Без жалости

20. Декомпрессия

Келли въехал в порт, когда стрелки часов показывали больше четырёх. Он подал «скаут» задним ходом вплотную к транцу своей яхты и вышел из машины, чтобы открыть багажник. Сначала он внимательно оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что за ним никто не наблюдает. К счастью, вокруг никого не было.

— Вылезай, — сказал он Билли, и тот послушно выполнил приказ. Келли помог ему подняться по трапу и разместил в салоне. Там он достал обычную цепь, которой пользовался на яхте, и прикрепил кисти Билли к болтам, ввинченным в палубу. Ещё через десять минут Келли отдал швартовы и направил яхту в залив. Лишь теперь он позволил себе расслабиться. Он включил автопилот, после чего немного ослабил проволоку, стягивающую руки Билли, и освободил ему ноги.

Келли устал. Он не ожидал, что будет так трудно перетащить Билли из «фольксвагена» в багажник «скаута». И здесь счастье было на его стороне — он вовремя успел заметить машину, что развозила утренние газеты; водитель её сбрасывал на углу связанные пачки — разносчик подберёт их, развяжет и доставит ещё до шести утра.

Келли устроился в кресле перед штурвалом, налил кофе и в качестве награды своему усталому телу вытянул ноги.

Освещение в салоне было тусклым — Келли не хотел, чтобы яркий свет внутри мешал ему управлять яхтой. Слева у причалов в ожидании разгрузки в морском терминале Данделка стояло полдюжины грузовых судов, но он не заметил там никакого движения. Море, особенно такое как сейчас, всегда успокаивало его — тихий ветерок, чуть волнующаяся водная гладь вокруг и словно танцующие на ней отражения береговых огней. Красные и зелёные проблески фонарей на буях указывали путь кораблям и ограждали опасные мели. «Спрингер» плыл мимо форта Кэрролл, низкого восьмиугольника из серого камня, построенного лейтенантом Робертом Э. Ли из сапёрного корпуса американской армии. Всего шестьдесят лет назад на нем были ещё установлены двенадцатидюймовые орудия. На севере виднелись оранжевые отблески плавильных печей металлургического завода компании «Бетлехем стал» на Спэрроу-Пойнт. Из портового бассейна начинали выходить буксиры, чтобы вывести корабли от причалов или помочь новым ошвартоваться у пирсов. Низкие звуки их дизельных двигателей разносились по морской поверхности каким-то дружеским, рёвом. Удивительно, но этот рёв не только не нарушал мирную предрассветную тишину, царившую в гавани, но даже подчёркивал её. Эта тишина успокаивала Келли, как и надлежит ей перед началом нового дня.

— Кто ты такой, мудак? — спросил Билли, когда Келли удалил у него кляп изо рта. Он был не в силах сопротивляться окружающей тишине. Его руки были по-прежнему связаны за спиной, зато ноги свободны, и он сел на палубу.

Келли пил кофе, глоток за глотком, расслабив усталые руки и не обращая внимания на звуки, раздающиеся позади.

— Я спрашиваю тебя, кретин, кто ты такой? — произнёс Билли уже более громко.

День будет жарким, подумал Келли. На небе, усыпанном звёздами, ни облачка, не заметно даже ни малейшего намёка на их приближение. Никаких признаков «утренних красных облаков», что могло бы означать надвигающийся шторм и причинить беспокойство, хотя температура воздуха упала только до двадцати четырёх градусов и это служило дурным предзнаменованием для наступающего дня, потому что лучи жаркого августовского солнца обрушатся на земную поверхность.

— Послушай, говнюк, я хочу знать, кто ты!

Келли шевельнулся в своём широком кресле у панели управления и отпил ещё кофе. Его курс по компасу был один-два-один — как всегда, он держался у южного края судоходного канала. Навстречу ему шёл ярко освещённый буксир, по-видимому из Норфолка, тащивший за собой две баржи, но в темноте не было видно, чем они нагружены. Келли проверил ходовые огни и убедился, что фонари размещены должным образом. Береговая охрана будет довольна, потому что часто им не нравилось, как действуют каботажные буксиры. Интересно, что это за жизнь, подумал Келли, буксировать баржи то в одну, то в другую сторону Чесапикского залива. Наверно, очень скучно заниматься одним и тем же изо дня в день, туда и обратно, с юга на север и с севера на юг, с неизменной скоростью в шесть узлов, все время наблюдая одну и ту же картину. Разумеется, за хорошую плату. На буксире капитан и помощник, механик и кок — без кока им не обойтись. Может быть, пара матросов палубной команды, Келли не был в этом уверен. И все получают совсем неплохую зарплату в соответствии с профсоюзными расценками.

— Ну хорошо, послушай, я не знаю, в чем дело, но поговорить-то мы можем, верно?

Правда, маневрировать на близком расстоянии очень непросто, наверно. Особенно при ветре, когда баржи плохо повинуются попыткам ошвартовать их у борта буксира. Только не сегодня. Сегодня не будет сколько-нибудь ощутимого ветра, просто станет жарче чем в аду. Келли начал поворачивать на юг, как только миновал мыс Бодкин-Пойнт и увидел красные огни на башнях Бэй-бриджа в Аннаполисе. Горизонт на востоке освещался первым сиянием утренней зари. По правде говоря, жаль. Последние два часа перед рассветом лучшее время суток, хотя мало кто понимает это. Ещё одно доказательство того, что люди не обращают внимания на то, что происходит вокруг них. Келли показалось, что впереди движется что-то, но стекло ухудшало видимость, поэтому он поднялся на крышу рубки, обнесённую леерами, поднял к глазам морской бинокль 1х50 и поднёс к губам микрофон.

— Яхта «Спрингер» вызывает катер сорок один береговой охраны.

— Сорок первый слушает, «Спрингер». Говорит Португалец. Ты чего это делаешь так рано, Келли? Прием.

— Занимаюсь морскими торговыми операциями, Ореза. А в чем твоё оправдание? Прием.

— Присматриваем за новичками вроде тебя, чтобы вовремя прийти на помощь, обучаем молодёжь и тому подобное. А ты как думаешь? Прием.

— Приятно слышать, береговая охрана, что моя судьба в надёжных руках. Что касается обучения молодёжи, все очень просто — толкаешь такие вот штуки, называются рукоятками, в сторону передней части судна — обычно она заострённая — и корабль плывёт быстрее. Эта остроконечная часть поворачивается в ту же сторону, куда крутишь штурвал. Понимаешь, крути налево — повернёшь налево, крути направо — повернёшь направо. Прием.

Келли услышал смех по радиосвязи частотной модуляции.

— Понятно, спасибо за объяснения, «Спрингер», передам их команде. Ещё раз благодарю за советы, сэр. Прием.

Команда патрульного катера береговой охраны ворчала после длительной восьмичасовой вахты и в остальном мало чем занималась. Ореза отдал штурвал молодому матросу, а сам оперся плечом о переборку, пил кофе из кружки и болтал по радио, держа в руке микрофон.

— Знаешь, «Спрингер», я бы не простил подобной наглости многим парням. Прием.

— Хороший моряк уважает тех, кто лучше его, береговая охрана. А верно, что у вашего судна в донной части колёса, как у автомобиля? Прием.

— О-о, — простонал молодой матрос.

— Нет, «Спрингер», это не правда. Мы снимаем эти тренировочные колёса сразу после того, как молокососы из военно-морского флота уходят с верфи. Нам не нравится, когда у таких дам начинается морская болезнь при одном взгляде на них. Прием.

Келли усмехнулся и изменил курс влево, чтобы подальше обогнуть приближающийся катер береговой охраны.

— Какое счастье, что водные пути нашей страны в руках таких надёжных парней, особенно сейчас, когда наступает уик-энд.

— Не увлекайся, «Спрингер», а то я пошлю вельбот для проверки средств спасения!

— А-а, это так тратятся деньги, которые я плачу в качестве федерального налога?

— Не люблю, когда они тратятся понапрасну.

— Ну ладно, береговая охрана, просто хотел убедиться, что кто-то не спит на вашем судне.

— Понятно, сэр. Очень вам благодарны. Мы действительно немного задремали. Как хорошо, что в море плавают настоящие профессионалы вроде вас, а то нам просто нечего было бы делать.

— Попутного ветра, Португалец.

— Тебе тоже, Келли. — Голос исчез, и из динамика послышались обычные радиопомехи.

Вот и все, подумал Келли. Возникло бы немало проблем, если бы Португалец решил навестить его яхту для дружеской беседы. Келли был всегда рад поболтать с ним, но не сейчас. Он выключил радио и спустился в салон. Горизонт на востоке был залит розово-оранжевым светом. Ещё десять минут, и покажется солнце.

