17. Осложнения

Арчи знал не так уж много, но оказалось, что для Келли этого достаточно. Все, в чем он теперь нуждался, это в нескольких часах сна.

Он убедился, что следить за кем-то в автомобиле труднее, чем показывают по телевидению, и ещё труднее, чем в тот раз в Новом Орлеане, когда Келли попробовал это впервые. Если он ехал за ним слишком близко, то рисковал быть замеченным, а если держался излишне далеко позади, мог потерять его из виду. Уличный транспорт ещё больше усложнял наблюдение. Грузовики заслоняли поле зрения. Когда следишь за нужным тебе автомобилем с расстояния в полквартала, то, вполне естественно, приходится не обращать внимания на машины, едущие рядом, и эти машины, скоро убедился Келли, могут проделывать самые невероятные манёвры. И все-таки он благодарил судьбу за то, что у Билли был ярко-красный «плимут». Автомобиль такого бросающегося в глаза цвета легко заметить, и, несмотря на то, что его водитель любил проноситься через перекрёстки и делать повороты с визгом резиновых покрышек, он все-таки не мог слишком уж часто нарушать правила уличного движения, не привлекая внимания полиции, а пока он опасался не в меньшей мере, чем сам Келли.

Келли заметил красный «плимут» чуть позже семи вечера недалеко от бара, о котором сказал ему Арчи. Кем бы ни был водитель автомобиля, он нисколько не разбирался в проблемах скрытности, и Келли это стало ясно при первом же взгляде на машину. На ней буквально не было ни пылинки, она выглядела только что вымытой и натёртой до блеска, а из своего предыдущего столкновения с Билли Келли знал, что хозяин просто влюблён в свой автомобиль. Это открывало определённые возможности, и Келли обдумывал их, преследуя «плимут», особенно не приближаясь к нему и стараясь предугадать его манёвры. Скоро ему стало ясно, что водитель, насколько это возможно, избегает главных улиц и знает все переулки, как ласка свою нору. Это поставило Келли в сложное положение. В то же время у него было то преимущество, что он ехал в машине, на которую никто не обращал внимания. На улицах города было столько подержанных «жуков», что появление ещё одного осталось незамеченным.

Спустя сорок минут поведение водителя «плимута» стало ясным для Келли. Автомобиль быстро свернул налево и остановился в конце квартала. Келли тут же сделал выбор и медленно продолжил путь. Приблизившись к «плимуту», он увидел, как из машины вынырнула девушка с небольшой сумкой в руках. Она подошла к его старому знакомому Уизарду, который сейчас находился за несколько кварталов от своего привычного места. Келли не заметил, как произошла передача, — оба нырнули в подъезд дома и оставались вне видимости в течение одной-двух минут, пока девушка снова не появилась на улице, — но он к этому и не стремился. Происшедшее точно соответствовало тому, о чем рассказывала Пэм. Что ещё лучше, он опознал Уизарда. Келли свернул налево и остановился у красного сигнала светофора. Теперь он знал две вещи, неизвестные ему ранее. В зеркале заднего обзора он увидел, что «плимут» пересёк улицу. Девушка пошла в том же направлении и исчезла из его поля зрения, когда вспыхнул зелёный свет. Келли повернул направо и затем снова направо, пока не увидел, наконец, что «плимут» направляется на юг с тремя пассажирами внутри. Раньше он не заметил мужчину — скорее всего мужчину, — сидевшего согнувшись на заднем сиденье.

Быстро темнело — лучшее время дня для Келли. Он продолжал следовать за красным «плимутом», не включая габаритных огней как можно дольше, за что скоро был вознаграждён — увидел, как автомобиль остановился у кирпичного особняка на углу. Все трое пассажиров вышли из машины, закончив на сегодня развозить товар. Четыре дилера были обеспечены запасом наркотиков для вечерней торговли. Келли подождал несколько минут, поставив свой «фольксваген» в двух кварталах перед «плимутом», и вернулся обратно пешком, чтобы наблюдать за дальнейшим развитием событий. Он снова был одет как уличный бродяга. Архитектура здешних домов облегчила его задачу. У каждого дома на противоположной стороне улицы к входной двери вели мраморные ступени — большие прямоугольные каменные плиты, содействующие укрытию. Оставалось только сесть на тротуар, откинувшись на нижнюю ступеньку, и увидеть его сзади было невозможно. Он выбрал подходящее крыльцо вблизи — но не слишком близко — от исправного уличного фонаря, скрывшись в тени. Да и кто станет обращать внимание на уличного бродягу? Келли развалился в якобы пьяном забытьё — он видел, что так сидят пьяные, — и время от времени подносил ко рту бутылку, скрытую в бумажном пакете, делая вид, что пьёт из неё. Все это время он не сводил глаз с углового особняка. Шли часы.

Группа крови 0 — резус положительный, группа крови 0 — резус отрицательный и группа крови АВ — резус тоже отрицательный, вспомнил он фразу из отчёта патологоанатома. Семенная жидкость внутри Пэм относилась к этим типам крови, и он подумал, сидя в пятидесяти ярдах от особняка, какая же группа крови у Билли? По улице проезжали автомобили, по тротуару шли люди. Человека три мельком взглянули на него, но увидели всего лишь спящего бродягу. Келли полулежал с закрытыми глазами, притворяясь спящим, но все время поглядывая уголком глаза на особняк, напряжённо прислушиваясь к звукам возможной опасности, чувствуя, как проходит время. На тротуаре ярдах в двадцати позади него расположился дилер, торгующий наркотиками, и Келли в первый раз услышал голос продавца героина, расхваливающего свой товар и торгующегося о цене, и различил голоса покупателей. Келли всегда обладал исключительно острым слухом — это не раз спасало ему жизнь, — и услышанное им также представляло собой ценную информацию, которую обдумывал и анализировал его мозг, пока глаза то и дело поглядывали на угловой дом. Однажды к нему подошла бродячая собака, обнюхала его с любопытством и дружелюбием, и Келли не отогнал её. Это было бы непохоже на уличного бродягу — вот если бы на месте собаки оказалась крыса, все могло бы случиться по-другому, подумал Келли, — а ему важно было сохранить достоверность образа.

