Без жалости

31. Возвращение охотника

Остальным пассажирам перелёт не принёс такого отдыха, как Келли. Грир успел отправить пару шифрограмм ещё до взлёта, и все-таки они с Риттером были более всех заняты все время полёта. Самолёт, на котором они летели, — ВВС США предоставили его в их распоряжение на время операции, не задавая никаких вопросов, — принадлежал базе ВВС Эндрюз, был оборудован для транспортировки важных пассажиров и часто использовался членами конгресса. Это означало, что в его буфете имелся солидный запас спиртного, и хотя сами они пили обычный кофе, в чашки, подаваемые русскому, щедро добавляли виски — сначала понемногу, затем во все увеличивающихся дозах, так что полковник Гришанов не сумел заметить этого.

Гришанова допрашивал главным образом Риттер. Он начал с того, что объяснил русскому офицеру, что его совсем не собираются убивать. Да, они из ЦРУ. Да, Риттер принадлежит к числу оперативников — если хотите, шпионов, — причём у него огромный опыт работы за железным занавесом. Точнее говоря, он занимался тем, что подрывал строй в миролюбивых социалистических странах Восточного блока, но ведь у него такая работа, так же как и у Гришанова. Вы не будете возражать, если я стану звать вас просто Колей? А теперь, полковник, вы не могли бы назвать имена американских офицеров, содержавшихся в лагере (все данные о них Риттер уже нашёл в подробных записках русского полковника)? А, так это ваши друзья? Ну конечно, мы очень благодарны вам за то, что вы приложили столько усилий, чтобы сохранить им жизнь. Понимаешь, Коля, у них у всех есть семьи, так же как и у, тебя. Ещё кофе, полковник? Да, это действительно хороший кофе. Ну конечно, ты вернёшься домой, к своей семье. Ты, что же, принимаешь нас за варваров? У Гришанова хватило здравого смысла, чтобы воздержаться от ответа.

Чёрт побери, подумал Грир, а ведь у Боба действительно здорово получается. Он умеет вести допрос, вызвать у человека доверие к себе. И дело тут не в мужестве или патриотизме. Боб сумел проявить человечность. Гришанов — храбрый и упрямый мужчина и, надо думать, блестящий лётчик. Как жаль, что они не могут посвятить во все это Максуэлла и Подулски! Но, в конце концов, он тоже был человеком, и это качество характера явилось его слабостью. Русский не хотел смерти американских офицеров. Это вместе со стрессом, вызванным захватом в плен, вместе с неожиданно мягким обращением, к которому добавилось изрядное количество хорошего виски, привело к тому, что у Гришанова развязался язык. Немаловажным явилось и то, что Риттер ни разу не коснулся вопросов, затрагивающих интересы безопасности советского государства. Чёрт побери, полковник, я ведь знаю, что вы не раскроете государственные тайны, — тогда зачем же тратить на это силы, задавая ненужные вопросы?

— Это ваш человек убил майора Вина? — спросил русский, когда самолёт находился на полпути через Тихий океан.

— Да. Это произошло случайно, он... — Гришанов прервал Риттера взмахом руки:

— Правильно сделал. Вин был дремучим человеком, мерзким маленьким фашистским ублюдком. Он хотел смерти ваших офицеров. — Откровенность полковника росла пропорционально количеству выпитого им виски.

— Ничего, Коля, мы постараемся не допустить этого.

— Нейрохирургическое отделение, западное крыло, — произнесла медсестра.

— Мне нужно поговорить с Сандрой О'Тул.

— Подождите минутку. Сэнди? — Медсестра, сидевшая у столика, протянула телефонную трубку. Старшая смены взяла её:

— О'Тул слушает.

— Мисс О'Тул, это Барбара — мы недавно говорили с вами по телефону. Помните, вы звонили адмиралу Гриру?

— Да, конечно!

— Адмирал Грир просил передать вам, что с Джоном все в порядке. Сейчас он летит домой.

Сэнди быстро оглянулась по сторонам, стараясь повернуться в ту сторону, где никто не заметит внезапных слез облегчения, выступивших у неё на глазах. Нет худа без добра, пожалуй, но все-таки это радостная новость.

— Вы не могли бы сказать, когда он вернётся?

— Мне известно только одно — завтра.

— Спасибо.

— Не стоит. — Связь сразу прервалась.

Ну что ж, это уже что-то. А может быть, даже нечто очень важное. Так что же случится, когда он прилетит сюда? — с тревогой подумала она. По крайней мере, он возвращается домой живым. Ему повезло куда больше, чем Тиму.

Посадка на базе ВВС Хикэм оказалась далеко не мягкой — пилот изрядно устал — Келли проснулся от толчка. Сержант ВВС дружески похлопал его по плечу, чтобы убедиться, что он не спит. Самолёт направился в дальнюю сторону аэродрома для заправки и технического обслуживания. Келли воспользовался представившейся возможностью, чтобы выйти наружу и размять ноги. Погода здесь была тёплой, но ничто не напоминало жаркой духоты Вьетнама. Теперь он на американской территории, здесь все по-другому...

Это уж точно.

Только однажды, всего лишь однажды... вспомнил он о своём желании. Да, я приложу все силы, чтобы спасти остальных девушек, как я спас Дорис. Вряд ли это будет особенно трудно. Теперь я захвачу Берта и все выпытаю у него. Даже отпущу этого подонка живым, после того как узнаю, что мне нужно. Наверно, отпущу. Мне не по силам спасти весь мир, но... Боже милосердный, я ведь сумею спасти хотя бы часть его!