— Что там такое? — спросил Билли.

Келли налил себе ещё кофе и проверил автопилот. В рубке стало тепло, и он снял рубашку. Шрамы на спине и плечах от выстрела из охотничьего ружья стали отчётливо видны даже при слабом освещении начинающегося рассвета. Последовала очень долгая тишина, которую прервал шумный вдох.

— Значит, ты...

На этот раз Келли повернулся и посмотрел вниз на обнажённого мужчину, прикованного к палубе.

— Совершенно верно.

— Но я убил тебя, — возразил Билли. Ему никто не сообщил про обратное. Генри решил промолчать, считая, что это не имеет отношения к распространению наркотиков.

— Ты так считаешь? — спросил Келли, снова поворачиваясь и глядя вперёд. Он увидел, что один из дизелей чуть перегревается, и решил проверить систему охлаждения, покончив с другими делами. В остальном яхта вела себя послушно, слегка покачиваясь на почти невидимых волнах, и двигалась вперёд с крейсерской скоростью в двадцать узлов. Нос её был приподнят на пятнадцать градусов, поскольку подводные крылья плавно скользили по поверхности залива. Яхта на ступеньке, называл Келли такое положение. Он снова потянулся, напрягая и расслабляя мышцы, давая возможность Билли получше рассмотреть шрамы и что скрывается под ними.

— Так вот в чём дело... она рассказала нам о тебе — рассказала всё, прежде чем мы прикончили её.

Келли окинул внимательным взглядом контрольную панель, затем посмотрел на карту — яхта приближалась к Бэй-бриджу. Скоро ему придётся переместиться на восточный край канала. Теперь он смотрел на судовые часы — Келли называл их хронометром — по крайней мере, раз в минуту.

— Пэм доставила нам немало удовольствия. До самого конца, — произнёс Билли, поддразнивая этого парня, захватившего его, наполняя тишину злобными словами, находя в них источник храбрости для себя. — Зато была дурой, глупой и тупой.

Миновав Бэй-бридж, Келли отключил автопилот и повернул штурвал на десять градусов налево. Впереди не было судов, и все-таки он внимательно огляделся, прежде чем начать поворот. Пара ходовых огней на самом горизонте возвещала о приближении торгового судна, примерно в двенадцати тысячах ярдов. Келли мог бы включить радиолокатор и убедиться в этом, но при такой видимости это было бы напрасной тратой электричества.

— Она рассказала тебе о синяках страсти? — ухмыльнулся Билли. Он не заметил, как побелели костяшки рук, сжимающие штурвал.

Синяки на грудях сделаны, по-видимому, обычными плоскогубцами, говорилось в отчёте патолога. Келли запомнил его наизусть, каждое сухое слово, каждый холодный медицинский термин, словно весь отчёт был вырезан на стальном листе алмазным резцом. Какие чувства владели врачом, писавшим его? Такие же, какие возникли у него самого? Пожалуй. Ярость автора отчёта выражалась в растущей отрешённости текста, в бесстрастии слов. Профессионалы вынуждены так поступать.

— Знаешь, ведь она все нам рассказала. Как ты подобрал её на дороге, как вы жили и веселились. Ведь мы научили её всяческим приёмам, мистер. Ты должен быть благодарен нам за это. Перед тем как сбежать от нас — готов поспорить, об этом она тебе не говорила, — эта девка уговорила каждого из нас лечь на неё, мы так и сделали, по три-четыре раза каждый. Она решила, наверно, что перехитрила нас, а? Ей даже в голову не пришло, что она будет вынуждена повторить все это снова.

Тип крови 0, резус положительный, тип крови 0, резус отрицательный, тип крови АВ, резус тоже отрицательный, вспомнил Келли. Тип крови 0 намного более распространённый, чем все остальные, это значит, что там вполне могло быть больше чем трое мужчин. А какой тип крови у тебя. Билли?

— Всего лишь проститутка, вот так. Симпатичная, но только проститутка. Так она и умерла, ты знаешь это? Сдохла с хреном внутри. Мы задушили её, когда она подбрасывала парня своим прелестным маленьким задом и не прекращала даже тогда, когда её лицо побагровело. Было занятно наблюдать за этим. — Билли похотливо хихикнул. — Я тоже позабавился с ней — три раза, приятель! И это я причинил ей боль, настоящую боль, слышишь?

Келли приоткрыл рот, стараясь дышать глубоко и медленно, не позволяя мышцам напрягаться. Утренний ветерок слегка усилился, и яхта раскачивалась градусов на пять на каждый борт, влево и вправо от вертикали, и он позволил своему телу двигаться вместе с креном, приказал себе подчиниться успокоительному движению моря.

— Я не понимаю, чего ты так волнуешься. Ведь всего-навсего прикончили проститутку. Мы можем заключить сделку, от которой тебе немало перепадёт. Да ты знаешь, как сглупил? В том доме было семьдесят кусков, сукин ты сын. Семьдесят кусков! — Билли замолчал, видя, что его попытки не возымели действия. И все-таки разъярённый человек теряет самообладание, допускает ошибки, и он заметил, что все же однажды ему удалось потрясти его. Билли не сомневался в этом и решил продолжать.

— Знаешь, жалко, что ей нужны были наркотики. Выбери она другое место, чтобы заполучить их, и мы бы никогда вас не заметили. А потом и ты дал маху, помнишь?

— Да, помню.

— Имей в виду, ты в самом деле глупо вёл себя в тот раз. Ты что, забыл о телефонах? Господи, приятель! Да после того как наша машина застряла, мы позвонили Берту, сели в его джип и принялись за поиски — и тут же нашли тебя, безо всякого труда. Видно, она чертовски очаровала тебя, раз ты забыл об этом.

Телефоны? Значит, Пэм погибла из-за такого пустяка? — подумал Келли. Его мышцы словно окаменели. Ты идиот, Келли. Затем плечи его бессильно опустились, правда, всего лишь на секунду, — он понял всю величину своей ошибки, как не сумел защитить её. И тут же у него мелькнула мысль о бессмысленности всех усилий отомстить за Пэм. Но бессмысленны эти усилия или нет, он пойдёт до конца. Келли выпрямился в кресле.

— Понимаешь, такую машину чертовски легко заметить. Мы даже не сразу поверили, что ты оказался таким глупым. — Билли почувствовал, что его насмешки попали в цель. Похоже, теперь можно начать настоящие переговоры. — Признаться, я удивлён, что ты остался в живых. Имей в виду, это не какая-нибудь личная ненависть к тебе. Может быть, ты не знал, чем она занималась, что ей поручали. Мы просто не могли отпустить её на свободу, потому что она знала слишком много, понимаешь? Я могу уладить дело, дать тебе все, что ты потребуешь. Давай решим все это миром, а?

Келли проверил автопилот, затем посмотрел вперёд. «Спрингер» двигался по прямому и безопасному курсу, впереди виднелось только море. Он встал и пересел в другое кресло, в нескольких футах от Билли.

— Она сказала тебе, что мы приехали в город, чтобы купить для неё наркотики? Именно это она сказала? — спросил Келли, глядя ему в глаза.

— Да, конечно, — ответил Билли успокаиваясь. И тут же озадаченно поднял голову, увидев, что Келли зарыдал прямо перед ним. Может быть, ему действительно удастся выпутаться из этого положения. — Господи, извини меня, приятель, — произнёс Билли совсем не тем голосом, какой требовался в данной ситуации. — Я понимаю, тебе здорово не повезло.

Это мне не повезло? Келли закрыл глаза, всего в нескольких дюймах от лица Билли. Господи милосердный, она защищала меня. Даже после того как я не сумел защитить её, она ничего не выдала. Она не знала, жив я или нет, но лгала, чтобы защитить меня. Чувства одержали верх, и Келли просто на несколько минут утратил контроль над собой. Но даже в этом была своя цель. Через некоторое время его глаза высохли, и, вытирая их, он одновременно стер со своей совести все человеческие чувства, которые ещё могли оставаться в его душе по отношению к этому ублюдку.

Келли встал и вернулся в кресло перед панелью управления. Он больше не решался смотреть на этого мерзкого подонка. Ещё бы, а вдруг он действительно утратит всякий контроль над своими действиями? Рисковать он не мог.

— Том, я считаю, что ты, может быть, и прав, — заметил лейтенант Райан.

