от сломанной руки пробивалась сквозь защитный туман наркотиков. А вот он наверняка видел лицо Келли, причём совсем близко.

Проклятье, прошептал Келли. Ничего не поделаешь, этот парень ранил женщину и затем напал с ножом на него — и первое и второе можно истолковывать как попытки совершить убийство. И уж точно для него это не впервые. Парень выбрал не правильный путь, а сегодня ошибся и при выборе места. За подобные ошибки приходится расплачиваться. Келли взял нож из сломанной руки парня, вяло лежащей на тротуаре, с силой всадил его в шею чуть ниже затылка и оставил там. Ещё через минуту «фольксваген» Келли был уже в середине соседнего квартала.

Семь, сказал он себе, поворачивая на восток.

Проклятье.