Бумажный Тигр (III. Власть)

Глава 24

Во внутренностях Коу недоумённо зажужжала какая-то шестерня. Чтобы унять этот звук, Коу треснул себя лапой в бронированную грудь. Даже половины вложенной в этот удар силы хватило бы, чтоб убить на месте взрослого быка, но сам он даже не пошатнулся на своих ногах-колоннах.

— Не знаю, что за черр-рртовщину вы несёте, но…

— Вы — собственность компании, Коу, — Лэйд произнёс это тихо, не отводя взгляда от устремлённого в его сторону ствола, — Хочется вам этого или нет. Компания платит вам деньги и распоряжается вами. Это значит, она вами владеет, как владеет всем прочим — мебелью, обстановкой, коврами… Это может звучать не очень приятно для вашего самолюбия, но демон, увы, считает именно так. А он расценивает собственность компании как свою, если вы помните. Вы в его власти.

Раскалённый выдох Коу едва не заставил Лэйда отпрянуть. Жара в его дыхании было столько, что казалось странным, остатки его человеческих тканей не стекают ручейками плоти на пол.

— А вы? — прогудел он, шипя и клокоча от этого сдерживаемого внутри жара, медленно сплавляющего его внутренности со сталью, — Вы не его собственность? Вы и Крр-ррамби?

Лэйд вздохнул.

— Мы, как ни странно, проходим по другой категории. Именно этого и не учёл Олдридж, обставляя свой дьявольский план. Мистер Крамби — не собственность компании, напротив, он её собственник. Один из. Миноритарный совладелец.

— Компаньон демона, — с горечью произнёс Крамби, — Младший компаньон без права голоса.

— Подумайте об этом с хорошей стороны, — посоветовал ему Лэйд, — Та малая кроха в уставном капитале, которая казалась вам вопиюще несправедливой, шесть сотых процента, спасла вам жизнь. Понимаю, быть партнёром демона не очень-то приятно, но пока вы остаётесь им, демон не в силах ничего с вами поделать.

— А вы? — жадно спросил Коу, — Вы не компаньон и не пар-рр-ртнерр! Компания платила вам деньги!

— Платила, — подтвердил Лэйд с улыбкой, — Вот только с оговоркой. Мне было заплачено пятьдесят фунтов, но не как работнику, а как независимому специалисту. Кроме того, я до сих пор не обналичил чек. Вот что ставит нас двоих в особое положение, делает исключением из правила. Мы точно стальной хлам, жадно проглоченный акулой. Она не в силах нас переварить, но и мы не можем покинуть её желудка. Демон не может навредить нам — напрямую. Может сделать нашу жизнь невыносимой, может отравить и изувечить весь мир, но ни уничтожить нас, ни извратить по своему подобию он не может. Это не в его компетенции. А он из тех, кто чтит правила.

Коу застонал. Его стон походил на рёв медного быка, внутри которого бьётся в конвульсиях заживо сжигаемое тело, и, одновременно, на паровозный гудок. Ненависть струилась из него обжигающими струйками пара. Многочисленные стволы со скрежетом вращались, точно выискивая цель, казённики хлопали пустыми ртами.

— Письмо, — вдруг произнёс он пугающе отчётливым голосом, — Вот что имел в виду Р-р-ррозенбер-р-ррг!

— Да, — легко согласился Лэйд, — Мистер Розенберг исходил из того, что наше с мистером Крамби существование внутри демона причиняет тому серьёзные страдания. Мечтая нас уничтожить, он в то же время бессилен это сделать. Весьма неприятно, не так ли? Вот он и решил, что если кто-то из обречённых членов оперативного совета сможет покончить с нами, выполнив за демона его работу, тот в благодарность может даровать убийцам спасение. Или, чем чёрт не шутит даже повышение.

Крамби испуганно выпучил глаза. Связанный по рукам и ногам, он мог подавать сигналы Лэйду только при помощи мимики — и отчаянно их подавал, таким потоком, что у Лэйда заболели глаза — как иногда бывает, если долго глядеть на моргающий семафор.

Коу приподнял свои щёлкающие лапы, внутри которых, обвитые опалённым мясом, тускло блестели ружейные стволы. Лэйду не требовалось представлять воображаемые прямые, тянущиеся от этих стволов, чтобы определить, на что направлены орудия.

— Р-ррозенбер-р-ррг, — пробормотал он, задумчиво клацая курками, — Он всегда был хитрр-рым сукиным сыном. Многое сообрр-р-ражал. Вот, значит, что он имел в виду своей писулькой…

Лэйд кивнул. Он ощущал волну жара, исходящую от Коу, ощущал запах палёной плоти и раскалённой стали. Если инстинкты тигра не лгали, этот жар возвещал о том, что ждать осталось недолго. Скоро Коу взорвётся. Не сможет более сдерживать клокочущую внутри ярость. И тогда…

Вакаоранжиа ахау э Ранги, подумал Лэйд, пытаясь дышать размеренно и спокойно, чтобы не выдать собственного внутреннего напряжения. Храни меня, великий Ранги, отец-небо.

Он кашлянул.

— На тот случай, если вы по какой-то причине вздумаете воспользоваться его советом, должен вас предостеречь. Розенберг, бесспорно, был человеком большого ума, многое он предсказал чертовски верно, многое правильно сопоставил и сообразил. Но он в первую очередь был биржевым аналитиком. А биржевые аналитики часто грешат одним и тем же. Составляют свои прогнозы исходя из того, что им хочется увидеть, а не из реальных тенденций рынка.

Коу зарычал. Этот звук был рождён двумя голосами, в нём угадывался рёв смертельно раненого быка и дребезжание получившего пробоину корабля, чьи двигатели надсадно работают на всех оборотах. Механизмы в его теле застучали с такой силой, что на пол посыпались лохмотья облезающей и обожжённой кожи. И в этот раз они работали отнюдь не вхолостую, бессмысленно перебрасывая боекомплект.

— Спасибо за прр-рредупр-рреждение, мистер-р-р Лайвстоун. Но знаете, что? Пожалуй, я всё-таки попр-р-робую…

Шквал свинца, который изрыгнул Коу, пожалуй, мог бы потопить небольшую канонерку. Состоящий вперемешку из пуль, шрапнели и крупной дроби, он ударил в стул, с которого Лэйд скатился, подбросив его в воздух и растерзав, превратив в тлеющую на полу груду древесных опилок.

Чудовищная мощь, невообразимая в человеческих руках. Окажись Коу в реальном мире в своём новом обличье, первый же залп уничтожил бы его самого — ни один материал, ни один узел не был рассчитан на такие нагрузки, и уж точно на них не было рассчитано человеческое тело, состоящее из весьма недолговечных и хрупких материалов. Но здесь… Лэйд откатился на бок, ощущая, как под ним лопаются гнилые фрукты и не обращая внимания на звон стеклянных осколков. Здесь его мощь была сопоставима с мощью бога.

Пули заколотили по столу, сшибая с него осколки тарелок вперемешку со слизкими комьями блюд. Удивительно, но сейчас Лэйд не ощущал исходящего от них смрада, только сернистую вонь сгоревшего пороха, чьё облако мгновенно укрыло комнату густым туманом.

— Др-ррррянь! — Коу зарычал, двумя огромными шагами покрыв половину залы, не обращая внимания на раздавленную утварь и прыгающие по полу гнилые фрукты, превращающиеся под его подошвами в бесцветную слизь, — Хитрр-ррая дрр-ррянь Лайвстоун!

