Бояринъ из куна-чакры

Глава 6

Учитель смотрит в мои глаза, я — в его. Несколько секунд бодаемся взглядами. Не ментат, делаю я мысленную поправку. Так, мимо проходил. Единственное, что он умеет — придавливать волю учеников. Зато делает это с душой! Может, он и не зверь вовсе, не садист и тем более не преступник. Может, он вообще делает это из лучших побуждений, мол, зачем недоумкам излишняя самостоятельность. Может, просто немножко облегчает себе работу — дети с задавленной волей более послушны.

Только для меня он — убийца. Что сможет в жизни безвольный подросток? Да то, чем пробавлялся некий говнюк Рой Збарский, больше ничего.

Учитель принимает решение и решительно идет ко мне. Протягивает руку, чтобы… чтобы что? Прикоснуться, похлопать по плечу, погладить по щеке? За время урока он проделывал так не раз с учениками, после чего они сникали и теряли всякое стремление к самостоятельным действиям. Для меня все варианты одинаковы — он хочет прикоснуться. Ни в коем разе, знаю я таких, я сам такой!

Бах! Моя рука сталкивается с его рукой, и я непроизвольно выпускаю когти. Невидимые. Учитель их не ощущает, потому что это даже и не магия, а… ну вот такое свойство нашего семейства. Не ощущает, но внезапно бледнеет, отворачивается, возвращается к учительскому столу… Сейчас ему плохо, очень плохо, он не соображает, что делает. Машинально собирает в стопочку учебные материалы, так же машинально подравнивает… а потом на негнущихся ногах идет к двери и уходит. Как умирающий зверь инстинктивно ищет укрытие, так и учитель на остатках сознания стремится домой. Там его укрытие.

Этот момент нельзя упускать. Подрываюсь с места и с независимым видом тоже отправляюсь на выход. А что? Последний урок, учителя нет, как не сбежать? Слышу, что многие следуют моему примеру. Вот и чудненько, мы ж дурачки.

Мне не нужно нагонять учителя, чтоб следить за ним. Я сейчас небольшой своей частью сижу над ним и наблюдаю. Учитель — маг, и частичный переход снова сработал. Лишь бы продержался нужное время, не слетел.

И переход продержался. Учитель — не ровня юному Меньшикову, его я мог бы спокойно контролировать пару часов, но столько не потребовалось. У ближайшего банкомата учитель обналичивает карту, неверными движениями запихивает купюры в карман… чтобы в малолюдном месте случайно обронить их в урну. А я не брезгливый, я наклонюсь и заберу. Хоть какая-то месть за загубленную судьбу несчастного паренька. Учитель останется жив, но на работу вернется очень нескоро. Когда когтями по сердцу — это вредно для здоровья. Простолюдин вообще загнулся бы, а маг невеликой силы… ну, ему я тоже не завидую.

Возвращаюсь назад, иду через парк и незаметно пересчитываю добычу. Йё-хай, как выражается сестричка Жанна! А неплохо платят учителям с лицензированной магической составляющей, пару месяцев живем! А там еще что-нибудь подвернется. Или кто-нибудь.

Аллеи парка асфальтированные, как и триста лет назад. В этом смысле я клановых хорошо понимаю. Зачем менять то, что работает? Щебенка, битум, немножко минеральных добавок — и получаем долговечное ремонтопригодное покрытие, и нечего выдумывать. Правда, триста лет назад считали, что нефть кончается. И она кончается. Последние триста лет. Но пока что не кончилась.

Меня асфальт полностью устраивает тем, что он старый. Значит, в ямках-выбоинах много чего? Камешков, вот чего. Самое надежное средство против видеокамер в неудобных местах. Ладно, не самое надежное, железный прут лучше, но точно самое дешевое! Надо раскокать парочку по дороге, не люблю, когда на меня смотрят. Я иногда делаю такое, что человеческой физиологией не предусмотрено, зачем на меня смотреть? Я стесняюсь.

И тут мой нюх подает сигнал. Обычный такой, из разряда «на тебя уставились». И я мгновенно настораживаюсь. Конечно, так может смотреть какой-нибудь знакомый. Подружка. Фанатка Роя Збарского. Недоверчивый полицейский. И много кто еще. Но… какие подружки и фанатки у Роя Збарского? Он, извиняюсь, далеко не поп-символ Европы Ален Дюпон! Он — дегенерат! На него даже полицейские стараются лишний раз не смотреть, им за это не платят.

