Бумажный Тигр (III. Власть)

Глава 17

Лэйд не знал, какой ценой Коу удалось собрать достаточно клерков, чтобы организовать помощь раненым и навести хоть какое-то подобие порядка в разгромленном архивном зале. Едва ли людей, видевших что-то подобное, можно испугать увольнением, пусть даже без выходного пособия и рекомендательного письма. Может, Крамби посулил им пай в капитале «Биржевой компании Крамби»? Такой же крошечный, как его собственный, выражающийся двумя нолями после запятой. Лэйд не знал и не хотел этого знать. Достаточно было и того, что помещение архивного зала удалось привести в подобие порядка, а тела и части тел унести.

Мисс ван Хольц к его удивлению не лишилась чувств и не повредилась рассудком. Но выглядела так, будто последние две недели сражалась с тифом — обескровленная, едва шевелящая губами, она ещё не обрела дар речи и явно нуждалась в отдыхе. Что до прочих…

— Что это было?

— А?

— Что за магию вы использовали в этот раз?

Коу был бледен и говорил сквозь зубы, но эта бледность отчего-то не казалась признаком охватившей его слабости. Напротив, он казался раскалённым добела, точно изнутри его питал огонёк ярости чудовищной температуры, готовый в любой миг расплавить оболочку.

Кто-то из клерков наложил на его руку повязку из какого-то тряпья, но от этого она стала выглядеть ещё более жутко и зловеще — отчётливо было видно, что грязная ткань скрывает не культю или сломанные кости, а раздувшуюся опухоль размером с грейпфрут, из которой торчат стальные фрагменты пистолета. Лучше бы ему отсечь эту штуку, подумал Лэйд, но не решился произнести это вслух.

— Я хочу знать, что это было и где мы можем взять ещё такое же зелье.

— Зелье! — Лэйд позволил себе усмешку, которая, впрочем, быстро отцвела и слетела с лица под взглядом Коу, — Никакое это не зелье. Это чернила. Обыкновенные ализариновые чернила стоимостью полтора пенса за флакон.

— Чернила? Обычные чернила? И вы молчали?

Лэйд вздохнул.

Компания Крамби за время своего существования, должно быть, извела тысячи галлонов чернил, но едва ли под этой крышей что-то дал себе труд задуматься, что это за чёрная жижа, которой он пятнает бумагу, из чего она состоит и как производится.

Лэйд осторожно присел на стул, который показался ему крепче прочих.

— Где Крамби? Сообщите ему о произошедшем. Я хочу поговорить с ним и…

— Мистер Крамби не будет спускаться.

Коу произнёс это ровным тоном, от которого Лэйду отчего-то сделалось не по себе.

— Что вы имеете в виду? — резко спросил он, — Мистер Крамби слишком занят, чтобы увидеть, во что превратились его служащие? Быть может, у него есть более насущные дела в этот момент? Проверка старых актов, быть может, корректировка ставок или…

Коу смерил его взглядом, достаточно холодным, чтобы Лэйд ощутил лёгкую изморозь между лопаток.

— Это моя рекомендация. Мистеру Крамби лучше оставаться в безопасности, пока ситуация не сделается более… стабильной.

Лэйду захотелось рассмеяться. Если что-то и удержало его, то только опасение. Услышав смех демонолога, несчастные клерки, которых Коу удалось мобилизовать для уборки зала, наверняка опрометью бросятся прочь, несмотря на все посулы и угрозы. Им и без того уже довелось испытать больше, чем полагается человеку.

Лэйд сдержал рвущийся наружу смех, хоть и не без труда.

— В таком случае ему стоит законсервировать себя, как это уже сделал мистер Розенберг. Потому что ситуация не станет ни стабильнее, ни лучше. Напротив, может порядком испортится в самое ближайшее время.

Коу не вздрогнул, даже не отвёл взгляда. Сильная выдержка.

Да что от неё толку? Его верный автоматический пистолет был отлит из закалённой стали, куда более прочной, чем все материалы человеческого тела, но это не уберегло его. Коу тоже тщится выглядеть стальным, иногда даже не без успеха, но едва только демон возьмётся за него всерьёз…

— Почему чернила? — сухо спросил Коу. На Лэйда он смотрел бесстрастно, ожидая ответа, — У него слабость к чернилам?

