Без жалости

23. Альтруизм

— Где я? — едва слышно спросила Дорис Браун.

— Ты у меня дома, — ответила Сэнди, сидевшая в углу гостевой спальни. Она выключила лампу и отложила книгу, которую читала вот уже не один час.

— Как я попала сюда?

— Тебя привёз друг. Я — медсестра. Врач находится на первом этаже. Она готовит завтрак. Как ты себя чувствуешь?

— Ужасно. — Девушка закрыла глаза. — Голова...

— Это нормально, хотя я знаю, у тебя дикая головная боль. — Сэнди встала, подошла к девушке и положила ладонь на её лоб. Высокая температура исчезла, это хороший признак. Затем она проверила пульс — сильный и равномерный, хотя все ещё излишне частый. По зажмуренным глазам девушки Сэнди поняла, что продолжающийся процесс отвыкания от барбитуратов кажется ей страшным, но и это было нормальным. От неё исходил запах пота и рвоты. Они пытались мыть её, но все попытки не увенчались успехом, да и это было не так уж важно по сравнению со всем остальным. По крайней мере, до настоящего времени. Кожа Дорис казалась бледной и вялой, словно существо внутри этой оболочки как-то съёжилось. После появления в доме у Сэнди она похудела, наверно, фунтов на десять или пятнадцать, и хотя вообще-то это не представляло особой опасности, девушка была настолько слаба, что даже не заметила ремней на руках, ногах и пояснице, удерживавших её на кровати.

— Сколько времени?

— Почти неделя. — Сэнди взяла губку и вытерла ей лицо. — Ты изрядно нас напугала. — Это было преуменьшением, мягко говоря. Дорис перенесла не меньше семи приступов конвульсий, причём второй приступ оказался настолько сильным, что панически перепугал и врача и медсестру. Зато седьмой приступ — совсем слабый — случился уже восемнадцать часов назад, это значило, что жизненные функции пациентки стабилизировались. Если повезёт, то худшее осталось позади, и она на пути к выздоровлению. Сэнди дала Дорис попить.

— Спасибо, — тихо произнесла девушка. — А где Билли и Рик?

— Я не знаю, кто это, — ответила Сэнди. Формально это было правдой. Она читала статьи в местных газетах, но всегда пропускала имена. Медсестра О'Тул говорила себе, что вообще-то ей ничего не известно. Это была защитная реакция на столь запутанные чувства, что даже если бы она и нашла время, чтобы разобраться в них, то, ничуть не сомневалась Сэнди, запуталась бы ещё больше. Сейчас не то время, когда можно полагаться на голые факты. Сара убедила её в этом. Теперь время думать о смысле событий, об их причинах, а не о содержании. — Это те, кто причинил тебе столько боли?

Дорис была обнажённой, если не считать пластиковых трусов, надеваемых на больных, не способных управлять естественными отправлениями, и удерживающих её ремней. Так было легче лечить девушку. Ужасные ссадины на её груди и теле начали исчезать. Раньше они были синими, черными и пурпурными, а теперь, когда девушка начала выздоравливать, становились жёлто-коричневыми. Она молода, напомнила себе Сэнди, и, хотя ещё не обрела здоровья молодости, природа скоро возьмёт своё. Дорис снова станет здоровой как внешне, так и внутренне. Поразившая её инфекция отступала под массированным воздействием антибиотиков. Жар спал, и теперь молодость брала своё.

Дорис повернулась к Сэнди и открыла глаза.

— Почему вы делаете все это для меня?

Ответ на этот вопрос был простым:

— Я — медсестра, мисс Браун. Моя работа заключается в уходе за больными.

— Билли и Рик, — пробормотала девушка, снова вспоминая что-то. Память Дорис по-прежнему страдала от провалов, в ней сохранились главным образом воспоминания о причинённой ей боли.

— Их здесь нет, — заверила её Сэнди. Она сделала паузу, прежде чем продолжать и, к своему изумлению, с удовлетворением произнесла:

— Не думаю, что они снова будут вас беспокоить. — Ей показалось, что во взгляде девушки промелькнуло понимание. Почти понимание. И это ободряло.

— Мне нужно сходить. Пожалуйста... — Дорис начала подниматься и заметила удерживающие её ремни.

— Хорошо, подожди минуту. — Сэнди отстегнула ремни. — Как ты думаешь, сумеешь сегодня встать?

— …попытаюсь, — простонала девушка. Она сумела приподняться градусов на тридцать, и тут силы покинули её. Сэнди помогла ей сесть, но Дорис никак не могла удержать голову в вертикальном положении — она все время склонялась в сторону. Поднять девушку на ноги оказалось ещё труднее, но до туалета было недалеко, и гордость за такое значительное достижение пациентки стоила затраченных усилий и немалых страданий. Сэнди усадила её, держа за руку, затем смочила салфетку и вытерла ей лицо.

— Это уже большой прогресс, — заметила Сара Розен, стоящая в дверях. Сэнди обернулась. На её лице появилась довольная улыбка. Женщины накинули на Дорис халат и отвели обратно в спальню. Прежде чем уложить её, Сэнди сменила постельное белье, а Сара принесла девушке чашку чая.

— Сегодня ты выглядишь намного лучше, Дорис, — сказала Сэнди, наблюдая за тем, как пациентка пьёт чай.

— Я ужасно себя чувствую.

— Это значит, что все идёт хорошо, Дорис. Ты и должна чувствовать себя ужасно, прежде чем твоё самочувствие улучшится. Вчера ты вообще ничего не чувствовала. Может быть, попробуешь съесть кусочек тоста?