Судя по водительскому удостоверению, уже прошедшему проверку, владелец его никогда не подвергался аресту, но много раз платил штраф за нарушения правил дорожного движения — Ричарду Оливеру Фармеру было двадцать четыре года и старше он уже никогда не станет. Фармер умер от удара ножом в грудь, пронзившего околосердечную сумку и сердце. Размеры ножевой раны — обычно такие проникающие ранения стягиваются и неспециалисту трудно их заметить — говорили о том, что убийца повернул нож в ране, насколько это допускало расстояние между рёбрами. Рана была большой, указывая на то, что оружие убийства — нож — было широким, с шестидюймовым лезвием. Но ещё более важным являлось то, что на этот раз у детективов была дополнительная информация.

— Убийца допустил ошибку, — заявил судебно-медицинский эксперт. Райан и Дуглас согласно кивнули. На мистере Фармере была белая хлопчатобумажная рубашка с пристёгнутыми погончиками. Тут же, на дверной ручке, висел и пиджак от костюма. Убийца выдернул нож из раны и вытер лезвие о рубашку. Сделал он это, по-видимому, трижды, и один раз оставил идеальный отпечаток лезвия, испачканного кровью жертвы, у которой был револьвер за поясом, но убитый не сумел им воспользоваться. Ещё одна жертва искусного и неожиданного нападения, вот только проявившая меньше бдительности. Младший из пары детективов указал карандашом на этот отпечаток.

— Знаете, что это такое? — спросил Дуглас. Вопрос был чисто риторическим, потому что он сам сразу и ответил на него. — Это «Кабар», стандартный боевой нож, состоит на вооружении морской пехоты. У меня самого есть точно такой же.

— И отточен здорово, — сообщил им судмедэксперт. — Очень чёткий разрез, почти хирургический в момент вхождения в тело. Он, должно быть, рассёк сердце едва ли не пополам. И исключительно точный удар, господа, лезвие вошло в тело совершенно горизонтально, чтобы не застрять в рёбрах. Большинство людей полагают, что сердце находится в левой части груди. Наш друг знает, что это не совсем так. Только один удар. Он точно знал, куда его нанести.

— Ещё один, Эм. Вооружённый преступник. Наш друг сумел подойти вплотную к нему и убить его так быстро...

— Да, Том. Теперь я считаю, что ты прав. — Райан кивнул и поднялся на второй этаж, где работала остальная группа детективов. В спальне была обнаружена мужская одежда и холщовая сумка с огромной суммой наличных, пистолетом и ножом. Здесь же находился матрас с пятнами семенной жидкости, некоторые были ещё влажными. И женская сумочка. Так много предметов для описи молодым детективам. Группа крови — по пятнам семенной жидкости. Полное опознание всех троих — по мнению детективов здесь было три человека. Даже автомобиль у входа, по которому можно определить владельца. Наконец что-то похожее на нормальное убийство. Латентные отпечатки пальцев по всей комнате. Фотографы уже отсняли дюжину кассет. Однако для Райана и Дугласа вопрос был уже решён, причём очень своеобразно.

— Ты знаешь доктора Фарбера в больнице Хопкинса?

— Да, Эм. Он занимался вместе с Фрэнком Алленом расследованием дела Гудинга. Я тогда договаривался о встрече с ним. Фарбер произвёл на меня большое впечатление, — кивнул Дуглас. — Странный парень, но очень умный. Ты не забыл, что сегодня после обеда я должен присутствовать на судебном заседании?

— Хорошо. Думаю, справлюсь и без тебя. С меня кружка пива, Том. Ты сумел разобраться с этим делом быстрее меня.

— Спасибо, Эм. Может быть, и я когда-нибудь стану лейтенантом, а?

Райан рассмеялся, докурил сигарету и пошёл вниз по лестнице.

— Надеюсь, ты не думаешь сопротивляться? — с улыбкой спросил Келли. Он только что вернулся в салон, после того как закрепил швартовы за причальные тумбы у пирса своего острова.

— Чего это ради я должен помогать тебе? — ответил Билли тоном, в котором, как ему казалось, прозвучал вызов.

— Как хочешь, — пожал плечами Келли, достал боевой нож и поднёс его к особенно чувствительному месту. — Тогда начнём прямо сейчас, если тебе не терпится.

Голое тело съёжилось, причём одна его часть съёжилась намного заметнее других.

— Хорошо, хорошо!

— Отлично. Я хочу, чтобы ты извлёк урок из этого. Никогда больше ты не причинишь зла ни одной девушке. — Келли снял цепи, удерживавшие Билли на палубе и прикреплённые к болтам, но оставил на месте цепь, стягивавшую его руки за спиной. Затем поднял Билли на ноги.

— ... твою мать, сука! Ты собираешься убить меня, но я ничего тебе не скажу.

Келли повернул его к себе лицом и посмотрел в глаза.

— Я не собираюсь убивать тебя, Билли. Когда я высажу тебя с острова на берег, ты будешь жив. Обещаю.

Замешательство на лице Билли было настолько забавным, что Келли на мгновенье улыбнулся, но тут же покачал головой. Он напомнил себе, что выбрал очень узкую и ненадёжную тропинку между двумя одинаково опасными обрывами, на дне которых лежало угрожающее ему безумие, потеря рассудка, вызванная различными причинами, но от этого не менее губительная. Ему нужно отдалиться от реальности происходящего, но сохранять с ним контакт. Келли помог своему пленнику спуститься по трапу на причал и повёл его к бункеру, где размещалось оборудование.

— Хочешь пить?

— Неплохо было бы и помочиться. Келли свернул с дорожки на траву.

— Валяй, — сказал он и остановился, ожидая, когда Билли кончит. Тому не нравилось быть голым, особенно перед другим мужчиной и в зависимом от него положении. Ничего не понимая, снова не правильно оценив обстановку, сейчас он не пытался говорить с Келли, по крайней мере не пытался сделать это должным образом. Трусливый по натуре, Билли попробовал раньше собраться с силами и говорил, не столько обращаясь к Келли, сколько разговаривая с самим собой, вспоминая, как он принимал участие в пытках и убийстве Пэм. Он старался создать себе же иллюзию силы, тогда как молчание могло... впрочем, нет, спасти его уже вряд ли могло что-нибудь. Но молчание могло поселить сомнения в душе Келли, особенно если бы Билли догадался придумать какую-нибудь историю, обвинить кого-нибудь другого. Но ведь трусость и глупость идут рядом, правда? Келли оставил его стоять и набрал комбинацию на цифровом замке. Войдя в бункер и включив освещение, он вернулся к Билли и втолкнул его внутрь.

Это походило на... впрочем, нет, это и впрямь был стальной цилиндр диаметром семнадцать дюймов с колёсиками на донной части, прилегающей к полу. Стальная крышка не закрыта, просто висит на петлях.

— Залезай, — приказал Келли, указывая на открытый цилиндр.

— В гробу я тебя видел! — Новый вызов. Келли ударил его рукояткой ножа по затылку. Билли упал на колени.

— Ты все равно залезешь внутрь — целый или порезанный, мне наплевать. — Это была ложь, но эффективная, и потому она возымела действие. Келли поднял его за шею и засунул в цилиндр голову и плечи Билли. — Не вздумай двигаться, — предупредил он.

Все шло гораздо проще, чем он ожидал. Келли снял разводной ключ с инструментальной панели на стене и отвинтил гайку на цепи, стягивающей руки Билли. Он почувствовал, как тот напрягся, полагая, что наступил момент, когда можно попытаться спастись, но Келли оказался быстрее — ему нужно было вынуть всего лишь один болт, крепящий цепь, чтобы освободить руки Билли, и острие ножа, коснувшегося спины пленника мгновением раньше не дало ему выбраться из цилиндра. Теперь любая попытка была обречена на неудачу, Билли оказался слишком труслив, чтобы ценой боли попытаться спастись. Он дрожал, но уже не сопротивлялся, несмотря на отчаянные мысли.

— Лезь дальше! — скомандовал Келли, подталкивая его внутрь, и когда ноги исчезли за краем цилиндра, он поднял крышку и надёжно закрепил её на месте откидными болтами. Затем Келли вышел из бункера, выключив свет. Он был голоден и хотел спать. Билли подождёт. Так даже лучше — ожидание сделает его более сговорчивым.

— Алло? — Её голос был полон тревоги.

— Привет, Сэнди, это Джон.

— Джон! Слава Богу! Что происходит?

— Как она?

— Ты имеешь в виду Дорис? Сейчас она спит, — сказала Сэнди. — Джон, кто мог... я имею в виду, что с ней случилось?

Келли сжал в руке трубку телефона.

— Сэнди, я прошу тебя слушать как можно внимательнее. Это очень важно.