— Не совсем, — вынужден был ответить Лэйд, — К некоторым их компонентам.

— Поясните.

— Ализариновые чернила. Сейчас ими пользуются всё реже и реже, в ходу давно современные, с железным купоросом. Они хороши, не образуют осадка, не делаются вязкими со временем, а перо не требуется часто обтирать. Но кое-где ещё можно найти ализариновые. Куда хуже по качеству, когда дело касается привычного марания бумаги, они в то же время имеют одно немаловажное достоинство, о котором я вспомнил случайно. Ализарин. Вам известно, что это?

Коу покачал головой.

— Нет.

— Не сомневался. Ализарин — основной краситель и компонент. Он добывается из корней одного растения, а если быть точным — из марены красильной. В старой доброй Англии это растение до сих пор используется во многих эзотерических зельях и колдовских декоктах, ему приписывается определённая магическая сила. Как видите, не напрасно.

Коу встрепенулся. Чувство, которое на мгновенье озарило его холодный взгляд, можно было назвать надеждой, и в это мгновенье он выглядел почти по-человечески. Лэйду даже жаль было гасить эту искру в зародыше.

— Я немедленно прикажу собрать все чернила в здании! Уверен, мы…

— Не тратьте пороху, — посоветовал ему Лэйд, — Слишком поздно.

— Почему?

Ответить он не успел. К ним подошёл взволнованный Лейтон, напряжённо вглядывающийся в зажатый между пальцами пузырёк.

— Удивительно, — пробормотал начальник кадровой службы, зачем-то встряхивая запечатанную пробкой стекляшку, — Я готов был поклясться, что у меня осталось по меньшей мере пол унции, но… Посмотрите сами. Чернила превратились в плесень!

Лэйд понимающе кивнул.

— Вот, что я имею в виду. Такая же участь за последние полчаса постигла все ализариновые чернила в этом здании. Чернильницы вдруг внезапно пересохли, склянки разбились, запечатанные банки лопнули, изъеденные ржавчиной… Череда досадных совпадений, да и только. Точно такая же, какая постигла все запасы соуса песто незадолго перед этим. Того самого, что сослужил мне добрую службу в первом акте.

Коу молча взял из руки Лейтона пустую склянку здоровой рукой, несколько секунд пристально разглядывал её содержимое, после чего швырнул в стену. Звон стекла был недостаточно громким, чтобы напугать печально бродящих по полю боя клерков, но некоторые из них вздрогнули — неизбежное следствие нервного напряжения, которое не отпускало их на протяжении многих часов.

— Это не совпадение, — тихо произнёс Коу, глядя себе под ноги, — Он сделал это нарочно.

— А вы умны, — Лэйд не удержался от ухмылки, — Не удивлюсь, если «Болдуин-Фелтс» доверяли вам самую ответственную работу в их конторе — наклеивать марки и подшивать газеты. Наш добрый хозяин, гостеприимством которого мы пользуемся, может, и не обладает человеческим рассудком, но в одном его упрекнуть нельзя. Он отнюдь не дурак. Он не собирается предоставлять нам оружие. Напротив, склонен конфисковывать то, что ненароком оказалось в нашем распоряжении.

Лэйду показалось, что в наступившей тишине он слышит тихий скрип зубов Коу. Похожий на звук перетираемых костей в мясорубке. Что ж, подумал он, Коу ещё легко отделался. Мог бы превратиться в кровавую накипь на стене, которую сейчас ожесточённо трут тряпками младшие клерки, едва сдерживая тошноту. Или в статую из перекрученного мяса, как Синклер. Или…

Холодный взгляд Коу несколько раз пересёк Лэйда Лайвстоуна вдоль и поперёк. И Лэйд мысленно поёжился, на миг ощутив себя рождественской индейкой в руках опытного мясника. Траектория взгляда очень уж напоминала схему разделочных действий.

Пожалуй, мистер Коу охотно побеседовал бы с уважаемым демонологом, подумал он, только в другой, более привычной ему, обстановке. Имея на руке аккуратный литой кастет или пару хороших швейных игл. Однако… Под маской бесстрастности он наверняка изнывает от ярости и бессилия. Его личный отряд, который он успел сбить в подобие военной единицы, прекратил своё существование. Обратился в разрозненные фрагменты, усеявшие архивный зал. У него больше нет силы, на которую он мог бы опираться.