— Я так проголодалась!

— Ещё один хороший знак, — одобрительно отозвалась Сэнди. Глаза девушки выражали такое страдание, что обе женщины, врач и медсестра, чувствовали — именно чувствовали — боль, разрывающую голову Дорис. Только пузырь со льдом мог её облегчить. Они потратили целую неделю на то, чтобы вывести наркотики из организма девушки, и сейчас нельзя было добавлять новую порцию. — Откинь голову назад.

Дорис послушно откинула голову на спинку глубокого кресла, купленного Сэнди в магазине на распродаже. Глаза девушки были закрыты, ослабевшие руки бессильно лежали на подлокотниках кресла. Сара отламывала ей кусочки тоста, а медсестра, взяв щётку, принялась за волосы Дорис. Они были грязными и потому грубыми, их не расчесать было без мытья, но Сэнди решила их хотя бы пригладить. Пациенты уделяли поразительное внимание своему внешнему виду, каким бы странным и нелогичным это ни казалось, и потому Сэнди придавала этому такое значение. Она очень удивилась, когда Дорис вздрогнула, едва щётка коснулась её волос.

— Я не умерла? — Тревога в голосе девушки прозвучала пугающе.

— Конечно, нет. — Сара едва не улыбнулась. Она проверила у Дорис давление. — Верхнее — сто двадцать два, нижнее — семьдесят восемь.

— Прекрасно! — воскликнула Сэнди. Это были лучшие показатели за всю неделю.

— Пэм...

— Что ты хочешь сказать? — наклонилась к ней Сара.

Дорис потребовалось несколько секунд, чтобы продолжить, потому что она ещё не успела решить, жива ли она или нет, и если умерла, то в какую часть вечности попала.

— Волосы… когда она была мёртвой… я расчесала ей волосы.

Боже мой! — мысленно воскликнула Сара. Сэм рассказал ей об этой детали в отчёте о посмертном освидетельствовании тела. К этому он ничего не добавил, да этого и не требовалось. Фотография на первой странице газеты была достаточно красноречивой. Доктор Розен ласково коснулась лица девушки.

— Дорис, кто убил Пэм? — Ей казалось, что она может задать этот вопрос, не причинив ей лишней боли. Она ошиблась.

— Рик и Билли, и Берт, и Генри… убили её… заставили смотреть… — Девушка зарыдала, и рыдания, сотрясающие её тело, только увеличивали боль, что раскалывала ей голову. Сара убрала руку с тостом. Могла начаться рвота.

— Они заставили тебя смотреть?

— Да... — Голос Дорис прозвучал словно из могилы.

— Давай не будем думать об этом. — Сару передёрнуло. По спине её пробежал холодок, который она связывала с мыслью о смерти. Она погладила девушку по щеке.

— Ну вот! — весело воскликнула Сэнди, надеясь отвлечь Дорис. — Так куда лучше!

— Устала.

— О'кей, давай-ка уложим тебя в постель. — Женщины помогли ей встать. Сэнди решила не снимать с неё халат и положила ей на лоб пузырь со льдом. Девушка почти сразу заснула.

— Завтрак на столе, — сказала Сара, обращаясь к Сэнди. — Можешь не пристёгивать её ремнями.

— Но что это значит — расчесала волосы? О чем она? — спросила Сэнди, направляясь к лестнице.

— Я не читала отчёта...

— Я видела фотографию, Сара. Что они сделали с ней! Её ведь звали Пэм, верно? — Сэнди настолько устала, что не могла сразу вспомнить.

— Да. Она тоже была моей пациенткой, — подтвердила доктор Розен. — Сэм сказал, что её подвергли жестоким мучениям. Странным было то, что кто-то расчесал ей волосы после смерти, сказал он. Думаю, это сделала Дорис.

— Да? — Сэнди открыла холодильник и достала пакет молока для утреннего кофе. — Понятно.

— А вот мне — нет, — сердито заметила доктор Розен. — Не понимаю, как люди могут поступать таким образом. Ещё несколько месяцев, и Дорис тоже была бы мертва. Ещё чуть-чуть...

— Я удивляюсь, что вы не зарегистрировали её у себя под вымышленным именем, — произнесла Сэнди.

— После того, что случилось с Пэм, — слишком рискованно. Ведь это означало бы...

О'Тул кивнула.

— Это означало бы опасность для Джона. Да, я поняла.

— Что именно?

— Они убили её подругу и заставили Дорис присутствовать при этом... Наблюдать за тем, что они делали с Пэм... Для них она была всего лишь вещью!.. Билли и Рик, — сказала вслух Сэнди, не совсем отдавая себе отчёт в этом.

— Берт и Генри, — поправила её Сара. — Вряд ли остальные двое будут ещё мучить кого-то. — Женщины обменялись взглядами, думая об одном и том же, потрясённые самим существованием этих мыслей, не говоря уже о том, чтобы понимать их.

— Вот и хорошо.

— Так вот, мы проверили каждого бродягу к западу от Чарлз-стрит, — сообщил Дуглас своему лейтенанту. — Один коп пострадал — его порезал алкаш — не слишком серьёзно, зато алкашу предстоит теперь длительное время просыхать в лечебнице в Джессупе. Кого-то из полицейских облевали, — с усмешкой добавил он, — и все-таки нам ни черта не известно. Его там нет, Эм. За целую неделю ничего не случилось.