— Хорошо, говори, — Сэнди сидела в кухне, глядя на стоящий перед ней кофейник. За окном соседские дети играли на лужайке в мяч. Сейчас эта утешительная картина казалась ей какой-то очень отдалённой.

— Во-первых, не говори никому, что она у тебя. И самое главное — не говори об этом полиции.

— Джон, она вся изранена, нуждается в наркотиках. У неё, наверно, и другие очень серьёзные медицинские проблемы. Я буду вынуждена...

— Тогда расскажи об этом Сэму и Саре, больше никому. Понимаешь, Сэнди? Никому больше. Сэнди... — Келли заколебался. Об этом трудно говорить, но он обязан:

— Сэнди, я подверг тебя серьёзной опасности. Те люди, которые мучили Дорис, это те же самые, что...

— Я знаю, Джон. Сама догадалась. — Выражение её лица было бесстрастным, но она видела, как и он, фотографию тела убитой Памелы Старр Мадден. — Джон, она сказала мне, что ты убил кого-то.

— Да, Сэнди, это правда.

Сандра О'Тул ничуть не удивилась признанию Келли. Она пришла к такому выводу несколько часов назад, но только сейчас услышала это из его уст. Её поразило только одно — как он произнёс это. Спокойно и равнодушно, словно само собой разумеющееся. Да, Сэнди, это правда. Ты вынес мусор? Да, Сэнди, вынес.

— Сэнди, это очень опасные люди. Я мог, конечно, не брать с собой Дорис, но... не сумел так поступить, понимаешь? Боже мой, Сэнди, ты видела, что они...

— Да. — Прошло немало времени с тех пор, когда она работала с жертвами насилия и почти забыла, с какой жестокостью обращаются люди друг с другом.

— Сэнди, мне очень жаль, что я...

— Джон, что сделано, то сделано. Я справлюсь с этим, понимаешь?

Келли на мгновение замолчал, чувствуя, как укрепляется его решимость от одного её голоса. Может быть, в этом и заключается разница между ними. Его инстинкты диктовали ему, что нужно наносить ответный удар, искать людей, так жестоко поступающих с другими, и уничтожать их. Найти и уничтожить. Её же инстинкты были направлены на то, чтобы защищать людей по-иному, и в голове у бывшего коммандос промелькнула мысль, что её сила в этом смысле более значительна, поскольку Сэнди защищает и спасает людей, тогда как он защищает одних, уничтожая других.

— Ей понадобится медицинская помощь. — Сэнди подумала о молодой женщине в спальне наверху. Она помогла ей раздеться и оказала первую помощь, потрясённая следами физического насилия на её теле. Но хуже всего было выражение её глаз — мёртвых, погасших, без той искорки жизни, которую Сэнди видела в глазах даже тех пациентов, которые уже проиграли в упорной схватке со смертью. Несмотря на годы, во время которых она ухаживала за критически больными пациентами, Сэнди и в голову не приходило, что человека кто-то может уничтожить намеренно, с умышленной злобной жестокостью садиста. Она понимала, что теперь сама может привлечь к себе внимание подобных людей, но её отвращение и ненависть к ним были сильнее страха.

Для Келли, как ни странно, такие эмоции поменялись местами.

— Ну хорошо, Сэнди, только будь поосторожней. Обещай это.

— Обещаю. Сейчас я позвоню доктору Розену. — Она замолчала. — Джон?

— Да, Сэнди?

— То, что ты делаешь... это не правильно, Джон. — И тут же она почувствовала ненависть к себе из-за этих слов.

— Я знаю, — ответил Келли.

Сэнди закрыла глаза, все ещё видя детей, играющих в бейсбол на лужайке, затем перед ней предстало лицо Джона. Она знала, что должна сказать дальше, и сделала глубокий вдох, прежде чем продолжать:

— Но меня это больше не беспокоит, Джон. Я понимаю тебя.

— Спасибо, — послышался в трубке его шёпот. — С тобой все в порядке?

— Да.

— Я вернусь, как только смогу. Не знаю, как нам с ней поступить...

— Я позабочусь о ней — мы позаботимся. Что-нибудь придумаем.

— Хорошо, Сэнди... Сэнди?

— Что, Джон?

— Спасибо. — Послышался щелчок, и связь прервалась. Рада помочь тебе, подумала она, опуская трубку. Какой странный человек. Убивает людей, делает это с полным отсутствием жалости — ей ещё никогда не приходилось видеть такого, да и вряд ли захочется — это ощущалось в его словах, абсолютно лишённых человеческих эмоций. И в то же время тратит время и силы, подвергает себя опасности, ради спасения девушки. Как трудно его понять, сказала себе Сэнди, набирая номер телефона.

Доктор Сидней Фарбер выглядел именно так, как предполагал Эммет Райан, — лет сорока, невысокий, с бородкой, семитскими чертами лица, с трубкой в зубах. Когда детектив вошёл в кабинет, доктор не встал ему навстречу, всего лишь сделал приглашающий жест в сторону кресла. Райан направил ему с посыльным выдержки из ведущегося расследования ещё перед обедом, и ему было ясно, что психиатр уже ознакомился с ними. Страницы материалов расследования лежали перед Фарбером на столе, разделённые на две стопки.

— Я знаком с вашим коллегой Томом Дугласом, — заметил Фарбер, попыхивая трубкой.

— Да, сэр. Он сказал, что ваша помощь в деле Гудинга была неоценима.

— Очень больной человек, этот мистер Гудинг. Надеюсь, его лечат должным образом.

— Насколько болен вот этот? — спросил лейтенант Райан. Фарбер поднял голову и посмотрел на детектива.

— Он совершенно здоров, как мы с вами — пожалуй, с физической точки зрения даже здоровее. Но не это самое главное. Вы только что сказали: «Вот этот». Следовательно, по вашему мнению, убийцей во всех случаях является один и тот же человек. Объясните мне, почему вы так считаете. — Психиатр откинулся на спинку кресла.

— Сначала я придерживался иной точки зрения. Том заметил это раньше меня. Причиной всему высокий профессионализм.

— Совершенно точно.

— Значит, мы имеем дело с психически ненормальным человеком? Фарбер покачал головой.

— Нет. Настоящий психопат — это человек не способный справиться с жизнью. Он видит действительность в особенном, только ему понятном свете, и его понимание жизни обычно резко отличается от того, как её понимают все остальные. Почти во всех случаях расстройство психической деятельности легко заметно и выражается простым и понятным способом.

— Но ведь Гудинг...

— Мистер Гудинг является тем, кого мы называем — существует такой новый термин — «последовательным психопатом».

— Ну хорошо, однако его соседи ничего необычного в поведении Гудинга не заметили.

— Это верно, но психическое расстройство мистера Гудинга выражалось в том, что он убивал своих жертв со страшной и отвратительной жестокостью. А вот в этих убийствах нет ничего ритуального. Он не уродует трупы, никаких следов сексуальных мотивов — обычно это заметно по разрезам на шее, понимаете. Нет. — Фарбер снова покачал головой. — У вашего убийцы побудительные мотивы чисто деловые. Убивая людей, он не даёт выхода своим эмоциям, просто убивает их, спокойно и хладнокровно по причинам, которые представляются вполне разумными — по крайней мере для него.

— Тогда что это за причины?

— Совершенно очевидно, что он убивает людей не ради денег. Причина в чем-то ином. Ярость в нем бьёт через край, но мне приходилось встречать подобных людей.

— Где? — спросил Райан. Фарбер молча указал на стену напротив. В дубовой раме на красном бархате были приколоты серебряные крылья парашютиста, нашивка подразделения рейнджеров и боевой знак пехотинца. Детектив был настолько удивлён, что не сумел скрыть этого.

— Глупо с моей стороны, — небрежно махнул рукой Фарбер. — Еврейский юноша хочет показать, насколько он крутой. Впрочем, — по его лицу пробежала улыбка, — я добился этого.

— Мне Европа не слишком понравилась. Правда, в интересные места я так и не попал.

— Вы были в какой части?

— Рота «Е», второй батальон 506-го полка.

— Сто первая воздушно-десантная, верно?

— На все сто, доктор, — кивнул детектив, подтверждая этим, что и он был когда-то молодым и глупым, вспоминая, каким худеньким парнем был тогда, выпрыгивая из грузового отсека самолёта С-47. — Нас забрасывали в Нормандию и Эйндховен.

— Ив Бастонь?

Райан кивнул ещё раз.

— В тот раз было мало весёлого, но туда нас, по крайней мере, доставили на грузовиках.

— Так вот, лейтенант Райан, с этим вы и столкнулись сейчас.

— Объясните, пожалуйста.