Что представлял собой раньше этот район? — пытался он представить себе. Дома на его стороне улицы были самыми обычными кирпичными жилыми зданиями, вытянувшимися вглубь, с узкими фасадами. На противоположной стороне располагались более впечатляющие строения, их фасады были в полтора раза шире. Возможно, по этой улице на рубеже двух веков проходила граница между домами рабочих и особняками более зажиточных представителей среднего класса. Не исключено, что угловой особняк принадлежал торговцу или капитану океанского парохода. Может быть, по уик-эндам там раздавались звуки пианино, на котором играла дочь хозяина дома, обучающаяся в консерватории Пибоди. Но потом все они переселились в те места, где была зелень, и этот дом тоже выглядел теперь заброшенным, коричневый трёхэтажный призрак ушедшего времени. Его удивило, какие здесь широкие улицы, может быть, потому что они были проложены для экипажей и пролёток с запряжёнными в них лошадьми. Келли потряс головой, отгоняя эту мысль. Она не относилась к делу, следовало сосредоточиться на том, что связано с предстоящей операцией.

Через четыре часа, наконец, они вышли из особняка, мужчины впереди, девушка за ними. Она была меньше Пэм ростом и не такая стройная. Келли рискнул приподнять голову и посмотреть на Билли, который, решил он, сел за руль. Вообще-то не слишком впечатляющая личность, ростом, похоже, пять футов девять дюймов, худой, фунтов ста пятидесяти, что-то сверкало на его кисти — часы или браслет, двигался он быстро и с высокомерием. Второй выглядел выше и коренастее, но, судя по тому, как он шёл вслед за Билли, это явно был его подчинённый. Келли заметил, что девушка следовала за ними ещё покорнее, опустив голову. Её блузка — если это блузка — была застёгнута наглухо; она так и села в машину, не подняв головы, чтобы оглянуться по сторонам или проявить хоть какой-нибудь интерес к окружающему миру. Движения девушки казались замедленными и плохо координированными — по-видимому, из-за наркотиков, но не только из-за них. В ней было заметно что-то ещё, Келли не сразу понял что именно, но это напоминало ему о чем-то... пожалуй, какое-то безразличие. Не ленивые движения, нет, а нечто другое. Келли мигнул несколько раз, напрягая память, и наконец вспомнил, где видел это раньше. В той деревушке, во время операции «Нежный цветок», когда жители шли к месту сбора, куда их сгоняли солдаты. Покорность, автоматические движения — словно живые роботы под контролем того майора и его солдат. Вот так пошли бы они и к своей смерти. Так же двигалась и девушка. И она пошла бы так же.

Значит, все это правда, подумал Келли. Они действительно используют девушек в качестве посыльных... помимо всего остального. Пока он наблюдал за ними, машина тронулась с места. Манера вождения Билли соответствовала уличному названию автомобиля — «спринтер». Он резко рванул с места, проехал несколько футов, затем с визгом покрышек повернул налево, проносясь через перекрёсток, и исчез из поля зрения Келли. Итак, Билли — пять футов девять дюймов, худой, на руке часы или браслет, высокомерное лицо. Келли знал, что сумеет всегда опознать его и по лицу и по цвету волос. Он не забудет этого. Второго мужчину он тоже запомнил, того, что без имени, с одной судьбой, причём гораздо более жестокой, чем предполагал её владелец.

Келли взглянул на карманные часы. Без двадцати два. Чем они там занимались? Затем он вспомнил и другое, о чем рассказывала ему Пэм. По-видимому, небольшая вечеринка. Эта девушка, кем бы она ни была, наверно, тоже имеет сейчас внутри себя семенную жидкость мужчин с группами крови и резусом 0+, 0- или АВ-. Однако Келли не мог спасти весь мир, и лучший способ спасти её никак не связан с прямой попыткой освобождения. Он немного расслабился, выжидая, потому что ему не хотелось, чтобы его передвижения были как-то связаны с чем-либо в случае, если кто-нибудь увидит его, может быть, даже наблюдает за ним. В некоторых из этих домов все ещё горел свет, поэтому Келли оставался на месте ещё минут тридцать, терпеливо перенося жажду и боль в онемевших ногах, прежде чем встал и, волоча ноги, направился к углу. Сегодня вечером он был особенно осторожен и особенно внимателен. Наступила очередь заняться второй фазой работы, время продолжить свои усилия, направленные на отвлекающий манёвр.

Сейчас он двигался главным образом по узким переулкам, медленно, пошатываясь из стороны в сторону и описывая извилистую линию, напоминающую змею. Прежде чем вернуться на улицы, он задержался на несколько секунд, чтобы надеть тонкие хирургические перчатки. Время шло, и Келли миновал нескольких торговцев наркотиками вместе с их помощниками, выбирая подходящую цель. Его маршрут был тем, что он называл угловым поиском — он состоял из серии поворотов на девяносто градусов, совершаемых в районе, центром которого являлось, по сути дела, место, где Келли оставил свой «фольксваген». Как всегда, ему приходилось вести себя очень осторожно, но он был неизвестным охотником, и животные, за которыми он охотился, не имели представления о том, кем были они, считая хищниками самих себя. Ну что ж, они имели право на такие иллюзии.

Было уже почти три, когда он отыскал его. Одиночка, так привык называть их Келли. У этого дилера не было помощника, может быть, он являлся новичком в этом деле и все ещё осваивал профессию. Он не был старым или, по крайней мере, не казался таким с расстояния в сорок ярдов. Он стоял, считая выручку от вечерней торговли. На его правом бедре оттопыривалась куртка — без сомнения, там был револьвер, но он смотрел дулом вниз. Было заметно, что человек этот испытывал определённое напряжение, словно был настороже. Услышав шаги Келли, он поднял голову, повернулся и быстро взглянул на него, но тут же вернулся к прежнему занятию, не принимая во внимание приближающуюся фигуру, хотя дистанция между ним и Келли сокращалась.