Так и обстояло на самом деле. Новость распространялась среди уличных торговцев поразительно медленно, но неизбежно. Дилеры стали осторожными, будто страдали манией преследования. Это могло послужить причиной того — а могло и не послужить, — почему не был убит ни один из них на протяжении всей недели.

— Он по-прежнему там, Том.

— Может быть, но не предпринимает никаких действий.

— Следовательно, все, что он сделал, было направлено на то, чтобы прикончить Фармера и Грейсона, — заметил Райан, глядя на сержанта.

— Но ты сам не веришь в это.

— Да, не верю, только не спрашивай меня почему — этого я не знаю.

— Ну что ж, было бы неплохо, если бы Шарон мог что-нибудь сообщить нам. В прошлом он очень активно арестовывал дельцов наркобизнеса. Помнишь тот арест, который совершила береговая охрана по его наводке?

Райан кивнул.

— Да, это было крупное дело, но за последнее время Шарон что-то сбавил темп.

— Мы тоже, Эм, — напомнил ему сержант Дуглас. — Единственное, что нам известно, это то, что парень силен физически, носит новые кроссовки и что он белый. Мы не знаем его возраст, вес, рост, что толкнуло его на преступления, какой у него автомобиль.

— Мотивация. Мы знаем, что он разъярён чем-то. Знаем также, что он умеет убивать, что он достаточно безжалостен, чтобы убивать людей лишь для прикрытия своей деятельности... и он очень терпелив. — Райан откинулся на спинку кресла. — Может быть, терпелив до такой степени, что может на время остановиться?

Том Дуглас высказал более тревожную мысль:

— Что если он достаточно умён и изменил тактику?

Это действительно тревожно, подумал Райан. Что если убийца видел, как полицейские останавливают и обыскивают уличных бродяг и пьяниц? Что если он пришёл к выводу, что скрываться под видом бродяги слишком долго просто опасно и нужно придумать нечто другое? Вдруг он получил какие-то сведения от Уильяма Грейсона и теперь, исходя из полученной информации, сменил место действий — даже уехал из города? Что если они никогда не узнают об этом, никогда не закроют эти дела? Для Райана это будет профессиональной насмешкой, оскорблением чести полицейского. Он терпеть не мог, когда расследование не доводилось до конца, но в данном случае ему придётся подумать о такой возможности. Несмотря на десятки расспросов, и бесед, им не удалось обнаружить ни единого свидетеля за исключением Вирджинии Чарлз, потрясение которой было настолько велико, что на её информацию они не могли полагаться, не говоря уже о том, что её показания противоречили единственному полезному вещественному доказательству, находящемуся в их распоряжении. Подозреваемый должен быть выше, чем сообщила им миссис Чарлз, значительно моложе и чертовски силен — как защитник в лучшей команде Национальной футбольной лиги. Он не был алкашом, хотя и маскировался под пьяницу. Таких людей на улице просто не замечают. Разве можно пытаться описать пробежавшую мимо бродячую собаку?

— Человек-невидимка, — тихо произнёс Райан, давая, наконец, название их расследованию. — Он должен был убить миссис Чарлз. Ты понимаешь, кого мы ищем?

Дуглас фыркнул:

— Человека, с которым мне не хотелось бы встретиться один на один.

— Три эскадрильи, чтобы уничтожить Москву?

— Конечно, почему бы и нет? — ответил Закариас. — Ведь там находится ваше политическое руководство, правда? Москва представляет собой огромный центр связи, и даже если вы сумеете вовремя вывезти оттуда Политбюро, им все-таки удастся ликвидировать почти все военное и политическое руководство...

— У нас есть способы вывезти из Москвы всех важных лиц, — возразил Гришанов с чувством профессиональной и патриотической гордости.

— Да уж конечно, — едва не засмеялся Робин. Гришанов чувствовал себя внутренне оскорблённым, но одновременно испытывал удовлетворение от того, что американский полковник вёл теперь себя так свободно. — Коля, у нас тоже подготовлены такие же планы эвакуации. В Западной Виргинии находится роскошное бомбоубежище для членов конгресса и других важных лиц. Первой вертолётной эскадрилье, что на базе ВВС Эндрюз, поручено в случае надвигающейся опасности вывезти из Вашингтона всех, кто необходим для нормального функционирования страны. А вот знаешь, в чем оказалась загвоздка? Выяснилось, что проклятые вертолёты не могут совершить полет до бомбоубежища и вернуться обратно без заправки. Когда выбирали место для бомбоубежища, никто не подумал об этом, потому что это было политическое решение. А знаешь что ещё? Мы так и не удосужились проверить на практике систему эвакуации. А вы её проверили?

Гришанов сидел на полу рядом с Закариасом, опершись спиной на грязную бетонную стену. Он посмотрел вниз и молча покачал головой, — вот и ещё что-то он узнал от американского офицера.

— Теперь ты понимаешь? Теперь ты видишь, Робин, почему я говорю, что мы никогда не должны воевать друг с другом? Да потому, что мы так похожи! Нет, Робин, мы не проверяли на практике план эвакуации Москвы с того самого времени, когда я был ребёнком и бродил по снегу в какой-то забытой Богом деревне. Наше главное убежище на случай атомной войны находится в Жигулях. Это огромный утёс — нет, не гора, а что-то вроде громадного... пузыря? Я не знаю этого английского слова, огромный валун, выдавленный из центра Земли.

— Монолита? Подобно Каменной горе в Джорджии?

Гришанов кивнул. Ведь он ничем не рисковал, открывая государственные тайны этому американцу.