— Ключ к разгадке заключается вот в этом. — Фарбер показал на страницы с записью показаний миссис Чарлз. — Камуфляж. Он пользуется камуфляжем, в этом можно не сомневаться. Для того чтобы вонзить нож в затылок жертвы по самую рукоять, требуется большая физическая сила. Это не мог быть какой-то алкоголик. У них масса проблем со здоровьем.

— Но это не подтверждается обстоятельствами, — возразил Райан.

— Думаю, что подтверждается, хотя, на первый взгляд, это незаметно. Давайте вернёмся в прошлое. Вы служите в армии, в самом отборном подразделении. Ведь перед началом операции вам потребуется разведка, правда?

— Обязательно.

— Применим это к городским условиям. Как провести разведку? Понадобится маскировка. Вот наш друг и решает замаскироваться под пропойцу, уличного бродягу. Сколько таких бродяг мы встречаем на улицах города? Они грязные, дурно пахнут, но вообще-то ничуть не опасны, разве что один по отношению к другому. Они — невидимые люди, и вы не обращаете на них внимания. Все так поступают.

— Но вы все-таки не объяснили...

— А вот как он приезжает в этот район и уезжает? Вы считаете, что он ездит на автобусе или нанимает такси?

— У него машина.

— Да. Камуфляж — это такая штука, которую можно надевать и затем снимать. — Фарбер взял со стола фотографию места, где был найден убитый парень, пытавшийся ограбить миссис Чарлз. — Наш друг убивает двух человек в двух кварталах отсюда, покидает место, где он оставил мёртвых, приходит сюда — зачем? — И действительно, на снимке было отчётливо видно пустое место между двумя стоящими у обочины автомобилями.

— Боже милосердный! — Райана охватил небывалый стыд. — Что ещё я упустил, доктор Фарбер?

— Зовите меня Сид. Почти ничего. Этот человек отличается хитростью и выдержкой. Он меняет методы действий, и только вот в этом случае спокойствие изменило ему. Вы меня понимаете? Это — единственное преступление, в котором ощущается ярость, если не считать того, что произошло сегодня утром, но пока мы отвлечёмся от него. Вот здесь мы видим, насколько велика переполняющая его ненависть. Сначала он ломает руку жертве, парень уже не может сопротивляться, и все-таки он убивает его, причём способом, необычным для нормального человека. Почему? — Фарбер, размышляя, несколько раз затянулся табачным дымом. — Да, он испытывает ярость, но в чем причина этой ярости? Да потому что он не ожидал этого. Он не стал бы осуществлять какой-нибудь заранее подготовленный план в присутствии миссис Чарлз. По какой-то причине ему пришлось сделать что-то экспромтом, он не был готов к этому и потому пришёл в ярость. Кроме того, убийца отпустил её — отпустил её, зная, что она видела его.

— И все-таки вы не сказали...

— Это — опытный боец, прошедший школу боевых действий. И очень сильный физически. Значит, он моложе нас с вами и прекрасно подготовлен. Служил в подразделении «рейнджеров», «зелёных беретов» или в другом, не менее элитном.

— Тогда почему он здесь?

— Вот этого я не знаю. Вам придётся спросить его самого. Но вы столкнулись с человеком, который не совершает необдуманных поступков. Он не торопится, выслеживает своих жертв, выбирает одно и то же время суток — когда они устали, когда движение на улицах стихает, и потому шансы, что его кто-нибудь заметит, сводятся к минимуму. Он не грабит их. Может быть, он и берет у них деньги, но это не одно и то же. А теперь расскажите мне о сегодняшнем убийстве, — произнёс Фарбер мягким, но недвусмысленным голосом.

— Фотографии перед вами. На втором этаже мы обнаружили целую сумку денег. Ещё не успели пересчитать, но там не меньше пятидесяти тысяч долларов.

— Деньги, вырученные от продажи наркотиков?

— Мы так думаем.

— В доме был кто-нибудь ещё? Он похитил их?

— Судя по всему, ещё двое. Наверняка один мужчина и, может быть, женщина.

Фарбер кивнул и сунул в рот трубку. Наступило короткое молчание.

— Тогда одно из двух. Или там находился человек, за которым он все время охотился, или это ещё один шаг по пути к иной цели.

— Значит, все торговцы наркотиками, которых он убивал, — это тоже камуфляж.

— Двое первых, которых он связал перед смертью...

— Да, конечно, он сделал это, чтобы что-то у них узнать. — На лице Райана появилась недовольная гримаса. — Конечно, нам следовало сразу подумать об этом. Только их он убивал не на улице. Он спрятал их под аркой, чтобы у него было больше времени для допроса.

— Легко быть крепким задним умом, — напомнил ему Фарбер. — Не стоит из-за этого расстраиваться. В тот раз все указывало на простое ограбление и в вашем распоряжении ещё не было никакой дополнительной информации. А теперь, когда вы пришли сюда, у вас много других сведений. — Психиатр оперся о спинку кресла и улыбнулся, глядя в потолок. Ему нравилось играть детектива. — До этого момента, — он постучал пальцем по последней фотографии, — вы мало что знали. Лишь после случившегося сегодня утром все прояснилось. Убийца хорошо знаком с оружием и владеет тактическими приёмами. Проявляет поразительную выдержку. Он выслеживает свои жертвы, как охотник оленей. Меняет МО, чтобы запутать полицию, но сегодня он допустил ошибку. Он позволил себе проявить немного эмоций, потому что воспользовался — На этот раз намеренно — боевым ножом и продемонстрировал подготовку тем, что вытер лезвие сразу после убийства.

— Но вы утверждаете, что он не сумасшедший?

— Нет, разумеется. Сомневаюсь, что он имеет какие-нибудь отклонения в психике, однако в своих действиях он определённо преследует какую-то цель, опираясь на колоссальную для него мотивацию. Такие люди во всем подчиняются требованиям дисциплины — подобно вам и мне. Эта дисциплина проявляется в том, как он действует, а вот его ярость видна в том, почему он убивает людей. Что-то заставило этого человека, подтолкнуло его на этот путь.

— "Мадам..."

При этом слове Фарбер встрепенулся.

— Ну конечно! А вы проницательны, лейтенант! Так почему же он не устранил её? Она единственная известная нам свидетельница. Более того, он вежливо говорил с ней. Отпустил её... очень интересно... впрочем, это мало что даёт нам.

— За исключением того, что теперь можно утверждать: он убивает не ради удовольствия.

— Совершенно верно, — кивнул Фарбер. — Все его действия направлены к определённой цели. Кроме того, в его распоряжении отличная специальная подготовка, и он пользуется ею для проведения своей операции. Это действительно операция. Да, лейтенант, по улицам вашего округа бродит исключительно опасный хищник.

— Он охотится только за людьми, связанными с торговлей наркотиками. Это очевидно, — заметил Райан. — Тот — или те двое, — кого он похитил...

— Если среди этих двоих есть женщина, то она уцелеет. Мужчина — нет. По состоянию его тела мы сможем определить, являлся ли он главной целью.

— Из-за проявления ярости?

— Это будет очевидным. И вот что ещё — если ваша полиция разыскивает этого человека, не забывайте, что он владеет оружием практически лучше всех. Он будет выглядеть безобидным. Постарается избежать столкновения. Он не хочет убивать невинных, иначе убил бы миссис Чарлз.

— Но если мы загоним его в угол...

— Ни в коем случае не допускайте этого.

— Ну, как устроился? — спросил Келли.

Декомпрессионная камера была одной из нескольких сотен, изготовленных на механическом заводе хьюстонской фирмы «Дийкстра Фаундри энд Тул компани, инк.», штат Техас, — по крайней мере, так было написано на металлической табличке, прикреплённой к стальному цилиндру. Эта камера, сделанная из высококачественной стали, была предназначена для воспроизведения давления воды, которому подвергается ныряльщик с аквалангом. На одном конце камеры находилось маленькое — десять на десять сантиметров — окно с тройными прозрачными панелями из плексигласа. У камеры был даже крохотный воздушный шлюз для передачи внутрь таких Предметов, как пища или вода, а в самой камере находилась двадцативаттная лампочка для чтения. Под стальным цилиндром располагался мощный компрессор с бензиновым двигателем, которым можно было управлять с откидного сиденья, наблюдая за двумя манометрами. На одном виднелись концентрические круги, размеченные в миллиметрах и дюймах ртутного столба, которые показывали давление внутри камеры в трёх системах единиц — фунтах на квадратный дюйм, килограммах на квадратный сантиметр и в барах, то есть единицах нормального атмосферного давления, равняющегося 14, 7 фунта на квадратный дюйм. Циферблат второго измерительного прибора показывал соответственно глубину, как в футах, так и в метрах. Каждые тридцать три фута погружения увеличивали давление внутри камеры на одну атмосферу, на 14, 7 фунта на квадратный дюйм или на один бар.

