Бумажный Тигр (III. Власть)

Глава 11

Лэйд никогда не относил себя к людям, которые бегут от работы. Манкировать своими обязанностями позволительно библиотекарю, продавцу патефонных игл или даже архиепископу, но только не хозяину лавки из Миддлдэка. Если на твоём попечении находится бакалейная лавка, можно быть уверенным, что работы тебе хватит на каждый день, причём с избытком, а попытка сбежать от неё будет так же нелепа, как попытка сбежать от собственных пяток.

Когда-то он надеялся, что самую черновую работу, требующую физических сил, удастся переложить на прочные, как у козлового крана, стальные плечи Диогена, но вынужден был в скором времени оставить эту надежду. Чаще всего такие попытки порождали стократ больше бед и волнений, чем пользы. Старый добрый Дигги хоть и относился к механическому племени автоматонов, никогда не обладал тем холодным машинным рассудком, что выгодно отличал его собратьев, напротив, никогда не упускал возможности продемонстрировать свой вздорный нрав. Мало того, некоторые из товаров, значившихся в прейскуранте бакалейной лавки, производили на его нервную систему самую непредсказуемую реакцию.

Так, Диоген имел обыкновение впадать в ярость при виде французского сыра сорта «валансэ», созерцание ямайского перца пробуждало в его механической душе, порядком проржавевшей и странно устроенной, поэтический дар, а обыкновенные дрожжи отчего-то вгоняли в чёрную меланхолию. Неудивительно, что всякая попытка с помощью Диогена перенести товар в подвал зачастую превращалась в смесь корриды, водевиля и боксёрского матча, по итогам которого большую часть товара приходилось списывать либо откладывать в категорию потерявшего товарный вид.

Неудивительно, что большую часть работы Лэйду приходилось выполнять самому, вооружившись складным метром, кантером, мерным совком и всем запасом крепких словечек, которые были изобретены ещё предками-йоменами, отточены благородными пуританами и наконец доведены до совершенства щедрыми вкраплениями из словаря маори уже здесь, в Новом Бангоре.

Иной раз ему приходилось за день разливать по бутылкам двести галлонов крепкого уксуса, отчего к вечеру он едва способен был открыть слезящиеся глаза. Или, сидя на скамейке, по нескольку часов подряд сортировать смешавшиеся в единое целое макароны — артрит превращал это занятие в настоящую пытку. А уж когда доходило до свечей, масла и артишоков…

Однако у работы в лавке, пусть даже самой утомительной и тяжёлой, есть немаловажное достоинство — один лишь ты отмеряешь её предел. Закончив с тем, что было намечено на день, можно со спокойной душой запереть лавку на замок и, даже не проверяя дневную выручку, зная, что всё до последней цифры записано в гроссбухи аккуратной рукой Сэнди, направить стопы через дорогу, в «Глупую Утку», где давно уже собрался Хейвуд-Трест в полном составе, где гремят кружки, льётся рекой фальшивое «индийское светлое», а уж шуточки гремят так, что можно вообразить, будто адмирал Бичем-Сеймур вновь принялся бомбардировать злосчастную Александрию[146].

Сейчас он был лишён такой возможности.

Не было черты, дойдя до которой можно было дать себе слабину, проворчать «Ну, довольно на сегодня, пожалуй, завтра продолжим» — и завалиться на отдых. Зато была другая черта — зловещий алый штрих, нарисованный его воображением, штрих, к которому всё ближе подходила невидимая, но зловещая часовая стрелка.

Демон не будет ждать вечно. Он утолил первый голод и, надо думать, неплохо развлёк себя, однако он не отступился от своего. Как джентльмен, славно угостившийся холодными закусками и вином, не отступится от обеденного стола, лишь выждет немного времени, чтобы дать небольшой отдых пищеварению.

Лэйд не позволял раздражению пробиться наружу — оно мешало концентрации. Но иногда чувствовал отчётливое желание зарычать сквозь зубы. Тигриная кровь хотела ощущать добычу или, по меньшей мере, её след. Ей претила методичная работа, которая, к тому же, не приносила никакого результата. С таким же успехом он мог бы битый день к ряду таскать из одного угла погреба в другой мешок муки, иногда останавливаясь для короткого отдыха.

Листки с письменами на иврите и суахили, что он сжигал в специальной чаше, превращались в клочки уносящегося к потолку дыма, растворяясь без следа. Щепки, смоченные кровью из проколотого пальца, оставались лежать недвижимыми на конторских столах, не собираясь указывать направления. Молитвы на гортанном полинезийском наречии лишь царапали голосовые связки, но тоже не производили никакого эффекта.

Лэйд использовал самые проверенные и действенные ритуалы из своего богатого арсенала.

Он обращался к невидимой силе на всех известных ему языках, используя то льстивые обещания, то многозначительные посулы, то зловещие угрозы. Перочинным ножом он вырезал на крохотных табличках кроссарианские сигилы и руны, добиваясь безукоризненной правильности начертания и совместимости. Используя смесь из сажи, воды, крови и чернил, он даже начертал на полу в каком-то кабинете исполинского размера энеаграмму длинной семи футов в поперечнике — девятилучевую звезду, в которую кропотливо были вписаны символы Девяти Неведомых — от безразличной ко всему сущему Ленивой Салли до похотливой Аграт и чопорного Почтенного Коронзона. Тщетно. Ни одно из заклинаний, произнесённых им, не имело силы. Ни одно обращение, даже самое почтительное и самоуничижительное, не рождало ответа.

Воздух оставался недвижим. Начертанное мертво. Высшие силы — безразличны.

Он испробовал все известные ему способы коммутации, от самых вычурных и сложных, знанием которых могло бы похвастаться не так много человек в Новом Бангоре, до самых бесхитростных и прямолинейных, иногда даже дикарских.

— Кто ты такой? — иногда спрашивал он клубящуюся у потолка темноту, устав от царапающих язык заклинаний и сложных формул, — Как тебя зовут? Что тебе надо от нас?

Здание молчало, если не считать скрипа половиц, доносившегося из прочих помещений да испуганного шёпота клерков, который долетал до него издалека, точно морской рокот. Сила, к которой он обращался, не спешила дать ответа. Может, не владела тем языком, на котором он пытался с нею столковаться. Может, нарочно испытывала его терпение. А может, ей доставляло удовольствие держать его в неведении.

Гальванические лампы давно не давали света, одно только зыбкое болотное свечение, рассеянное в воздухе, едва достаточное для того, чтобы он мог вновь и вновь рисовать свои каббалистические фигуры. Скоро батареи разрядятся и исчезнет даже оно. Тогда — темнота…

— Кто ты? — спрашивал Лэйд устало, смахивая с ладоней копоть сожжённых листков, — Давай поговорим, если ты не против. Меня зовут Лэйд Лайвстоун, я безоружен и готов выслушать твои требования. Я не знаю, зачем ты явился и чего хочешь, не знаю, на кого зол или к чему стремишься. Но уверен, что смогу помочь тебе. Эй? Ты здесь?

Тишина.

Здание не отзывалось на его вопросы ни членораздельной речью, ни теми знаками, которые иногда используют высшие силы, чтобы обозначить своё присутствие — холодными сквозняками, скрипом и странными запахами.

Паршиво, подумал Лэйд.

Любой лавочник знает, торг — это сложный предмет. Если два любителя поторговаться зацепятся языками, то могут проторчать так до второго Пришествия. Сбивая цену, то и дело хлопая дверью, провозглашая своё последнее слово, шлёпая себя по затылку, торжественно клянясь, потрясая друг у друга перед носом бумажниками, они могут изводить друг друга сколь угодно долго. Но рано или поздно всё равно придут к согласию.

Вот только сила, вторгнувшаяся в «Биржевую компанию Крамби» и изъявшая её из ткани реальности, не изъявляла желания вступить в торг. Более того, не считала нужным даже обозначить своё присутствие или назваться. Пытаясь найти язык, на котором можно наладить общение хоть в какой-нибудь форме, Лэйд невольно ощущал себя недалёким подмастерьем взломщика, тщетно перебирающим отмычки, ни одна из которых не подходит к замку.

Как прикажете вести переговоры с тем, кто сохраняет молчание, причём — с течением времени Лэйд был вынужден это признать — молчание настойчивое и даже презрительное.

— Кто ты, чёрт возьми? — спрашивал он у пустоты вновь и вновь, на всех языках, что приходили ему в голову, — Тебе что-то обещано? Ты чего-то ждёшь? Ну! Не молчи! Скажи что-то! Чёрт побери, думаешь, можешь морочить мне голову целую вечность? Играть в невидимку? Ну подожди, вот возьмётся за тебя Канцелярия, дружок… Или ты столь никчёмный демон, что даже имя своё боишься назвать?