Он нашёл телефон в зале для важных пассажиров и набрал номер.

— Алло? — послышался заспанный голос, через расстояние в пять тысяч миль.

— Привет, Сэнди. Это Джон, — с улыбкой произнёс он. Даже если военнопленные лётчики ещё и не возвращались домой вместе с ним, возвращался он сам, а потому испытывал от этого чувство облегчения.

— Джон! Где ты сейчас?

— Ты не поверишь! На Гавайях.

— С тобой все в порядке?

— Немного устал, но в остальном все хорошо. На этот раз в моей шкуре нет никаких дыр, — сообщил он, снова улыбнувшись. Ее голос звучал подобно музыке, даже день казался от этого более ярким. Однако радужное состояние продлилось недолго.

— Джон, возникли проблемы.

Сержант, сидевший за столиком у входа, заметил, как изменилось лицо этого важного незнакомца. Но тут Келли повернулся к нему спиной, и интерес сержанта пропал.

— Ясно. Это, должно быть, Дорис, — заметил Келли. — Я хочу сказать, ведь только ты и два врача знают обо мне, а вы...

— Они узнали об этом не от нас, — заверила его Сэнди.

— О'кей. Прошу тебя, позвони Дорис и... будь поосторожнее, но...

— Предостеречь её?

— Ты сможешь сделать это?

— Да, конечно!

Келли попытался успокоиться, и это ему почти удалось.

— Я вернусь через... девять или десять часов. Ты будешь на работе?

— У меня выходной.

— Хорошо, Сэнди. Скоро увидимся. До свиданья.

— Джон! — окликнула его Сэнди.

— Да?

— Я хочу... я имею в виду, что... — Она замолчала. Келли снова улыбнулся.

— Мы обо всем поговорим, когда я вернусь к тебе, дорогая. — Может быть, он не просто возвращается домой. Может быть, он возвращается к кому-то. Келли быстро все обдумал. У него на яхте по-прежнему хранился пистолет с глушителем и вместе с ним другое оружие, но все остальное, чем он пользовался в своих операциях, — ботинки, носки, одежда и даже нижнее белье — было выброшено и находилось сейчас где-то на свалке. Никаких вещественных доказательств, которыми могла бы воспользоваться полиция. Если им хочется поговорить с ним — пожалуйста. А вот он не обязан говорить с ними. Это одна из приятных сторон американской конституции, подумал Келли, возвращаясь обратно к самолёту, и поднялся по трапу. Первый лётный экипаж расположился на койках сразу позади кабины пилотов, и сменный экипаж включил двигатели. Келли сел рядом с сотрудниками ЦРУ. Он заметил, что русский офицер спит, громко похрапывая в своём алкогольном раю.

Риттер усмехнулся:

— Когда проснётся, будет изрядно страдать от похмелья.

— Что вы с ним сделали?

— Начали с бренди, перешли на виски и закончили калифорнийским красным. Бренди всегда плохо влияет на меня на следующий день, — устало произнёс Риттер, и в этот момент КС-135-начал разбег. Теперь, когда пленный полковник был не в состоянии больше отвечать на вопросы, Риттер пил мартини.

— Ну что вы узнали нового? — поинтересовался Келли. Риттер рассказал ему все, что знал. Лагерь действительно был создан, чтобы выторговать как можно больше из русских, но, по-видимому, вьетнамцы использовали военнопленных весьма малоэффективно и теперь собирались ликвидировать лагерь вместе с узниками.

— Вы полагаете, из-за нашей неудавшейся операции? — спросил он и мысленно воззвал к Богу.

— Совершенно верно. Но можете успокоиться. Теперь в наших руках русский полковник, а это козырная карта, мистер Кларк. — Улыбка Риттера показалась Келли зловещей. — Между прочим, мне понравилось, как вы действовали во время операции.

— Что вы хотите этим сказать?

— Захватив русского, вы проявили похвальную инициативу. А то, что вы отменили операцию, свидетельствует, что вы правильно оценили обстановку.

— Послушайте, я ведь не... то есть, я не собирался...

— Вы не потеряли контроля над собой. Там всякий мог сорваться. Вы мгновенно приняли решение, и оно оказалось единственно правильным. Скажите, вы готовы ещё послужить своей стране? — спросил Риттер с улыбкой, откровенность которой тоже объяснялась немалой порцией поглощённого им алкоголя.

Сэнди проснулась в половине седьмого, что было поздно для неё.

Она сходила за утренней газетой, включила кофеварку, затем решила ограничить завтрак одними тостами, глядя на часы на стене кухни и думая о том, когда будет не слишком рано позвонить в Питтсбург.

На первой же странице говорилось о перестрелке, связанной с торговлей наркотиками. Полицейский был вынужден застрелить дилера, попытавшегося достать оружие. Удачная операция, подумала она. Ещё говорилось, что при этом было изъято шесть килограммов «чистого» героина — действительно, крупная партия. Интересно, подумала Сэнди, это не та самая банда торговцев наркотиками, которая... нет, той бандой руководил негр, по крайней мере, так говорила Дорис. Как бы то ни было, ещё один торговец наркотиками переселился в мир иной. Она снова посмотрела на часы. Все ещё слишком рано для звонка. Приличным людям надо звонить в приличное время, а не так рано. Она прошла в гостиную и включила телевизор. День уже начался и обещал быть душным и жарким. Прошлым вечером она поздно легла, а потом, после звонка Джона, не могла уснуть. Сэнди попыталась смотреть по телевизору «Мир сегодня» и даже не заметила, как у неё опускаются веки...