Крамби доверяет ему и всё ещё считает своим верным псом, но на этом все его активы и исчерпываются. Пёс покалечен и больше не представляет опасности. Он ещё не утратил свою полезность, однако утратил силу. В то время, как Лэйд Лайвстоун, этот неопрятный старикан, вылезший из какой-то тараканьей щели, именуемой Хукахука, этот чёртов самозваный демонолог, всё ещё на ногах, мало того, имеет хоть какое-то представление о том, что происходит в округ.

Коу не сожрёт меня, подумал Лэйд. По крайней мере, сейчас. Но будет присматриваться ко мне так пристально, что у меня будет чесаться спина.

— Послушайте… — Лэйд прочистил горло, — Нам надо поговорить. В первую очередь я бы хотел поговорить с мистером Крамби, но раз уж он занят обеспечением собственной безопасности, придётся собрать совет из тех, кто под рукой.

Коу оглянулся, разглядывая заполненный вяло работающими клерками архивный зал.

— Тогда отойдём в угол, — сухо обронил он, — Не знаю, что вы намереваетесь сказать, мистер демонолог, но не уверен, что хочу, чтоб это сделалось достоянием всех ушей в этой комнате.

Зал был достаточно велик, чтоб им удалось уединиться в дальнем его конце, расположив треугольником несколько уцелевших чертёжных столов. И Лэйд вынужден был признать, что военный совет оказался усечён до такой степени, что походил уже не на совет, а на тайный сговор. Всего три человека — он сам, Коу и Лейтон.

Мисс ван Хольц едва ли будет в состоянии принимать участие в каких бы то ни было заседаниях ещё несколько часов. Мистер Розенберг заперся в раковине, точно моллюск. Мистер Крамби решил не покидать капитанской каюты. Мистер Синклер…

Лэйд рассеянно проводил взглядом клерка, с выражением отвращения на лице пытающегося собрать в кучу раскатившиеся по полу пальцы при помощи швабры. Может, это и были пальцы Синклера, сейчас уже не разобрать…

В скором времени нас может стать ещё меньше, подумал Лэйд.

— Можете обойтись без вступлений, — сухо произнёс Коу, и только тогда Лэйд понял, что молчит, бессмысленно разглядывая свои ладони.

— Простите, я… Что ж, вы правы, не буду терять времени. Наше положение плохо.

— Да неужели? — саркастично осведомился Лейтон, — В самом деле?

Пусть он и не участвовал в схватке, появившись в архивном зале лишь вместе с клерками из похоронной команды, нервное напряжение сказалось на нём, и не лучшим образом. Он заметно сутулился, глаза явственно пожелтели, а губы, точно съёжившись, уже не образовывали привычной улыбки, в их зазоре отчётливо были видны его кривые тонкие зубы.

Забудь о нём, приказал себе Лэйд. Эти люди не стали тебе союзниками, так сумей, по крайней мере, не сделать их своими врагами. Видит Бог, ты не можешь позволить себе такой роскоши.

— Уже первый случай показал, что демон настроен отнюдь не благожелательно по отношению к нам. Да, у меня оставалась кое-какая надежда, однако пришла пора с ней расстаться. Демон вполне чётко обозначил наши отношения и, боюсь, не счёл нужным оставить нам пространства для переговоров.

— Он… молчит?

— Да, — неохотно подтвердил Лэйд, — Молчит, несмотря на множественные усилия, которые я предпринял со своей стороны. Я ощущаю его присутствие, причём, что скверно, не только в стенах дома. Он словно… везде вокруг и в то же время нигде. Растворён во всём пространстве. И, кажется, совершенно не горит желанием общаться с нами. И это скверно.

— А вам не терпится с ним поболтать? — жёлчно усмехнулся Лейтон, — Может, распить бутылочку-другую вина, перекинуться в карты, посудачить о жизни?