— Геологи утверждают, что монолит обладает невероятной прочностью, и вот в конце пятидесятых годов туда был проложен туннель и оборудовано убежище. Мне приходилось там бывать — дважды. Я принимал участие в организации системы противовоздушной обороны этого места. Мы собираемся — честное слово, Робин, — мы собираемся доставить туда наше руководство на поезде.

— Это не имеет значения. Мы знаем об этом убежище. А если известно, где оно находится, его можно уничтожить — вопрос лишь в том, сколько ядерных бомб понадобится для этого. — В желудке американского полковника было уже сто граммов водки. — И китайцы наверняка знают об этом. Но они все-таки попытаются уничтожить Москву, особенно если нападение будет неожиданным.

— Тремя эскадрильями?

— По крайней мере, я поступил бы именно так. — Робин вытянул ноги рядом с аэронавигационной картой юго-восточной части России. — Три вектора, с этих вот баз ВВС, по три бомбардировщика в каждом, два несут ядерные бомбы и один — электронное оборудование, предназначенное для глушения радиолокационных станций. Он летит первым. Все три эскадрильи вылетают одновременно, вот с такими интервалами между ними. — Он начертил на карте наиболее вероятные курсы. — Вот здесь они начинают снижаться перед проникновением на советскую территорию, сюда, вдоль этих долин, и к тому моменту, когда окажутся над равнинами...

— Степями, — поправил его Гришанов.

— … первая линия ПВО уже окажется позади, верно? Бомбардировщики летят над самой землёй, на бреющем полете, на высоте сотни три футов. Может быть, сначала им даже не понадобится глушение. Возможно, у них даже есть специальная группа, в которую входят особым образом подготовленные лётчики.

— Что ты имеешь в виду, Робин?

— У вас ведь есть ночные авиарейсы на Москву, гражданские самолёты, понимаешь?

— Разумеется.

— Так вот, предположим, берёшь бомбардировщик типа «Бэджер», оставляешь на нем опознавательные огни и, может быть, устанавливаешь на фюзеляже небольшие светящиеся прямоугольники, которые можно включать и выключать — вроде как иллюминаторы, знаешь? И тогда можно заявить всем: эй, да ведь я гражданский самолёт, совершающий регулярный рейс.

— Ты хочешь сказать...

— Мы когда-то изучали этот вопрос. У нас все ещё находится эскадрилья на базе ВВС в... Писе, по-моему, с бомбардировщиками, оборудованными соответствующим образом. В своё время считалось, что эти Б-47, базировавшиеся тогда в Англии, предпримут такую операцию. Если когда-нибудь мы получили бы достоверную информацию о том, что вы собираетесь, напасть на нас, из разведывательных источников или откуда-то ещё, понимаешь? Ведь нужно планировать все заранее, учитывать все возможные случаи. Так вот, это и был один из наших планов, операция «Рикошет». Сейчас все материалы о ней находятся, наверно, в архивах, но тогда это была идея Ле Мэя. Бомбардировка Москвы, Ленинграда, Киева и... Жигулей. На Жигули были нацелены три «птички» с двумя ядерными бомбами каждая. Одним ударом уничтожаем всю вашу политическую верхушку и военное командование. Смотрите, я всего лишь авиалайнер!

А ведь и впрямь такое можно осуществить, подумал Гришанов, и его спина покрылась холодным потом. Выбрать соответствующее время года, подходящий момент... бомбардировщик, летящий по обычному пассажирскому маршруту. Даже в самом критическом положении одна иллюзия чего-то нормального покажется достоверной людям, стремящимся обнаружить нечто подозрительное. Возможно, с какой-нибудь базы ПВО взлетит для проверки истребитель с молодым лётчиком, несущим ночную вахту, когда более опытные и старшие по званию пилоты спят. Он приблизится на расстояние в тысячу метров, но ночью... ночью твои глаза видят то, что им приказывает видеть мозг. Освещённые иллюминаторы на фюзеляже — ну конечно, это авиалайнер. Какой бомбардировщик захочет лететь с включёнными огнями? Такой план никогда не приходил в голову умникам из КГБ. Так сколько ещё подарков преподнесёт ему Закариас?

— Как бы то ни было, будь я Джоном Китайцем, я считал бы это одним из вариантов. Если же у них не хватает воображения и они захотят устремиться прямо к цели над этой местностью — ну что ж, тут тоже немалые шансы на успех. Одна эскадрилья, возможно, будет отвлекать внимание. У неё будет, конечно, своя цель, но в стороне от Москвы. Они полетят высоко, отклонившись от вектора. Вот до этой точки, — американец указал рукой на карту, — и здесь резко повернут и нанесут бомбовый удар. Выберут подходящее место, здесь ведь немало хороших целей. Скорее всего, ваши истребители устремятся в погоню за нами, верно?

— Да. Они решат, что бомбардировщики поворачивают к запасной цели.

— А две другие эскадрильи опишут дугу и направятся к главной цели. Они будут лететь совсем низко. По крайней мере, одна эскадрилья наверняка достигнет цели. Мы проигрывали эти варианты миллион раз, Коля. Мы знакомы с вашими радиолокационными станциями, знаем, где расположены ваши базы, знаем, как вы ведёте подготовку своих лётчиков. Победить вас будет нетрудно. А вот китайцы, они учились вместе с вами, ведь так? Вы научили их. Они знакомы с вашей доктриной и всем остальным.

Какая откровенность, подумал Гришанов. Закариас даже не пытается скрыть что-то. И это человек, сумевший проникнуть через противовоздушную оборону Северного Вьетнама больше восьмидесяти раз.