Она снова открыла глаза уже после десяти утра. Рассердившись на себя, Сэнди тряхнула головой и вернулась в кухню. Номер Дорис был рядом с телефонным аппаратом. Она набрала его и услышала, как далеко в Питтсбурге звонит телефон: четыре... шесть... десять раз — без ответа. Проклятье. Пошла по магазинам? Или на встречу с доктором Брайант? Ладно, позвоню через час, решила Сэнди. Тем временем надо постараться сформулировать, что сказать. Уж не совершает ли она тем самым преступления? Может быть, мешает правосудию? Насколько глубоко замешана в этом деле? Эта мысль неприятно поразила её. Но ведь она и в самом деле непосредственная участница происходящего. Сэнди помогла спасти девушку от полной опасностей жизни, которую та вела, и теперь было уже поздно останавливаться. Она просто скажет Дорис, чтобы та не повредила чем-нибудь людям, которые спасли её, чтобы вела себя очень, очень осторожно. Попросит её быть крайне внимательной.

Пастор Майер опаздывал. Его задержал телефонный звонок, а профессия священника не позволяла ему сказать собеседнику, что он спешит, что он опаздывает на встречу, о которой договорился. Остановив машину рядом с домом Браунов, пастор заметил в конце улицы грузовичок цветочной фирмы, который поднимался вверх по склону холма. Грузовичок повернул направо и исчез как раз в тот момент, когда Майер нашёл, наконец, свободное место для стоянки своего автомобиля недалеко от крыльца Браунов. Запирая машину, он уже испытывал некоторое беспокойство. Сегодня ему нужно попытаться уговорить Дорис обратиться в полицию и рассказать о случившемся с нею его сыну. Питер заверил его, что проявит максимальную осторожность, что все пройдет хорошо, что девушке не угрожает никакая опасность. Да, папа, сказал он, мы сумеем обеспечить надёжную охрану. Теперь пастору было необходимо сообщить об этом испуганной молодой женщине и её отцу, любовь которого вынесла самое тяжёлое испытание. Ну что ж, пастору приходится заниматься и ещё более деликатными проблемами, подумал он. Например, предотвращать разводы. Вряд ли переговоры между государствами бывают такими трудными, как попытки спасти семью.

Несмотря на все эти мысли, заметил Майер, ступеньки крыльца показались ему поразительно крутыми, когда он поднимался по ним, держась рукой за перила. На крыльце стояло несколько банок с краской. Может быть, теперь, когда у него есть семья, Реймонд собирается красить дом? Хороший знак, подумал пастор, нажимая на кнопку звонка. Он слышал, как прозвенело внутри — сначала низкий тон, потом высокий. Белый форд Реймонда стоял рядом с домом. Майер знал, что они дома... но к двери никто не подходил. Может быть, кто-то из них одевается или зашёл в туалет, как это нередко случается ко всеобщему смущению. Он подождал минуту-другую и снова, нахмурившись, нажал на кнопку звонка. Только теперь он заметил, что дверь чуть приоткрыта. Ты священник, напомнил себе Майер, а не грабитель. Чувствуя какую-то неловкость, он открыл дверь и просунул голову внутрь.

— Есть кто дома? Реймонд?! Дорис?! — громко позвал он, надеясь, что его голос слышен по всему дому. В ответ доносились только звуки включённого телевизора из гостиной, передавали какое-то бессмысленное шоу. — Есть кто-нибудь дома, эй?

Странно. Он вошёл, смущённый собственными действиями, не понимая, что здесь происходит. В пепельнице на столе ещё дымилась сигарета, сгоревшая до самого фильтра; тонкая струйка дыма поднималась вертикально вверх, ясно показывала, что в доме что-то не так. Обычный человек с нормальным мышлением ушёл бы из дома, но пастор Майер не был обычным человеком. Он увидел на ковре коробку с цветами, наклонился и открыл её. Розы на длинных стеблях. Розы не должны лежать на полу. Тут ему вспомнилась служба в армии, сколь бы тягостной она ни была, какой подъем он испытывал тогда, занимаясь духовными нуждами людей перед лицом смерти. Майер не мог понять, почему пришла ему в голову эта мысль, и от внезапного озарения у него бешено заколотилось сердце. Он прошёл через гостиную, стараясь теперь не поднимать шума и прислушиваясь. В кухне тоже было пусто, на газовой плите начинал закипать чайник, на столе были чашки и пакетики с чаем. Дверь, ведущая в подвал, была открыта, свет там включён. Теперь он уже не мог остановиться, до конца открыл дверь и стал спускаться. Он прошёл половину лестницы, когда увидел их ноги.

Отец и дочь лежали вниз лицом на голом цементном полу. Кровь из ран на их головах скопилась в лужу на неровной поверхности. Его сковал ужас. Перехватило дыхание, и от внезапного судорожного вдоха отвисла нижняя челюсть. Пастор не мог оторвать взгляда от своих мёртвых прихожан, отпевание которых состоится через два дня в его храме. Он заметил, что отец и дочь держались за руки. Они умерли вместе, однако утешение от того, что эта так жестоко наказанная семья соединилась теперь перед лицом Господа, не сдержало ярости против тех, кто был в этом доме всего десять минут назад. Через несколько секунд Майер совладал с собой, спустился в погреб и встал на колени, прикрыв рукой их переплетённые пальцы и умоляя Господа смилостивиться над их душами. В Божьей милости пастор не сомневался. Дорис потеряла жизнь, но не душу, а её отец вернул себе любовь дочери. Пастор дал себе слово заверить прихожан, что душам этих несчастных обеспечено бессмертие. Теперь пришло время сообщить о случившемся сыну.