В конце концов он использовал все методы — и без малейшего результата. Отчаявшись завладеть вниманием невидимого собеседника, Лэйд использовал даже те приёмы, которых прежде чурался, находя их кровожадными и варварскими. Обнаружив в мышеловке ещё живую мышь, он использовал её в одном коротком и жестоком ритуале, которому научился у последователей Карнифакса, испытывая при этом невыразимое отвращение — как к происходящему, так и к себе самому. Воздух в кабинете на миг потеплел, явственно пахнуло палёным волосом, загудело в ушах и…

И всё. Скрюченные опалённые кости мыши так и остались лежать недвижимыми, даже не пытаясь образовать какой-нибудь сакральный знак. Сила, к которой он взывал, оставалась глуха и равнодушна. Более того, не собиралась этого скрывать.

— Слушай меня внимательно, — Лэйд брезгливо смахнул оплавленные кости, тёплые на ощупь и немного дрожащие, — Я не знаю, кто ты, но не сомневаюсь, что ты краем уха наслышан обо мне, сколько бы ушей Он ни даровал тебе от рождения. В некоторых кругах меня прозвали Бангорским Тигром и поверь, отнюдь не за то, что умильно умею мурлыкать. Некоторые твои собратья познакомились со мной куда ближе, чем намеревались и, смею надеяться, ещё нескоро захотят увидеться вновь. Ты слышал про Полуночную Суку и её незавидную судьбу? Она тоже собиралась покончить со мной, более того, была уверена, что ей это почти удалось. И где она сейчас?..

При упоминании Полуночной Суки у Лэйда неприятным образом онемела половина языка — неизбежная плата за произнесение подобного имени всуе. Всякий раз при мысли о том, что существо, наделённое её силой, заперто внутри тонкого тела мисс Прайс, ему становилось немного не по себе, как при мысли о Великом Шторме[147], запертом внутри стеклянного шара.

Комната молчала. Напрасно Лэйд вертел головой, пытаясь заметить, не мелькнёт ли в тёмном углу россыпь огоньков, не протянется ли по стене вязь из каббалистических знаков, не распахнётся ли среди резных панелей демоническая пасть, изрыгающая пламя и серу.

Ничего.

В какой-то момент он и верно получил ответ, которого ждал так долго, причём этот ответ немало его напугал, едва не заставив вскрикнуть от неожиданности. Под потолком что-то заскрежетало, потом по-комариному загудело и коротко хлопнуло. А вслед за этим на Лэйда рухнула темнота, едва не раздавив, стиснула в своих плотных удушающих объятьях. Здание Конторы мгновенно наполнилось испуганными криками и воем — словно все псы в Новом Бангоре в одно мгновенье увидели самую большую в их жизни луну.

Лампы, подумал Лэйд, подрагивающими руками выуживая из кармана пиджака припасённую свечку и коробок химических спичек. Заряд батарей оказался не бесконечен, как и следовало ожидать. Весьма своевременное, хоть и чертовски жуткое напоминание о том, что всё, чем мы располагаем, тоже не бесконечно — провизия, вода, быть может, даже воздух. Всё рано или поздно подойдёт к концу. И если темнота сама по себе не опасна, лишь повышает нервозность осаждённых, подумай, что начнётся, когда в вашей крепости начнёт заканчиваться вода…

Передвигаться при свете одной только свечи оказалось до крайности неудобно, но другого источника света в распоряжении Лэйда не было. Перемещаясь из кабинета в кабинет, он замечал другие свечные огоньки, блуждающие по коридору, иногда — оранжевые пятна керосиновых ламп или крошечные синеватые сполохи зажигалок. Что они будут делать, когда свечи истают, а лампы и зажигалки выработают свой тоже отнюдь не бесконечный ресурс? Смогут ли сохранить душевное спокойствие?

Лэйд кашлянул.

— Ладно, признаю, тебе удалось захватить меня врасплох. Все эти щупальца, лезущие из несчастного Кольриджа, этот пепел за окном… Чёрт, я умею ценить хорошее представление и ты славно постарался. Я и сам в какой-то момент трухнул, честное слово. Думаю, ты славно позабавился и, надо думать, неплохо утолил голод. А теперь давай закончим с этим, пока твоя шалость не превратилась для всех нас в серьёзную неприятность. Скажи, что тебе надо и, слово Бангорского Тигра, я приложу все усилия, чтобы мы с тобой смогли столковаться. А?

Комната молчала. Лэйд стиснул пальцы, не замечая, что размазывает по ладоням копоть.

— Эй! Знаешь, это не очень-то по-джентльменски. Не хочешь беседовать — не надо, я и сам-то не большой любитель болтать, но уж своё имя мог бы назвать!..

Раздавшийся из другого конца комнаты шорох заставил его мгновенно развернуться на ногах. Вышло не очень-то изящно, не по-фехтовальному, но достаточно быстро, чтобы не дать застать себя врасплох. Возясь с чёртовой крысой, он водрузил свечу на стол и теперь не мог даже направить свет в сторону источника опасности.

Явился. Всё-таки явился, хоть и не сразу.

Рука Лэйда мгновенно скользнула в карман, нащупав там единственное его оружие. Оно выглядело столь жалким, что даже не хотелось доставать его, но другого в его распоряжении не было. Нож для бумаг с латунным лезвием, на котором Лэйд при помощи гвоздя изобразил несколько маорийских морфем и кроссарианских сигилов. Жалкое оружие, не способное причинить существенного вреда даже самым слабейшим тварям, обитающим в тёмных подворотнях Нового Бангора. Однако оно вселяло в него толику уверенности, а именно уверенности в последнее время ему ощутимо не доставало.

— Стой на месте, — предупредил он, тянясь за фонарём, — Иначе…

Лэйд едва не взвыл от неожиданности, когда тень, шевельнув своим гибким чернильным отростком, вдруг обрушила на него поток нестерпимо белого света, и такой яркий, что глаза, казалось, вскипели в глазницах.

— Дьявол!

Лэйд попытался прикрыться рукой и попятился, спотыкаясь о предметы мебели, выставив перед собой руку с ножом. Слёзы кипели в глазах, казалось, высыхая ещё до того, как упасть на пол. Он всё-таки позволил захватить себя врасплох и теперь поплатится за это…

— Мистер Лайвстоун?

Ого. Демон не только соизволил воплотиться в физическом теле, но и обратился к нему по имени? Неплохое начало для затянувшихся переговоров. Если только в следующий миг он не разорвёт зазевавшегося переговорщика и не разорвёт в клочья, оставив ещё меньше, чем он оставил от несчастной мыши…

Лэйд стиснул нож для бумаг так, что едва не переломил своё жалкое оружие надвое.

— Не подходи, — приказал он, — Иначе быстро пожалеешь!

К его удивлению демон не попытался устремиться в атаку. Напротив, погасил свой страшный ослепительный взор, едва не ослепивший Лэйда.

— Я и не вздумал подходить, мистер Лайвстоун. Но это мой кабинет!

Лэйд едва не расхохотался. Выбирая подходящее помещение, он меньше всего внимания обращал на никелированные таблички. Неудивительно, что здешняя мебель показалась ему удивительно роскошной даже по меркам «Биржевой компании Крамби», а высота потолков приятно удивила.

— Что ж, в таком случае приношу свои извинения, мистер Розенберг. Я взял на себя смелость ненадолго занять его — по служебной надобности, разумеется — но уже вполне закончил.

Лэйд ещё не видел громоздкой фигуры главного финансиста — слёзы немилосердно катились из глаз — но отчётливо услышал негромкое позвякивание. Должно быть, мистер Розенберг пальцем привычно поправил очки на носу.

— Это… Это у вас нож, мистер Лайвстоун? Что вы намеревались с ним делать?

— Разумеется, предложить вам кусок хлеба с вареньем, — буркнул Лэйд, вытирая глаза рукавом пиджака и пряча своё импровизированное оружие, — Это у вас фонарь?

— Да, гальванический. Мистер Коу распорядился раздать их всем и я счёл себя обязанным захватить и вам. Держите. В потёмках здесь немудрено свернуть шею.

Лэйд с благодарностью принял фонарь. Хорошая вещица. Похожий на дубинку прочный корпус, надёжные бронзовые ободки, предохраняющие линзу… Всё лучше, чем разгуливать по дому со свечой, точно подгулявший лунатик.

Розенберг принюхался.

— Пахнет палёным. Вы что тут, курили? Я не разрешаю здесь курить. Только не в кабинете!