Лэйд пополз под столом, пытаясь не обращать внимания на хруст дерева в десяти дюймах над его головой. Если бы Коу сохранил хладнокровие, присущее ему в человеческом обличье, всё закончилось бы вполне быстро. Но ярость, овладевшая им, сыграла на руку Лэйду. Одновременный выстрел из множества разномастных орудий дал чудовищный разнонаправленный импульс, сравнимый с отдачей дюжины смотрящих в разные стороны орудий. Может, Коу и был наделён чудовищной для человека силой, но некоторые из физических законов мироздания, видимо, всё ещё действовали в сотворённом демоном мире — импульс, пошатнувший Коу и нарушивший его равновесие, сбил ему прицел. Правда, теперь он быстро навёрстывал этот недостаток, всаживая залпы через равномерные интервалы, разнося в клочья и щепу всё новые куски стола.

Коу рычал и скрежетал, полосуя залу из всех стволов. Дрожащий от возбуждения, сотрясаемый механизмами перезарядки, он выглядел страшно и неотвратимо. Как сама война в её гипертрофированном нечеловеческом обличьи, сошедшая с карикатуры какого-нибудь остроумного художника, совместившего в одном все известные ему пугающие образы и гротескные формы — горящего корабля, мёртвой лошади, палящей пушки, барахтающегося в грязи броневика, марширующего, обожженого огнём, мертвеца…

Струящиеся из вентиляционных решёток раскалённые газы заставляли оставшуюся на Коу кожу трещать, съёживаться и чернеть, отваливаясь от него парящими в воздухе чешуйками. На побелевших от огня казённиках, видневшихся сквозь лопнувшие мышцы, плясало жёлтое пламя — это горел занявшийся от жара орудий подкожный жир. Кости негромко лопались, как ветки в костре, а вросшие в вентиляционную решётку зубы Коу, скрежещущие о сталь, стремительно темнели, превращаясь в угли.

Лэйд вжался в пол так, что едва не раздавил себе рёбра, в скулу больно упёрлись обломки паркета. Над его головой ревел огонь и трещало разбиваемое пулями дерево, беспомощно дребезжали в воздухе подброшенные огнём и смятые серебряные крышки. Что-то отчаянно кричал Крамби, но Лэйд не мог разобрать, что — в каждом его ухе словно поселился выводок голодных диких пчёл. Крамби, пожалуй, пришлось несладко. Привязанный к стулу, он не мог даже скатиться на пол, как сам Лэйд, лишь беспомощно кричал, взывая не то к благоразумию Коу, не то к защите всех святых. Напрасная трата времени, на взгляд Лэйда, сейчас обе инстанции были от них безмерно далеки…

Пули безостановочно били по столу над головой Лэйда, вышибая в нём дыры, превращая скатерть и салфетки в скользящую над полом снежную вьюгу. Россыпи стекла сыпались ему на спину, издавая жемчужный звон, иногда по полу перед ним рассыпались, подпрыгивая, скрученные и размозжённые столовые приборы — продырявленные пулями ложки, вилки с перебитыми черенками, обломки ножей…

Закрывая голову руками, Лэйд бормотал губами слова потерявших силу молитв.

Если бы Коу не изменило его хладнокровие, всё было бы кончено в считанные секунды. Но ярость, овладевшая им, превратившая его в не рассуждающее, исполненное ненависти, орудие, мешала ему выверять прицел, заставляя обрушивать на цель куда больше огня, чем требовалось для её надёжного поражения. Открыв бешеный огонь, орудия Коу почти мгновенно заволокли зал клубами не сгоревшего пороха, к которым присоединились облака пыли, вышибленной пулями из мебели и стен, тлеющие обрывки ткани и обивки.

Лэйд полз, скользя по раздавленной еде, которая давно не была едой. Слизкие корки под ним разъезжались, яблоки, похожие на наполненные гноем пузыри, раскатывались в разные стороны и лопались. Несколько раз он падал, едва не утыкаясь лицом в пол, но снова вскакивал — прежде чем управляемые Коу свинцовые плети вспахивали пол на том месте, где он прежде лежал.

Энергия отдачи, сотрясавшая Коу, была чересчур сильна даже для его богоподобного тела. Не выдерживая её, с хрустом ломались поршни, хрустели сломанные кости, дребезжали вырванные с мясом заклёпки. Но Коу не переставал стрелять. Не видя цели, ослеплённый пороховыми газами и собственной яростью, он кромсал всё, что попадало в поле его видимости, засыпая пол вокруг себя грудами дымящихся гильз.

Ощущая оглушительное дребезжание сердца в груди, Лэйд на секунду замер, собираясь духом перед следующим рывком. И эта секунда, должно быть, спасла ему жизнь — паркет в десяти дюймах от его лица вдруг вспенился острым морем из щепок и хлынул в стороны, усеяв занозами его лоб и едва не задев глаза. По дымящемуся полу покатились, беззвучно лопаясь, гнойники размером с кулак, в которых он с опозданием узнал яблоки…

Лэйд сделал два быстрых коротких выдоха, собираясь с силами. Коу дважды ошибся, но глупо уповать, что он будет ошибаться бесконечно или истратит все патроны. Скорее всего, Коу наделён бесконечной силой, его тело, даже разрушенное и обожжённое, всё ещё функционировало. И будет функционировать достаточно долго, чтобы закончить свою работу.

Точно услышав его мысли, орудия Коу, остервенело терзавшие развороченный стол и стены, вдруг смолкли. Не потому, что их одновременно заклинило или бездонный погреб с боеприпасами вдруг показал дно. Разом, по команде. Видимо, даже сквозь обжигающую пелену ярости Коу сообразил, что лишь усложняет себе работу, пытаясь поразить врага, котором толком даже не видит.

Лэйд с тоской взгляд в сторону двери. Она была всего в нескольких футах, но между ним и дверью, заняв стратегически верную позицию, располагался Коу.

Коу выдохнул поток раскалённых пороховых газов из вентиляционных отверстий. Судя по частичками золы, пляшущих в потоках раскалённого ветра, его лёгкие давно превратились в уголь и шлак. Может, это и причиняло ему боль, но ничуть не мешало вести огонь. Судя по тому, как тяжело ворочалась его голова, он собирался подождать, когда рассеется дым. И уж тогда…

— Коу! Прекратите это немедленно! Пожалуйста, перестаньте, Коу!

Крамби охрип от крика — видно, кричал всё это время, пытаясь заглушить канонаду. Будто полагал, что его слова всё ещё имеют здесь какую-то силу.

Коу резко повернулся в его сторону. Точно голос Крамби вырвал его из боевого транса, на миг нарушив яростное сосредоточение машины, разорвав её связь с тлеющими остатками человеческого существа, заключённого в её стальном чреве.

— Что?

Крамби был неестественно бледен, окровавленные губы судорожно дёргались, глотая воздух, но, кажется, он сумел сохранить присутствие духа — ну или некоторую его толику.

— Не вздумайте… Не надо… — прохрипел он, — Прекратите. Послушайте разума, мы не должны…

Звук, доносящийся из опалённой груди Коу, был страшен. Он походил на скрежет дробимых костей, но Лэйд, замерший за руинами кресла, отчего-то знал, что это смех. Смех, который это чудовище исторгает из себя вместе со свинцом и раскалёнными газами.

Ступал он тяжело, пошатываясь, но выглядел всё таким же огромным и несокрушимым. Несколько стволов, выпирающих из его тела, разорвало, некоторые раскалились добела, но, кажется, это не причиняло ему никаких неудобств. Он всё равно оставался чёртовой исполинской самоходной батареей.

— Прр-ррекр-ратить? И чего рр-рради я должен пр-ррекратить, мистерр-ррр-р Крр-рамби?