Украденный грузовичок цветочной фирмы замер на стоянке у супермаркета. Из него вышли двое. Мужчины направились в супермаркет, чтобы убедиться, что за ними никто не следит, и вышли через боковую дверь к месту, где стоял их автомобиль. Машина поехала на юго-восток, к Пенсильванскому магистральному шоссе. Им предстояло трёхчасовое путешествие до Филадельфии. Может быть, даже не трёхчасовое, а несколько более продолжительное, подумал водитель. Им вовсе не хотелось, чтобы дорожная полиция задержала их за превышение скорости. Каждый из них стал богаче на десять тысяч долларов. Их не интересовала причина совершенного ими двойного убийства, да им и не собирались сообщать её.

— Алло?

— Мистер Браун?

— Нет. С кем я разговариваю?

— Это Сэнди. А где мистер Браун?

— Откуда вы знакомы с семьёй Браунов?

— А вы кто? — спросила Сэнди, с тревогой глядя в кухонное окно.

— Сержант Питер Майер, департамент полиции Питтсбурга. Итак, кто вы?

— Это я привезла Дорис к её отцу. Что случилось?

— Назовите вашу фамилию, пожалуйста.

— С ними все в порядке?

— Их убили, — терпеливо произнёс сержант Майер. — Итак, мне требуется ваша фамилия и...

Сэнди опустила палец на рычажок и прервала связь, не ожидая дальнейших расспросов. Выслушав их, ей придётся отвечать. У неё, дрожали ноги, однако рядом стоял стул. Глаза Сэнди расширились. Этого не может быть, сказала она себе. Как они могли узнать, где находится Дорис? Ведь девушка наверняка не звонила людям, которые... — нет, это невозможно, подумала медсестра.

— Но почему? — прошептала она вслух. — Почему, почему, почему? — Дорис не могла причинить никому никакого вреда — нет, могла, — но как им удалось отыскать её?

У них свои люди в полиции, вспомнила Сэнди слова, произнесённые Джоном. Значит, он прав? Но это не относилось к делу.

— Чёрт побери, ведь мы спасли её! — произнесла Сэнди в тишине своей кухни. Она помнила каждую минуту той первой бесконечной недели, когда ей почти не приходилось спать, и затем постепенное улучшение, восторг, такое чистое ощущение профессионального удовлетворения от хорошо выполненной работы, радость при виде счастья на лице отца девушки. А теперь её нет. Напрасная трата времени. Нет.

Нет, не напрасная. Ведь смыслом жизни Сэнди было помогать людям возвращаться к жизни. Она добивалась этого. Она гордилась этим. Это не было напрасно потраченным временем, нет. Это время у неё украли. Украли не только время, украли две жизни. Сэнди заплакала. Ей пришлось спуститься в ванную на первом этаже, чтобы вытереть слезы бумажными салфетками. Здесь она посмотрела в зеркало и увидела глаза, которых не видела никогда раньше. И увидев их, все поняла.

Болезни были тем драконом, с которым она боролась по сорок часов каждую неделю. Опытная медсестра и инструктор, она работала рука об руку с хирургами своей смены, целиком отдавая этой борьбе весь свой профессионализм, доброту и интеллект, чаще побеждая, чем проигрывая схватки. И с каждым годом положение улучшалось. Прогресс был недостаточно быстрым, но зато реальным и поддавался измерению, и, может быть, ей ещё доведётся увидеть при жизни, как умрёт во время её смены раз и навсегда последний дракон.

Но ведь драконы не все одинаковы, верно? Некоторых нельзя убить добротой, лекарствами и хорошим уходом. Вот она сумела победить одного, но второй все-таки сумел погубить Дорис. Для того чтобы победить такого дракона, требуется меч в руках воина.

А меч — это тоже инструмент, правда? Инструмент, без которого нельзя обойтись, если хочешь убить такого дракона. Возможно, ей самой не под силу поднять такой меч, но все-таки он бывает необходимым. И кто-то должен его поднять. Джон совсем не плохой человек, он всего лишь реалист.

Она воевала со своими драконами, он — со своими. Но это была одна битва. Сэнди поступила не правильно, вынося суждение о нем. Теперь она поняла это, увидев в своих глазах то же выражение, что и несколько месяцев назад видела у него, и постигнув правоту Джона. Ее ярость отступила, хотя и не исчезла совсем, и на смену ей пришла решимость.

— Ну вот, все кончилось благополучно, — сказал Хикс, передавая своему гостю банку пива.

— Что ты имеешь в виду, Уолли? — спросил Питер Хендерсон.

— Операция закончилась полной неудачей. Её вовремя отменили. Слава Богу, никто даже не пострадал. Сейчас все её участники возвращаются домой.

— Это действительно хорошая новость! — искренне обрадовался Хендерсон. Ему совсем не хотелось, чтобы кто-то погиб из-за него. Хендерсон, как и Уолли, всего лишь желал конца этой проклятой войне. Жаль, конечно, тех парней в лагере, но есть вещи, которые нельзя изменить. — А что случилось — если точнее?

— Никто пока не знает. Хочешь, чтобы я выяснил?