Лэйд только хмыкнул, поблагодарив судьбу за то, что в комнате царит темнота. Если бы начальник операционного отдела обнаружил все художества, оставленные Лэйдом на обоях и полу его кабинета — жутковатые изображения, каббалистические схемы и глифы, нанесённые сажей, кровью и водой, его, надо думать, хватил бы удар.

— Моя профессия иногда сопровождается неприятными запахами. И поверьте, тот, который вы обоняете, не худший из них. В любом случае, я уже собирался уходить.

Он в самом деле вышел бы, кабы не сам мистер Розенберг, замерший в дверном проёме. Обойти фигуру столь внушительных габаритов было не проще, чем разминуться с грузовым локомобилем в тесном переулке.

Розенберг пожевал губами.

— Не обращайте внимания. У меня скверное настроение и я не знаю, на ком его сорвать. Есть успехи?

Свой фонарь он расположил на столе таким образом, чтобы не слепить никого из них. Свет был ярким, но узко направленным, отчего кабинет казался лужей чёрной смолы, из которой лишь проступают контуры обстановки.

Лэйд вздохнул.

— Не настолько значительные, чтобы я спешил о них сообщить.

Розенберг задумчиво кивнул.

— Да, я так и думал. Благодарю.

Пожалуй, в его грубом облике учёной гориллы, которая, на потеху публике, научилась носить очки, было нечто примечательное, подумал Лэйд. Может, из-за взгляда. Холодный, бесстрастный, приглушённый немного блеском очков, он в то же время зачастую выглядел смущённым, когда мистер Розенберг встречался с кем-то взглядом. В нём не ощущалось того самодовольства, который нередко рождает в людях сильный разум, осознающий своё превосходство над окружающими. Напротив, он выглядел… Неловким, подумал Лэйд.

— Всё ещё не знаете, кто нас похитил?

— Ни малейшего представления на этот счёт, — подтвердил Лэйд, — Но я всё ещё не теряю надежды отыскать его визитную карточку. Демон он или нет, надо оставаться джентльменом в любой ситуации, не правда ли?

Розенберг тяжело вздохнул. Шутку Лэйда он принял неохотно, как придирчивый кассир принимает из рук мальчишки подозрительный, мятый, много лет бывший в обороте пенни. Всем своим видом демонстрируя, что делает тому немалое одолжение.

— Лучше бы вам поспешить.

— Простите?

— Запах, — Розенберг помахал перед лицом тяжёлой ладонью, взмахом которой, пожалуй, можно было убить не только москита, но и не очень крупного орла, — Некоторые его не замечают, но у меня развитое обоняние, я отчётливо ощущаю, что запах делается хуже, особенно на нижних этажах.

— Возможно, лазарет внизу, — предположил Лэйд, — Миазмы от ран исключительно скверно пахнут.

— Возможно, — согласился Розенберг, поправляя очки на носу, — Чего ещё ожидать, когда не работает ни вентиляция, ни водопровод… Впрочем, неважно. Вот, держите.

Лэйд обнаружил, что Розенберг протягивает ему папку для бумаг, и весьма пухлую.

— Что это?

Начальник финансового отдела усмехнулся.

— То, что, надеюсь, поможет вам в работе.

Папка, принятая Лэйдом, оказалась увесистой, как «Ярмарка тщеславия» Теккерея. Она содержала в себе множество листов бумаги, некоторые из которых были машинописными, вмещающими в себе великое множество строк и цифр, другие же, написанные от руки, выглядели весьма старомодно. Пытаясь разобрать их содержание в свете фонаря, Лэйд безо всякой пользы потратил ещё минуту или две из своего небогатого запаса.

— Что это такое? — осведомился он наконец, — Налоговые отчёты? Претензионные рекламации? Расходы вашей конторы на канцелярские кнопки за последние сорок лет?

Розенберг покачал головой.

— Все данные о здании, которые мне удалось найти. С момента его возведения и по сегодняшний день. Точнее, по тот день, когда неведомый сквоттер[148] умыкнул его в пучину пространства и времени заодно со всем мелким мусором, что в нём содержался, включая нас с вами. Вы, кажется, проявляли интерес к истории дома?

Лэйд встрепенулся.

— Что же вы сразу не сказали? Ещё как проявлял, чёрт возьми!

Розенберг вяло улыбнулся. Как и многих людей, не привыкших и не умевших улыбаться, улыбка не красила его, напротив, выглядела сухой, неестественной. Но Лэйд был благодарен ему хотя бы за эту попытку.

Бумаг в папке оказалось чертовски много. Пытаясь разобраться в них при свете фонаря, Лэйд с ужасом понял, что задача ему не по зубам. Господи, у него, пожалуй, уйдёт часа два или три только лишь для того, чтобы разобрать, что к чему. Возможно, если Крамби выделит ему дюжину клерков и каждый из них начнёт вчитываться в свою часть…

Розенберг склонил голову.

— Могу сэкономить вам время, — предложил он, — Я взял на себя смелость изучить эти бумаги, пока вы… работали. И могу сообщить краткое resume[149], как говорят французы, если вам интересно. По счастью, я обладаю хорошей памятью, так что многие детали готов повторить с известной точностью.

Лэйд заколебался. Общество Розенберга не доставляло ему удовольствия. Будучи одарён от природы мощным аналитическим умом, этот человек, казалось, в то же время обладал способностью нагнетать напряжение одним только своим присутствием, заставляя всех окружающих ощущать себя неловко. Кажется, он даже находил некоторое удовольствие в том, чтобы смущать людей, имевших неосторожность разделить его общество, подавляя их силой своего интеллекта.

С другой стороны… Лэйд мысленно усмехнулся. Можно подумать, перед его дверью выстроилась очередь жаждущих услужить помощников!

— Прошу вас, мистер Розенберг. Буду рад прибегнуть к вашей помощи.

Розенберг кашлянул, привычно и быстро раскладывая бумаги на письменном столе. Удивительно, как ловко его руки с грубыми пальцами обращались с листами, тасуя их почти беззвучно и перемещая едва уловимыми движениями. Ни дать, ни взять, раскладывали большой и сложный пасьянс.

— Итак… Предупреждаю, это не самая быстрая история. Здание, которое мы фамильярно именуем Конторой, сменило много владельцев и вывесок. Полагаю, вы удивитесь, в каком только качестве ему ни приходилось выступать. Итак… Возведено оно было в тысяча восемьсот втором году. Проект был разработан королевским архитектором сэром Аррисоном Дадлингтоном в стиле коллегиальной готики. Если не ошибаюсь, в ту пору этот стиль как раз набирал популярность в Европе… Кхм. Здание имеет три этажа и общую площадь в половину акра. Уже позже, в шестьдесят втором году, один из учеников Джорджа Фоулера Джонса[150] перестроил здание в стиле шотландских баронов, подражая, по всей видимости, замку Оливер, что в графстве Лимерик, Ирландия. С тех пор оно пережило ещё три капитальных ремонта, но уже без перестройки, лишь менялись иногда стены, да ещё сняты в семьдесят пятом две малые башни…

Лэйд поморщился. Он никогда не испытывал слабости к подобным деталям и не находил их интересными. Фронтоны, галереи, мулюры[151], шотландские бароны… Существо, бывшее истинным зодчим Нового Бангора, создавшим его из собственной плоти, перекроив и перекрутив ткань реальности, всегда отличалось некоторой эклектичностью по части архитектуры.

Так, оно запросто смешало бристольский византизм[152] чопорного Айронглоу с давящим псевдоготическим величием Олд-Донована, а фабричную застройку Коппертауна с кичливым модерном Редруфа. Что же до его родного Миддлдэка, тот вобрал в себя столько стилей и направлений, что разобрать их было не проще, чем компоненты в казане с ирландской похлёбкой.

— Крайне интересно, — выдавил из себя Лэйд, — Но лучше отбросим детали тем, кто в них разбирается. Если бы я смог отличить дорическую колонну от ионической, я бы содержал архитекторское бюро, а не бакалейную лавку! Гораздо больше меня интересует то, кому это здание принадлежало до того, как сделаться вашей штаб-квартирой.

Розенберг кивнул, поняв его с полуслова.

— Без проблем. Но учтите, до нас здесь побывало порядочно народу, даже на перечисление уйдёт время… Начнём с начала. Первым собственником здания значится акционерное общество «Коринф», на чьи средства оно и было возведено. Увы, компания разорилась вскоре после того, как успела распаковать чемоданы и прибить вывеску.

— Чем она занималась? — быстро спросил Лэйд.

В краткий миг тишины, который потребовался мистеру Розенберга для ответа, он словно услышал грубый, как лопающиеся хрящи, смешок Полуночной Суки.