— Тогда как нам...

— Защититься от них? — Закариас пожал плечами и снова склонился над картой. — Мне понадобятся более подробные карты, но первым делом вам нужно тщательно познакомиться с горными ущельями вот в этом районе. Не забывай, что речь идёт о бомбардировщиках, а не истребителях. Бомбардировщик не может резко маневрировать, особенно на бреющем полете. Главное, о чем думает лётчик, сидящий за штурвалом, это не врезаться в землю, верно? Не знаю, как тебя, но меня это заставляет нервничать. Он выберет долину, где достаточно пространства для манёвра, особенно ночью. Вот вы и разместите свои истребители вот здесь, а тут установите радиолокационные станции обнаружения. Вам не понадобятся мощные радары, всего лишь установки, предупреждающие вас о приближающейся опасности. И потом, приготовьтесь перехватить их, когда они вылетят из долин на равнину.

— Ты предлагаешь отодвинуть базы ПВО дальше внутрь страны? Но я не могу пойти на это!

— Оборона развёртывается там, где она может принести наибольшую пользу, а не вдоль пунктирной линии, выбранной штабными гениями. Или тебе так нравится китайская пища? В этом заключается ваша слабость. Между прочим, это сократит линии снабжения и коммуникации, правда? Ты экономишь средства и сберегаешь боевую технику. Не забывай также, что противник знает, как мыслят вражеские лётчики, — сбитый самолёт — это сбитый самолёт, верно? Может быть, будут посланы группы самолётов для того, чтобы отвлечь ваши истребители от направления главного удара, понимаешь? У нас масса средств отвлечения радиолокаторов, и мы собираемся применить их. Ты должен иметь это в виду. Тебе нужно строго контролировать своих лётчиков. Пусть они остаются в своих секторах до тех пор, пока у тебя не появится очень весомая причина для того, чтобы перебросить их...

Полковник Гришанов изучал свою специальность больше двадцати лет, работал с документами Люфтваффе, и не только с теми, которые посвящены методам допроса военнопленных. Он был знаком с секретными материалами, касающимися линии Каммхубера. То, что он узнал, казалось ему невероятным, едва ли не достаточно важной причиной, чтобы выпить несколько глотков самому. Нет, ещё рано, подумал он. Собранные им материалы не будут использованы для информации руководства ВВС, не станут учёным докладом в академии имени Ворошилова. Нет, они лягут в основу книги, совершенно секретной, но все-таки книги: «Происхождение и эволюция американской бомбардировочной доктрины». Такая книга поможет ему в будущем рассчитывать на маршальские звезды, и все благодаря его американскому другу.

— Давайте останемся здесь, — сказал Марти Янг. — Учения сегодня будут проводиться с использованием настоящих боеприпасов.

— Ты прав, — согласился Голландец. — Я привык, что снаряды разрываются в двух сотнях ярдов позади меня.

— И на скорости в четыреста узлов за штурвалом истребителя, — дополнил Грир.

— Так будет куда безопаснее, Джеймс, — напомнил адмирал Максуэлл.

Они стояли за земляной бермой — официальное военное название земляного вала — в двухстах ярдах от лагеря. Отсюда непросто было следить за происходящим, но у двух из пяти были глаза лётчиков, и они знали, куда смотреть.

— Сколько уже прошло времени?

— Около часа. Вот-вот появятся, — тихо произнёс Янг.

— Я ничего не слышу, — прошептал адмирал Максуэлл. Рассмотреть лагерь было очень трудно. Здания виднелись только благодаря их прямоугольным очертаниям, которых по какой-то причине в природе никогда не встречается. Если всмотреться повнимательнее, становились заметны тёмные квадраты окон. Сторожевые вышки, построенные только накануне, тоже скрывались в темноте.

— Мы пользуемся некоторыми уловками, — заметил Марти Янг. — Всем солдатам выдаются таблетки с витамином А, чтобы улучшить их ночное зрение, таким образом выигрывается несколько процентов. В конце концов, нужно использовать все козыри в колоде, верно?

Они слышали только шёпот ветра в кронах деревьев. Было что-то сюрреалистическое в их окружении. Максуэлл и Янг привыкли к реву авиационных двигателей и слабому свечению приборов на панели, на которую опускались их глаза, чтобы тут же окинуть горизонт в поисках вражеских самолётов, и к ощущению скорости самолёта, мчащегося в ночном небе. Здесь же они стояли на земле, их не покидало чувство скорости, не существующей на самом деле, стояли, ожидая увидеть что-то, прежде никогда ими не испытанное.

— Вот они!

— Плохо, если вы сумели увидеть их, в темноте, — заметил Максуэлл.

— Сэр, в лагере «Сендер грин» нет площадки, на которой стоят белые автомобили, — напомнил голос. Келли заметил, как на светлом фоне промелькнула едва заметная тень, да и к тому же её разглядел только он.

— Пожалуй, вы правы, мистер Кларк.

Из радиоустановки, стоящей перед ними на земляном валу, доносился только шум атмосферных помех. Внезапно наступила тишина, прерванная четырьмя тире. В ответ они услышали короткий звук точки, затем двух, трёх и четырёх.

— Группы заняли исходные позиции, — прошептал Келли. — Заткните уши. Старший гранатомётчик выстрелит первым по мере готовности, и это сигнал к началу штурма.

— Чепуха, — усмехнулся Грир. Через несколько секунд он пожалел, что не послушался Кларка.