Питер кивнул:

— Да, только поосторожней. Такие вещи полезно знать Комитету по вопросам разведопераций, особенно когда ЦРУ садится задом в лужу. Я постараюсь передать членам комитета твою информацию. Только, прошу тебя, не допускай себя заподозрить.

— Не беспокойся. Я научился улещивать Роджера. — Хикс закурил первую самокрутку, и в воздухе едко запахло марихуаной.

— Ты можешь лишиться допуска из-за этой дряни, — раздражённо заметил Хендерсон.

— Ну и что? Вернусь в фирму к папе и сделаю себе несколько миллионов на Уолл-стрите.

— Уолли, ты хочешь помочь изменить всю систему или предпочитаешь, чтобы её поддерживали в прежнем виде?

Хикс кивнул:

— Да, пожалуй, хочу.

Благодаря попутным ветрам КС-135 сумел вернуться в Вашингтон с Гавайских островов без промежуточной дозаправки, а посадка оказалась мягкой. Больше этого Келли был удивлён тем, что у него восстановился цикл дня и ночи. Часы показывали пять вечера, а через шесть или семь часов стемнеет и ему захочется спать.

— Вы не будете возражать, если я отдохну день-другой?

— На базе в Куантико будет проводиться подробный разбор операции, и ваше присутствие там необходимо, — напомнил ему Риттер, все ещё не пришедший в себя после длительного перелёта.

— Отлично, вот я и приеду на базу через день-два. Приятно слышать, что я не под арестом. Меня не мог бы кто-нибудь подбросить в Балтимор?

— Сейчас выясню, — кивнул Грир, и в этот момент самолёт остановился.

Первыми, едва к самолёту подкатили трап, внутрь вскочили два сотрудника службы безопасности. Риттер разбудил русского офицера.

— Добро пожаловать в Вашингтон.

— Меня отвезут в советское посольство? — с надеждой в голосе спросил Гришанов.

Риттер с трудом удержался от смеха:

— Пока ещё нет. Правда, мы постараемся найти вам хороший комфортабельный дом. Там вы будете жить.

Гришанов чувствовал себя слишком слабым, чтобы возражать. Он тёр онемевшую шею и испытывал нужду в средстве против ужасной головной боли. Вместе с сотрудниками службы безопасности он спустился к стоящему у трапа автомобилю. Машина тут же рванула с места, и направилась к воротам авиабазы. Гришанова отвезут в «безопасный» дом ЦРУ в Виргинии, недалеко от Винчестера.

— — Спасибо за помощь, Джон. — Адмирал Максуэлл пожал руку молодому человеку.

— Извините меня за то, что я сказал раньше. — Каз последовал примеру Максуэлла. — Вы были правы. — Их тоже ждал автомобиль. Келли стоял у открытой двери самолёта, наблюдая за тем, как адмиралы садятся в машину.

— Что теперь с ними будет? — спросил он Грира. Тот пожал плечами, спускаясь по трапу вместе с Келли. Рёв самолётов вокруг был настолько громким, что почти заглушал слова Грира:

— Голландец ожидал новое назначение — командующего флотом или даже начальника морских операций. Не думаю, что теперь это случится. «Зелёный самшит» с самого начала был его ребёнком, и он оказался мертворождённым. Теперь карьере конец.

— Но ведь это несправедливо, — громко возмутился Келли. Грир обернулся:

— Верно, несправедливо, но таково положение вещей.

Его тоже ждала машина. Он направил водителя к штабному зданию авиакрыла и там договорился, чтобы Келли отвезли в Балтимор.

— Отдохни и позвони мне, когда будешь готов. Боб сделал тебе серьёзное предложение. Обдумай его.

— Хорошо, сэр. — Ответил Келли, направляясь к синему лимузину ВВС.

Поразительно, как быстро меняется жизнь, подумал Келли. Через пять минут сержант, сидевший за рулём, выехал на магистральное шоссе. Всего двадцать четыре часа назад Келли находился на корабле, приближавшемся к Субик-Бей. Ещё тридцатью шестью часами раньше он был на вражеской территории — а теперь сидел на заднем сиденье правительственного автомобиля, и единственная опасность, угрожавшая ему, исходила от водителей других машин.

По крайней мере, в ближайшем будущем. Вокруг знакомые приметы: дорожные знаки, окрашенные в приятный зелёный цвет, и многое другое. Автомобиль двигался среди машин — последние тридцать минут вечернего часа пик. Все вокруг говорило о нормальной жизни, и не верилось, что всего тремя сутками раньше также вокруг все было враждебным и угрожающим. Самое странное, подумал Келли, что и там он чувствовал себя в знакомом окружении.

Водитель не произнёс ни единого слова — только спросил, куда ехать, хотя он не мог не испытывать любопытства относительно этого мужчины, прилетевшего спецрейсом. По-видимому, ему уже не раз приходилось выполнять подобные задания, подумал Келли, и потому он приучен не интересоваться тем, о чем ему не говорят. Автомобиль остановился поблизости от бульвара Лох-Рейвен.

— Спасибо что подвезли, — сказал Келли.

— Не стоит благодарности. — Машина уехала, и Келли направился к своей квартире, с удивлением вспомнив, что провозил с собой ключи во Вьетнам и обратно. Знают ли ключи, сколько им пришлось пропутешествовать? Через пять минут он стоял под душем — типично американское удовольствие, — переключившись из одной реальности в другую. Ещё через пять он переоделся в брюки и рубашку с короткими рукавами, закрыл за собой дверь и направился к «скауту», припаркованному в следующем квартале. Прошло ещё десять минут, и Келли остановил машину недалеко от дома, где жила Сэнди. По пути от машины к двери с ним произошло ещё одно преображение. Наконец-то, сказал он себе, я вернулся домой. В первый раз за столько месяцев.