Днём, перед выходом на операцию, Келли заставил себя съездить на яхту, воспользовавшись для этого «скаутом», — ему не хотелось, чтобы кто-нибудь в порту узнал, что у него есть и другой автомобиль, — и забрал кое-что. Приближаясь к Юниору — у каждого человека должно быть имя, на какое бы короткое время оно ни присваивалось, — Келли переложил бутылку из правой руки в левую. Затем правая рука выдернула чеку из кончика «громовой палки», которая висела на петле с левой стороны под заново купленной походной курткой. «Громовая палка» представляла собой простой металлический стержень восемнадцати дюймов в длину с навинченным на его конец цилиндром и чекой, висящей на короткой тонкой цепочке. Приближаясь к Юниору, Келли снял палку правой рукой с петли.

Дилер снова повернул к нему голову с очевидным раздражением. По-видимому, у него возникли трудности со счётом, и теперь он раскладывал банкноты по их достоинству. Наверно, приближение Келли отвлекло его, а может быть, он просто был малограмотным, что казалось более вероятным.

Келли споткнулся и упал на тротуар, опустив голову и стараясь выглядеть побезобиднее. Вставая, он бросил взгляд назад. На расстоянии более сотни ярдов не было ни души, а огни проезжающих машин, заметил он, были красными — значит, все ехали от него. Подняв голову, Келли не увидел перед собой никого, кроме Юниора, заканчивающего свою ночную работу, и готового отправиться домой, чтобы выпить перед сном или заняться ещё чем-нибудь.

Расстояние между ними сократилось до десяти футов, и дилер по-прежнему не обращал на него никакого внимания, словно Келли был бродячей собакой. За мгновение до удара его охватило радостное возбуждение — ты уже знаешь, что все у тебя пройдёт удачно и тебя охватывает чувство взволнованного удовлетворения, когда враг находится в зоне поражения, ещё не подозревая, что его время подошло к концу. В это мгновение ты чувствуешь, как кровь пульсирует у тебя в теле, когда одному тебе известно, что ночная тишина сейчас будет нарушена, и ты испытываешь удивительное ощущение власти над жертвой. Правая рука Келли начала высовываться из-под куртки, он сделал ещё один шаг, все ещё двигаясь не к цели, а явно стараясь обойти дилера, и взгляд преступника снова метнулся в его сторону. В глазах торговца не было страха, в них отсутствовало даже раздражение. Он не попытался, разумеется, отойти в сторону — это люди должны обходить его, а не наоборот. Для него Келли был всего лишь посторонним предметом, находящимся на улице, представлял ничуть не больший интерес, чем масляное пятно на асфальте.

На флоте это называется ТНС — точкой наибольшего сближения, самое короткое расстояние до другого корабля или фиксированной точки на берегу. На расстоянии полушага от дилера Келли выдернул «громовую палку» из-под куртки, мгновенно повернулся на левой ноге и ткнул стержнем, который держал в вытянутой правой руке, словно наносил удар, подкреплённый массой всех ста девяноста пяти фунтов своего тела. Металлический цилиндр на конце упёрся в грудь дилера. Сила удара и инерция тела Келли отбросили цилиндр назад. Капсюль находящегося внутри него охотничьего патрона наткнулся на закреплённый боек, и произошёл выстрел. В это мгновение выходное отверстие цилиндра упиралось в грудь Юниора.

Звук выстрела был не громче шлепка картонной коробки, упавшей на деревянный пол, ничуть не громче. Он совсем не походил на выстрел, потому что пороховые газы устремились вслед за дробовым зарядом внутрь тела торговца. Лёгкий заряд — латунная гильза была начинена мелкой дробью, которая применяется при стендовой стрельбе или для голубиной охоты, — с расстояния больше пятнадцати ярдов всего лишь ранил бы человека, но при контактном выстреле его эффект оказался таким же, как если бы в дилера выстрелили из крупнокалиберной винтовки, предназначенной для охоты на слонов. Потрясающая мощь выстрела вытеснила воздух из его лёгких, послышался удивительно громкий выдох, заставивший Юниора словно в изумлении широко открыть рот. Он действительно был изумлён. Его глаза заглянули в глаза Келли, он все ещё был жив, хотя сердце его лопнуло подобно воздушному детскому шарику, а нижняя половина лёгких превратилась в мясной фарш. Выходное отверстие отсутствовало. Поскольку цилиндр и патрон в нем находились в прямом контакте с телом, энергия выстрела и заряд дроби остались внутри продавца наркотиков. В течение секунды он продолжал стоять, однако Келли это мгновение показалось часом. Затем тело рухнуло прямо вниз, подобно взорванному зданию, раздался странный глубокий выдох — это в результате падения воздух и пороховые газы вытеснило через входное отверстие. Отвратительный запах едкого дыма и крови распространился вокруг, свидетельствуя о прерванной жизни. Глаза Юниора все ещё оставались открытыми и смотрели на Келли, словно задавая вопрос, который остался непроизнесённым и не получил ответа, рот был приоткрыт, губы дрожали, пока тело не замерло окончательно. Келли забрал деньги из мёртвой руки, продолжавшей цепко сжимать их, и пошёл дальше по улице. Его глаза и уши искали угрожающую опасность и не находили ничего. Подойдя к углу квартала, Келли свернул к сточной канаве и сполоснул в ней цилиндр «громовой палки», смывая возможные следы крови. Затем он повернулся и все ещё неровной пьяной походкой направился на юг к своей машине. Спустя сорок минут он был дома, богаче на восемьсот сорок долларов и беднее на один охотничий патрон.

* * *

— Так кто это такой? — спросил Райан.

— Вы не поверите — Банданна, — ответил одетый в форму полицейский. Он был опытным патрульным, белым, тридцати двух лет. — Продавец героина. Вернее, был продавцом.

Глаза убитого все ещё смотрели на окружающий мир, что не так уж часто бывает у жертв нападения, но смерть была для него неожиданной и мгновенной, хотя тело казалось поразительно опрятным. В нижней части груди виднелось входное отверстие диаметром в три четверти дюйма, окружённое черным кольцом, похожим на бублик, шириной примерно в одну восьмую дюйма. Кольцо было результатом пороховых газов, а рана, без сомнения, нанесена выстрелом из ружья 12-го калибра. За наружной тканью зияла пустота. Все внутренние органы были уничтожены или просто опустились вниз. Впервые в жизни Эммет Райан смотрел внутрь тела, словно это даже было не тело, а всего лишь манекен.