Из его зарешеченной пасти вырывалось шипение. Его издавали не пороховые газы — слишком тихое и влажное. Его издавал язык Коу, ворочающийся в его пасти и касающийся раскалённого металла.

Крамби на миг перестал дрожать. Даже нашёл в себе силы поднять голову.

— Потому что я приказываю вам, мистер Коу.

Секунду или две Коу стоял без движения, нависая над Крамби и похожий на дредноут, вырвавшийся из адского боя, всё ещё раскалённый и изрыгающий пороховой дым.

— Пр-р-ррриказываете мне?

Лэйду безотчётно захотелось вжаться ещё сильнее в пол. Так, чтобы почти слиться с ним, сделаться крохотным, как букашка, врости в него… Несмотря на то, что оглушительный рёв Коу превратился в членораздельную речь, Лэйд ощутил, как по коже стремительно разрастается колючая изморозь. Он вдруг отчётливо ощутил, сколько ненависти было в этих словах.

— Прр-рриказываете мне?

Коу шагнул в сторону беспомощно сжавшегося Крамби, изрыгая раскалённые газы и дым. Сквозь его тлеющую шкуру, служившую оболочкой для боевой машины, то здесь то там прорывалось пламя. Его безумная пальба причинила куда больше разрушений, чем показалось Лэйду изначально, причём не только комнате и её обстановке, но и самому Коу. Следы разрушения — вмятины в бронелистах, волочащиеся за ним клочья мяса, липкие лужицы масла и крови под ногами — были следами бесчисленного множества рикошетов, поразивших его, но, к сожалению Лэйда, ни одно из повреждений не выглядело критическим.

— Да, — Крамби стиснул зубы, борясь с желанием закрыть глаза, — Это приказ. Приказ!

Он повторял это слово, точно оно было частью охранного ритуала, призванного спасти его от демона из раскалённого металла и обожжённой плоти, медленно подступающего к нему, оставляющему за собой груды звенящих гильз на перепачканном кровью полу.

— Ты смеешь отдавать мне пр-ррриказы? Ты, человек, который погубил нас всех?

Крамби явно хотелось сжаться в комок, но, привязанный, он не был волен над своим телом.

— Я виноват, — выдавил он из себя, пытаясь остановить дрожь в коленях, — Господи, я же уже признал! Я же не думал… Не знал… Господи, признаю! Раскаиваюсь! Вы слышите, Коу? Я раскаиваюсь!

Багровый язык Коу, извивающийся змеёй за раскалённой стальной решёткой, коснулся прутьев, издав негромкое шипение обожжённой плоти. Каждый раз, когда он касался прутьев, на них оставались пригоревшие розовые и багровые клочья.

— Ваше рр-ррраскаянье немного запоздало, мистерр-рр Крр-ррамби.

«Если подливки недостаточно, свинина будет пригорать к решётке. Этого можно избежать, если использовать ложку растительного масла, разведённого с бальзамическим уксусом и…»

Крамби засучил ногами. Его штаны потемнели, Лэйд ощутил резкий запах мочи.

— Боже, Коу… Перестаньте, прошу вас. Это же биржа! Это чёртова биржа! Здесь все крадут, все до последнего курьера и клерка! Вы и сами знаете это! Розенберг… Господи, только за последний год он присвоил три тысячи фунтов на самых простейших схемах! Кольридж! Он каждый месяц прибирал по пять-шесть сотен! Все крали! Даже этот сопляк Синклер! Это биржа, чтоб вас, а не богадельня! Она существует для того, чтоб перекачивать деньги! Прорву денег! Неужели вы думаете, что здесь работают люди с чистыми, как у ангелов, руками?

Коу тяжело выдохнул, в воздух посыпалась копоть.

— Поберр-ррегите дыхание, мистерр-рр Крр-ррамби, — посоветовал он, — Дыхание вам потрр-рребуется для кр-рррика, а кр-рр-ричать вы будете долго…

— Месяц назад мы заработали восемь тысяч на документарных акциях, но передаточное распоряжение было фальшивым! Вы знали это, вы сами нашли специалиста по поддельным подписям!

— Мистер-р-рр Крр-ррамби…

— В июле мы стимулировали повышенный спрос на табак и копру через агентов, которых внедрили к конкурентам! Мы вбросили лживую информацию об эмитентах и снимали на этом сливки! Сорок тысяч за один только месяц! Мы годами лгали нашим клиентам и вкладчикам, водили за нос контрагентов, подсовывали ложную информацию фискалам! Мы все крали, Коу! Но так работают все большие компании. Те жалкие четыре сотни, что я присвоил — это даже не капля в море, это…

Коу остановился перед Крамби. Кремальеры, утопленные в опалённой плоти, негромко зажужали, внося поправки в прицел. С такого расстояния он не промахнётся, понял Лэйд. На таком расстоянии исключён промах. И даже если он выстрелит холостыми, жара, вырвавшегося из стволов, будет достаточно, чтоб превратить Крамби в крохотный трепещущий на стуле факел.

— Дело не в четырррр-ррех сотнях, — проскрежетал Коу, с лязгом загоняя патроны в патронники, — Вы погубили нас, когда убили мистерр-р-ра Олдрр-рриджа.

Зубы во рту Крамби залязгали.

— Я… Прекратите, пожалуйста… Вы же знаете, я… Довольно!

Коу приблизил к нему свой страшный лик из раскалённой стали и горелой плоти. Кожа вокруг броневых пластин съёжилась и потрескивала, в пробоинах клокотали, бессмысленно сокращаясь, обожжённые мышцы. Даже голубые глаза, казалось, спеклись внутри стальной скорлупы — они выглядели пластмассовыми, тусклыми, точно бусины, инкрустированные в горелое мясо.

— Не разыгр-рывайте невинность, мистер-рр Крр-рамби. Вы убили Олдр-рриджа. Не сами — моими рр-рруками. Вы полгода отпрр-рравляли ему вино, отр-ррравленное мышьяком. Лошадиными дозами мышьяка. Надеялись, что яд сведёт его в могилу. Но он был слишком хитеррр-рр, а может, яд слишком медленно действовал. И тогда вы прр-рриказали…

— Нет! — вскрикнул Крамби, обмирая от ужаса, — Отойдите! Прочь!

— Вы пр-риказали мне устрр-роить стар-ррому мистер-рру Олдр-рриджу последнюю пр-ррогулку. Головой вниз, на мостовую! Знаете, это было не так и сложно. Куда проще, чем многие др-рругие пор-рручения, котор-рые мне прр-рриходилось для вас выполнять! Я дождался, когда Госсвор-р-рт, этот стар-ррый пень, уйдёт за покупками, и вошёл в номерр-рр. Олдрр-ридж был стар-р-р и слаб, он почти не соп-р-ррротивлялся. Напр-рротив, он улыбнулся, увидев меня на пор-р-роге. Как будто ср-ррразу всё понял. Он не пытался угрр-р-рожать мне, не пытался пр-р-ррредложить денег. А это черр-рртовски часто бывает в такой момент, уж можете мне поверр-ррить! Но нет, он не опустился до мольбы. Достойный джентльмен. Он даже умер-ррр достойно, не трр-рясся как вы сейчас. «Я знал, что это будете вы, Коу, — сказал он, кивнув мне, — Что ж, так даже лучше. Значит, уже порр-рра?»

— Замолчите, Коу! Приказываю вам, замолчите!