Вызов демонов, богопротивные ритуалы, обряды на крови! По пятницам — кровопускания по льготной цене и клубные жертвоприношения! Чем ещё может заниматься акционерное общество «Коринф»?.. Не будь большим идиотом, чем обычно, Лэйд Лайвстоун!..

Розенберг поджал губы.

— Ничего примечательного, оптовая торговля пряностями и специями. Розовый перец, мадагаскарская ваниль, мускатный цвет, куркума… Неудивительно, что я до сих пор иногда ощущаю эти запахи в самых дальних уголках здания!

Лэйд улыбнулся.

— Дальше, будьте добры.

— «Коринф» разорился в восемьсот шестом, а уже в восемьсот восьмом здесь квартировал судья Джеймисон со своим аппаратом из помощников, приставов и секретарей. Не имел удовольствия быть с ним знакомым, он умер лет за двадцать до моего рождения, но, говорят, отчаянный был джентльмен, отправил на виселицу человек двести. По большей части рыбаков и разбойников.

Лэйд рассеянно слушал, не пытаясь перебивать, лишь делая ободряющие жесты рукой. Дальше, мол.

— Так… Судья скончался в двадцать втором году, если не ошибаюсь, в последние годы он сильно болел почками. На смену ему пришёл торговец книгами мистер Тринидад. Кажется, он использовал Контору и под магазин и под склад и под личные помещения. Не знаю, что за книгами он торговал, но продержался лишь три года, по двадцать шестой включительно. Судя по ордеру, выселен за долги, а весь его товар конфискован. Так-с… Следующие десять лет здание существовало в качестве пансионата миссис Люэрти. Не спрашивайте у меня, что это за дама, у меня нет ни малейшего представления. Сдавала меблированные комнаты постояльцам, предпочитая одиноких джентльменов и банковских служащих. Но в тридцать седьмом один из её постояльцев погиб при недобрых обстоятельствах, а именно — изволил повеситься прямо в своём номере. Терпимо для обычной гостиницы, но совершенно неприемлемо для пансиона. В том же году мисс Люэрти продала дом на тридцать процентов дешевле его истинной стоимости и спешно отбыла обратно в Англию.

— С удовольствием последовал бы её примеру, — пробормотал Лэйд, — Помнится, пинта старого доброго лондонского смога в своё время действовала на меня лучше, чем все патентованные таблетки от несварения.

Розенберг не мог понять сокрытой в этих словах горькой иронии, однако несколько секунд разглядывал Лэйда поверх очков, о чём-то размышляя.

— Так, дальше… За следующие двенадцать лет здесь переменили до черта вывесок. Ювелирная лавка, газовое оборудование, издание газеты «Королевский советник» — разорилась — букмекерская контора, ресторан, парикмахерская… Вам нужны фамилии и даты?

Лэйд поспешно помахал рукой.

— Не сейчас. Я ищу лишь общие… знаки. Знаете, всякого рода странные случаи, трагические происшествия, нелепые совпадения…

Розенберг хмыкнул.

— Как желаете. Следующие восемь лет — период вселенского благоденствия и затишья. В здании, выселив всех предшественников, обитают «Благочестивые Праведники». Ни одной смерти, ни одного вызова полиции, ни одной жалобы. Отрадная пора.

— Праведники… — пробормотал Лэйд, — Интересное название. Самые жуткие дела обычно совершаются за самыми благопристойными вывесками.

— Святая правда, — согласился Розенберг, — Мой дед в молодости служил фискальным агентом. В жизни не догадаетесь, что он обнаружил, проводя проверку в одной благотворительной организации, выдающей себя за сиротский приют.

— Орудия пыток? Останки замученных до смерти жертв?

— Хуже, — Розенберг многозначительно кивнул, понизив голос, — Куда хуже. По меньшей мере две дюжины неучтённых шляп без отметки[153].

— Жуткая история, — согласился Лэйд, — Так что там с этими «Праведниками»? Какое-то религиозное общество?

— Да, но вполне невинного толка. Кажется, конгрегационисты из числа последователей Броуна[154]. Небольшая секта, решившая организовать общину вдалеке от родной земли. Скорее всего, это были безобидные чудаки, собиравшиеся по воскресеньями, чтоб почитать Святое Писание да посудачить за трубочкой.

У Лэйда был свой взгляд на то, что считать невинным чудачеством.

За вывеской религиозного общества вполне могла скрываться кроссарианская ложа того или иного толка, некоторые ритуалы и традиции которой показались бы мистеру Розенбергу не просто противоестественными, но и отвратительными. И добро, если это было бы общество адептов Монзессера, распевающие хвалебные гимны в его честь и посвящающие друг друга в разные странно звучащие чины. А если последователи Мортлэйка, Князя Цепей? Или, того хуже, Карнифакса? Будь это так, случайный фискал, забравшийся бы в подвал этого уютного особняка, обнаружил бы тут совсем не неучтённые шляпы. О нет, не шляпы…

— Значит, «Праведники» задержались здесь только на восемь лет? И чем закончился период их правления? Пожар? Убийство? Может, за них взялась Канцелярия?

Удивление во взгляде Розенберга бессильны были скрыть даже очки в золотой оправе.

— Господи, нет! Отчего бы? Просто съехали, продав помещение. Может, отыскали себе более праведное местечко, подальше от Майринка, как знать? С пятьдесят восьмого по семьдесят пятый здесь располагался ресторан немецкой кухни с названием, которое, воле ваша, я выговорить не могу. Но уверен, что в эти годы всё здесь пропахло тушёной капустой до такой степени, что ни один демон сюда бы и носу не показал. И только в семьдесят пятом, двадцать лет назад, начинается новейшая его история.

— Его приобрела «Биржевая компания Олдридж и Крамби»?

— С вашего позволения, тогда она звалась просто «Олдридж», — Розенберг легко объединил разрозненные листы со своего стола обратно в папку, — Мистер Крамби сделался его частью лишь тринадцатью годами спустя. Это здание обошлось в восемь тысяч фунтов. Как по мне, несуразно много, учитывая его состояние и возраст. С другой стороны, нельзя не отметить вполне удачное расположение.

— Здесь не происходило каких-то существенных перемен за это время? — уточнил Лэйд, — Перестройки, капитальные ремонты?

— Нет, насколько мне известно.

— Случались пожары?

Розенберг скрестил пальцы.

— Благодарение Господу, ни разу.

— Убийства? Странные смерти?

— Только тот досадный случай в пансионе миссис Люэрти шестьдесят лет назад.

— Несчастные случаи среди служащих?

— Вам лучше уточнить это у Лейтона, кадровые вопросы — это по его части.

Розенберг отложил папку. Взгляд его, несколько раз пройдясь по кабинету и дважды с неудовольствием кратко остановившись на Лэйде, как на части явно лишней и непривычной, зацепился за какую-то деталь в обстановке и впервые за всё время немного потеплел.

Проследив его направление, Лэйд обнаружил на письменном столе Розенберга фотокарточку, которую тот разглядывал. Небольшая, в строгой рамке, она напоминала собой те фотокарточки, что часто встречались ему в кабинетах начальников среднего звена и старших клерков и которые были позволены сотрудникам для украшения рабочего стола.

Интересно, что разглядывает Розенберг с такой теплотой? Фото любимой тётушки? Лэйд едва не фыркнул. Холодоного, сосредоточенного на работе Розенберга едва ли можно было назвать семейным человеком. Улыбку невесты? Едва ли такой человек вообще мог быть женат. Может, там запечатлён его домашний кот?

Лэйд приблизился на шаг, но бросить взгляд на неё не успел — Розенберг поспешно отодвинул фотокарточку в глухую тень на своём столе, не освещаемую фонарём. Кажется, это была даже не фотокарточка, а фотопластина — изображение тех времён, когда изображение наносилось на стекло, а не на бумагу. В любом случае, Лэйд не счёл себя вправе задавать вопросы. Тем более, что у него было много других, куда более насущных.

— Значит, вы сами никаких трагических случаев под этой крышей не помните? — осведомился Лэйд.

Розенберг тяжело пожал плечами.

— Только те три на прошлой неделе.

— Секретарша, которая потеряла лицо, механик, переломавший себе руки и ещё какой-то тип, напившийся кислоты, — кивнул Лэйд, — Я помню. Значит, это всё?

Розенберг усмехнулся.

— А чего вы ожидали? Поножовщины? Дуэлей? Разнузданных оргий? Это биржевая компания, мистер Лайвстоун, а не подпольная бильярдная где-нибудь в Шипси. Самыми частыми несчастьями здесь на протяжении многих лет были опрокинутая чернильница или сломанный ноготь.