— Причиной смерти, — заметил коронер с иронией, недовольный тем, что его вызвали на место преступления ранним утром, — является полное исчезновение сердца. Чтобы отыскать его мышечную ткань, нам понадобится микроскоп. Бифштекс по-татарски, — добавил он, качая головой.

— Очевидная контактная рана. Убийца, по-видимому, прижал к его груди дуло ружья и спустил курок.

— Господи, он даже не кашлянул кровью, — заметил Дуглас. Отсутствие выходного отверстия явилось причиной того, что на тротуаре не было крови, и издалека Банданна казался просто спящим — если не видеть его широко открытых безжизненных глаз.

— У него отсутствует диафрагма, — объяснил судебно-медицинский эксперт, указывая на входное отверстие. — Брюшная диафрагма расположена чуть ниже. При вскрытии мы, наверно, обнаружим, что уничтожена вся система дыхания. В жизни не видел такого аккуратного убийства. — Он работал на своей должности в течение шестнадцати лет. — Нам понадобится масса фотографий. Этот случай будет описан в учебнике.

— Он был опытным дилером? — спросил Райан у полицейского.

— Достаточно опытным, чтобы не подпустить так близко постороннего.

Лейтенант наклонился к трупу и ощупал правое бедро жертвы.

— Револьвер все ещё на месте.

— По-видимому, это был кто-то, кого он знал, — произнёс Дуглас, выражая свои мысли вслух. — Хорошо знал и потому подпустил к себе так близко, в этом можно не сомневаться.

— Охотничье ружье трудно спрятать под одеждой, даже обрез. Неужели он ничего не заподозрил? — Райан отошёл назад, предоставив возможность судмедэксперту заняться своим делом.

— У него чистые руки, никаких следов борьбы. Стрелявший подошёл вплотную, и наш приятель даже не встревожился. — Дуглас сделал паузу — чёрт побери, но ведь выстрел из охотничьего ружья очень громкий! Неужели никто ничего не слышал?

— Время смерти — пока могу только сказать, что это произошло часа в два или три, — заметил судмедэксперт, потому что и на этот раз ещё не наступило трупное окоченение.

— Ночью на улице совсем тихо, — продолжал Дуглас. — Выстрел из охотничьего ружья слышен чертовски далеко.

Райан взглянул на карманы брюк. Снова не видно, чтобы они оттопыривались от денег. Он огляделся вокруг. Из-за полицейского ограждения за ними наблюдало человек пятнадцать. Уличные развлечения находятся там, где что-нибудь происходит, и на лицах зрителей было такое же бесстрастно-клиническое выражение, как и на лице судебно-медицинского эксперта.

— Может быть, это тоже дело рук «дуэта»? — спросил Райан, ни к кому не обращаясь.

— Нет, — тут же произнёс врач. — Он убит из одноствольного оружия. Двустволка оставила бы следы порохового ожога слева или справа от входного отверстия, да и сам ожог выглядел бы по-другому. При стрельбе из ружья двенадцатого калибра с такого расстояния требуется только один выстрел. Короче говоря, его убили из одноствольного ружья.

— Аминь, — заключил Дуглас. — Кто-то занимается Божьим промыслом. Три торговца наркотиками убиты за два дня. Если это будет продолжаться, Марк Шарон может остаться без работы.

— Том, — поморщился Райан, — только не сегодня. — Ещё одна папка, подумал он. Ещё одно ограбление торговца наркотиками, осуществлённое в высшей степени эффективно — но не тем же парнем, который убил Джу-Джу. Другой метод действий.

* * *

Снова душ, снова выбритое лицо, снова пробежка в парке Чинкуапин, во время которой он мог обдумать свои дела. Теперь его облик и место нахождения соответствовали внешнему виду машины. Операция идёт в соответствии с планом, подумал Келли, поворачивая направо на Бельведер-стрит и пересекая улицу, перед тем как бежать обратно, завершая третий круг. Это приятный парк. Плохо оборудованная игровая площадка для детей, зато они могут бегать и играть, как им заблагорассудится, как и поступали многие из них под надзором нескольких соседских матерей, сидящих с книгами у колясок со спящими младенцами — они тоже скоро вырастут и тоже будут наслаждаться травой и открытым пространством. Поблизости шла игра в бейсбол с явно недостаточным числом игроков. Отбитый мяч пролетел мимо бейсбольной рукавицы девятилетнего игрока и упал рядом с тропинкой, по которой бежал Келли. Он подхватил мяч и бросил его обратно мальчику. На этот раз маленький бейсболист поймал мяч и крикнул «спасибо». Мальчонка помоложе бросал «летающую тарелку» — не слишком умело — и едва не наткнулся на Келли, которому пришлось предпринять манёвр уклонения. Мать ребёнка смущённо посмотрела на него. Келли улыбнулся и дружелюбно махнул рукой.

Вот такой и должна быть жизнь, сказал он себе, мало отличающейся от его собственных детских лет в Индианаполисе. Отец на работе. Мать с детьми. Трудно одновременно быть хорошей матерью и работать, особенно когда дети ещё маленькие; или, по крайней мере, надо, чтобы матери, которым приходится работать или которые хотят работать, могли оставить детей под присмотром знакомой, не сомневаясь в том, что малыши будут находиться в безопасности, проведут лето среди зелени, под открытым небом, в играх и развлечениях. И все-таки общество привыкло признавать, что для многих семей это неосуществимо. Вот этот район резко отличался от того, где он проводил операции, и привилегии, которым радовались здешние ребятишки, совсем не должны быть привилегиями, потому что как может ребёнок вырасти и стать нормальным человеком без жизни в подобном окружении?

Это опасные мысли, сказал себе Келли. Логическим выводом будет желание попытаться изменить весь мир, а это выходило за пределы его возможностей, подумал он, заканчивая трёхмильную пробежку с приятным ощущением в своём потном и усталом теле. Он перешёл на шаг, чтобы немного остыть, прежде чем возвратиться на машине к себе на квартиру. Со стороны детской площадки доносился смех, визг, сердитые возгласы «обманщик!» за какое-то нарушение правил, не совсем понятных обоим игрокам, и препирательства по поводу того, кто выбыл и кто вступил в какой-то другой игре. Келли сел в машину и захлопнул дверцу, оставив позади эти звуки. Разве он сам не обманывал? Он нарушал правила, которые отлично понимал, и все-таки нарушал их ради торжества справедливости или того, что он называл справедливостью в душе.