— Джон! — Ее объятия были для него неожиданностью. Ещё большей неожиданностью стали слезы в глазах Сэнди.

— Все в порядке, Сэнди. Со мной ничего не случилось. Никаких дыр в шкуре или даже царапин. — Келли не сразу осознал, с каким отчаянием она приникла к нему, он ощущал только приятное чувство. Но тут он услышал рыдания женщины, прижавшейся к его груди, и с опозданием понял, что все это было совсем не ради него. — Что случилось?

— Они убили Дорис.

Время снова остановилось. Казалось, оно разбилось на множество осколков. Келли закрыл глаза от охватившей его нестерпимой боли и тут же снова оказался на вершине холма над лагерем военнопленных, наблюдая за прибытием солдат северовьетнамской армии; в следующее мгновение он уже лежал на больничной койке, глядя на фотографию; потом оказался на окраине безымянной деревни, прислушиваясь к пронзительным детским крикам. Он вернулся домой, это верно, но оказался там же, откуда уехал. Нет, внезапно понял Келли, он никуда не уезжал, это всегда преследовало его. И он никогда не сможет уехать, пока раз и навсегда не покончит с этим. Раз и навсегда.

Но все-таки он почувствовал что-то новое, вот эта женщина прижимается к нему и испытывает ту же острую боль, которая пронизывает и его грудь.

— Как это произошло, Сэнди?

— Мы вылечили её, Джон. Отвезли домой к отцу. Сегодня я позвонила ей, как ты меня просил, и мне ответил полицейский. Дорис убита, и её отец вместе с ней.

— О'кей. — Келли усадил её на диван. Ему хотелось сначала успокоить её, а не прижимать к себе, но так не получилось. Сэнди обнимала его, изливая охватившее её отчаяние вместе с тревогой за его собственную безопасность, и потому Келли положил её голову себе на плечо. Несколько минут в гостиной царило молчание. — Как отреагировали на это Сэм и Сара?

— Я ещё не говорила им. — Сэнди подняла голову и невидящими глазами посмотрела перед собой. Затем к ней вернулась свойственная ей профессиональная забота. — А как дела у тебя?

— Немного устал после долгого перелёта, — попытался уклончиво ответить он и тут же понял, что должен сказать правду. — Мы потерпели неудачу. Операция сорвалась. Они так и остались в лагере.

— Не понимаю.

— Мы попытались спасти из Северного Вьетнама военнопленных, но что-то помешало. Я снова проиграл, — еле слышно добавил он.

— Это было опасно?

Келли удалось небрежно фыркнуть:

— Да, пожалуй. Но ведь я благополучно выбрался оттуда.

Сэнди вернулась к прежней теме:

— Дорис сказала, что там остались другие девушки.

— Верно. Билли говорил то же самое. Я попытаюсь выручить их. — Келли заметил, что она никак не отреагировала на упоминание имени Билли.

— Это ничему не поможет. Я хочу сказать, даже если ты спасёшь их, это ничему не поможет, если только...

— Я знаю. — Именно то, что все время преследует меня, подумал Келли. Есть только один способ положить этому конец. Бегство не поможет ему, не увеличит расстояние между ним и этим кошмаром. Нужно остановиться и посмотреть ему в лицо.

— Ну что ж. Генри, сегодня утром мы решили твою маленькую проблему, — сказал Пиаджи. — Тихо и незаметно.

— Они не оставили никаких...

— Генри, это были два профессионала, понимаешь? Они выполнили работу и вернулись домой, за двести миль от Питтсбурга. Там не осталось ничего, за исключением двух трупов. — Именно так доложили ему по телефону. Работа оказалась лёгкой, потому что жертвы ничего не подозревали.

— Вот и хорошо, — с удовлетворением кивнул Генри, сунул руку в карман, достал оттуда пухлый конверт и передал его Пиаджи. Тот как надёжный партнёр уже расплатился с исполнителями.

— Теперь, когда мы устранили Эдди и справились с возможной утечкой сведений по этому каналу, все должно прийти в норму. — Мне ещё никогда не приходилось так хорошо потратить двадцать косых, подумал Генри.

— Генри, а остальные девушки? — напомнил ему Пиаджи. — Сейчас у тебя настоящее деловое предприятие. Те, кто работают в нем, многое знают, они опасны. Займись этим, ладно? — Он положил конверт в карман пиджака и отошёл от стола.

— По две пули двадцать второго калибра в затылок каждому, — доложил по телефону детектив из Питтсбурга. — Мы сняли отпечатки пальцев во всем доме — ничего. На коробке с цветами тоже никаких отпечатков. Внутри грузовика — тоже ничего. Его украли ночью или сегодня утром. У хозяина цветочной фирмы восемь таких грузовиков. Чёрт побери, мы сумели обнаружить украденную машину ещё до того, как всем полицейским постам было послано оповещение. Это профессиональная работа. Для местных парней все проведено слишком гладко, слишком умело. Преступному миру города ничего не известно. Убийцы, скорее всего, уже покинули Питтсбург. Два человека видели грузовик. Одна женщина заметила двух мужчин, когда они подходили к двери дома, и решила, что они привезли цветы. К тому же она находилась в соседнем квартале, на другой стороне улицы. Не может припомнить ничего характерного, даже не обратила внимания, белые они или черные.