— Мне прр-ррриходилось убивать людей, которые перед смер-р-рртью мочились в штаны, как вы сейчас, и умоляли о пощаде. А он… Он вёл себя достойно. Очень достойно. Р-рр-редко встр-ретишь такое сегодня, на это способны только джентльмены стар-ррой закалки. Стар-ррой эпохи! Которр-р-рых молодые жадные ублюдки врр-рроде вас сжили со свету или спрр-р-рровадили на пенсию, чтоб те не мешали вам обстряпывать свои дрянные делишки!

— Он был… Да, он был джентльмен, — забормотал Крамби, корчаясь от ужаса, точно охваченный пламенем, — Безусловно, джентльмен до мозга костей… Мы все его очень…

— Он попр-росил у меня пять минут напоследок — прр-ривести в пор-ррядок бумаги. И я позволил ему это. Последняя любезность стар-р-рому джентльмену. Я стоял р-рядом и наблюдал, чтоб он не выкинул напоследок какую-то глупость. Не схватился за нож или не попытался сбежать. Или что-нибудь ещё в этом духе. Но он ничего такого не делал. Достал из сейфа два конвер-ррта, один положил обр-р-ратно. Дрр-рругой сжёг в пепельнице на моих глазах. Сгорр-ррел он быстр-ро, очень быстрр-ро, там было не много бумаги. Может, один листок. Но мистерр-р Олдрр-ридж встал лишь когда этот листок пр-рревратился в пепел. Тогда он встал и улыбнулся мне. «Я к вашим услугам, мистер-ррр Коу», — сказал он. И знаете, что? Он улыбался даже когда я швыр-р-ррнул его вниз. Готов поклясться, улыбался до самой земли. Как будто знал… Как будто пр-р-ррредвидел…

Крамби всхлипнул.

— Господь всемогущий!..

— У него было два завещания, чер-рртов ты безмозглый слизняк! Он дер-ррржал про запас оба вар-ррианта. Стрр-рраховка! Его пр-рроклятая стр-р-рраховка! Он оставлял вам шанс! До последнего! И только увидев меня, поняв, что вы подписали ему приговор, он решился. Поджёг фитиль, пожелав вашему кор-р-рраблю хор-р-р-ррошего плавания!

Крамби сцепил зубы. С такой силой, что Лэйду послышался хруст.

— Моя месть, — выдавил он, глядя на Коу затуманившимся взглядом, — У меня было право на месть!

Из щелей в шлеме Коу вырвались розовые язычки огня, заплясавшие на стали. Некоторые из них заметно коптили — должно быть, это сгорали остатки мозгового вещества в раздавленном черепе.

— Твоя месть! — загрохотал он, — Твоя жалкая дрр-ррянная месть!.. Ты прр-р-родал пр-рраво на неё! Ты убил его! Но не сам — моими р-ррруками! Пр-р-риговорив всех нас! — от напряжения глотка Коу, похожая на вздувшийся под натянутой кожей трубопровод, треснула в одном месте, выпустив наружу тонкую стройку пара, — Если бы я отказался, демон пощадил бы всех нас. Так и сидел бы связанным в трр-ррюме! Но ты… Ты сделал меня своим ор-рррудием! Так получай же всё, что прр-р-рричитается!..

Сейчас Крамби не станет. Лэйд понял это отчётливо, слепо ощупывая пол в поисках хоть какого-нибудь мало-мальски пригодного оружия. Тщетно. В его распоряжении не было ни подходящего оружия, ни сил, чтоб привести его в действие. Время упражняться в метании соусников прошло, старина… Всё, что ему попадалось — осколки битой посуды, перемазанные серой слизью. Даже если он сумеет подобраться к Коу, застигнув его врасплох, нечего и думать пронзить этим жалким оружием закалённую броню ожившего дредноута.

Если что-то и могло защитить Крамби от неминуемой смерти, так это вмешательство высших сил. Тех самых, которые презирали его и истово ненавидели. Которые…

Выстрела, который должен был оборвать жизнь Крамби, размазав его по липкому от недавнего пиршества полу, не последовало. Нависающий над ним Коу, клокочущий, ревущий и дрожащий от медленно расплавляющей его ярости, вдруг запнулся.

— Что? Нет. Почему? Я не… Какого черрр-р-рта?

Ощетинившаяся разномастными стволами лапа, покрытая клочьями горящей кожи, замершая в трёх дюймах от лица Крамби, вдруг пришла в движение. Задрожала, захрустела валами и поршнями, стала стремительно поворачиваться. Точно батарея, получившая от старшего офицера новые данные для стрельбы. По телу Коу прошла короткая дрожь, но в этот раз не от отдачи. Он словно пытался совладать с собственной конечностью, которая стала жить своей собственной жизнью. Пытался — и не мог. Всей его огромной силы не хватало чтобы управлять собственной рукой, которая, закончив короткое движение, остановилась, упёршись в его стальную грудь. Точно пыталась нащупать гнилой некрозный комок сердца под многотонными пластинами брони.

— Нет, — произнёс Коу, и голос его в этот краткий миг без оглушительной стрельбы, вдруг показался Лэйду тихим и почти человеческим, — Пожалуйста, нет. Дай мне закончить. Дай мне… Я… Пожа…

Выстрел множества орудий, произведённый в упор, был страшен. Он заставил Коу отшатнуться, заревев от боли и недоумения, по полу зазвенели сорванные куски брони и то, что они некогда прикрывали — причудливо изогнутые и почерневшие кости. Совокупная сила его орудий образовав в широкой груди огромную пробоину, едва не разломив корпус пополам. Внутри неё беспомощно трепетали, окутываясь паром, какие-то поршни, сочились чёрной жидкостью перебитые сосуды и трубопроводы.

— Нет, — прошептал Коу, уставившись на этот пролом, точно не веря, будто сам сделал выстрел, — Ты не посмеешь. Нет.

Вторая рука поднялась, упёршись ему в бедро. Сухо клацнули взводимые курки.

— Неё-е-е-ет!

Вой Коу оказался заглушён выстрелами. Дальше они грохотали уже не умолкая, в жуткой какофонии, напоминающий безумный, пошедший вразнос и окончательно потерявший ритм фокстрот. Орудия били в упор, вышибая из стали снопы белых и жёлтых искр вперемешку с кровавой мякотью и костяными осколками. Гудели сорванные со своих мест бронированные пластины, обнажая уязвимую мягкую плоть. Рычали, захлёбываясь от напряжения, механизмы.

Лэйд откатился к стене, прикрыв руками затылок и вжавшись лицом в развороченный паркет с такой силой, что в щёку впилась дюжина заноз. Осатаневший Коу, мечущийся по зале и всаживающий в себя залп за залпом, представлял собой не меньшую опасность, чем прежде. Рикошеты, отражающиеся от его брони, рассыпали вокруг снопы звенящих искр и осколки металла, эта шрапнель могла бы, пожалуй, прошить насквозь любого, кто неосторожно оказался бы рядом.

Боевая машина, окутавшись дымом, вертелась посреди зала, давя лапами остатки мебели. Самозабвенно расстреливая себя, она крутилась в безумном танце, который уже не был танцем ни ярости, ни безумного разрушения. Что-то другое, ещё более дикое, еше более гротескное…

Это длилось долго, невыносимо долго. Чудовищный запас прочности не позволял Коу, самозабвенно расстреливавшему самого себя, уйти легко, а силы в нём было больше, чем в броненосце. Не выдерживая страшного жара, некоторые его стволы плавились, другие разрывались, окутывая его чёрными и сизыми облаками пороховых газов. Но он продолжал свой страшный танец, истязая себя, круша собственное тело в пароксизме страшной ненависти, точно в этом теле, огромном и бронированном, Коу вдруг узнал своего самого страшного и безжалостного врага…

И всё же он понемногу сдавал.