— Послушай, если тебя что-нибудь интересует, спрашивай… — донеслось из динамика системы связи с находящимся внутри камеры микрофоном.

— Я не сомневался, что мы найдём общий язык. — Келли дёрнул за трос. Заработал мотор, вращающий компрессор. Прежде всего он проверил, закрыт ли клапан стравливания воздуха, расположенный рядом с манометрами. Затем открыл кран, подающий воздух внутрь камеры от компрессора, и увидел, как стрелки на приборах начали медленно вращаться по часовой стрелке.

— Ты умеешь плавать? — спросил Келли, глядя в окошко.

Билли дёрнулся от беспокойства.

— Что — эй, послушай, не топи меня! Пожалуйста!

— Не бойся, этого не случится. Итак, ты умеешь плавать?

— Да, конечно.

— А нырять с аквалангом? — задал следующий вопрос Келли.

— Нет, не умею, — донёсся растерянный ответ.

— Ну что ж, сейчас ты поймёшь, как чувствует себя ныряльщик. Открой рот и делай глотательные движения, чтобы привыкнуть к давлению, — посоветовал ему Келли, наблюдая за тем, как стрелка, указывающая «глубину», миновала отметку тридцать футов.

— Послушай, почему ты не задаёшь своих идиотских вопросов, а?

Келли выключил интерком. В голосе, доносящемся из динамика, было слишком много страха. Келли не любил причинять людям боль и беспокоился из-за того, что у него возникает жалость к Билли. Когда «глубина» достигла отметки сто футов, он закрыл кран, через который в камеру подавался воздух, но решил не выключать мотор. Пока Билли привыкал к повышенному давлению, Келли нашёл шланг и присоединил его к выхлопной трубе двигателя, а другой конец вывел наружу, чтобы окись углерода не поступала в бункер. Келли действовал по памяти, и это беспокоило его. Сбоку на камере имелась инструкция, но она была слишком краткой, советуя обратиться к детальному наставлению для ныряльщика, которого у Келли не было. Последнее время он мало нырял на большую глубину, если не считать руководства группой ныряльщиков, срезавших повреждённую нефтяную платформу в Мексиканском заливе. Келли провёл час, наводя порядок в мастерской, вспоминая время, проведённое с Пэм на острове, и гнев его все время возрастал, но теперь он держал себя в руках. Наконец он вернулся к своему откидному сиденью.

— Как самочувствие?

— Что ты от меня хочешь? — Голос Билли звучал как-то испуганно.

— Будешь отвечать на вопросы?

— Что угодно, только выпусти меня отсюда!

— Тогда хорошо. — Келли взял блокнот. — Тебя когда-нибудь арестовывали. Билли?

— Нет. — В голосе послышалась гордость. Отлично, подумал Келли.

— Служил в армии?

— Нет. — Надо же, какой глупый вопрос.

— Значит, ты никогда не был в тюрьме, у тебя не брали отпечатки пальцев, ничего такого?

— Никогда. — Келли увидел в окошко, что Билли отрицательно покачал головой.

— Откуда мне знать, что ты говоришь правду?

— Но это так!

— Да, пожалуй, ты действительно говоришь правду, но я хочу убедиться в этом, понимаешь? — Келли протянул левую руку и повернул кран на клапане отлавливания воздуха. Воздух со свистом рванулся из камеры. Келли не сводил взгляда с манометра.

Билли не знал, чего ожидать, и происшедшее оказалось для него неприятным сюрпризом. В течение предыдущего часа он находился в атмосфере, где давление в четыре раза превышало нормальное. Тело Билли адаптировалось к нему. Воздух, вдыхаемый лёгкими, под повышенным давлением проник в кровеносную систему, и теперь все его тело испытывало давление 58, 8 фунта на квадратный дюйм. Пузырьки газа, главным образом азота, растворились в системе кровообращения, и когда Келли стравил воздух из камеры, эти пузырьки начали расширяться. Ткани, окружающие расширяющиеся газовые пузырьки, сопротивлялись этому, но без особого успеха, и потому стенки клеток почти сразу начали растягиваться, а в некоторых случаях и разрываться. Возникла боль в конечностях, сначала она была тупой, но быстро стала охватывать все тело, становясь невыносимой. Она накатывала волнами, точно совпадающими с участившимся теперь биением сердца. Келли услышал стоны, превратившиеся затем в крик, а давление соответствовало всего лишь глубине в шестьдесят футов. Он закрыл клапан стравливания воздуха и снова открыл кран, подающий воздух под давлением. Спустя две минуты давление внутри камеры снова равнялось четырём барам. Повышенное давление полностью сняло болезненные ощущения, оставив только боль, которую обычно испытывают спортсмены после большого напряжения. Но Билли не привык даже к такой боли и потому не испытывал от неё приятного ощущения, овладевающего атлетами и такого знакомого им. Однако важным было то, что в окошко на Келли смотрели расширенные от ужаса глаза, и он понял, что его гость полностью запуган. Глаза совсем не походили на человеческие, и Келли решил, что все идёт хорошо. Он включил интерком.

— Это наказание за ложь. Теперь тебе это ясно. Итак, ты подвергался аресту?

— Господи, нет!

— Не был в тюрьме, у тебя не брали отпечатки пальцев?

— Нет, только штрафы за превышение скорости. Меня никогда не арестовывали.

— Призывали на воинскую службу?

— Нет, я ведь уже сказал тебе!

— Отлично, спасибо. — Келли закончил с первой группой вопросов. — А теперь поговорим о Генри и его организации. — Происходило ещё одно событие, которого не ожидал Билли. Начиная с давления около трёх баров, азот, составляющий основную часть того, что люди называют воздухом, оказывает наркотическое действие, похожее на влияние алкоголя или барбитуратов. При всем своём испуге Билли испытывал эйфорию, которая мешала ему мыслить здраво, причём сам он этого не замечал. Это было ещё одним преимуществом техники допроса, избранной Келли главным образом из-за того непоправимого ущерба, который она наносит жертве.

— Оставил деньги? — спросил Таккер.

— Больше пятидесяти тысяч. Когда я ушёл, они продолжали считать, — сказал Марк Шарон. Они сидели в пустом кинотеатре, два человека на балконе. Однако на этот раз Таккеру было не до попкорна, заметил детектив. Он редко видел его взволнованным.

— Мне нужно знать, что происходит. Что тебе известно?

— За последнюю неделю или дней десять в нашем округе прикончили нескольких торговцев наркотиками...

— Да, Джу-Джу, Банданну, ещё двух, которых я не знаю. Я слышал об этом. Ты считаешь, что эти убийства как-то связаны между собой?

— Это все, что мы знаем, Генри. А кто исчез — Билли?

— Да. Рика убили. Ножом?

— Кто-то вырезал у него сердце, — преувеличил Шарон. — Одна из твоих девушек тоже исчезла?

— Дорис, — кивком подтвердил Генри. — Говоришь, убийца оставил деньги... почему?

— Может быть, это было неудавшееся ограбление, но я не знаю, что помешало. Убийца ограбил и Джу-Джу и Банданну — обоих — чёрт побери, не исключено, что эти случаи никак не связаны между собой. А может быть, и то, что произошло вчера ночью, тоже являлось чем-то иным.

— Чем именно?

— А вдруг это прямое нападение на твою организацию. Генри? — терпеливо объяснил Шарон. — Ты знаешь кого-нибудь, кто мог бы затеять такое? Ведь не обязательно быть полицейским, чтобы увидеть причину, верно? — Шарон испытывал удовольствие — огромное удовольствие, — что, получил возможность смотреть на Таккера свысока, пусть даже недолгое время. — Что известно Билли?

— Очень многое. Проклятье, я ведь только что начал посвящать... — Таккер прикусил язык.

— Не беспокойся, все в порядке. Мне не нужно знать этого, и я, не хочу ничего знать. Но кто-то ещё знает теперь все подробности, и тебе следует подумать об этом. — Слишком поздно Марк Шарон начал понимать, как тесно его благополучие связано с благополучием Генри Таккера.

— Но почему по крайней мере, не сделать так, чтобы это походило на ограбление? — растерянно произнёс Таккер, глядя невидящими глазами на белый экран.

— Кто-то посылает тебе сигнал. Генри. Он не взял деньги в знак презрения. Тебе известен кто-нибудь, кто не нуждался бы в деньгах?