Райан и Дуглас слушали детектива по одной телефонной линии, то и дело посматривая друг на друга. Они сразу все поняли по голосу полицейского, что говорил с ними. Это именно то преступление, которое больше всего ненавидят и боятся детективы. Никакого очевидного мотива, никаких свидетелей, никаких вещественных доказательств. Не с чего начинать и не известно, куда направляться. Ход расследования был таким же предсказуемым, как и бесполезным. Местная полиция опросит всех соседней, но преступление совершилось в рабочем районе, так что мало кто в это время дня был дома. Люди замечают, как правило, что-то необычное, а грузовичок цветочной фирмы не представлял собой ничего необычного и потому вряд ли мог обратить на себя внимание, поэтому никто не мог дать описание сидевших в нем убийц. Совершить идеальное убийство вообще-то не так уж трудно. Этот секрет хорошо известен в сообществе полицейских и детективов, несмотря на то, что огромное количество криминальных романов опровергает это, превращая детективов в людей со сверхчеловеческой проницательностью — качеством, которое они никогда не приписывают себе, даже беседуя в барах, завсегдатаями которых являются детективы и полицейские. Придёт день, когда преступление может оказаться раскрытым. Одного из убийц арестуют за что-то другое и он, чтобы спастись, признается и в этом убийстве, надеясь помочь следствию. Иногда, что ещё менее вероятно, кто-то может заговорить об этом, расхваставшись в присутствии полицейского осведомителя, который передаст услышанное кому-то ещё, однако в любом случае на это потребуется время, и след, остывший к тому моменту, станет совсем холодным. Это больше всего приводило в отчаяние полицейских. Убиты по-настоящему невинные люди, и никто не мог заступиться за них, отомстить за их смерть, а тут совершаются новые преступления, и полицейским приходится откладывать расследование этого дела, заниматься чем-то более свежим, требующим немедленного принятия мер. Время от времени кто-нибудь будет доставать так и не раскрытое дело, знакомиться с ним и снова ставить на полку вместе с другими нераскрытыми делами, становящимися с течением времени только толще благодаря вложению в них бланков, гласящих, что по-прежнему не удалось выяснить ничего нового. Для Райана и Дугласа ситуация была ещё хуже. Снова у них возник намёк на след, с помощью которого можно было бы попытаться расследовать два из нераскрытых дел. Все будут жалеть о смерти Реймонда и Дорис Браун. У них были друзья и соседи, в их приходе, по-видимому, хороший священник. Их отсутствие будет ощущаться всеми, и люди станут думать: какая жалость... Однако папки, лежащие на столе Райана, касались тех, о ком не жалеет никто, кроме полицейских, и это каким-то образом лишь ухудшало положение, потому что кто-то должен оплакивать мёртвых, не только полицейские, занимающиеся ими за деньги, которые им платят. Но хуже было другое: появился ещё один modus operandi^[11] в цепи убийств, каким-то образом связанных между собой, но вот каким... На этот раз убийство не было делом рук их Невидимки. Да, жертвы погибли от пуль, выпущенных из револьверов двадцать второго калибра, но у Невидимки уже была возможность умертвить двух жертв сразу. Однако он отпустил Вирджинию Чарлз и подверг себя большой опасности, чтобы спасти Дорис. Он спас её от Фармера и Грейсона, как, по-видимому, и от кого-то ещё...

— Сержант, — задал вопрос Райан, — в каком состоянии тело Дорис?

— Что вы имеете в виду?

Даже мысленно формулируя этот вопрос, Райан понимал, что он будет казаться абсурдным, но в то же время знал, что полицейский, говорящий с ним из Питтсбурга, поймёт его.

— Каково её физическое состояние?

— Вскрытие произойдёт завтра, лейтенант. Могу только сказать, что она была опрятно одета, причёсана, выглядела вполне прилично... — Если не считать двух пулевых ранений в затылке, не добавил сержант.

Дуглас прочитал мысли своего лейтенанта и одобрительно кивнул. Значит, кто-то потратил немало времени и сил, чтобы помочь Дорис выздороветь. С этого можно было уже начинать...

— Я буду очень вам благодарен, если вы сообщите нам все, что может оказаться полезным. И мы сделаем то же самое, — заверил его Райан.

— Кто-то сделал все возможное, чтобы убить их. У нас такие убийства происходят редко. Мне это совсем не нравится, — добавил сержант из Питтсбурга. Это звучало каким-то ребяческим заключением, но Райан его понял. Как ещё отнестись к такому преступлению, в конце концов?

Это место называлось «безопасным домом», и дом был действительно безопасным. Просторный особняк на территории имения в сто акров, раскинувшейся по холмам Виргинии, и конюшня с двенадцатью стойлами, наполовину занятая лошадьми для охоты. В документах на право владения имением было указано имя человека, которому принадлежало и другое имение по соседству, где он и жил, а это сдавал в аренду Центральному разведывательному управлению. Точнее, арендатором было не само ЦРУ, а теневая корпорация, существующая только на бумаге и владеющая лишь почтовым ящиком. В своё время этот человек служил в ОСС — Организации стратегических служб, предшественнике ЦРУ, и с готовностью оказал такую услугу. К тому же ему щедро платили за аренду. Снаружи тут никто не заметил бы ничего необычного, но при более тщательном осмотре можно было увидеть, что двери и оконные рамы в доме из стали, стекла в окнах необычно толсты и прочны. Дом был в полной безопасности от нападения извне и от попытки скрыться изнутри, ничем не уступая в этом отношении тюрьмам для особо опасных преступников, хотя и выглядел со стороны намного более приятно.