Одна из лап беспомощно повисла, перерубленная снопом картечи почти у основания. Следующий выстрел оторвал её вовсе, превратив в фаршированный мясными осколками ком раздавленной плоти. С грохотом посыпались на залитый кровью и маслом пол сплющенные пулями шестерни.

Он нас раздавит, подумал Лэйд, пытаясь одновременно закрыть глаза и уши, раздавит к чёртовой матери и…

Коу внезапно перестал стрелять. Может, у него наконец закончились боеприпасы?.. Лэйд осторожно приоткрыл глаза и впервые за всё время канонады смог выпустить из себя воздух, отчего грудь перестала казаться ему наполненным раскалёнными газами барабаном.

Коу осел дымящейся грудой у дальней стены. Внутри его растерзанного тела, скрежеща и двигаясь рывками, механические части пытались взаимодействовать с частями из плоти, но тщетно. И те и другие приняли на себя слишком много попаданий в упор за последние минуты. Голова Коу — огромный развороченный капонир — склонилась на плечо. Вентиляционные решётки источали струи дыма, в котором Лэйд слишком хорошо различал запах палёного мяса, из прорези в шлеме капала густая белая субстанция, отчего-то напомнившая Лэйду яйца пашот — судя по всему, глаза бывшего убийцы не выдержали жара и лопнули внутри шлема.

В этом месиве из обгоревших обломков уже ничего не могло шевелиться, но Лэйд внезапно заметил движение в верхней части груди. Деталь, в которой он с отвращением распознал скреплённую стальной проволокой обгоревшую челюсть. Она дрожала, с трудом шевелясь — последний механизм в огромном умирающем теле, который ещё был способен шевелиться — за обгоревшими полопавшимися от жара зубами дрожал истерзанный, свисающий тряпкой, язык.

— Всё, — сказал Коу.

В его голосе не осталось человеческих интонаций — должно быть, на них уже не доставало сил — но если бы они оставались, Лэйд был уверен, что своё последнее слово Коу произнёс с облегчением.

Лэйд долго медлил, прежде чем подняться. Ему всё казалось, что стоит ему встать на ноги, как какой-нибудь ствол, вывороченный из мёртвой туши, натужно заскрипит курком — и всадит пулю ему в грудь. Но этого не случилось. Этого не могло случиться.

Мёртвый Коу уже не выглядел ни опасным, ни зловещим. Он выглядел как потерпевший аварию паровоз, врезавшийся в препятствие и превратившийся в тлеющие обломки. Все те органические части его тела, что не сгорели, медленно тлели, разбросанные вперемешку с листами броневой стали и неизвестным Лэйду механизмами.

Крамби сидел на прежнем месте, беззвучно шевеля губами. Поразительно — он, человек, находившийся едва ли не в эпицентре этого буйства, не выглядел ни раненным, ни даже сколько-нибудь пострадавшим, разве что засыпанным пылью, с посеревшим от пороховых газов лицом.

— Потерпите минуту, — попросил его Лэйд, — Сейчас я что-нибудь найду…

Осколок тарелки, найденный им на полу, по всем статьям проигрывал хорошему перочинному ножу, но сейчас вполне отвечал его целям. Осторожно зажав его пальцами, Лэйд принялся перепиливать верёвки. Не самая простая работа, когда в ушах звенит, а комната плывёт перед глазами, но он справился с ней за несколько минут, при этом даже не порезавшись. Недурно, Чабб. Вполне недурно.

Крамби свалился бы со стула, если бы не рука Лэйда, поддержавшая его. Младший компаньон «Биржевой компании Крамби» на ощупь напоминал пугало, которое кому-то вздумалось снять с шеста — сплошная ветошь, набитая в хороший некогда костюм. Но где-то в её глубине остались кости и мышцы, потому что Крамби, застонав, смог подняться на ноги — и даже остаться в этом положении, пусть и немного пошатываясь.

— Живы?

Крамби с трудом кивнул головой.

— Как будто бы, — пробормотал он, — Во имя Господа, что это было? Вы же видели? Он сошёл с ума, он… Почему?

Лэйд несколько раз шлёпнул его по груди и плечам. Не столько чтобы выбить пыль, сколько для того, чтоб восстановить кровообращение и прояснить мозги.

— А вы ещё не поняли? — осведомился он, не скрывая усмешки, — Это и есть она. Ошибка Розенберга. Ей не суждено было убить ни его самого, ни Лейтона, зато она убила Коу. Полюбуйтесь, к чему может привести слишком смелое допущение, сделанное без оглядки на твёрдые факты.

Крамби осторожно прошёл по разгромленной зале, переступая истекающие кровью и маслом части того, что прежде было Коу.

— Я… не уверен, что понял. Демон спас нас? Вмешался, чтобы защитить?

Лэйд усмехнулся.

— Пожалуй, что так. Но если вы собираетесь по этому поводу преисполниться к нему горячей благодарностью, я бы на вашем месте не стал спешить.

— Что? Почему?

— Он спас нас отнюдь не потому, что посчитал заслуживающими спасения. И не потому, что искренне возлюбил нас, сочтя безгрешными в этом царстве биржевого порока.

— Мы у него на особом счету, — кивнул Крамби, — Он не может нам повредить, поскольку мы находимся вне пределов его компетенции. Но он мог не мешать Коу разделаться с нами! Всего только подождать и…

— В том-то и дело, — с сожалением ответил Лэйд, — В том, что мы с вами в самом деле занимаем особое место в его списке гостей. Мы двое. Вот только едва ли вас порадует, если я скажу, какое.

Заметив движение на полу, Крамби замер, потом осторожно нагнулся, чтобы что-то подобрать. Увидев, что это, Лэйд не сдержал улыбки. Автоматический пистолет покойного Коу. Вросший в его тело наравне с прочим оружием, он выглядел совсем не таким новеньким и блестящим, как в день их знакомства. Но, возможно, сохранил свои качества как оружие. Неудивительно, что Крамби, мельком проверив затвор, машинально сунул его себе в карман. Как будто всё ещё верил, что этот крохотный кусок металла ещё может представлять собой какую-то силу в мире, где все законы бытия и логики давным-давно полетели вверх тормашками.

— Какое?

— Он ненавидит нас. Ненавидит так, как в силах ненавидеть лишь демон. В пламени его ненависти можно, должно быть, плавить алмазы. Или сжигать планеты. Он ненавидит нас исступлённо, слепо, очень, очень сильно. И именно из-за этого мы с вами оказались в столь глупом и неоднозначном положении. Демон страстно желает нашей смерти. Мучительной, долгой, наполненной таким количеством пыток, что даже сам Нерон сошёл бы с ума, пытаясь вообразить ту пропасть боли и отчаяния, в которую нам с вами суждено нырнуть.

— Почему? — пробормотал Крамби, — Только потому, что я был неважным управляющим?

— И поэтому тоже. Вы нанесли демону страшное оскорбление. Два года измывались над ним, распоряжаясь компанией, которую он считал своей, и распоряжались глупо, неумело, уничтожая её. Мало того, вы убили мистера Олдриджа, человека, которого демон, по всей видимости, уважал — если демонам знакомо это чувство.

Крамби вздрогнул. Будто вновь услышал рык Коу и глухое дребезжание его орудий.

— Послушайте, мистер Лайвстоун… — пробормотал он, — Я бы хотел…

Лэйд покачал головой.