А киллерам платят.

Так что я резво спрыгиваю с аллеи в кустики… и теряюсь. Был и нету. Такое вот семейное умение. Как это выглядит со стороны? Если доводилось видеть по телевизору, как умеют прятаться на местности всякие кабаньи и козьи семейства, то приблизительно так и выглядит. Обычные пучки травы, вроде нет никого, а там на самом деле полдесятка свиных рыл отдыхают. Единственное, что плохо — птицы меня видят и орут, как сумасшедшие. Что их не устраивает, вот что? Убить бы их всех.

Киллер вполне профессионален и не устраивает по парку догоняшек. Сорвалась засада? Ничего страшного, в следующий раз. Ну, так он думает. Переводит оружие в режим хранения и ковыляет себе дальше мимо меня, обычный такой старикашка с необычной тростью в руке. Думаю, если его напугать, он побежит еще быстрее меня, и очки свои дурацкие выбросит.

Но я не пугаю, зачем? На центральной аллее камеры, а я не в гриме. Мне популярность ни к чему. Так что провожаю киллера запоминающим взглядом и спокойненько скачу дальше, мимо аттракционов, по тропке к пролому в заборе. Со второго раза разбиваю нежелательную для меня камеру и выбираюсь на Центральную першпективу… чтоб попасть под ноги второму киллеру! Да кто он такой, этот Рой Збарский, что против него наняли команду⁈

На самом деле мне не до шуток и не до вопросов. Ситуация для меня кислая! Если посмотреть со стороны, так вроде ничего особенного: стоит на тротуаре патлатый парень в кожанке, в ти-фон смотрит, сбоку от него подросток в дырку вылезает, вдалеке пара каких-то женщин не спеша прогуливается… Только этот патлатый в меня уже разок выстрелил, не попал чисто из-за моего семейного умения не подставляться под пули, но прямо сейчас хочет попытку повторить, и я не вижу, чем могу ему помешать. Я малоприметный, но в воздухе растворяться не умею.

Наверно, я что-нибудь придумал бы. В крайнем случае, взял бы тело под управление, и пусть дырявит, довести куклу до близкого контакта это не помешало бы. Дальше… дальше сложно, в свое родное семейство возвращаться нет никакого желания.

Но спасение появилось из воздуха само. Рыкнул мотор, розовая «Альфа» с грохотом перескочила бордюр, устремилась на стрелка, Хелена с вытаращенными глазами сделала с заднего сиденья сальто «врастопырку», побелевшая от волнения Жанна рывком подняла полегчавший скутер на одно колесо, киллер обернулся и сделал шаг в сторону от бешеной гонщицы… и пока все занимались столь увлекательными делами, мне ничего не помешало пробежать три шага и треснуть киллера невидимыми когтями. Потом… потом лицо Жанны с отчаянными глазами надвинулось рывком, врезалось, из глаз полетели искры, и асфальт так поплыл…

Сознания я все же не потерял, есть свои плюсы в том, что сижу сверху, в куна-чакре. А Рою Збарскому досталось. Сестричка Жанна своим лбом подвесила ему знатный бланш под глазом. Ну и сам дурак, ловить девчонок надо руками, а не рожей.

Поднимаюсь с асфальта, забираю у убийцы ти-фон. А что с него еще возьмешь, эти уроды вечно ходят на исполнение без ничего! А его пистолет мне и даром не нужен. Явно левый ствол с очень грязной историей, такой даже в ломбард не примут, даже с самыми правильными словами.

Вот тот самый момент, когда можно расстаться с меткой. Был парень и сплыл, застрелили. Не, ранили смертельно, он забился куда-то и помер! А стрелок… а стрелок попал под колеса и разбил себе голову. А не надо было отвлекаться на стрельбу, когда по тротуарам девушки изволят кататься.

Прихромала Хелен. Плечо ободрано, а так вроде ничего, целая. Полукровки — крепкие существа, сальто на асфальт им нипочем! Вдвоем сестрички подняли скутер. И он даже завелся. Хорошая машинка, простая и надежная. Фырх, и сестричек след простыл. Умницы, быстро научились сматываться с места происшествия. Ну и я ухожу. Гуляющие тетки чинно проходят мимо. Завидую их нервам — они еще и беседуют! О погоде! И старательно не смотрят на лежащего парня в кожанке. Оно и понятно, простолюдинам в чужие разборки лучше не лезть.