Для Гришанова там была приготовлена одежда и бритвенные принадлежности, с помощью которых он мог бриться, но не мог причинить себе вред. Зеркало в ванной комнате было из полированной стали, а стаканчик — бумажный. Семейная пара, ухаживавшая за домом и готовившая пищу, говорила на неплохом русском и старалась быть предельно гостеприимной. Им уже сообщили о новом госте — они больше привыкли к русским, обратившимся за политическим убежищем, хотя всех проживающих в доме внутри оберегала группа из четырёх охранников, приезжающих, как только здесь появлялся новый гость, а двое стражей из наружной охраны постоянно жили во флигеле, расположенном рядом с конюшней.

Как это случается сплошь и рядом, привезённый гость пересёк столько часовых поясов, что никак не мог привыкнуть к местному времени, и потеря временной ориентации, а также беспокойство о своей судьбе сделали его разговорчивым. С удивлением хозяева дома узнали, что при разговоре им следует придерживаться самых рядовых тем. Хозяйка приготовила гостю завтрак — это всегда самая подходящая пища при смене часовых поясов, — а её муж начал с обсуждения творчества Пушкина, причём с удовольствием обнаружил, что Гришанов, подобно большинству русских, любит поэзию. Охранник стоял в дверях, опершись плечом о косяк, и наблюдал за происходящим.

— То, что мне предстоит сделать, Сэнди...

— Джон, я понимаю, — прервала она его тихим голосом. Оба были удивлены, каким убеждённым он стал, какая решимость в нем звучала. — Раньше не понимала, но теперь все изменилось.

— Когда я был там... — Неужели всего три дня назад? — я много думал о тебе. Мне нужно поблагодарить тебя, — сказал ей Келли.

— За что?

Келли опустил голову и посмотрел на клеёнку кухонного стола.

— Знаешь, это трудно объяснить. Меня самого пугают вещи, которыми я занимаюсь. Так важно, чтобы у тебя был кто-то, с кем ты можешь поговорить. Извини меня — я не имел в виду... — он замолчал. Вообще-то именно это он и имел в виду. Стоит ослабить контроль над своим сознанием, и оно начинает выражать самые сокровенные мысли. А сейчас он ослабил этот контроль.

Сэнди взяла его руку. На её лице появилась мягкая улыбка:

— Я раньше боялась тебя.

— Но почему? — изумлённо спросил Келли.

— Из-за того, чем ты занимаешься.

— Но я никогда бы не причинил тебе боли... — произнёс он, не поднимая голову, чувствуя себя ещё более несчастным из-за того, что она испытывала страх перед ним.

— Теперь я понимаю это.

Несмотря на её слова Келли чувствовал, что должен объяснить мотивы, которыми руководствовался. Ему хотелось, чтобы Сэнди согласилась с ними, не догадываясь, что она уже сделала это. Итак, с чего начать? Да, ему приходится убивать людей, но только в том случае, когда на то есть причина. Как он стал таким, каков сейчас? Отчасти это объясняется подготовкой, месяцами напряжённых тренировок в Коронадо, столько времени и сил потрачено на то, чтобы разбудить скрытые внутри рефлексы и, что ещё более опасно для врага, овладеть искусством выдержки. Вместе с этим к нему каким-то образом пришёл иной взгляд на окружающий мир, понимание того, почему иногда приходится убивать. Одновременно у него появился иной кодекс поведения — не то чтобы он овладел чем-то новым, нет, просто модифицировал то, чему научился у отца. Его действия были направлены на выполнение приказов, обычно исходивших от других людей, но его ум оказался достаточно развитым и гибким, чтобы принимать собственные решения, приспосабливать свой кодекс поведения к определённым условиям, добиваться цели обдуманно и осторожно, но все-таки добиваться. Созданный и отшлифованный многими, иногда он сам удивлялся тому, во что превратился. Пытался не он один, но часто оказывалось, что он приспособлен для этого лучше других...

— У тебя слишком развито чувство любви, Джон, — сказала Сэнди. — Ты похож на меня.

Услышав это, он поднял голову.

— Бывает, в мою смену умирают люди. Это случается все время — и я не могу привыкнуть к этому! Я ненавижу, когда от меня ускользает жизнь. Я не выношу, когда плачут члены семьи, зная, что мы не сумели помешать этому. Мы стараемся изо всех сил. Профессор Розен — превосходный хирург, но нам не всегда удаётся победить смерть, и я ненавижу ощущение поражения. То же самое с Дорис: мы выходили её, вернули ей жизнь, Джон, и кто-то забрал её несмотря ни на что. А ведь это была не болезнь или какой-то идиотский несчастный случай. Кто-то сделал это намеренно. Дорис была одной из спасённых мной, а убили её вместе с отцом. Теперь я правильно понимаю тебя?

Боже мой... она действительно все понимает... даже лучше меня, подумал Келли.

— Все, кто был связан с Пэм и Дорис, находятся сейчас в опасности.

Сэнди кивнула:

— Пожалуй, ты прав. Дорис рассказала нам о Генри. Я знаю, что он за человек. Я расскажу тебе все, что она рассказала нам.

— Ты отдаёшь себе отчёт в том, как я поступлю с полученной от тебя информацией?

— Да, Джон. Только не рискуй напрасно. — Она замолчала и затем объяснила, почему он должен быть осторожным. — Я хочу, чтобы ты вернулся ко мне.