— И слушать не стану. История вашей со Шляпником мести слишком сложна, чтобы я рискнул в ней разобраться. Возможно, когда-нибудь я и попытаюсь это сделать. После хорошего ужина, выкурив трубку с рыбьей чешуёй, промочив горло глотком хорошего грога. Но не сейчас. И уж тем более я не собираюсь наделять себя полномочиями судьи, чтобы разобраться, на чьей стороне была правда и кто из вас вправе был вершить месть. По большому счёту, мне плевать на это. Если вы убили Шляпника, не ждите, что я буду проклинать вас. В конце концов, это Шляпник втравил меня в эту историю, втравил нарочно, уже после своей смерти. Так что я, как вы догадываетесь, не испытываю к нему тёплых чувств.

Крамби кивнул, кажется, с некоторым облегчением.

— А вы? — спросил он, — Почему демону ненавидеть вас?

Лэйд усмехнулся.

— Меня ненавидят многие из их семейства. Я много лет в Новом Бангоре и, уверяю, не одному из них успел насыпать соли на хвост. Сожрать с потрохами Лэйда Лайвстоуна, самого Бангорского Тигра!.. Чёрт, наш приятель никогда от этого не откажется.

— И верно, глупейшее положение, — пробормотал Крамби, — Демон желает нашей смерти, но не в силах убить нас своими руками.

— Мало того, ему невыносимо наблюдать, как это сделает кто-нибудь другой, — вставил Лэйд, — Несчастный мистер Коу имел возможность в этом убедиться. Так что да, ситуация отчасти патовая. Причём в равной степени тягостная для всех нас. С одной стороны, демон не может умертвить нас, с другой, он всё ещё остаётся хозяином положения. Мы заперты в его царстве. Единственное, что ему остаётся — это наблюдать за тем, как мы медленно умираем от истощения и сходим с ума. Не сама изысканная казнь, но что ему ещё остаётся?..

Крамби обессиленно опустился на стул, к которому ещё недавно был привязан.

— Значит, всё тщетно, — пробормотал он, — Подумать только, не так давно я молился чтобы Коу не разнёс мне голову, а сейчас выходит, что именно он был моим благодетелем. Уж лучше пуля в голову, чем эти муки.

Лэйд хмыкнул.

— Если вас устраивает такой вариант, вы вольны использовать его. Пистолет Коу у вас в кармане, а помешать вам демон всё равно не сможет. Более того, он обречён бессильно клацать зубами, наблюдая за тем, как ваша душа, покинув мёртвое тело, ускользает от него.

Рука Крамби несмело поползла к карману. Будто там, за тонкой тканью, спряталось смертоносное насекомое.

— Ну или можете затянуть немного ваше существование в этом мире, заодно получив шанс на спасение.

Пальцы Крамби впились в ткань, так и не добравшись до кармана.

— Что?

— Каждому кораблю позволительно иметь спасательные шлюпки. Даже такому, как этот, горящему и тонущему одновременно. Не хочу обнадёживать вас прежде времени, но… Возможно, мне удалось найти одну из них.

Крамби вскочил на ноги слишком быстро. Ослабевший, он едва справлялся с собственным телом, тотчас зашатался, словно пьяный.

— Что? Лэйд Лайвстоун, что вы только сказали?

Лэйд улыбнулся. И, кажется, почти искренне за долгое, долгое время.

— А почему, по-вашему, я искал вас и Коу, последних уцелевших членов экипажа? Да, спасение есть. И, кажется, я знаю, где находится эта распроклятая шлюпка.

Крамби был слаб, как новорождённый, но впился в плечо Лэйда с такой силой, что затрещали остатки пиджака.

— Где? — хрипло и тяжело спросил он, с трудом ворочая языком, — Где она? Где шлюпка?

— Близко. Даже ближе, чем вы полагаете. Да отцепитесь же вы, клещ несчастный…

Стряхнув с себя Крамби, Лэйд шагнул к руинам стола. Среди изрешечённых соусников, лопнувших мисок и залитого серой слизью стеклянного крошева найти что-либо было непросто, но Лэйд хорошо знал, что он ищет. Небольшую стеклянную пластину размером четыре дюйма на три…

Она была цела, лишь порядком заляпана. Лэйд бережно вытер её куском тлеющей салфетки.

— Наша спасательная шлюпка, — объявил он, предъявляя пластину Крамби, — Всё это время она была здесь, перед нашими глазами. Такая маленькая и хрупкая… Кто мог подумать?

— Это… Фотокарточка мистера Олдриджа.

— Совершенно верно. Та самая, которая обнаружилась в его сейфе после смерти и которую мистер Розенберг взял себе на память, пока остальные делили прочие его вещи. А теперь будьте добры перевернуть её и внимательно изучить обратную поверхность на свету.

Крамби покорно взял пластину в руки — пальцы его задрожали, но справились с её весом.

— Немного поцарапана, кажется. Обычные царапины на стекле. Такое бывает со старыми пластинами.

— Смотрите внимательнее, мистер Крамби! — велел Лэйд, — Внимательнее!

Голос Крамби немного осёкся.

— Царапины и… Помилуй Боже! Похоже на… Письмена! Какие-то знаки! Не могу разобрать, но это не английский. Что-то другое…

— Определённо, нечто другое, — согласился Лэйд, — Безусловно, это не английский. Более того, ни один из известных вам языков. Хорошо, что вы не знаете его, потому что читать на нём надо с величайшей осторожностью и малейшая неточность может стоить невнимательному читателю жизни.

— Вы говорите о…

Лэйд склонил голову.

— Да. Это формула. Магическая формула на языке демонов.

— Её оставил мистер Олдридж?

— А кто бы ещё мог это сделать, хотел бы я знать?.. Фотокарточка лежала в его сейфе, не так ли? Наверно, он воспользовался тонкой иглой, чтоб вырезать письмена на стекле. Хорошая работа, и очень тонкая. Легко можно не заметить, если не знать, где искать.

Крамби задрожал так, будто через него пропустили слабое гальваническое напряжение.

— Вы… Вы можете это прочесть?

— А по-вашему, я тридцать лет посвятил тому, чтоб перебирать крупы и сортировать чай? — ухмыльнулся Лэйд, — Я — Бангорский Тигр, помните об этом? Да, я могу прочесть формулу. Она крайне сложна, но я думаю, что мне удастся произнести её без фатальных ошибок.

— И что… что она делает? — жадно спросил Крамби, держа стеклянную пластину на ладони с такой опаской, будто это была колба с нитроглицерином. И, в то же время, почтительно, как священную реликвию, — Это и есть он, путь к спасению?

— Я думаю, что да. Повторюсь, формула очень сложна. Даже я со своим опытом не могу расшифровать всех её элементов и графем. Но судя по тем элементам, что я вижу… Да, это путь к спасению. Ключ, дающий возможность выскользнуть из царства нематериального к дневному свету, который вы, ручаюсь, уже успели позабыть.

Крамби осторожно положил пластину на стол, не спуская с неё взгляда. Должно быть, не доверял своим дрожащим пальцам.

— Почему он сделал это? Почему оставил ключ?

Лэйд пожал плечами.

— Хотел бы ответить, да не знаю. Возможно, это был его страховочный билет с тонущего корабля — на тот случай, если он по какой-нибудь причине оказался на его борту. Или же… Шляпнику была свойственна определённая ирония. Может, ему, летящему вниз головой на камни, приятно было сознавать, что один-единственный спасительный ключ лежит у всех на самом виду, но люди, мнящие себя величайшими умниками в мире, не способны ни увидеть его, ни воспользоваться им.