И в самом деле, подумал Лэйд, чего я ожидал? Что под покровом ночи клерки мистера Крамби, облачившись в хламиды, кромсают ритуальными ножами беззащитные тела? Что здешние подвалы набиты не прошлогодними финансовыми отчётами, а кроссарианской сакральной утварью? Что оперативный совет вместо протокольных совещаний справляет чёрные мессы?..

Нелепо. Глупо. Но он должен был попытаться.

— В таком случае, это всё, — устало обронил Лэйд, — Благодарю, что ответили на мои вопросы, мистер Розенберг. И позвольте мне откланяться, я и так злоупотребил вашим гостеприимством.

Розенберг склонил голову, разглядывая его поверх очков.

— Так и уйдёте, мистер Лайвстоун? Не задав самого главного вопроса?

— Простите?

Розенберг смотрел на него без улыбки, но теперь за лунным блеском его стёкол Лэйд заметил глаза. Тёмные, внимательные, устремлённые на него так же безошибочно, как стрелка компаса устремлена на магнитный полюс земли.

— Я похож на идиота, мистер Лайвстоун?

— Я не…

— За прошлый год я заработал для «Биржевой компании Олдридж и Крамби» без малого три миллиона фунтов. «Фолкс и Данхилл» предлагают мне должность управляющего в их предприятии с жалованием сто пятьдесят тысяч фунтов в год. Вы думаете, я идиот?

Лэйду вдруг захотелось вновь ощутить пальцами лезвие ножа для бумаг. Осторожно достать его из кармана — просто на всякий случай. Розенберг не делал угрожающих действий, более того, стоял неподвижно, как каменное изваяние, однако Лэйд вдруг отчётливо ощутил исходящий от него… Холод? Угрозу? Ещё какое-то излучение, для определения характера которого человеческое тело не вооружено нужными датчиками и антеннами?

— Я не считаю вас идиотом, мистер Розенберг, — осторожно ответил Лэйд, пытаясь понять, в какую сторону кренится разговор, — Совершенно определённо, не считаю.

— Это хорошо, — тот кивнул, — Потому что я не идиот. И я прекрасно понимаю, что именно вы ищете на самом деле. И о чём говорили с Крамби.

Лэйд ощутил нехорошую сухость во рту. Такая бывает, если съесть лакричную пастилку натощак. Вот только он был уверен, что на протяжении нескольких часов в его рту было пусто.

— Я…

— Вы думаете, это один из нас, так ведь? — Розенберг тяжело вздохнул. Грудная клетка у него была на зависть горилле и даже страшно было представить, сколько галлонов воздуха туда вливается при каждом вздохе, — Например, я? И именно поэтому решили обыскать мой кабинет. Как результаты, мистер Лайвстоун? Нашли что-то примечательное? Контракт с демоном, подписанный моей кровью, к примеру? Ритуальный кинжал? Может, что-нибудь в этом роде?

Розенберг сделал шаг по направлению к Лэйду. Короткий и удивительно мягкий для человека его габаритов и веса. Даже ловкий.

Удивительно, что человек, от природы награждённый подобной конституцией, умеет двигаться так естественно и легко, отстранённо подумал Лэйд. И ведь это не мешок с требухой, это было плотно сбитое тело профессионального борца, способное, пожалуй, раздавить противника, точно тучную, невесть что вообразившую о себе, мошку.

Он может сломать мне шею, подумал Лэйд. Зажать в углу, навалиться всем телом, взять рукой за гортань… Даже если бравые ополченцы Коу услышат мой крик, они попросту не успеют заявиться сюда. Если вообще захотят. Начальник финансового отдела — второй человек после Крамби, едва ли кто-то осмелиться ворваться в его кабинет, даже если оттуда донесётся сдавленный крик пойманного воришки, выдававшего себя за демонолога…

Ему показалось, он услышал треск, с которым его шея лопается, но оказалось, это был скрип половицы под ногой Розенберга.

— Значит, вы полагаете, мистер Лайвстоун, будто один из нас впустил демона внутрь? Дал разделаться с Кольриджем? И утащить всех нас в Геенну Адскую?

Лэйду стоило большого труда остаться на месте. Не попятиться к столу, пытаясь использовать его в качестве укрытия, не устремиться к двери. Не вытащить из кармана нож для бумаг, испещрённый бессмысленными и странными письменами.

Когда ты заперт внутри демона, попытка бегства — самый бессмысленный акт из всех возможных.

— Да. Вполне допускаю это. А вы?

Розенберг опустил голову, вперив в него тяжёлый взгляд. Будь этот взгляд хотя бы на пару фунтов тяжелее, он вбил бы Лэйда в пол, как тяжёлый молот вбивает железный гвоздь.

— Допускаю ли я что-то подобное? Нет, мистер Лайвстоун. Не просто допускаю. Я почти уверен в этом.

Мне нужен отдых, подумал Лэйд. Возможность сесть в удобное кресло, вытянуть ноги, закрыть глаза и провести в таком виде часок-другой. Может, выпить пару пинт хорошего вина. Выкурить трубку. Снять наконец чёртовы туфли. Мне нужно…

— Вина? — резко спросил Розенберг, протягивая руку к шкафу, — Мне надо чем-то промочить глотку. Чёрт, скоро вино здесь сделается роскошью…

— В буфетной полно вина, — осторожно заметил Лэйд, — Если вам…

Розенберг мотнул головой.

— Испортилось. Этот идиот Кольридж неправильно его хранил. Я обнаружил четыре бутылки, содержимое которых превратилось чёрт знает во что. Ах, вот она… «Шато-Лафит». Я купил себе бутылочку ещё в те времена, когда едва мог себе его позволить. И пью только по торжественным случаям. Последний раз это было неделю назад — когда скончался мистер Олдридж. И вот сейчас…

Он откупорил винную бутыль, изящно налил в бокал и с удовольствием сделал глоток.

— Другое дело. Итак, мистер Лайвстоун, вы в самом деле думаете, что кто-то помогал демону? Кто-то изнутри? Кто-то из ближайшего круга его подручных? Ну же, смелее. Надеюсь, моё присутствие не угнетает ход вашей мысли. Скажите начистоту, на кого бы вы поставили? Мисс ван Хольц? Лейтон? Синклер? Может, я? Не смущайтесь, я всю жизнь работаю на бирже, мне бы просто хотелось знать свои шансы.

— Должно быть, вы приняли меня за кого-то другого, мистер Розенберг, — заметил Лэйд, — За устроителя тотализатора или вроде того.

Розенберг негромко рассмеялся, салютуя ему бокалом.

— Не беспокойтесь. Если бы я хотел навредить вам, я бы уже это сделал, — он зачем-то похлопал по ящику своего письменного стола, — Но вот со всеми другими советую держаться настороже. Знаете, что в первую очередь ценится в нашем деле?

— Ум? — предположил Лэйд.

Розенберг осклабился. Резкий свет гальванического фонарья, бьющий снизу вверх, в этот миг придал его грубому лицу воистину устрашающие черты.

— Если бы так, газеты печатали бы на первых полосах портреты профессоров математики, а не финансовых дельцов! Нет, не ум, мистер Лайвстоун. Нечто другое. Нюх.

Лэйд усмехнулся, но так, чтобы Розенберг не увидел его лица.

Иронично. Его собственный нюх, хвалёный нюх Бангорского Тигра, в последнее время изменил ему. Если раньше он направлял его, позволяя лавировать в невидимых волнах и течениях, избегая ловушек, то сейчас, кажется, пропал вовсе, не указывая даже направления. Забавно, что Розенберг сам заговорил об этом.

— Да, представьте себе, обычный нюх, — Не каждый из окружения Крамби может похвастать тем, что заработал три миллиона за год, но, уверяю вас, каждый из них обладает превосходным нюхом, хоть и по-разному устроенным. Иначе на такой должности не удержаться. Они все сообразили, о чём вы шептались с Крамби. Кто-то раньше, кто-то позже, но конечно же догадались. Это означает… Вы уже видели кого-то из них с тех пор?

Лэйд покачал головой. С тех пор, как он покинул импровизированный штаб, работа поглотила его без остатка, не оставив времени на какие бы то ни было дипломатические или политические ходы. Он и не думал о них, пока не…

— Нет. Не видел.

Розенберг покатал вино во рту.