Сначала они услышали отдалённый стрёкот вертолётных лопастей. Это было сделано для того, чтобы головы повернулись в их сторону, и, хотя каждый был знаком с планом в мельчайших подробностях, все равно манёвр сработал, что доставило немалое удовлетворение Келли. В конце концов, он принимал самое активное участие в разработке плана. Все повернули головы, услышав шум винтов, — все, кроме него.

Келли показалось, что он сумел рассмотреть прицел гранатомёта М-79, окрашенный светящимся тритием, но это вполне мог быть и жук-светлячок. Он увидел едва заметную вспышку первого выстрела и меньше чем через секунду ослепительный бело-красно-чёрный взрыв осколочной гранаты, попавшей в пол одной из сторожевых вышек. Резкий отрывистый звук взрыва заставил вздрогнуть стоящих рядом с ним, но Келли не обратил на это внимания. Вышка, на которой в настоящем лагере располагались бы охранники с пулемётом, превратилась в обломки. Ещё не успело стихнуть эхо в окружающем сосновом лесу, как исчезли и остальные вышки. Пять секунд спустя над вершинами деревьев появились мчащиеся к цели вертолёты, их винты вращались совсем рядом. Шестиствольные крупнокалиберные пулемёты открыли огонь, и длинные языки пламени, подобно угрожающим пальцам, протянулись от вертолётов к казармам. Гранатомётчики уже посылали зажигательные гранаты с белым фосфором в окна казармы, и мгновенно все присутствующие утратили даже намёк на ночное зрение.

— Боже мой! — То, что фонтаны разлетающегося в разные стороны горящего фосфора били из-за стены здания, делало зрелище ещё более ужасным. Тем временем шестиствольные пулемёты, установленные на вертолётах, продолжали поливать огнём выходы.

— Теперь, — громко произнёс Келли, стараясь перекрыть грохот выстрелов, — все находящиеся внутри превратились в подгоревшие гренки. Умники же, пытающиеся спастись, выбегая из здания, попадают под огонь шестиствольных пулемётов. Ловко!

Отделение огневой поддержки штурмовой группы морской пехоты продолжало обстреливать из автоматов казармы и административное здание, а солдаты, входящие в состав эвакуационной группы, уже бежали к тюремному блоку, где находились военнопленные. Теперь вслед за штурмовыми «Хьюи-кобрами» АХ-1 появились и спасательные вертолёты, они с шумом совершили посадку у самых ворот лагеря. Отделение огневой поддержки разделилось надвое — одна половина развернулась вокруг спасательных вертолётов, тогда как другая продолжала поливать автоматными очередями казармы. Один из штурмовых вертолётов начал облетать лагерь, словно встревоженная овчарка в поисках волка.

Из тюремного блока появились первые морские пехотинцы — они тащили манекены, изображающие военнопленных, и передавали их солдатам, находящимся снаружи, которые волокли «военнопленных» к вертолётам. Келли увидел Ирвина, он стоял у ворот, считая пробегающих мимо солдат. Теперь до наблюдателей доносились крики морских пехотинцев, называющих имена и номера, которые почти заглушал рёв двигателей огромных «Сикорских». Последними к вертолётам подбежали морские пехотинцы из отделения огневой поддержки. Они вскарабкались внутрь фюзеляжей, рёв турбин усилился, винты завращались быстрее, и спасательные вертолёты оторвались от земли и исчезли в темноте.

— Поразительно быстро, — выдохнул Риттер, когда все стихло. В следующее мгновение появились пожарные машины и начали тушить бушующее пламя.

— На проведение операции потребовалось на пятнадцать секунд меньше расчётного времени, — произнёс Келли, поднимая руку с секундомером.

— А вдруг во время операции что-то произойдёт, мистер Кларк? — спросил Риттер.

На лице Келли появилась лукавая улыбка.

— Уже произошло, сэр. Четверо солдат из состава штурмовой группы были «убиты» при выходе на исходную позицию. Полагаю, ещё один или двое сломали ногу...

— Одну минуту, вы хотите сказать, что есть вероятность...

— Позвольте мне объяснить, сэр, — прервал его Келли. — Судя по аэрофотоснимкам, у нас нет оснований думать, что между местом высадки и целью есть люди. В этих холмах нет сельскохозяйственных поселений. Понимаете? Но для сегодняшних учений я решил устранить четырёх солдат из штурмовой группы. Будем считать, что они сломали в темноте ногу. Их пришлось внести в лагерь и затем вынести к спасательным вертолётам — если вы не заметили этого. Дублирование необходимо во всем. Я рассчитываю, сэр, что операция пройдёт без потерь, но сегодня я намеренно внёс в её проведение дополнительные трудности, чтобы убедиться, что это ничего не нарушит.

Риттер кивнул. Объяснения Келли произвели на него большое впечатление.

— Я ожидал, что учение будет проводиться строго по правилам.

— В боевых условиях возможны всякие неожиданности, сэр, потому я и предусмотрел это. Каждый солдат в штурмовой группе может заменить любого другого специалиста, если тот не сможет выполнить свои обязанности, — так велась подготовка. — Келли потёр нос. Он тоже нервничал. — Вы только что присутствовали при успешно проведённой учебной операции, несмотря на то, что в её ходе возникли осложнения, которых мы не ожидаем. Операция пройдёт успешно, сэр.

— Мистер Кларк, вы убедили меня. — Сотрудник ЦРУ повернулся к остальным:

— Как относительно медицинского обеспечения?