Вопли становились все громче. Билли только что совершил новый подъем на шестидесятифутовую глубину, где оставался в течение двух минут. Было интересно наблюдать за его лицом. Келли видел, как он вцепился согнутыми как когти пальцами рук в уши, когда внутри, одна за другой, с промежутками меньше секунды, лопнули барабанные перепонки. Затем воздействию подверглись глаза и носовые полости. Пострадают от декомпрессии и зубы, если у Билли есть в них дупла, а ведь наверняка есть, подумал Келли, но ему не хотелось причинять Билли слишком мучительную боль — по крайней мере, пока.

— Билли, — сказал он, восстановив прежнее давление в барокамере и устранив почти всю боль. — Мне кажется, что ты не говоришь всей правды.

— … твою мать! — закричало существо внутри стального цилиндра прямо в микрофон. — Я прикончил её, тебе это ясно? Я наблюдал, как умирает твоя маленькая куколка с кляпом Генри внутри, подняв зад, и я видел, как ты рыдал, когда узнал об этом, рыдал как ребёнок, сукин ты сын!

Келли поднял голову к самому окошку, убедился, что Билли видит его, и открыл кран стравливания воздуха, просто чтобы дать ему снова почувствовать ощущение боли. Теперь у него началось кровотечение в суставах, потому что пузырьки азота почему-то собирались именно там, и инстинктивная реакция человека, страдающего кессонной болезнью, заключалась в том, что он сворачивался в клубок. Но Билли при всем желании не мог согнуться внутри стального цилиндра. Страдала теперь и центральная нервная система — тонкие паутинки нервных волокон сжимались, и боль ощущалась повсюду, сокрушительная боль в суставах и конечностях и обжигающие огненные нити пронизывали все тело. Начались судороги — это крошечные нервные волокна, передающие электрические импульсы, восстали против мучений, и тело Билли стало дёргаться в разных направлениях, словно его подвергали электрошоку. Келли немного беспокоило, что нервная система реагирует таким образом слишком уж рано. Пока достаточно. Келли восстановил давление, соответствующее сотне футов, и увидел, что спазмы стихают.

— Ну что. Билли, теперь ты понимаешь, как чувствовала себя Пэм? — спросил он, впрочем, напоминая об этом главным образом, самому себе.

— Больно. — По лицу Билли текли слезы. Он закрыл руками лицо, но все-таки не сумел скрыть охватившую его агонию.

— Билли, — терпеливо произнёс Келли. — Видишь, как это действует? Если мне покажется, что ты лжёшь, тебе будет больно. Хочешь, чтобы я причинил тебе боль?

— Господи — нет, пожалуйста, не надо! — Он отнял руки от лица, и теперь их глаза находились в каких-то восемнадцати дюймах друг от друга.

— Постарайся быть хоть немного повежливей, ладно?

— … извини…

— Мне тоже очень жаль. Билли, но тебе придётся делать то, что я тебе говорю, понимаешь? — Ответный кивок. Келли взял стакан воды, проверил герметичность дверцы крохотного воздушного шлюза, затем открыл наружную дверцу и поставил стакан внутрь. — Сейчас, Билли, открой дверцу рядом со своей головой, и ты там увидишь стакан с водой.

Билли послушно открыл дверцу и начал пить воду через соломинку.

— А теперь снова вернёмся к делу, ясно? Расскажи мне о Генри поподробнее. Где он живёт?

— Я не знаю, — с трудом, задыхаясь, произнёс Билли.

— Врёшь! — рявкнул Келли.

— Прошу тебя, не надо! Я в самом деле не знаю, мы встречаемся в условленном месте на сороковом шоссе, он скрывает от нас, где...

— Постарайся вспомнить получше, иначе лифт снова поднимется до шестого этажа. Ты готов?

— Не-е-е-т! — Вопль был настолько громким, что Келли услышал его через дюймовую сталь барокамеры. — Нет, пожалуйста! Я не знаю — честное слово, не знаю.

— Билли, у меня нет оснований жалеть тебя, — напомнил ему Келли. — Ведь это ты убил Пэм, помнишь? Ты пытал её, получал наслаждение, терзая плоскогубцами. Сколько часов. Билли, сколько часов ты со своими друзьями мучил её? Десять? Двенадцать? чёрт возьми. Билли, мы беседуем с тобой только семь часов. Ты пытаешься убедить меня, что работал с Генри почти два года и все-таки не знаешь, где он живёт. Трудно поверить этому. Поднимаемся, — объявил он механическим голосом, протягивая руку в сторону клапана. На этот раз ему понадобилось только коснуться его. Стоило Билли услышать шипенье выходящего воздуха, как его охватил невыразимый ужас, и он закричал ещё до того, как почувствовал боль:

— НО Я НЕ ЗНА-А-А-Ю!

Проклятье. Что, если он действительно не знает? Ну что ж, подумал Келли, лучше убедиться. Он поднял Билли совсем немного, до восьмидесяти пяти футов, чтобы он заново ощутил вкус прежней боли, не вызывая новых травм. Теперь страх перед болью был таким же реальным, как сама боль, подумал Келли, и если он зайдёт слишком далеко, боль может превратиться в наркотик сама по себе. Да, этот человек — трус, получающий удовольствие" от того, что причинял страдания и внушал ужас другим людям, и если он обнаружит, что боль, какой бы ужасной она ни была, не ведёт к смерти, тогда он может черпать запасы мужества внутри самого себя. Келли не хотел подвергать свою операцию такому риску, каким бы маловероятным он ни был. Он снова закрыл клапан стравливания и увеличил давление внутри камеры, на этот раз до стадесятифутовой глубины, чтобы уменьшить боль и усилить наркотическое воздействие азота.

— Боже мой! — выдохнула Сара. Она не видела посмертные фотографии Пэм, и на единственный вопрос, связанный с этим, её муж ответил решительным отказом. Сара поняла причину и примирилась.

Дорис была обнажённой и вела себя настолько пассивно, что это вызывало тревогу. Единственное, что сумела сделать с ней Сэнди, это помочь вымыться. Сэм открыл сумку и достал оттуда стетоскоп. Частота сердечных сокращений у девушки превышала девяносто, слишком высокая для её возраста, зато сердце билось сильно и устойчиво. Кровяное давление было тоже повышенным, температура нормальной. Сэнди подошла к ней и взяла четыре пробы крови по пять кубиков для последующего лабораторного анализа.

— Господи, кто способен на такое? — еле слышно прошептала Сара. На груди девушки виднелись многочисленные ссадины и синяки, огромный синяк был на правой щеке и совсем свежие кровоподтёки на животе и ногах. Сэм проверил её глаза на чувствительность зрачка. Она оказалась положительной — если не считать полного отсутствия реакции.

— Те же, кто убили Пэм, — тихо ответил хирург.

— Пэм? — спросила Дорис.

— Ты знала её? Откуда?

— Мужчина, который доставил тебя сюда, — сказала Сэнди. — Он тот самый...

— Тот, которого убил Билли?

— Да, — ответил Сэм и лишь потом понял, каким абсурдным мог показаться такой ответ непосвящённому слушателю.

— Я знаю только номер телефона, — произнёс Билли заплетающимся языком. Он был опьянён высоким парциальным давлением азота, а исчезновение боли сделало его намного податливей.

— Назови его, — скомандовал Келли, и Билли послушно продиктовал номер. Келли записал его. Теперь перед ним лежали две страницы, почти целиком покрытые карандашными заметками. Имена, адреса, несколько телефонных номеров. На первый взгляд совсем немного, но все-таки гораздо больше, чем имелось в распоряжении Келли всего двадцать четыре часа назад.

— Как производится транспортировка наркотиков? Голова Билли отвернулась от окошка.

— Не знаю...

— Постарайся вспомнить. — Послышалось шипение воздуха, выходящего из камеры.

Снова раздался дикий вопль, но на этот раз Келли не перекрывал кран, снизив давление до семидесяти пяти футов. У Билли началась рвота. Функция лёгких теперь у него была нарушена, и кашель одновременно с рвотой только усиливал боль, что наполняла сейчас каждый кубический дюйм его тела, потрясаемого спазмами. Ему казалось, что его тело превратилось в огромный пузырь или, точнее, во множество пузырей, больших и малых, причём все они старались лопнуть, все давили друг на друга, и Билли чувствовал, что некоторые из них давят сильнее, а некоторые — слабее, и те, что слабее, находились в самых важных местах внутри его тела. Нестерпимую боль ощущал он в глазах. Казалось, они вылезли из глазниц, а расширяющиеся носовые пазухи ещё больше усиливали боль, словно лицо отделялось от остального черепа. Он прижал ладони к лицу, из последних сил стараясь удержать его на месте. Испытываемая им боль выходила далеко за пределы всего, что ему приходилось когда-либо испытывать, и была намного сильнее той, что он любил причинять своим жертвам. Его ноги согнулись и оперлись в стенки стального цилиндра с такой силой, что коленные чашечки, казалось, продавили в легированной стали углубления. Билли мог двигать руками, они изгибались и ползали по его груди в поисках облегчения, но только вызывали более острую боль, когда он попытался удержать глаза в глазницах. Он больше не мог кричать. Время для Билли остановилось и превратилось в вечность. В ней не было ни света, ни темноты, ни звуков, ни тишины. Действительность стала сплошной болью.