— Значит, я успел первым, но и только. Не сомневайтесь, мистер Лайвстоун, каждый из них непременно найдёт возможность побеседовать с вами. Как минимум, чтобы прощупать почву и убедиться, что дело не оборачивается против него. Как максимум… Чтобы заручиться вашей помощью, сделавшись вашим союзником. Перетащить на свою сторону. Только не делайте вид, будто не знаете, как устроены внутренности всякой большой компании. Это паутина, мистер Лайвстоун. Паутина, состоящая из бесчисленного множества пактов, союзов, договорённостей и конвенций. Эти люди могут весело ужинать за одним столом, подкладывая друг другу на тарелки самые вкусные куски, но у каждого из них под салфеткой лежит на коленях отравленный кинжал или револьвер. «Биржевая компания Олдриджа» не исключение. Пока мистер Олдридж был жив, ему удавалось поддерживать порядок, не давая паутине разрастаться, но сейчас… Интересно, кто из них первым за вас возьмётся. Я бы поставил на Лейтона, пожалуй.

— Вы думаете, это он? — быстро спросил Лэйд, — Лейтон?

Розенберг отставил бокал с вином и покачал головой.

— Лейтон может показаться напыщенным снобом, но к нему не стоит поворачиваться спиной. Знаете поговорку «Любопытство сгубило кошку»? Любопытство Лейтона может погубить всех котов на континенте, но до сих пор ему неизменно удавалось оборачивать его в свою пользу. Однако сговор с демоном?.. Лейтон трусоват для этого.

— Тогда кто? Мистер Коу?

— Всего лишь цепной пёс на поводке у Крамби. Опасен, но лишён воображения. Такие вцепляются в глотку, но не вступают в союзы.

— Синклер?

— Сопляк, обеспокоенный чужим одобрением. Если он когда-нибудь заключит договор с демоном, ему стоит попросить у него хоть толику характера.

Лэйд ощутил, что его голосовым связкам пришлось приложить определённое усилие, чтобы следующий вопрос, сделавшись членораздельным, смог покинуть язык.

— Мисс ван Хольц?

Судя по тому, как усмехнулся Розенберг, похожий в этот момент и на огромную гаргулью и на сатира, это секундное замешательство не было оставлено им незамеченным.

— О, вы удивитесь, сколько булавок в этой милой тряпичной куколке, мистер Лайвстоун. Булавок, бритвенных лезвий и ядовитых игл. Но… нет. Едва ли. Не её почерк.

Лэйд ощутил усталость. Будто и в самом деле последние десять минут не беседовал, спокойно расположившись в кабинете, а балансировал на растянутой в пустоте паутине, ощущая зловещие колебания её нитей.

— Кто тогда? — спросил он, — Если никто из названных, то…

Розенберг вздохнул.

— Вы не так сообразительны, как мне показалось при знакомстве, — пробормотал он, — Надеюсь, что демонолог из вас получше, чем торговец шерстью. Ещё не поняли? Это Крамби. Мистер Крамби, уполномоченный владелец «Биржевой компании Крамби».

— Ну и сколько времени у вас уйдёт, чтобы задать следующий вопрос, хотел бы я знать?

Только тогда Лэйд сообразил, что последние несколько секунд провёл молча, с выпученными глазами, бессмысленно глядя на Розенберга. Ему пришлось потратить ещё три или четыре, чтобы облизнуть пересохшие губы.

— Вы это всерьёз?

Розенберг возвёл глаза вверх, как это делают люди, утомлённые чужой глупостью, но слишком хорошо воспитанные, чтобы дать волю мучающим их чувствам.

— Вам когда-нибудь приходилось проводить ревизию, мистер Лайвстоун? Я имею в виде не ревизию муки, сахара, пшена или чем там ещё торгует ваша лавчонка, а настоящую ревизию? С изучением квартальных финансовых отчётов, выемкой документов, распахиванием всех несгораемых шкафов и въедливым дотошным аудитом их содержимого?

Лэйд покачал головой.

— Не доводилось.

— И хорошо. Нервная, тяжёлая работа, к тому же, отчаянно вредит печени и нервной системе. К счастью, у меня есть хорошее средство на тот случай, если фискалы нагрянут к нам с обстоятельной проверкой. Я всегда держу его под рукой, прямо в письменном столе.

Розенберг запустил руку в ящик. Лэйд ожидал, что он достанет пузырёк с пилюлями или свинцовый компресс или что-нибудь ещё из числа вещей того рода, которые ожидаешь увидеть в столе начальника финансового отдела биржевой компании. Может даже, аптечную склянку, до верху набитую рыбьим порошком. Но то, что достал Розенберг, отличалось куда большими габаритами. И блестело не как стекло, а как хорошо смазанная сталь.

— Насколько могу судить, это револьвер, — сухо произнёс Лэйд, — И на вашем месте я бы не очень-то вертел этой штукой.

Розенберг улыбнулся и легко кивнул Лэйду, точно давая понять, что понял шутку.

— Не разбираюсь в оружии, но этот выглядит надёжным. Я купил его за десять шиллингов в Шипспоттинге, но даже не знаю, как он называется. Такой тяжёлый, что можно использовать вместо пресс-папье. И, кажется, мощный. Мне нужен был мощный револьвер. Видите ли, у меня толстый и прочный череп, как у медведя, вздумай я застрелиться из какого-нибудь «велодога»[155], это была бы жалкая картина. Нет, мне нужно оружие, которое сможет разнести мой череп надёжно и быстро. Продавец заверил меня, что этому револьверу такая задача вполне по силам.

Розенберг держал оружие неумело, не так, как держат его люди, умеющие обращаться с подобного рода механизмами, но крепко и, как показалось Лэйду, даже с какой-то толикой уважительности. Сколько времени у него может уйти, чтобы направить его на гостя в своём кабинете, взвести курок и сделать выстрел? Пальцы у него ловкие в противовес тяжёлой фигуре, может управиться и за полторы, пожалуй…

Никак не успеть, понял Лэйд, ощущая солёный пепельный привкус под языком. Даже если он прямо сейчас вытащит свой жалкий нож, ему потребуется много времени, чтоб обойти письменный стол, разделяющий их. И даже если он управится за секунду…

Розенберг усмехнулся. Не то угадал ход его мысли, не то просто наслаждался выражением растерянности на лице.

— Не беспокойтесь, мистер Лайвстоун, я же сказал, это средство я приберёг для себя. На случай, если к нам заявится финансовый аудит с полной проверкой. Я, видите ли, не из тех, кто приспособлен к жизни на каторге. Святая наивность, — Розенберг покачал головой, — Знай я, что окажусь в месте, до которого фискалам не дотянуться никогда в жизни, даже если они раздобудут эскадренный броненосец и боевые дирижабли… Вы ещё не поняли?

— Начинаю догадываться. Вид оружия чертовски стимулирует мыслительные процессы. Как и мочевой пузырь.

— Слышали про корабль под названием «Мэри Роуз», мистер Лайвстоун? Флагман королевского флота, величественная трёхпалубная каракка[156] при девяноста новеньких пушках. В тысяча пятьсот сорок пятом году она накренилась, черпнула воду через распахнутые пушечные порты и мгновенно ушла ко дну, унося на дно, в беспросветный мрак, почти весь свой экипаж. «Биржевая компания Крамби», боюсь, уготована та же судьба. И если из кают-компании ещё слышна музыка, то только лишь для того, чтоб заглушить журчание забортной воды в трюмах. Мы держимся на плаву только лишь потому, что запертые сейфы и несгораемые шкафы обеспечивают нам некоторый запас положительной плавучести. Но стоит ревизии их распахнуть… Пф-ф-фф! — он изобразил пальцами что-то вроде взрыва. Вышло неуклюже — в одной из его рук всё ещё был зажат револьвер, — На каторгу отправится весь оперативный совет в полном составе. Я, этот несчастный идиот Лейтон, Синклер, Коу, сам Крамби. Ну, мисс ван Хольц, надо думать, эта участь не коснётся, в конце концов, она всего лишь машинистка, верно? Мисс ван Хольц получит выходное пособие и быстро отыщет себе новый корабль!

— Я думал, что…

— Что «Биржевая компания Крамби» — надёжное и уважаемое предприятие? Смею вас заверить, когда-то так и было. Прежде чем Крамби принялся проводить в жизнь своё видение дела. За последние два года он разрушил всё, что мистер Олдридж возводил на протяжении многих лет.

— И как ему это удалось?

Розенберг снял с носа очки, чтобы в очередной раз протереть их.

— А как дураку-капитану удалось утопить флагман английского флота? Рискованные сделки без обеспечения, подозрительные векселя, недальновидная политика… Он не мог держаться того курса, которого держался мистер Олдридж, у него не хватало для этого выдержки, не хватало ума. Зато он обожал всякого рода дерзкие манёвры, воображая, будто агрессивная политика поможет нам совершить экспансию на рынке. Всё то, что он нёс за ужином, полная чушь, призванная законопатить уши тем служащим, которые начинают что-то подозревать! Компания доживает последние недели, в нашем корпусе десятки брешей, сквозь которые хлещет вода, и всякие спасательные операции давно утратили смысл. До сих пор жалею, что позволил себя увлечь, не сбежал к «Фолкс и Данхилл», когда была возможность… Теперь-то уже, конечно, всё кончено. Компания идёт на дно, и мы все вместе с ней.