Жанна с Хеленой дожидаются меня около дома. Глаза горят, лица раскраснелись. Ну да, не каждый день доводится брать на таран убийцу с пистолетом.

— Что это было? — бурчу недовольно вместо «спасибо».

— Мимо ехали! — так же недовольно сообщает Хелена. — Тебя увидели, и у Жучки перемкнуло! Как будто влюбилась! Так и полетела в объятья!

— Хрючка!

— Что Хрючка⁈ У «Альфы» на колесе «восьмерка»! Где деньги на ремонт⁈

— Девочки, — вздыхаю я. — Что это было?

И сестрички разом сдуваются.

— Тебя охраняли, — еле слышно говорит Жанна. — Без тебя так и останемся в нищете, мы же понимаем.

Я долго молчу. Они отворачиваются и тоже молчат. Но это и понятно. Кому охота признаваться, что единственный шанс на лучшую жизнь — младший брат-имбецил?

С сестрами понятно, а со мной нет. Причем не с Роем Збарским, а со мной. Девчонки ради меня поставили на кон свои жизни. Если б убийца остался на ногах, издырявил бы их на счет раз. И что-то со мной творится странное. Никогда раньше ради меня не рисковали жизнью. Особенно — фертильные самки. Мало того — юные фертильные самки.

Усилием воли давлю слезы у Роя Збарского. Расчувствовался, салабон. Киваю сестрам, и мы в неловком молчании идем домой. Скутер «Альфа» остается на парковке в самом жалком виде. Хотя настоящий герой именно он. И через бордюр прыгнул, и убийцу забодал, и девчонок с места преступления увез. А в благодарность ему — «восьмерка» на колесо.

Дома в огромной задумчивости расстегиваю ветровку, и на пол падают, рассыпаются разноцветным веером купюры. Я о них совсем забыл!

Я думал, близняшки набросятся на добычу с рычанием голодных львов. Но они даже не смотрят на богатство.

— Мама! — в ужасе шепчет Хелен.

В дверях кухни ничком лежит бывшая фрейлина младоимператорского двора. Без признаков жизни.

— Мама!..

— Стоять! — рычу я так, что близняшки замирают.

Осторожно делаю шаг вперед и втягиваю ноздрями воздух. Запаха крови нет. Запаха чужих… нет. Взрывчатка? Нет. Лекарства, снотворное… нет. Яды? Многие разновидности нюх не берет, но сейчас это и не требуется. Она дышит. Слабо, редко, зажато, как при переломе ребер, но дышит.

Аккуратно приближаюсь, сажусь рядом на пол. Сейчас придется делать то, что посторонним лучше не видеть. Хелена и Жанна — посторонние? Да или нет?

Да и пусть смотрят, все равно ничего не поймут, в результате решаю я и осторожно перемещаю голову женщины себе на колени.

— Что с ней? — шепчет под ухом Хелена.

Жанна тут же показывает ей кулак. А я всегда знал, что Жанна сообразительней.

Пальцы… пальцы лучше на виски. Пальцы левой руки. Правую — на ногу женщины, еле достал с наклона.

Диагностика.

Внутренний мир фрейлины замысловат и своеобразен. Кое-как ориентируюсь и исключаю физическое тело. Физически она в порядке, и так видно. А остальное…

Вот, значит, как выглядит сработавшая клятва. Как ураганная лепра. Прекрасная женщина сгниет за сутки, находясь в полном сознании. Клановые — сволочи. А я дурак. Не имбецил, а именно дурак. Не подумал, что клятва Веры привязана к моему маячку. А к чему она еще может быть привязана, а? Маячок я уничтожил, следовательно, мертв, клятва сработала.

— Рой…

— Магическое поражение, — с хрипом говорю я.

Девчонки тихонько начинают выть. Никогда не понимал этих страданий в сериалах, когда кричат, бьются в истерике и рыдают. Теперь немножко понимаю. Что остается сестричкам? Мама — их жизнь. Не более и не менее. Без Веры им прямой путь в отбросы общества. Накоплений у близняшек нет, родни нет, профессии и образования тоже нет. Да у них и одежды нормальной нет, и на колесе «восьмерка». Умрет Вера, через два месяца попросят из квартиры — и куда?