— Когда «Огден» присоединится к тактической группе ТФ-77, мы перебросим на него медицинский персонал, — объяснил Максуэлл. — Каз сейчас направляется туда, чтобы произвести необходимый инструктаж. Командир ТФ-77 — один из моих людей, и он выполнит все указания. «Огден» — очень большой корабль, и там разместятся все, кто понадобится после завершения операции, — врачи, сотрудники разведывательных служб и тому подобное. Корабль отправится от берегов Вьетнама прямо в Субик-Бей. Оттуда мы перебросим штурмовую группу и спасённых военнопленных на базу ВВС в Кларке. С того момента, как спасательные вертолёты взлетят от лагеря, и до прибытия в Калифорнию пройдёт... четверо с половиной суток.

— Ну хорошо, эта часть операции выглядит нормально. Как с остальным?

На этот вопрос ответил адмирал Максуэлл:

— Вся оперативная группа во главе с авианосцем «Констелейшн» обеспечит поддержку. «Энтерпрайз» будет находиться дальше к северу, в районе Хайфона. Это привлечёт внимание их противовоздушной обороны и командования. Крейсер «Ньюпорт ньюз» направится вдоль побережья, подавляя зенитные батареи противника в течение нескольких ближайших недель. Он будет вести массированный обстрел, не придерживаясь какой-то определённой последовательности, совершенно произвольно, и участок операции станет пятым. «Ньюпорт ньюз» располагается в десяти милях от берега. Батареи противовоздушной обороны находятся в пределах досягаемости для его орудий главного калибра. С помощью артиллерийского обстрела и поддержки с воздуха мы пробьём коридор в противовоздушной обороне, и вертолёты получат возможность пролететь к лагерю и вернуться обратно. В общем, действия будут вестись настолько активно, что враг не должен заметить проведения операции, пока она не закончится.

Риттер кивнул. Он подробно ознакомился с планом, и ему хотелось только выслушать мнение Максуэлла — понять, как относится к нему сам адмирал. Максуэлл говорил спокойно и уверенно, намного увереннее, чем рассчитывал Риттер.

— И все-таки операция является очень рискованной, — произнёс он после короткой паузы.

— Это уж точно, — согласился Марти Янг.

— А насколько рискованно для нашей страны, если военнопленные в лагере расскажут все, что им известно? — задал вопрос Максуэлл.

Келли не хотелось принимать участия в этой части обсуждения. Опасность для Америки была чем-то, что выходило за пределы его компетенции. Сфера его действий ограничивалась небольшими подразделениями — за последнее время она снизилась даже ещё больше — и хотя благополучие и обороноспособность страны основывались в первую очередь именно на таких как он, важные вопросы вроде того, что сейчас обсуждался, требовали кругозора, которым он не обладал. Однако Келли не мог незаметно удалиться, поэтому стоял, слушал и учился.

— Вам нужен честный ответ? — спросил Риттер. — Тогда скажу — никакого риска.

Максуэлл выслушал его со спокойствием, за которым скрывалось негодование.

— Может быть, объясните подробнее, сынок?

— Адмирал, это проблема перспективы. Русские хотят узнать о нас как можно больше, а мы хотим узнать как можно больше о них. Ну хорошо, этот полковник Закариас может рассказать им о планах командования стратегической авиации, а другие военнопленные — о многом другом. Поэтому мы меняем наши планы. Вас беспокоят стратегические соображения, верно? Так вот, начать с того, что эти планы меняются каждый месяц. А во-вторых, неужели вы думаете, что мы когда-нибудь захотим осуществить их?

— Такая необходимость может возникнуть.

Риттер сунул руку в карман в поисках сигарет.

— Адмирал, вы хотите, чтобы мы осуществили эти планы?

Максуэлл выпрямился.

— Мистер Риттер, я пролетал на своём F6F над Нагасаки сразу после конца войны. Я видел последствия применения атомного оружия, а ведь это была всего лишь небольшая бомба. — Более чёткого ответа не требовалось.

— И русские придерживаются такой же точки зрения. Как вам это нравится, адмирал? — Риттер покачал головой. — Они тоже не сумасшедшие. Русские боятся нас ещё больше, чем мы их. То, что они узнают от наших военнопленных, даже поможет им отрезветь. Ситуация именно такая, хотите верьте, хотите нет.

— Тогда почему вы поддерживаете нас? Скажите, вы нас поддерживаете?

— Разумеется. — Его голос ясно давал понять, что он считает такой вопрос глупым, и это вызвало негодование у Марти Янга.

— Но почему? — спросил Максуэлл.

— Потому что там наши люди. Мы послали их. Теперь мы обязаны вернуть их обратно. Разве это недостаточно веская причина? Только не говорите мне о жизненно важных интересах государства. Вы можете убедить в этом сотрудников Белого дома, даже конгрессменов, но не меня. Все очень просто — либо вы доверяете своим людям, попавшим в плен, либо нет, — произнёс оперативник, уже рисковавший своей карьерой ради спасения иностранца, к которому он даже не испытывал никаких тёплых чувств. — Если мы предадим их, если установится такая традиция, то никто не станет помогать нам, и вот тогда нас ждут крупные неприятности.

— Я не могу согласиться с вами, мистер Риттер, — заметил генерал Янг.

— Подобная операция будет направлена на спасение наших людей. Русские поймут это и станут уважать нас. Мы продемонстрируем им, насколько серьёзно воспринимаем эту проблему. В результате моя работа станет легче. Мне будет проще вербовать агентов за железным занавесом. У нас будет больше агентов, и, следовательно, мы получим больше информации. Таким образом, в ваше распоряжение поступят сведения, в которых вы нуждаетесь, верно? И такая игра будет продолжаться до тех пор, пока когда-нибудь мы не найдём новую игру. — Это было все, в чем нуждался Риттер.