— Постойте… — Лэйд отчаянно пытался поймать нужную мысль среди облака бесформенных мысленных обломков, круживших вокруг него, — Почему в таком случае мистер Олдридж не помешал ему?

— Я думал, вы знаете. Потому что удалился от дел ещё два года назад, бросив штурвал и скрывшись на необитаемом острове.

Лэйд нетерпеливо кивнул.

— После очередного кризиса, из которого вы с трудом вынырнули, я помню. Но он сохранил своё положение старшего компаньона, а значит, обладал правом вето на любые решения Крамби, не так ли?

— Да, — согласился Розенберг, — Обладал. Именно так. Но так ни разу им и не воспользовался.

— Но вы могли поговорить с ним… объяснить…

— Не мог, — сухо отозвался Розенберг, — За все эти два года мистер Олдридж ни разу не побывал здесь.

Кажется, Крамби говорил что-то подобное, вспомнил Лэйд, ещё во время их поездки в локомобиле. Кризис девяносто третьего года едва не свёл мистера Олдриджа в могилу, тот несколько недель провёл в жестокой лихорадке, а когда оправился, будто в единый миг перегорел к собственному детищу. Ушёл на покой и больше никогда не появлялся в Конторе.

Лэйд пожалел, что сам не носит очки. Может, протирая хрупкое стекло, проще сосредотачиваться, задавать мысли какое-то осмысленное направление вместо невразумительных манёвров, которые та выписывает, запертая в невидимой, стиснутой стенками черепа, акватории…

— Но он оставался в курсе дел, не так ли? Крамби сказал, вы отправляли ему отчёты и…

— Отправляли, — мягко сказал Розенберг, — В первый же год помимо ежеквартальных отчётов и сводок я направил ему почти три дюжины пакетов и депеш. Извещал о состоянии компании, о непозволительных рисках, которые мы несём, о тенденциях и опасностях… Знаете, сколько ответов я получил?

— Догадываюсь, — пробормотал Лэйд, — Немного?

— Ни одного. Так же без ответа остались письма и телеграммы. Ни единого клочка бумаги в ответ, чёрт возьми. Я бы использовал и голубиную почту, если бы не был уверен, что Госсворт по указанию мистера Олдриджа скорее испечёт из проклятых голубей пирог, чем соблаговолит дать ответ. Мистер Олдридж не только покинул капитанский пост, он, кажется, утратил всякий интерес к своему детищу. Будто перегорел в один миг или заболел чёрной меланхолией или… Несколько раз я пытался сам прорваться к нему, но безрезультатно. Госсворт неизменно извещал меня о том, что мистер Олдридж по досадному стечению обстоятельств как раз пребывает с визитом где-то в Редруфе. Или спит. Или отлучился отобедать. Или что-нибудь ещё, в зависимости от времени суток и погоды.

— Но… Он был жив? — осторожно спросил Лэйд.

Розенберг усмехнулся.

— Несомненно. Иногда я даже видел его силуэт в окнах гостиничного номера. Мистер Олдридж был жив, просто не горел желанием видеть никого из нас. Можете спросить об этом Лейтона, тот, кажется, предпринял больше всего попыток. В конце концов нам пришлось смириться с таким положением вещей. Признать, что наша шхуна утратила своего капитана и несётся теперь, подстёгиваемая не здравым рассудком старого мистера Олдриджа, а безумными амбициями мистера Крамби. И скоро мы все понесём расплату за это.

— Недальновидное управление капиталом — серьёзный порок, — вынужден был признать Лэйд, — Но, согласитесь, сговор с демоном проходит по немного другой категории дел. По крайней мере, насколько мне известно, Канцелярия имеет именно такой взгляд на вещи.

К немалому облегчению Лэйда Розенберг, покрутив в руках револьвер, убрал его в ящик стола.

— Демон стал бы идеальным сообщником для Крамби. Потому что только демон мог спасти его от незавидной участи. Даже если бы Коу по его приказу облил здание бензином и поджог, перед этим выпотрошив сейфы, это его не спасло. Ведь кроме документов есть и люди — мы — бесчисленные свидетели его глупости. Возможно, мистеру Коу удалось бы задушить удавкой кого-то из нас ночью на улице, но всех вместе?.. Нет, Крамби могло спасти только одно. Если бы всё здание, весь его несчастный корабль, провалилось сквозь землю. Со всеми своими шкафами, архивами и людьми.

— Тогда почему сам Крамби здесь, среди нас?

Розенберг пожал плечами.

— Не знаю. Должно быть, замешкался или что-то неверно рассчитал. Он чертовски плох во всём, что касается долговременного планирования, если вы ещё не заметили.

Возможно, я много не заметил, вынужден был признать Лэйд. Даже тех вещей, которые происходили у меня под носом, предпочитая пялиться на свои часы с замершими стрелками. Знай я всё заранее…

Что бы ты сделал, Лэйд Лайвстоун? Выпрыгнул бы на ходу из служебного локомобиля? Ты оказался в этом деле по самые уши и, пожалуй, лучше расхлебать его, пока не начал булькать.

— Почему Крамби не выкупил долю мистера Олдриджа? — спросил Лэйд рассеянно. Грубый голос Розенберга не отличался мелодичностью, но его размеренность служила хорошим аккомпанементом его собственным мыслям, — Он мог бы сделать это как только тот ушёл на покой, обеспечив себе полную свободу манёвра и избавившись от его влияния. Так почему он не оборвал швартовочный канат ещё тогда?

Розенберг уставился на него с выражением явственного удивления на лице.

— Вы смеётесь, мистер Лайвстоун?

— Что? Нет. Почему?

— Мистер Крамби беден как церковная мышь.

Стоп, приказал себе Лэйд. Набравший силу маховик, заряженный силой неукротимо рвущихся вперёд мыслей, оказался громоздкой конструкцией с большой инерцией, остановить его оказалось не так-то просто.

— Здесь, наверно, какая-то ошибка… — пробормотал он, — Я слишком хорошо воспитан, чтобы заглядывать мистеру Крамби в бумажник, но и без того…

Во взгляде Розенберга, вновь приглушённом стёклами очков, ему померещилось злорадство.

— Роскошный локомобиль? Имущество компании. Костюмы от Кальвино? Он шьёт их за счёт компании, не за свой. Статья представительских расходов, открытая оперативному директору, поистине бездонна. Да, мистер Крамби ест в лучших ресторанах Нового Бангора, водит дружбу в великосветском обществе и научился швыряться деньгами не хуже, чем это делает какой-нибудь молодой нувориш из Айронглоу за папочкин счёт. Но деньги, которые он тратит, ему не принадлежат.

Так, растерянно подумал Лэйд. Так, так, так, так…

— Я думал… кхм. Я думал, мистер Олдридж потому и принял мистера Крамби в компаньоны, что отчаянно нуждался в средствах после кризиса восемьдесят восьмого года. И…

К его изумлению, Розенберг раскатисто рассмеялся. Как и все здоровяки, смеялся он так громко, будто под его пиджаком помещались кузнечные меха. Судя по негромкому треску, не все швы его пиджака оказались хороши, кое-где дав предательскую слабину.

— В жизни не слышал шутки лучше… — пробормотал он, немного отсмеявшись, утирая сжимающей револьвер рукой слезу с подбородка, — Если семь лет назад мистер Крамби и мог предложить что-то мистеру Олдриджу, то только лишь свою бессмертную душу да пару стоптанных башмаков в придачу. И то, по части первого, к качеству товара имелись некоторые вопросы… Поверьте на слово человеку, который держит в руках многие паутинки этой компании, мистер Лайвстоун, мистер Крамби не заплатил мистеру Олдриджу ни единого пенни, чтобы стать его партнёром. Всё обстояло ровно наоборот. Это мистер Олдридж, исполнившись непонятной щедрости, передал мистеру Крамби малый пай предприятия, сделав своим номинальным партнёром.

Дьявол. Лэйд пожалел, что отказался от вина. Хмель туманит мозги, но сейчас ему было трудно думать из-за скопившейся в горле сухости.

— Насколько малый? — спросил он.

— Пренебрежительно малый. Что-то около шести сотых.

— Шести… чего?

— Шести сотых процента, — устало пояснил Розенберг, — Проще говоря, в пироге «Биржевой компании Олдриджа и Крамби» самому Крамби принадлежала лишь одна-единственная крошка, и та была ему пожертвована невесть за какие заслуги.