Месть? — спросил себя Келли, пересекая улицу. «Виджиланте» было следующим словом, само собой пришедшим ему в голову. Да, это слово мне нравится больше, подумал он. Оно происходит от «виджилес» — римского названия тех, кто стоит на страже: по ночам «виджили» на городских улицах следили главным образом за возникновением пожаров, если он правильно припоминал латынь, которую ему преподавали в средней школе святого Игнатия, но поскольку они были римлянами, то, по-видимому, носили мечи. Интересно, были ли улицы Рима безопасными, безопаснее улиц этого города? Может быть, даже наверно. Римское правосудие было... суровым. Не слишком приятно умирать распятым на кресте, а за некоторые преступления, такие как убийство собственного отца, наказанием в соответствии с законом служила смерть в холщовом мешке, куда преступника сажали вместе с собакой, петухом и каким-нибудь другим животным, после чего мешок бросали в Тибр, но не для того, чтобы утопить, — смерть наступала, когда виновного разрывали на части обезумевшие животные, пытающиеся вырваться из завязанного мешка. Может быть, он является прямым потомком тех времён, одним из «виджили», подумал Келли, стоит на страже по ночам. От этого предположения он почувствовал себя лучше, чем от сознания, что он нарушает закон. К тому же «виджиланте» в книгах по американской истории очень резко отличаются от их изображения в прессе. До организации настоящих департаментов полиции рядовые граждане патрулировали улицы; охраняя свой мир, они вершили жестокий и незамедлительный суд. Так, как делает это он сейчас?

Нет, пожалуй, не совсем так, признал Келли, ставя машину у дома. Что, если это все-таки месть? Через десять минут ещё один пластиковый мешок, наполненный комплектом выброшенной Келли одежды, оказался в мусорном баке, и он с наслаждением принял душ, перед тем как позвонить по телефону.

— Дежурная медсестра О'Тул слушает.

— Сэнди? Это Джон. Твоя смена по-прежнему заканчивается в три?

* * *

— У тебя прямо-таки удивительное чувство времени, — сказала она, чуть улыбаясь ему из-за своего стола. — Чёртова машина снова сломалась. — А такси стоит слишком дорого, подумала она про себя.

— Хочешь я взгляну на неё? — предложил Келли.

— Мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь исправил её, наконец.

— Не могу ничего обещать, — услышала Сэнди его голос. — Но у меня дешёвые расценки.

— Насколько дешёвые? — спросила она, заранее зная ответ.

— Можно пригласить тебя поужинать вместе? Ты даже сама выберешь ресторан.

— Да, хорошо... но...

— Но это все ещё слишком рано для нас обоих, я знаю. Твоё целомудрие не подвергнется опасности, честное слово.

Она не могла удержаться от смеха. Как странно, когда такой огромный мужчина держится настолько робко. И, тем не менее, она знала, что может положиться на него, и уже так устала от приготовления ужина для одной себя, чувствуя вокруг мучительное одиночество. Рано или нет, но иногда ей так хотелось, чтобы кто-то был рядом.

— В четверть четвёртого, — сказала она, — у главного входа.

— Я даже надену браслет, выдаваемый пациентам.

— Ну, хорошо, хорошо. — Снова взрыв смеха, озадачивший другую медсестру, что проходила мимо с подносом, уставленным медикаментами. — Я ведь уже сказала тебе «да», верно?

— Совершенно верно, мадам. Я не опоздаю, — засмеялся в ответ Келли и повесил трубку.

Как все-таки хорошо встретить другого человека, сказал он себе, направляясь к выходу. Сначала Келли зашёл в обувной магазин и купил там пару черных ботинок с высоким верхом одиннадцатого размера. После этого он побывал ещё в четырёх обувных магазинах и сделал аналогичные покупки, стараясь найти обувь, произведённую разными фирмами, и все-таки у него оказались две одинаковые пары. С такой же проблемой Келли столкнулся при покупке походных курток. Подобная одежда выпускалась только двумя фирмами, и в результате он стал обладателем четырёх курток, по две из каждой — и тут же обнаружил, что они отличаются только ярлыками на внутренней части воротника. Оказалось, задуманное им разнообразие в камуфляже осуществить гораздо труднее, чем он предполагал, но Келли все-таки ощущал необходимость придерживаться определённого плана. Вернувшись в свою квартиру — он упрямо думал о ней, как о своём «доме», хотя таковым она, разумеется, не являлась, — Келли отпорол ярлыки со всех покупок и спустился в прачечную, что помещалась в подвале здания. Там он бросил куртки в стиральную машину вместе с остальной одеждой тёмного цвета, купленной им на распродаже, добавил побольше хлорной извести и поставил регулятор температуры воды на верхний предел. Теперь у него осталось всего три комплекта одежды, и он понял, что придётся снова отправиться за покупками.

При этой мысли Келли поморщился. Опять распродажи, которые казались ему такими скучными, особенно теперь, когда он втянулся в проведение операций. Подобно большинству мужчин, Келли ненавидел хождение по магазинам, а сейчас тем более, поскольку в силу необходимости этим приходилось заниматься постоянно. Вдобавок он начал уставать как от частого недосыпания, так и от неослабевающего напряжения. Разумеется, ничего рутинного в его действиях не было — они по-прежнему оставались опасными. Хотя он стал привыкать к проведению ночных операций, привыкнуть к опасности оказалось невозможным, и напряжение нарастало. Отчасти это было хорошо — Келли ко всему относился с исключительной осторожностью, — но крайнее напряжение способно понемногу измотать любого: чрезмерная частота сердечных сокращений и рост кровяного давления, в конечном счёте, приводят к усталости. Он старался противопоставить такому напряжению физические упражнения, но его организм требовал сна. Короче говоря, проводимые им операции мало отличались от операций во вьетнамских джунглях, когда он действовал в составе 3-й группы войск специального назначения, но теперь он был старше, не мог положиться на поддержку товарищей, способных разделить с ним стрессы и помочь расслабиться в короткие часы отдыха. Все это начинало постепенно сказываться. Как хочется спать, подумал он и посмотрел на часы. Войдя в спальню, он включил телевизор — передавались полуденные новости.