— … пожалуйста… пожалуйста… — доносилось из динамика, расположенного рядом с Келли.

Он снова увеличил давление до ста десяти футов.

Лицо Билли покрылось теперь пятнами, словно от какой-то ужасной аллергии. Некоторые кровеносные сосуды лопнули под поверхностью кожи, и один крупный сосуд разорвался в левом глазу. Скоро половина глазного белка стала красной, почти пурпурной, и Билли походил теперь ещё больше на испуганное злобное животное, каким он и являлся на самом деле.

— Мой последний вопрос касался способа доставки наркотиков в Америку.

— Не знаю, — простонал Билли.

Келли поднёс к губам микрофон и спокойно произнёс:

— Билли, мне нужно, чтобы ты понял кое-что. То, что случилось с тобой до сих пор, причинило тебе мучительную боль, но ты ещё не испытал настоящей боли. Я имею в виду настоящую боль.

Билли посмотрел на него расширившимися глазами. Если бы он мог взглянуть на происходящее рассудительно и здраво, то подумал бы, что такие страшные муки, уж конечно, должны иметь свой предел. Это было бы одновременно и правильным и ошибочным.

— Все, что ты пока испытал, врачи могут вылечить, понимаешь? — Это не было такой уж большой ложью, а то, что последовало, не было ложью совсем:

— В следующий раз, когда я выпущу воздух из камеры. Билли, с тобой произойдёт уже такое, что не смогут исправить лучшие врачи. Кровеносные сосуды внутри глазных яблок лопнут, и ты ослепнешь. Затем наступит очередь сосудов головного мозга, понимаешь? И это тоже нельзя вылечить. Ты ослепнешь и сойдёшь с ума, однако боль никогда не оставит тебя. На протяжении всей оставшейся жизни. Билли, ты, слепой и сумасшедший, будешь страдать от мучительной боли. Тебе сейчас сколько? Двадцать пять? Ты будешь жить ещё долго. Лет сорок, пожалуй, слепой и сумасшедший калека. Так что лгать мне не имеет смысла, ясно?

Итак — как доставляют наркотики в Америку?

Никакой жалости, сказал себе Келли. Он убил бы собаку, кошку или оленя, находись они в таком состоянии, как вот этот... этот предмет. Но Билли не был собакой, кошкой или оленем. В конце концов, он был человеческим существом... в некотором роде. Хуже сутенёра, хуже торговца наркотиками. Поменяйся они местами. Билли не испытывал бы таких чувств, какие испытывает он. Вселенная, в центре которой находился Билли, была совсем крохотной. В ней существовал лишь он один, окружённый предметами, предназначенными развлекать и услаждать его или приносить выгоду. Билли наслаждался тем, что причинял боль, господствовал над объектами, чувства которых не имели значения, даже если они действительно существовали. Каким-то образом Билли не сумел понять, что во Вселенной живут и другие человеческие существа кроме него, люди с правом на безопасную жизнь и счастье, равное его праву. По этой причине он подвергал опасности другого человека, чьё существование он никогда по сути дела не признавал. Теперь он, наверно, понял свою ошибку, но слишком поздно. Теперь он понимал, что его вселенная на самом деле крохотная и одинокая и населяют её не люди, а одна боль. И вот, осознав это. Билли не выдержал. Это было написано на его лице. Он начал говорить сдавленным и неровным голосом и на этот раз говорил полную правду. Однако он запоздал с этим на десять лет, оценил Келли, поднимая голову от своих записей и глядя на клапан стравливания воздуха. Очень жаль, и эта жалость распространялась на множество людей, населявших необычную вселенную Билли. Возможно, ему просто в голову не приходило, подумал Келли, что найдётся кто-то другой, способный обращаться с ним точно так же, как обращался он с множеством других, более слабых и менее решительных, чем он. Но все это осуществилось с таким опозданием, так поздно. Слишком поздно для Билли, слишком поздно для Пэм и в определённом смысле слишком поздно для самого Келли. Мир полон несправедливости, и не всегда в нем торжествует правосудие. Так просто, не правда ли? Билли не знал, что где-то совсем рядом его ждёт расплата, а поскольку справедливости в мире недостаточно, он не получил предупреждения заранее. Вот он и поставил все на карту. Поставил и проиграл. Таким образом, теперь Келли может сохранить свою жалость для других.

— Я не знаю... я не...

— Тебя предупреждали, правда? — Келли открыл клапан и поднял давление до пятидесяти футов. Сосуды в сетчатке глаз лопнули почти сразу. Келли показалось, что он видит в зрачках что-то красное, расширяющееся в тот момент, когда тот, кому они принадлежали, издал ужасный вопль, несмотря на то что воздух покинул его лёгкие. Колени, ступни ног и локти забарабанили по стали. Келли немного подождал, прежде чем снова подал в камеру сжатый воздух.

— Говори мне все, что ты знаешь. Билли, иначе тебе будет ещё хуже.

Теперь Билли признавался во всем. Информация, полученная от него, была во многом поразительна, но она не могла не быть правдивой. Никто не смог бы придумать такое, для этого требовалось слишком богатое воображение. Заключительная фаза допроса заняла три часа, причём только однажды Келли пришлось выпускать сжатый воздух, да и то на пару секунд — одного шипения было достаточно. Келли вышел из мастерской, изменил вопросы и задал их снова, чтобы убедиться, что ответы останутся прежними. Ответы остались прежними. Более того, задав видоизменённые вопросы, Келли получил дополнительную информацию, которая объединила в одно целое некоторые отрывочные данные, и окончательная картина прояснилась ещё больше. К полуночи он не сомневался, что выжал из Билли всю полезную информацию, которой тот располагал.

Когда Келли положил, наконец, свои карандаши, его едва не охватило чувство простой человеческой жалости. Если бы Билли проявил хоть немного милосердия по отношению к Пэм, вполне возможно, что он повёл бы себя по-другому, потому что полученные им раны, как сказал Билли, это не личная ненависть, а бизнес или, что ещё точнее, — результат его собственной глупости, и он не мог заставить кого-то расплачиваться за последствия своих ошибок. Но Билли не пожелал на этом остановиться. Он подверг пыткам молодую женщину, которую любил Келли, и по этой причине потерял все шансы остаться человеком, а, следовательно, и не заслуживал милосердия со стороны Келли.

Впрочем, это не имело значения. Повреждения, причинённые организму Билли, были неисправимы, и продолжали ухудшаться, по мере того как ткани, разорванные барометрической травмой, путешествовали по кровеносным сосудам, то и дело закупоривая их. Хуже всего это проявилось в головном мозге. Скоро невидящие глаза Билли показали, что наступило безумие, и хотя заключительный этап декомпрессии был медленным и осторожным, то, что появилось из камеры, уже нельзя было назвать человеком — впрочем, это не было человеком с самого начала.

Келли ослабил откидные болты на люке декомпрессионной камеры. Оттуда хлынул поток зловония, которого ему следовало ожидать, но по какой-то причине он забыл об этом. Увеличение и уменьшение давления в кишечном тракте и мочевом пузыре Билли привели к легко предсказуемым результатам. Позднее придётся тщательно промыть камеру сильной струёй воды, подумал Келли, вытаскивая из стального цилиндра бесчувственное тело и укладывая его на цементный пол. Он подумал — а не стоит ли на всякий случай приковать его цепями к чему-нибудь, но тело, лежащее у его ног, было бесполезным даже для своего владельца — суставы практически уничтожены, нервная система годна лишь на то, чтобы передавать сигналы боли. Но Билли продолжал дышать, и это самое главное, подумал Келли, отправляясь спать, довольный тем, что все наконец, кончилось. Если счастье не отвернётся от него, ему больше не придётся заниматься подобными процедурами. При некоторой доле везения и хорошем медицинском уходе Билли сумеет прожить ещё несколько недель. Если только можно назвать это жизнью.