— Эта карточка всю неделю стояла на столе у Розенберга, — пробормотал Крамби, — Мы посмеивались над его сентиментальностью, ведь добрых чувств у него было не больше, чем у белой акулы. А всё это время…

— Да, — сказал Лэйд, — Спасение всё это время было в футе от его носа. У вас на глазах. Но ни один из многомудрых джентльменов оказался не способен им воспользоваться.

Лэйд прошёл по зале, разметав ногой обломки. Некоторые были обломками мебели и столовых приборов, другие — обломками Коу и его страшных украшений, но ни то, ни другое его сейчас не интересовало. Канцелярский отдел, переоборудованный под обеденный зал, сохранил многие предметы своей прошлой обстановки, но ему пришлось порядочно повозиться, прежде чем в ворохе бумажных листов удалось найти два чистых, не смятых, не опалённых и не заляпанных серой дрянью. А вот писчее перо и чернильница нашлись почти сразу.

Разгромленный обеденный стол не годился для письма, Лэйду пришлось кряхтя вытащить в центр комнаты небольшую конторку, порядком потрёпанную, но всё ещё твёрдо стоящую на ногах. Чернила к его облегчению не успели превратиться в какую-нибудь неприятную субстанцию, перо покрылось серебряными прожилками плесени, но тоже не утратило пишущих свойств.

Крамби озадаченно наблюдал за его приготовлениями.

— Мистер Лайвстоун, что вы пишете?

Лэйд поморщился. Когда приступаешь к письму, сложнее всего начать. Уронить на девственно-белый бумажный лист первую каплю чернил. Наверно, каждый пишущий в этот миг ощущает некоторое душевное колебание. Словно творец мира, впервые решивший прикоснуться к своему детищу и ещё не знающий, каким оно выйдет. Некоторые миры получаются чертовски скверными, кто бы их ни творил…

— Рецепт одного пирога с ревенем, — пробормотал он, почёсывая кончиком пера нос, — Придумал только что, будет досадно, если не запишу… Не смотрите на меня так, старый Чабб ещё не выжил из ума, хотя на этот счёт в Хукахука встречаются разные мнения. Просто не мешайте мне, в моём возрасте не так-то просто сохранять концентрацию, а она мне сейчас нужна как никогда. Переводить с языка демонов на английский не так легко, как может показаться.

— Вы переводите формулу мистера Олдриджа? Но зачем?

— Чтобы я не был единственным человеком, способным её прочесть.

Решившись, он наконец коснулся пером бумаги. Первое слово вышло корявым, поплывшим, буквы заваливались на сторону. Очень уж долго ему не приходилось писать от руки, пальцы немели от слабости. Приходилось вкладывать много сил в каждую букву, и всё равно выходило неряшливо, как у школьника, давно забывшего про прописи. Но Лэйд продолжал писать, методично обмакивая перо в чернильницу.

Если настойчиво и упорно заниматься каким-то делом, рано или поздно добьёшься в нём успеха. Это нехитрое правило знакомо не всем демонологам, некоторые из них погибают задолго до того, как сами обретают право носить роскошный цилиндр, но совершенно точно — всем лавочникам.

К концу третьей строки уже получалось сносно. Никакого сравнения с лёгкими и воздушными буквами, которые оставляла в гроссбухах Сэнди, но, по крайней мере, читаемо, и то добро…

— Вы хотите, чтобы и я мог прочесть её? — насторожённо спросил Крамби, — Но почему не вы сами, если вам знаком этот язык?

Лэйд усмехнулся, не прекращая писать.

— Есть одно обстоятельство, которое я не хотел вам говорить, чтобы не омрачить радости. Та спасательная шлюпка, которая у нас в руках… Это чертовски маленькая шлюпка. Если на чистоту, даже крошечная. Скорее даже скорлупка. Ей нипочём не выдержать двоих. Видите ли, она рассчитана только на одного пассажира.

Он даже бросил на несколько секунд писать, чтобы взглянуть на лицо Крамби. И не прогадал, то вытянулось и посерело.

— Хотите сказать…

В разгромленной комнате Лэйду не удалось найти ни промокательной бумаги, ни песочного набора. Пришлось подуть на написанное, чтоб высыхало быстрее. Дважды перечитав написанное, Лэйд аккуратно сложил листок пополам и передал Крамби.

— Держите.

Крамби принял лист с таким благоговением, будто это был по меньшей мере рукописный листок Евангелия, написанный самим Левием Матфеем.

— Это… Оно?

— Что? Нет. Это не формула. Это… Письмо для одного моего старого приятеля. Среди воспитанных людей принято оставлять письма на прощание — вдруг я покину этот мир прежде, чем успею с ним попрощаться?..

Крамби застыл со сложенным листком в руках, не зная, что с ним делать и не решаясь развернуть.

— Но…

— За вашей спиной ящик для корреспонденции, если не ошибаюсь. Он выглядит вполне целым. Бросьте письмо в раздел входящих, будьте добры.

Крамби заколебался.

— Но ведь… Никто его не прочтёт? Больше нет секретарей и ответственных за корреспонденцию, нет курьеров, нет…

— Бросайте, — кратко приказал Лэйд, — Сейчас это не имеет значения.

Крамби покорно опустил бумажный листок в ту часть ящика, над которой было написано «Входящая корреспонденция». Беззвучно спикировав вниз, тот замер, недвижимый, в соответствующем отделении. Не вспыхнул огнём, не растворился без следа — просто бумажный листок, один из многих тысяч в этой комнате. Но Лэйд удовлетворённо кивнул, прежде чем придвинуть к себе второй лист и вновь обмакнуть перо в чернильницу.

— А теперь формула. Так-с… И тэ маа… Дьявол! Мэа или маа?.. И тэ мэа кэй рото… Знали бы вы, как непросто перекладывать это на человеческий алфавит?

— Зачем? — тихо спросил Крамби, — Зачем вы делаете это, мистер Лайвстоун?

— Затем, — буркнул Лэйд, не отрываясь от работы, — Видите ли, у нас с вами образовалась непростая ситуация. Одна шлюпка — и два пассажира. Думаю, вы смекнули, к чему это ведёт, ваших познаний в арифметике должно хватить на такую простую операцию, раз уж вы управлялись с миллионами… Только у одного из нас есть шанс выскочить из западни. Будь на моём месте мистер Коу, он наверняка предложил бы использовать дуэль. Что ж, старый и уважаемый способ определить победителя и проигравшего. Мистер Розенберг, вероятно, предпочёл бы тянуть жребий. Его, аналитика с глубокими познаниями в области прогнозирования, позабавила бы мысль оставить всё на волю слепого случая. Но мне претят оба эти подхода. В конце концов, я всего лишь лавочник из Хукахука.

Ему потребовалось даже меньше времени, чем он ожидал. Переложенная на английский, формула Шляпника выглядела совсем не так зловеще и таинственно, как на фотокарточке, а некоторые сочетания букв казались почти непроизносимыми. Но Лэйд с удовлетворением отметил, что справился с работой недурно.

— Вот как мы поступим, — произнёс он, не отрывая глаз от бумаги, — Этот листок будет лежать в кармане моего пиджака. Вот в этом, слева. Право прочесть его будет принадлежать тому из нас двоих, кто последним останется в живых. Отчего вы так на меня смотрите, мистер Крамби? У меня выросли рога? Нет? Тогда слушайте. Слушайте внимательно.

— Да. Слушаю. Слушаю вас.