— Его молчание скверно тем, что ясно обозначает его намерения, — сухо ответил Лэйд, — Посудите сами, когда вы приходите в хороший ресторан где-нибудь в Айронглоу и официант приносит вам на выбор аквариум с лангустами, чтобы вы сами выбрали интересующий вас на ужин образец, часто ли вы считаете нужным вступать с ними в переговоры?.. Если демон молчит, это говорит только об одном. Мы, как лангусты в аквариуме, не можем предложить ему ничего того, что его интересует. Кроме…

— Кроме самих себя, — Коу сдержанно кивнул, — Да, я пришёл к тому же выводу. И ваши попытки по поиску тайных знаков…

— Тоже не увенчались успехом. Мне так и не удалось найти ни одного свидетельства о том ритуале, который превратил всё здание в собственность демона. Или он был проведён так давно, что все эти следы совершенно стёрлись, или они спрятаны куда хитрее, чем я думал. Скажите, Коу, у вас, случайно, не найдётся динамита в том же сейфе, где вы прятали револьверы?

— Нет, — Коу не счёл нужным улыбнуться, — Динамита у меня нет.

— А жаль, — пробормотал Лэйд, — Потому что единственный способ добраться до правды, кажется, это разобрать вашу чёртову Контору по кирпичику! Не смотрите на меня так, я шучу. Не знаю, как вам, а мне не улыбается плыть по пустоте из серого пепла верхом на бочонке, как потерпевшему кораблекрушение!

— Вынужден сообщить, что наши действия тоже не возымели успеха. По крайней мере, видимого.

— Ваши действия? — Лэйд едва не чертыхнулся от неожиданности, — О каких действиях вы говорите?

Коу отвёл взгляд. Кажется, впервые на памяти Лэйда.

— Скажите ему, Лейтон.

Лейтон поджал губы. Он явно не горел желанием вступать в разговор, но и перечить Коу не смел.

— Было ещё одно собрание оперативного совета, — неохотно сказал он, — Без вашего участия.

— Вот как? Наверно, мне забыли отправить приглашение, — понимающе кивнул Лэйд, — А может, курьер заплутал или случилась какая-то досадная путаница.

Чёртовы конторские хитрецы. Лэйд не удивился бы, если б узнал, что тайное заседание совета произошло аккурат через десять минут после того, как он покинул облюбованный Крамби кабинет.

Им не терпелось выпроводить пугающего их демонолога, чтобы сообща, в узком кругу, обсудить план действий. С одной стороны… Лэйд мысленно усмехнулся. Едва ли он мог их за это корить. Он — человек не их мира, опасный чужак, вторгшийся в их обитель накануне трагедии. Они не могут и не должны ему доверять. С другой…

— Надеюсь, вы не успели наделать глупостей в моё отсутствие.

— А мы должны были сидеть смирно, точно мышки, пока вы шушукаетесь со своими приятелями демонами по тёмным углам? — голос Лейтона сделался настолько тонким, что сошёл бы за визг, — Ну уж благодарю!

— Какие меры вы приняли?

К его удивлению, ответил Коу.

— У нас был экземпляр Библии, мистер Крамби распорядился читать её вслух по очереди, обходя здание. Это не принесло результатов, насколько мне известно.

Лэйду захотелось широко ухмыльнуться, но он наскрёб сил лишь на жалкую слабую усмешку.

— Ну, от этого вреда не будет. По крайней мере, вы настроили себя на душеспасительный лад. Что ещё?

— Подавали сигналы вовне — горящими лампами и фонарями. Никакого эффекта. Кроме того, что мы потеряли полдюжины сигнальщиков с нервными срывами и обмороками.

— Я предупреждал… — пробормотал Лэйд, сжимая кулаки, — Но куда мне. Я всего-навсего провинциальный демонолог, а вы — умнейшие джентльмены на острове, не так ли? Ещё что-то?

Коу вздрогнул от боли, попытавшись устроить искалеченную руку удобнее на коленях. Вздрогнул, но не издал ни стона.

— Перепробовали до черта средств, — негромко произнёс он, — Самодельные амулеты, молитвы от сглаза, прочий вздор. Всё, вплоть до детских стишков, отгоняющих зло, до шуточных цыганских заклятий. Насколько я знаю, демон не соблаговолил отозваться.

И потому акции старого Чабба резко взлетели в цене, мысленно усмехнулся Лэйд.