— Рой…

Я не могу слушать их дрожащие голоса. Сердце рвет. А все этот говнюк. Любил он их, искренне любил, никого, кроме этих трех женщин, у него в жизни не было…

И у меня тоже нет. Мысль не пронзает, не вспыхивает, она приходит с беспощадной ясностью. У меня ведь тоже никого, кроме этих трех женщин, нет. Кроме этих трех жалких комочков в жестоком клановом мире — никого. Нет, случались прежде привязанности, всякое бывало. И приятельствовал, и сожительствовал. Но вот так, с беспощадной ясностью для меня и для них — уйду я, и им конец — такого не случалось. И что-то странное происходит внутри меня. Как будто уйдут они — мне конец тоже. Чертов говнюк, как же он был к ним привязан…

— Мне нужно полчаса, — хриплю я еле слышно. — Меня не трогать. Веру не трогать. Если появится свечение — не орать, это паразитные выбросы. Дверь запереть. Будут ломиться — убить. Сладкий сок держать наготове.

Последние слова еле проговариваю. Ну здорово. Стоит разволноваться, и семейный дефект речи тут как тут.

Никогда ранее не ломал клятвы, но уверен, что справлюсь. Клятва — она что по сути? Магическая конструкция. Одной стороной привязанная к моему маячку, другой внедренная… получается, что в физиологические механизмы женщины. Но мне физиологические механизмы ни к чему, работали и будут работать еще лет сто. А магическую конструкцию я на раз поломаю. Ломать не строить.

Через полчаса еще ничего не было кончено. Магическую конструкцию клятвы я поломал без проблем. Только она уже сработала, и что-то в физиологии женщины сильно пошло не так. Что-то. Я ж не знаю, что именно, не доктор. Да и доктора наверняка не в курсе, ураганная лепра не их тема, ее как бы в природе не существует. И как лечить? Так что следующие два часа я тупо накачивал возбуждением магические блоки фрейлины. Все подряд. Где-то среди них должен быть отвечающий за здоровье, пусть, сука, выполняет свое предназначение!

Потом еще три часа чистил организм женщины от сгоревших блоков. Перестарался, м-да. Ну я ж не виноват, что наши магии несовместимы?

Еще через час я впал в отчаяние. У Веры не осталось ничего, чем можно защищаться от болезни. Вообще не осталось магии. Сжег своими кривыми ручками, дебил. Теперь в магическом плане она самая обычная простолюдинка. С ураганной лепрой в организме.

И тогда я поделился с женщиной своей магией. С человеком — нечеловеческой. Мне больше нечего было ей дать. Разве что свою кровь. Но Вера не вампир, ей моя кровь ни к чему, своей хватает, без алкоголизма и наркотиков.

Потом я сидел на полу, и сестрички оттирали мое лицо влажными полотенцами. А нечего было думать про кровь.

А потом Вера прерывисто вздохнула, вцепилась в мое плечо тонкими пальцами и села. Я чуть не рухнул под ее весом. Тоже мне, нашла надежную опору. Этому говнюку минимум два месяца еще качаться, чтоб смог достойно поддержать слабую женщину.

А ноги я себе отсидел — мама не горюй. Кое-как поднялся, с матами проковылял в коридор. Жанна догнала, сунула заботливо в руки упаковку сока. Сил на улыбку хватило еле-еле:

— Мне-то зачем? Я рядом сидел. Это все Вере.

Потом мы смотрели на рассыпанные по полу купюры и тихонько хихикали, как два полноправных идиота. Столько часов на полу валяются сто тысяч — и никому не нужны!

Деньги с Жанной мы собрали. Пересчитали. Я торжественно выдал сестричкам сумму на замену колеса. На вопрос, откуда наличка, привычно ответил, что долги возвращают. По частям. Как ни странно, мне поверили, только посмотрели опасливо. Да что там происходило во время лечения, что так смотрят? Вроде ничего не горело, не взрывалось, зомби не бегали. Просто сидел рядом с умирающей женщиной.

А потом близняшки увели маму на кровать, уселись рядышком, обнялись и дружно разрыдались все втроем. А если втроем, то это надолго. Так что я спокойно засел на кухне, обложился едой и не спеша, с чувством отпраздновал свой день рождения. Ну а что? Для существа, которое не знает, что такое смерть, а соответственно, и рождение, день, когда осознал себя человеком, да еще и с родней, вполне тянет на праздник.