— Ещё один торговец наркотиками был найден сегодня убитым в западном Балтиморе, — произнёс диктор.

— Знаю, — пробормотал Келли засыпая.

* * *

— Итак, вот о чем я хочу сообщить вам, — начал полковник морской пехоты, обращаясь к сидящим перед ним солдатам в лагере Леджун, находящемся в Северной Каролине, в то время как другой полковник делал то же самое в лагере Пендлтон в Калифорнии. — Мы готовимся к проведению специальной операции. Нам понадобятся добровольцы — пятнадцать человек — исключительно из состава разведывательных групп. Операция предстоит опасная и очень ответственная. По завершении её, вы сможете гордиться тем, что были её участниками. Подготовка продлится от двух до трёх месяцев. Это все, что я могу сказать.

В Леджуне перед полковником сидело человек семьдесят пять. Все до единого — ветераны, члены самого отборного подразделения Корпуса морской пехоты. Разведчики и морские пехотинцы, они поступили в корпус добровольно — среди них не было призывников — и затем снова вызвались, когда был объявлен набор в состав наиболее элитарного подразделения в составе этой отборной части вооружённых сил США. В числе тех, кто сидел на стульях перед полковником, было чуть больше представителей национальных меньшинств, чем в других подразделениях, но это могло интересовать только социологов. Каждый из собравшихся являлся, прежде всего, морским пехотинцем, и они походили друг на друга не только благодаря своим зелёным комбинезонам. Тела многих были покрыты шрамами от ран, полученных на поле боя, потому что они выполняли задания более опасные и трудные, чем простые пехотинцы. Их забрасывали небольшими группами в тыл противника для разведки, сбора информации или ликвидировать вражеских офицеров и политических деятелей — скрытно и в высшей степени избирательно. Почти все владели искусством меткой стрельбы и могли поразить человека с расстояния в четыреста ярдов, если целились в голову, или с тысячи ярдов, стреляя в грудь, и то если цель отличалась предупредительностью и не двигалась в течение одной-двух секунд, пока пуля пролетала это расстояние. Они были охотниками. Мало кто страдал от ночных кошмаров, связанных с выполнением своего долга, и ни один не был подвержен синдрому раскаяния, потому что они считали себя хищниками, а не добычей, и в животном мире львы не испытывают чувства жалости.

И все-таки они были людьми. Больше половины имели жён и детей, которые ожидали дома своих навещавших их время от времени отцов; у остальных были невесты или любимые девушки, и эти солдаты тоже надеялись обзавестись семьями, пусть в неопределённом будущем. Все до единого провели на фронте положенный срок — тринадцать месяцев. Многие прослужили два срока, а кое-кто даже три, и ни один из этой последней группы не хотел добровольно браться за выполнение опасного задания. Некоторые, даже все, вызвались бы, знай о цели операции, поскольку чувство долга у них было исключительно сильным, но это чувство проявляется по-разному, и потому они считали, что провели под огнём противника достаточно времени для одной войны. Теперь они занимались подготовкой молодых морских пехотинцев, передавали им свой опыт и уроки, полученные на поле боя и позволившие им вернуться домой, тогда как другие, почти такие же опытные и обученные, как они, домой не вернулись; это был их профессиональный долг, чувство преданности Корпусу морской пехоты, думали они, неподвижно сидя на своих стульях и глядя на стоящего перед ними полковника. Разумеется, их снедало любопытство — какова цель предстоящей операции, но испытываемый ими интерес не был достаточным для того, чтобы добровольно в который раз подвергнуться смертельной опасности, какой они уже и так часто подвергались. Они незаметно поглядывали по сторонам, читая по лицам более молодых солдат, кто из них останется в комнате и пожелает принять участие в операции. Потом многие из них будут жалеть, что не остались, понимая даже сейчас, что их незнание подробностей операции и, возможно, то, что они никогда не узнают про них, навсегда оставит пробел, вечный отпечаток в памяти, — но мысленно увидели лица жён и детей. Это перевесило чувство долга у ветеранов, и они решили — нет, в другой раз.

Спустя несколько мгновений большинство собравшихся встали и вышли из комнаты. Человек двадцать пять или тридцать остались, изъявив желание стать добровольцами. Личные дела оставшихся будут доставлены из управления кадров, их подвергнут рассмотрению и оценке, и пятнадцать человек окажутся отобранными для участия в операции. Процесс отбора на первый взгляд может показаться случайным, но только на первый взгляд. Некоторые места в штурмовой группе требовали особого профессионализма, и потому кое-кто из лучше подготовленных и более опытных будут отвергнуты только потому, что место, соответствующее их конкретной специализации, уже заполнено, а в группе требуется солдат иной квалификации. Такова солдатская жизнь, и все воспримут решение командования одновременно с чувством сожаления и облегчения, что теперь вернутся к нормальной жизни.

К концу дня отобранные солдаты были вызваны и прошли инструктаж, касающийся подготовки к отъезду и ничего больше. Они обратили внимание на то, что отправятся на автобусе, значит, поездка не будет продолжительной и они не уедут далеко. По крайней мере, пока.

* * *

Келли проснулся в два часа дня, принял душ и побрился. В течение нескольких часов ему предстояло выглядеть цивилизованным, поэтому он надел рубашку, галстук и пиджак. Следовало бы подровнять волосы, ещё не совсем отросшие после пребывания в больнице, — там его постригли и побрили наголо, — но на это уже не оставалось времени. Он выбрал синий галстук в тон своей синей спортивной куртке и белой рубашке и пошёл к месту стоянки «скаута». Сейчас он походил на коммивояжёра — Келли старался создать именно такой образ — и, проходя мимо управляющего, помахал ему рукой.