Он повернулся к Гриру:

— Когда, по вашему мнению, я должен получить согласие Белого дома?

— Я сообщу тебе. Боб, вот что важно для нас: ты поддерживаешь операцию?

— Да, сэр, — ответил техасец. Он дал согласие на её поддержку по причинам, которых остальные не понимали, в которые остальные не верили, но были вынуждены согласиться с ними.

— Ну и что? В чем проблема?

— Послушай, Эдди, — терпеливо произнёс Тони. — У нашего друга неприятности. Кто-то убил двух его людей.

— Кто? — спросил Морелло. У него было отвратительное настроение. Он только что узнал, что опять не попал в число кандидатов, которые будут признаны новыми полноправными заправилами местного наркобизнеса. И это после всего, что он сделал. Морелло казалось, что его предали. А теперь Тони, вставший на сторону какого-то чернокожего вместо родной плоти и крови — в конце концов, они были родственниками, пусть дальними, — теперь этот сукин сын обращается к нему за помощью.

— Мы не знаем этого. Ни его контакты, ни мои ничего не дали.

— Да уж, как-то все слишком хреново! — И Эдди тут же перешёл на собственную тему:

— Тони, ведь он пришёл ко мне, помнишь? Через Анджело, может быть Анджело пытался предать нас, но мы прикончили его, верно? Ты не смог бы войти в это дело без меня — и что теперь? Меня отказались признать свои же, а он становится для тебя все важнее — и что будет дальше, Тони, а? Ты собираешься рекомендовать его — негра! — в нашу семью?

— Перестань, Эдди.

— Тогда почему ты не выступил и не поддержал меня?

— Я не могу заставить остальных танцевать под твою дудку, Эдди. Извини, но не могу. — Пиаджи не ожидал, что разговор будет лёгким, но никак не рассчитывал, что все обернётся так плохо и так быстро. Понятно, что Эдди был разочарован. Понятно, он надеялся стать членом семьи. Но этот глупый кретин и без того здорово зарабатывает, так что ещё ему нужно? Что ему больше нравится — стать членом семьи или получать кучу денег? Генри понимал это. Почему же этого не понимал Эдди? И тут Эдди сделал ещё один шаг к своему концу.

— Это я, я организовал все для тебя. Теперь у тебя возникла маленькая проблема, и к кому ты обращаешься? Снова ко мне! Ты в долгу у меня. Тони. — Смысл его слов был ясен для Пиаджи. С точки зрения Эдди, все выглядело так просто. Положение Тони внутри семьи все более укреплялось. Поскольку Генри превращался из потенциального в очень крупного поставщика наркотиков. Тони быстро укреплял свои позиции. Скоро он будет оказывать решающее влияние на дела семьи. Ему все равно придётся выказывать знаки уважения и повиновения тем, кто стоял на самом верху, но командная структура внутри семьи была исключительно гибкой, и то, что Генри скрыл способ транспортировки наркотиков в Америку, означало, что человек, являющийся связующим звеном между ним и семьёй, становился неприкасаемым. Такое положение в организации было редким и исключительно ценным. Ошибка Пиаджи заключалась в том, что он не сумел сделать ещё шаг вперёд. Вместо того чтобы смотреть по сторонам, он смотрел внутрь. Он видел лишь одно — Эдди мог вполне заменить его, сам превратиться в связующее звено и затем стать полноправным членом семьи, прибавив к огромному доходу от торговли наркотиками ещё и престиж. Для этого требовалось одно — чтобы Пиаджи умер в нужный момент, оказав таким образом услугу Морелло. Генри был бизнесменом. Он пойдёт на компромисс. Пиаджи, да и Эдди знали это.

— Неужели ты не видишь, что он делает? Он использует тебя в своих интересах. — Самое странное заключалось в том, что, тогда как Морелло начинал понимать, что Таккер манипулирует как им, так и Тони, сам Пиаджи, главный объект этих манипуляций, не замечал этого. В результате совершенно справедливое замечание Эдди было высказано в крайне неудачный момент.

— Я уже думал об этом, — солгал Пиаджи. — Но для чего? Неужели он намеревается установить прямую связь с Филадельфией и Нью-Йорком?

— Может быть. Вдруг ему кажется, что такое возможно? Эти черномазые начинают слишком много воображать.

— Этим мы займёмся позднее, хотя я и не считаю, что Генри способен на такое. Пока нам нужно выяснить, кто убивает его людей. Тебе ничего не известно о людях, появившихся у нас из других городов? — Надо поставить его на место, подумал Пиаджи. Вынудить его высказать свою точку зрения. Взгляд Тони устремился через стол на человека, который был настолько рассержен, что не замечал, о чем думает его собеседник, или даже не интересовался этим.

— Ни черта мне не известно.

— Тогда попытайся выяснить, — распорядился Тони. Это был приказ. Морелло придётся подчиниться и начать проверку.

— А что если он сам устраняет некоторых людей, тех, на которых не может положиться? Ты считаешь, что он так уж всем доверяет?

— Нет, не считаю. Но в то же самое время не думаю, что он ликвидирует собственных людей. — Тони встал. — Принимайся за дело. — Это был окончательный приказ.

— Ладно, — фыркнул Эдди, оставаясь сидеть за столом.