— Благодарение Богу, вы не успели дойти до человеческих жертвоприношений, — пробормотал он, — Впрочем… Думаю, ещё два или три подобных случая — и вы охотно вспомните про эту практику.

Коу медленно провёл здоровой рукой по волосам, точно проверяя, в порядке ли они. Напрасное беспокойство. Благодаря бриолину его волосы оставались всё в том же идеальном порядке, что и во время ужина, ни один волосок не выбился из причёски.

— Каковы ваши соображения, мистер Лайвстоун?

— Неважные, — вынужден был признать Лэйд, — По правде сказать, даже чертовски скверные. Теперь уже не приходится сомневаться в том, что демон не настроен по отношению к нам добрым образом. Напротив, он определённо находит удовольствие в том, чтобы изничтожать оказавшихся в его власти заложников. Мало того, делает это не жадно и исступлённо, а постепенно и методично, как джентльмен изничтожает закуски на столе. Можете не сомневаться, если бы он хотел покончить со всеми нами, ему потребовалось бы для этого самое большее три минуты — не больше, чем дезинсектору с баллонами ядовитого газа. Но он не спешит.

Холодные глаза Коу, кажется, обладали способностью вытягивать тепло из тех предметов, которых касались. Лэйд и сам ощутил, как последние крохи тепла, оставшиеся в его теле, медленно испаряются прочь.

— Он растягивает удовольствие?

— Возможно. Или попросту экономит запасы съестного. Сейчас «Биржевая компания Крамби» — его личная банка с печеньем, уж простите за сравнение. Никто не знает, когда он запустит в неё руку в следующий раз. Впрочем, этими двумя версиями мои предположения не исчерпываются.

— Выкладывайте.

— Это может быть разновидностью пытки. Его попыткой раздавить нас морально, превратить остатки самопровозглашённого гарнизона в воющую от ужаса беспорядочную толпу.

— В таком случае, он на верном пути, — скривился Лейтон, — Вы даже не представляете, каких трудов нам стоило восстановить подобие порядка в здании. Если раньше нам удавалось худо-бедно изолировать паникёров, то теперь… Чёрт! Всё здание охвачено смертельным ужасом. Многие забаррикадировались в кабинетах и отказываются выходить. Случаи нервных срывов и истерик происходят всё чаще, ещё один такой случай — и все мы превратимся в ораву галлюцинирующих безумцев!

Похоже на правду, подумал Лэйд. Он помнил царящую в коридорах панику, помнил расширившиеся от ужаса глаза людей, который он пытался увести за собой вниз. Они были не просто напуганы, многие из них потеряли человеческий облик от страха. Если Коу и удалось организовать подобие какой-то команды, чтобы убрать свежие тела, то только лишь потому, что его слово ещё многое значило тут, под крышей «Биржевой компании Крамби».

Это временно, подумал Лэйд, ощущая невыносимую сухость во рту, которую так и не успел утолить. К сожалению, лишь временно. Коу искалечен и безоружен. Он лишился всех своих людей и всего былого могущества. Его имя подобно мощному заклинанию, ещё имеет здесь какую-то силу, но храни нас все боги и демоны, когда эта сила иссякнет…

Лэйд поморщился.

— Есть и четвёртая версия. Но я сомневаюсь, что она понравится вам больше, чем первые три. Символизм.

Самообладание Коу, должно быть, сейчас было растянуто в тонкую красную линию. И Лэйд с удовлетворением убедился, что линия эта, выдержавшая, подобно шотландским горцам Сазерленда[231], множество ударов за последнее время, хоть и безмерно истончилась, но всё ещё не лопнула. Добрый знак. Пока хоть кто-то из старших офицеров сохраняет расположение духа, его команда будет бороться за живучесть — даже если вода уже хлещет во вспоротый рифами борт.

— Что?

— Символизм, — повторил Лэйд, — И самого неприятного свойства. Я не знаю имени демона, не знаю даже, есть ли у него имя, но, как и все демоны, он больший специалист по боли, чем Убийца из Уайтчепела[232]. Поверьте, самые страшные трактаты китайских пыток для него не более познавательны, чем для нас — детские книжки с картинками. Если бы он хотел привести каждую из своих жертв к мученической смерти, он сделал бы это, и очень легко. Понимаете, к чему я?