Случай улыбнулся Келли. Совсем рядом со входом в больницу на стоянке оказалось свободное место, где он и припарковал машину. Войдя в вестибюль, Келли увидел огромную статую Христа — пятнадцати, а то и двадцати футов, — который смотрел на него кротким взглядом, более уместным для тех, кто исцеляет людей, чем для того, кто всего двенадцать часов назад совершил то, что сделал он. Келли обогнул статую, повернувшись к Христу спиной, — задавать вопросы собственной совести ему не хотелось, особенно теперь.

Сэнди О'Тул появилась в двенадцать минут четвёртого. Увидев её, Келли улыбнулся — и тут же заметил выражение досады на её лице. Через мгновение он понял причину. Следом за ней из дубовой двери вышел какой-то хирург, невысокий смуглый мужчина в зелёном халате. Он торопливо семенил за ней, часто переставляя короткие ноги, и громко что-то говорил. Келли с любопытством наблюдал за тем, как Сэнди остановилась и повернулась к врачу. Скорее всего, ей просто надоело убегать от него или она оказалась вынуждена нанести ответный удар. Доктор был чуть ниже её ростом и говорил так быстро, что Келли не сумел всего разобрать. Сэнди бесстрастно смотрела в глаза разъярённого мужчины.

— Мой отчёт о случившемся уже подшит в деле, доктор, — ответила она, воспользовавшись тем, что он замолчал на пару секунд.

— Вы не имеете на это права! — На его тёмном пухлом лице сверкнули глаза, полные ненависти, и Келли сделал шаг вперёд.

— Нет, доктор, имею. Вы допустили ошибку, назначив больному это лекарство. Я — старшая в группе медсестёр и обязана сообщать о не правильных предписаниях.

— А я приказываю вам забрать этот отчёт! Медсестры не командуют врачами! — Затем последовали выражения, не понравившиеся Келли, особенно перед образом Христа. Лицо доктора побагровело, и он придвинулся вплотную к медсестре, ещё больше повысив голос. Сэнди это не испугало, и она не отступила, отчего доктор совсем потерял контроль над собой.

— Извините меня, — произнёс Келли издали, стараясь не вмешиваться в разговор, и всего лишь давая понять, что все слышит. Сэнди посмотрела на него сердитым взглядом. — Я не знаю существа ваших разногласий, но если вы — доктор, а эта леди — медсестра, может быть, вы оба могли бы вести спор, пользуясь более профессиональным языком, — предложил он спокойным голосом.

Ему показалось, что врач даже не заметил его присутствия. Вот уже больше десяти лет никто не осмеливался так вызывающе игнорировать его слова. Он отошёл назад, надеясь, что Сэнди справится сама, однако голос доктора стал ещё громче. Он переключился на другой язык, мешая английскую брань с ругательствами на фарси. Сэнди молча выслушивала доктора, и Келли испытывал гордость за неё, хотя лицо женщины словно окаменело, и она явно скрывала страх за маской невозмутимости. Её молчаливое сопротивление привело врача в неистовство, и он замахнулся на неё, сопроводив угрозу физического насилия нецензурной бранью, которой научился, несомненно, в здешних местах. Вдруг он замолчал, с удивлением заметив, что его кулак, что уже был в дюйме от носа медсестры, исчез в волосатой лапе очень крупного мужчины.

— Простите, пожалуйста, у вас наверху есть специалисты по лечению переломов рук? — поинтересовался Келли тихим голосом. Хрупкая кисть хирурга с тонкими пальцами скрывалась в огромной ладони. Келли чуть сжал руку, чтобы продемонстрировать серьёзность своих намерений.

В этот момент, привлечённый громкими голосами, в дверях появился охранник. Взгляд врача тут же устремился в его сторону.

— Он не успеет прийти к вам на помощь, доктор. Сколько костей в человеческой кисти, сэр? — спросил Келли.

— Двадцать восемь, — машинально ответил врач.

— Хотите, чтобы у вас их стало пятьдесят шесть? — и Келли сильнее сжал руку.

Врач посмотрел в глаза Келли и не увидел там ни гнева, ни удовольствия. Келли глядел на него совершенно равнодушно, словно перед ним был неодушевлённый предмет, и его вежливый голос звучал подобно насмешке над кем-то, стоящим неизмеримо ниже. Но самое главное, вдруг осознал врач, этот человек раздавит его руку без малейших колебаний.

— Попросите у дамы извинения, — посоветовал Келли.

— Я не стану унижаться перед женщиной! — прошипел врач. Давление на руку увеличилось, и выражение его лица сразу изменилось. Стоит этому мужчине сжать руку ещё сильнее, понял врач, и его кисть уже никогда не сможет держать скальпель.

— Вы плохо воспитаны, сэр. Попробуйте исправить этот недостаток и побыстрее, — улыбнулся Келли. — Ну! — резко скомандовал он. — Пожалуйста.

— Извините, сестра О'Тул, — пробормотал хирург явно против своей воли, так что унижение оставило кровоточащую рану на его самолюбии. Келли отпустил руку, затем взглянул на жетон с именем на груди врача и лишь после этого посмотрел ему в глаза.

— Ну разве вы не чувствуете себя лучше, доктор Хофан? И впредь не вздумайте никогда кричать на неё, по крайней мере, не в тех случаях, когда она права, а вы допустили ошибку. И чтобы не было никаких угроз физического насилия, ясно? — Келли не понадобилось объяснять почему. Врач с трудом шевелил пальцами, стараясь восстановить кровообращение в онемевшей руке. — Нам здесь это не нравится. Вы согласны?

— Согласен, — еле слышно произнёс врач, думая о бегстве. Келли снова взял его руку и с дружеской улыбкой пожал её, чуть сильнее обычного — так, всего лишь напоминание.

— Я весьма рад, что вы все поняли, сэр. Думаю, теперь вы можете идти.

И доктор Хофан ушёл, даже не подняв глаза на охранника. Охранник все-таки внимательно посмотрел на Келли, но и только.

— Ты считаешь, это было необходимо? — спросила Сэнди.

— Что ты имеешь в виду? — повернулся к ней Келли.

— Я бы сама справилась, — заметила она, направляясь к двери.

— Не сомневаюсь. А что вообще-то произошло? — спокойно поинтересовался он.