— Долго нам с вами здесь не протянуть, это ясно. Уже сейчас этот мир кажется чертовски неуютным, неправда ли? Уверяю, вы даже не представляете, во что он превратится в самом скором времени. Поверьте, это будет весьма безрадостное место, которое вам едва ли захочется выбрать для пикника с сослуживцами. Законы бытия неумолимо ломаются, съедая друг друга, химические процессы текут вспять, сама материя агонизирует на молекулярном уровне. Полагаю, совсем скоро мы с вами увидим нечто такое, по сравнению с чем жуткие полотна Босха покажутся сущей пасторалью. Демон не может убить нас, мы не в его власти. Поэтому он будет превращать наше существование в пытку, пытаясь из каждой минуты пребывания здесь выжать столько мук, сколько это представляется возможным для человеческого тела и рассудка. Лишённые пищи и воды, мы будем брести по бескрайней пустыне, состоящей из ржавчины, дыша воздухом из ядовитого хлора. А может, это будут ледяные горы, в которых мы будем медленно и мучительно замерзать, наблюдая за тем, как звёзды, плавясь, стекают за горизонт. Как бы ни выглядел этот мир, наш добрый хозяин позаботится о том, чтобы твари, его населяющие, были плотоядны и отвратительны как ночные кошмары. Впрочем, я сомневаюсь как в том, что в этом мире будет существовать ночь, так и в том, что нам с вами доведётся хоть раз сомкнуть глаза.

Крамби слабел на глазах. Ему пришлось опереться о стул, но даже так он едва сохранял вертикальное положение.

— И вы хотите сказать, что… Мой Бог!

— Да, — жёстко произнёс Лэйд, глядя ему в глаза, — Рано или поздно один из нас не выдержит. И я, пожалуй, не стану делать ставки на этот счёт. Вы моложе и куда лучше сложены, это бесспорно, но на моей стороне опыт и упрямство, а это порой тоже не лишние качества в жизни. Рано или поздно одному из нас суждено погибнуть. Задохнуться, умереть от обезвоживания, упасть с утёса, быть сожранным, в конце концов, впасть в отчаяние и наложить на себя руки… Это неизбежно. И тогда его спутник — тот, кто уцелеет — возьмёт эту бумажку, чтобы обрести свободу. Как по-вашему, справедливо?

Крамби моргал, не решаясь встретить его взгляд.

— Я… Думаю, это…

— Вашу руку, мистер Крамби. Если эти условия вам подходят, пожмём друг другу руки, как джентльмены. Оставим за плечами всё недоверие, которое мы испытывали друг к другу, всю неприязнь. Встретим испытание как это полагается мужчинам. И, главное, мы оба поклянёмся играть честно до конца. Как бы ни обстояли дела, как бы ни разворачивались события, этот договор между нами останется непреложным. Подходят вам такие условия? Отвечайте! Если подходят — пожмите мне руку и закончим на этом. Если нет… — Лэйд поднял бумажку к глазам, — Что ж, я прочитаю формулу и вынужден буду вас покинуть. Пожелать вам всего наилучшего в этом мире. Вам и… вашему старшему компаньону.

Крамби вздрогнул. Рука его, затрепетав, двинулась навстречу руке Лэйда, точно испуганная рыбёшка.

— Договорились, мистер Лайвстоун. Условия справедливы, я принимаю их.

Рука у Крамби была влажной и холодной, точно обмылок, но смогла на несколько секунд напрячься, ощутимо пожав ладонь Лэйда.

Всё-таки не расклеился, подумал Лэйд удовлетворённо. Может, и делец, но есть внутри него какая-то тонкая стальная жилка, не дающая ему растаять. Как знать, как знать…

— Я знал, что вы согласитесь, — кивнул он, — Вы наворотили порядком всего, Крамби, но в душе вы честный парень, а значит, мы с вами можем столковаться. Давайте и дальше держаться начистоту. Заключим джентльменский пакт. Сколько бы ни осталось нам с вами, будем честны друг с другом до конца. Будем помогать друг другу, чего бы это ни стоило, выручать друг друга и держаться так, как это пристало двум джентльменам в бедственном положении. Это не изменит нашей судьбы, одному из нас всё равно не отвертеться, но пусть тот, кто уцелеет, сохранит в своём сердце добрые воспоминания о нём. А теперь давайте-ка выбираться отсюда. Этот зал гнетёт меня, кроме того, у меня начинается мигрень от этого запаха. Берите всё, что может пригодится в пути. Нас, вероятно, ожидает долгий путь, и я совру, если скажу, что он будет простым.

Лэйд принялся разбирать руины, оставшиеся от стола, хоть и знал, что едва ли ему суждено найти здесь что-то полезное. Уцелевшие бутылки хранили в себе едкий уксус или иные жидкости ещё более опасного свойства, а всё съестное, что могло сгнить, давно превратилось в серую слизь. Покойный Коу, начинив свою стряпню свинцом напоследок, ничуть не исправил положения.

На сколько дней им двоим хватит оставшихся у него сухарей? И смогут ли они вообще думать о еде? Лэйд поморщился, пользуясь тем, что Крамби не видит его лица. Те пейзажи, которые он описал, были даже вполовину не так страшны, как те, которые им предстояло увидеть. Даже он, человек, посвятивший большую часть своей жизни битве с Левиафаном и его безумными порождениями, никогда не видел, что представляет из себя мир по ту сторону реальности. Не свалка из полу пережёванных остатков материального, посреди которой сейчас находились они с Крамби, а родной мир нового хозяина «Биржевой компании Крамби».

Его геометрия может быть устроена таким образом, что им захочется вырвать глаза из глазниц, только бы не видеть этих контуров, складывающихся в невозможные формы и конструкции, сотрясающие человеческие представления о пространстве. Воздух в нём может быть не просто зловонным или ядовитым, он может представлять собой газы совершенно чудовищные для человеческого метаболизма. А существа, его населяющие…

Те творения, что прежде показывал им демон, не были его отпрысками. Лишь игрушками, которые он сотворил, используя доступные ему материалы. Куклы, которым он смеху ради менял местами руки и ноги. То, что он сотворит дальше, будет не сопоставимо хуже. Страшнее, опаснее, смертоноснее. Может, они увидят нечто такое, по сравнению с чем Коу покажется безобидным заводным дровосеком, а Розенберг — смешной букашкой.

А ведь это не все пытки, которые способно измыслить существо, наделённое воображением демона, подумалось Лэйду. Оно может упражняться со временем и пространством, цветами и вкусовыми ощущениями. Оно может превратить окружающий мир в ревущую фантасмагорию, в первобытный суп — кипящую жижу, в которой, мутируя, трансформируясь и преобразовываясь, плещутся куски протоплазмы, слишком чудовищные, чтобы человеческое восприятие могло вынести их вид, а потом…

— Сборы ни к чему, мистер Лайвстоун.

Лэйд поморщился.

— Не будьте столь самоуверенны, Крамби. Никогда не знаешь наперёд, что может пригодиться. Всякая мелочь должна быть учтена, уж поверьте человеку с моим опытом. Свечные огарки, проволока, сломанные вилки — всё это может нам пригодится.

— Нет, я так не думаю. Уж по крайней мере, не вам.

Что-то в голосе Крамби не понравилось Лэйду. Что-то, чего там прежде не было. Он хотел себя уверить, что ему это кажется — в этом мире любой звук мог быть искажён до неведомых пределов — но всё же ощутил недобрый сквознячок где-то в животе.

Крамби стоял на прежнем месте. Слабый, осунувшийся, он вынужден был держаться одной рукой за стул, чтобы не шататься. Зато другая его рука даже не дрожала. Та, в которой он держал направленный в живот Лэйду пистолет.

— Положите-ка эту бумажку на стол, мистер Лайвстоун, будьте добры.