— Выходит… — Лэйд опасался говорить быстро, чтобы не нарушить плавный ход своих мыслей, — Выходит, Крамби, несмотря на то, что находился на посту оперативного директора на протяжении двух лет, практически был бесправен в компании? И настоящую власть в ней приобрёл лишь после того, как получил унаследованную от своего компаньона долю?

— С моей стороны было непростительно усомниться в вашем интеллекте, — пробормотал Розенберг, отворачиваясь, — Вы достаточно мудры, чтобы заткнуть за пояс многих мудрецов Готэма[157]. Именно это и подтвердила счётная комиссия, главой которой я имею счастье состоять.

— Но… почему? — спросил Лэйд, с неудовольствием ощутив в своём голосе неуверенные нотки, — Если мистер Олдридж не благоволил своему компаньону, не прислушивался к его мнению, не считал его стратегию уместной, не пользовался его деньгами… Почему он тогда сперва принял Крамби под крыло, отщипнув ему кроху от пирога, а после и вовсе завещал свой капитал в компании? Они были так дружны?

Розенберг размышлял непозволительно долго, почти полминуты. Револьвером он поигрывал рассеянно, точно игрушкой, смысл которой позабыл. Но Лэйд предусмотрительно не пытался подойти ближе и воздерживался от резких движений. Мистер Розенберг в полной мере доказал, что умеет быстро соображать. Возможно, и действовать тоже.

— Они не были дружны, — произнёс он наконец, — По крайней мере, не в том смысле, какой я обыкновенно вкладываю в это слово. Между ними определённо была связь, но… Чёрт, не смотрите на меня так, будто подозреваете в самом дурном. Я не говорю о противоестественной связи! Ничего непристойного. Просто… Я просто замечал, какие взгляды они бросают друг на друга во время шумных пирушек, думая, что их никто не видит. Как переглядывались иногда за чужими спинами. Какие интонации использовали, когда говорили по телефону. Я бы сказал, что…

— Да?

— Мистер Олдридж вёл себя с ним неожиданно мягко. Он был воспитанным джентльменом, но иногда, особенно в отчаянные минуты, мог чертыхнуться или произнести что-то опрометчивое в лицо своим партнёрам, о чём потом извинялся. Но не Крамби. Между ними никогда не бывало перепалок — едва только атмосфера накалялась, мистер Олдридж первым отводил глаза и шёл на попятную. Никогда не повышал на него голоса, а если Крамби вздумалось вышвырнуть за борт очередную пачку ассигнаций, всегда удовлетворял его требования, хоть и со скрипом. Вот только к управлению он его не подпускал и тут стоял насмерть. Пока два года назад не свалился с нервным припадком после… Впрочем, вы знаете.

Иногда я уже сомневаюсь в том, что знаю, мрачно подумал Лэйд. Правду говорят, если собрать вокруг себя девять свидетелей и разбить перед ними яйцо, в итоге получишь девять разных историй, различающихся между собой по всем деталям.

— Вы ведь сами хотели стать компаньоном мистера Олдриджа, верно? — тихо спросил он, — Я прав?

Розенберг кивнул.

— Какая теперь разница? Признаю, я строил некоторые надежды на счёт этого. Мы с ним работали много лет и заработали вместе прорву денег. Я считал, что заслужил право стать его младшим компаньоном. Но мистер Олдридж имел на этот счёт своё мнение, как видите. Он сделал своим наследником человека, пустившего по ветру и его состояние и его компанию.

— Но…

— Хватит.

— Я только хотел спросить, не…

— Хватит, — тяжело и веско повторил Розенберг, — Я устал, мистер Лайвстоун. Я ужасно устал за семь последних лет, а ещё больше устал за последний день. И судя по тому, что я услышал от вас, перемен к лучшему ждать не приходится. Я буду благодарен вам, если вы покинете мой кабинет.

Прозвучало по меньшей мере невежливо, но Лэйд был слишком поглощён своими мыслями, чтобы найти в этих словах повод для оскорбления.

Крамби никогда не был полноправным партнёром Олдриджа. Он владел лишь мизерной частью его компании и занимал свой пост непонятно по какому праву. Но Олдридж, хоть и не разделял его видения, отчего-то не только устранился от управления, но и сделал Крамби своим наследником. Единственным наследником. Это…

Как жаль, что рядом нет Сэнди, подумал Лэйд. Умницы Сэнди, которая обладает чудодейственной способностью рассортировывать предметы по ящикам, одним взглядом проникая в их суть. Превращая нагромождение ящиков, картонок и корзин в упорядоченный и функциональный узор.

Умницы Сэнди — и ещё того существа, что заточено в её теле. Ох, чёрт, Полуночная Сука наверняка бы нашла, что поведать ему сейчас. Это ведь её алчный братец стоит за всем этим. Алчный братец или сука-сестрёнка. Впрочем… Впрочем, скорее всего, Полуночная Сука с интересом наблюдала бы за происходящим, находя глубокое удовольствие в том, как Лэйд Лайвстоун медленно сходит с ума от безысходности и страха.

Да, подумал Лэйд, ей бы определённо это понравилось.

— Мистер Лайвстоун!

— Да?

Розенберг окликнул его на пороге и, судя по взгляду исподлобья, отнюдь не для того, чтоб одарить добрым напутствием. Он сидел за столом сгорбившись, нависая над ним, точно огромная уставшая горгулья.

— Документы на здание, — он поднял со стола пухлую папку, — Будет лучше, если вы захватите их с собой.

— Нет нужды, — отмахнулся Лэйд, — Я изучу их позже. А если они понадобится…

— Если понадобятся, вам останется только корить себя за недогадливость. Потому что в этот кабинет вы более не войдёте. Ни вы, ни Крамби, ни кто-нибудь ещё. Потому что после вашего ухода я намереваюсь запереть дверь и оставаться здесь, пока ситуация не… разрешится тем или иным образом.

Лэйд выругался по-полинезийски себе под нос.

— Не глупите, Розенберг! Вы сами только что корили старого Олдриджа во все корки за то, что тому вздумалось поиграть в отшельника, отдав корабль на волю волн, а сейчас сами намереваетесь повторить его фокус?

Розенберг холодно взглянул на него. Но очков не поправил. Сейчас они очень жёстко сидели на его тяжёлой переносице, не шевельнувшись ни на йоту.

— Это не отшельничество. Считайте это… формой изоляции.

— Весьма дурацкой, — буркнул Лэйд, не скрывая раздражения, — В этом был бы смысл, если бы в Конторе хозяйничали грабители. Но сейчас… Поверьте мне на слово, в этом здании нет безопасных углов. И всякая попытка спрятаться от опасности так же нелепа, как попытка договориться с пожаром или сторговаться с утечкой газа.

Розенберг вежливо улыбнулся ему, протягивая папку.

— Я опасаюсь не демона, мистер Лайвстоун. Я опасаюсь людей. Будьте добры… Передайте мистеру Крамби следующее. Если кто-нибудь из присутствующих в этом здании людей, равно как он сам или его ручной пёс Коу, попытается взломать дверь и принудить меня к чему-то против моей воли, пусть перед этим попросит мистера Лейтона освободить шесть позиций в штате «Биржевой компании Крамби». Потому что, клянусь всеми существующими пороками и добродетелями, я выпущу все шесть пуль ни разу не задумавшись.

— Хорошо, — Лэйд покорно принял бумаги, двигаясь нарочито осторожно, чтобы не нервировать человека с револьвером в руке, — Впрочем, виноват, забыл кое-что…

— Что? — резко спросил Розенберг.

— Запонки, — спокойно пояснил Лэйд, — Любимые запонки мистера Олдриджа. Вы случайно не знаете, где я могу их найти? Может, в его кабинете?

Кажется, Розенберг едва не клацнул зубами. Его собственная звериная натура не отличалась тигриным хладнокровием, но Лэйду не хотелось бы увидеть её в ярости.

— Кабинет мистера Олдриджа разобрали ещё два года назад. Крамби распорядился сделать перепланировку, да так, чтоб от того не осталось ни одной доски.

— А запонки?

— Впервые слышу, чтобы у мистера Олдриджа водились запонки, — пробормотал Розенберг, — Он терпеть не мог украшений, даже практичных. Можете спросить у самого Крамби. Или у Синклера, он тоже присутствовал при вскрытии сейфа с его вещами. А теперь позвольте пожелать вам всего наилучшего, мистер Лайвстоун. Напоминаю, что дверь всё ещё находится за вашей спиной. И позвольте напоследок пожелать вам приятного вечера.

— Да, — сказал Лэйд, делая шаг к двери, — И вам.