— Хофан назначил пациенту не то лекарство. Пациент — мужчина преклонного возраста с заболеванием шейных позвонков, у него аллергия к этому препарату, и в истории болезни об этом сказано. — Поток слов, вырвавшихся у Сэнди, свидетельствовал, что стресс у неё начал ослабевать. — Мистер Джонстон мог серьёзно пострадать. Хофан уже не первый раз допускает подобную ошибку. Доктор Розен может теперь уволить его, а он хочет остаться. Я уж не говорю о том, что он любит командовать медсёстрами и нам это не нравится. Но ситуация была у меня под контролем!

— В следующий раз я не стану ему мешать, пусть сломает тебе нос, если уж ты так настаиваешь. — Келли махнул рукой в сторону двери. Он знал, что следующего раза не будет; он увидел это в глазах низкорослого ублюдка.

— И что последует за этим? — спросила Сэнди.

— Он перестанет быть хирургом — на некоторое время. Понимаешь, Сэнди, мне не нравятся люди, которые так ведут себя. Мне не нравятся те, кто распускает руки, особенно по отношению к женщинам.

— И ты действительно можешь причинить им такую боль?

Келли открыл перед ней дверь.

— Это случается не слишком часто. Они почти всегда прислушиваются к моим советам. Ну, подумай сама — если бы он ударил тебя, тебе было бы больно, а потом стало бы больно ему. А я предотвратил это, и никто не пострадал, разве что задето самолюбие доктора Хофана, а от этого ещё никто не умирал.

Сэнди решила не настаивать, хотя и испытывала некоторое раздражение. Ей казалось, что она отразила нападки доктора достаточно твёрдо. Вообще-то он и хирург-то был никакой и слишком небрежен при операциях. Правда, ему поручали только тех пациентов, что поступали из благотворительных учреждений, и то если операции не были сложными. Это, знала Сэнди, не имело отношения к делу. Такие пациенты тоже оставались людьми, а люди заслуживали максимально добросовестного отношения со стороны представителей медицинской профессии. Он напугал её. Сэнди была рада вмешательству Келли, хотя и осталась недовольной тем, что не сумела сама справиться с Хофаном. Её отчёт приведёт, наверно, к увольнению доктора, и медицинские сестры, работающие с Сэнди, будут удовлетворённо посмеиваться. Медсестры в больницах, подобно сержантам во всех военных подразделениях, являлись главной движущей силой, в конце концов, только совсем уж глупые врачи осмеливались ссориться с ними.

Зато Келли предстал перед нею в новом свете. Взгляд, который она увидела раньше на его лице и так и не смогла забыть, не был иллюзией. Когда Джон сжимал руку Хофана, выражение его лица — впрочем, на лице его не было никакого выражения, всего лишь маска — было равнодушным и бесстрастным. Она не увидела на нем даже удовлетворения от унижения этого ничтожества, и все это пробудило в ней какой-то смутный страх.

— А что случилось с твоей машиной? — спросил Келли, выезжая на Бродвей и направляясь на север.

— Если бы я знала, то она была бы на ходу.

— Это верно, — засмеялся Келли.

Он напоминает оборотня, подумала Сэнди. Он способен принимать обличья, не похожие одно на другое. С Хофаном Джон вёл себя подобно гангстеру, жестокому и безжалостному. Сначала он попытался уладить ссору по-хорошему, но потом готов был сделать из хирурга инвалида. Просто так, за пару секунд. И никаких эмоций. Словно наступил на таракана. Но если это так, то кто же он? Неужели он настолько несдержанно? Нет, тут же сказала она себе, он умеет контролировать свои поступки. А может, у него что-то с психикой? Пугающая мысль — впрочем, и это невозможно. У Сэма и Сары не может быть такого друга — они умные и проницательные люди.

Тогда кто же он?

— Ну что ж, у меня в багажнике набор инструментов. И вообще я прилично разбираюсь в дизельных двигателях. Посмотрим. Скажи, Сэнди, а как дела на работе — если не принимать во внимание нашего маленького приятеля?

— Все было хорошо, даже здорово, — отозвалась Сэнди, довольная тем, что Келли отвлёк её от мыслей, на которые она не могла найти ответа. — Мы выписали маленькую чернокожую девочку, которая вызывала у нас немалое беспокойство. Ей три года, и она упала с кроватки. Доктору Розену пришлось немало потрудиться, и он с честью вышел из тяжёлого положения. Через месяц-другой даже не будет заметно, что она перенесла сложную операцию.

— Да, на Сэма можно положиться, — заметил Келли. — Он не просто хороший врач, но и человек отменный.

— И Сара такая же. — На них можно положиться — так сказал бы Тим.

— Верно, она — редкая женщина, — кивнул Келли, сворачивая налево, на Норт-авеню. — Она столько сделала для Пэм, — сказал он, на этот раз он просто констатировал факт. И тут же Сэнди увидела, как снова изменилось его лицо, — оно окаменело, будто не он, кто-то другой произнёс эти слова, а он всего лишь прислушивался к ним.

Неужели боль утраты никогда не оставит нас? — спросил себя Келли. Он снова вспомнил её и на короткое жестокое мгновение вообразил — хотя и знал, что обманывает себя, — что это она сидит рядом, справа от него. Но это была не Пэм, она больше никогда не будет сидеть рядом с ним. Его руки стиснули руль, и костяшки пальцев побелели от напряжения, когда он заставил себя выбросить из головы эту мысль. Подобные мысли не менее опасны, чем минные поля. Ты ступаешь по нему, ничего не подозревая, и замечаешь опасность, когда уже слишком поздно. Лучше всего не вспоминать, подумал Келли, тогда будет намного легче. Но во что превратится жизнь без воспоминаний — плохих и хороших? А если ты забудешь тех, кто занимал важное место в твоей жизни, кем ты станешь? Наконец, отказавшись от действий, основанных на этих воспоминаниях, не лишит ли он жизнь её смысла?

Сэнди прочитала все это у него на лице. Пожалуй, он действительно оборотень, но не всегда умеющий скрывать свои мысли. С психикой у тебя все в порядке, Джон. Ты чувствуешь боль, а они — нет, по крайней мере они не испытывают боли при смерти друга. Тогда кто же ты?

Загрузка...