Коу медленно кивнул.

— Возможно. Когда мы шли сюда, мы видели других. Женщину, которая превратилась в статую, джентльмена-песочные часы и…

— Ещё одного, который стал подушечкой для булавок и многих прочих. Взять хотя бы Синклера. Демон не просто умерщвляет своих заложников мучительным образом, но и… — Лэйд беспомощно пошевелил в воздухе пальцами, будто мог этим жестом выразить отсутствующие у него слова, — Он словно играет. Обставляет каждую смерть ритуалом, смысла которого я пока не могу понять. Может, никакого смысла и нет. Мышление демонов подчинено совсем другим законам, чем наше. Но… Я не могу отделаться от мысли, что он нарочно обставляет свои казни именно таким образом. Так зрелищно, будто в нём больше от антрепренёра, чем от палача. Помните, как казнили преступников в старину? Базарная площадь в выходной день, барабаны, палач в новеньком облачении, стечение народа, крики… Казнь была не просто вынужденной мерой, но и торжественным зрелищем. Элементом страшного уличного искусства. Действом. Возможно, наш друг одержим похожим желанием. Ему нужно зрелище, нужны зрители, вовлечение масс, если вы меня понимаете. Ему мало убить нас, он желает устроить из этого не то зрелищный процесс, не то ярмарочное представление.

— Он просто изувер, — бросил со злостью Лейтон, — Вот и всё! Он пытает одних, чтобы вызвать отвращение и ужас у ещё живых. Обычная садистская практика и только. Ему хочется нагнать на нас страху, учинить настоящий террор, превратить нас в бездумно мечущихся зверей!

Коу осторожно кивнул — так, чтобы не побеспокоить перевязанную кисть, покачивающуюся на его груди огромной опухолью.

— Мистер Бейер из отдела статистики на моих глазах оторвал себе голову, — сухо и невыразительно произнёс он, — Ему потребовалось для этого почти полминуты, но всё-таки он это сделал. Мистер Джауз расплавился заживо, превратился в желе. Стёк в собственные ботинки. Мистер Тоуф…

Лейтон вдруг издал смешок. Столь резкий и неуместный, что остальные недоумённо посмотрели в его сторону.

— Не повезло мистеру Бейеру, — Лейтон попытался улыбнуться, но получилось что-то сродни оскалу, — Видите ли, вчера я собирался его уволить, выдать расчёт. Мистер Бейер имел дурную привычку распускать руки и, как стало мне известно, трижды оказывался в полицейском участке за драки. Забавно, не правда ли? Если бы я поторопился и оформил его бумаги днём раньше, выходит, что его бы здесь и не было…

— Джауза вы тоже собирались уволить? — резко и отрывисто спросил Коу.

Лейтон мгновенно смутился.

— Отчего же? Нет. Конечно, нет. Хороший работник, усидчивый и трудолюбивый. Может, ему немного не хватало твёрдости, я немного корил его за недостаток уверенности, но…

Поймав взгляд Коу, Лейтон кашлянул и умолк.

— Одно из трёх, — негромко произнёс Лэйд, — Либо демон развлекается, используя своё недюжинное воображение и набор игрушечных солдатиков. Либо пытается нам что-то сказать — на языке, которого мы не понимаем. Либо…

— Конкретнее, пожалуйста! — раздражённо бросил Лейтон — Наш новый приятель-демон, кажется, не счёл нужным послать соответствующий аффидевит[233], чтобы заявить о своих намерениях всуе, поэтому нам придётся довериться вам, как знатоку по этой части.

Лэйд попробовал на вкус ещё не произнесённый ответ. Он отдавал гнилостной тиной и жёлчью. Однако вызывал столь сильный рвотный позыв, что и проглотить его было невозможно. Только выплюнуть.

— Либо вымещает обиду и злость. Теми методами, которыми это традиционно делают демоны. Кто-то из присутствующих имел неосторожность прогневать его — и вот вам следствие.

Он пожалел о сказанном, как только взгляд Коу, брезгливо оттолкнувшись от Лейтона, упёрся в его собственную грудь.

— Злость на кого?

Чертовски хороший вопрос, старина, мрачно подумал Лэйд, ощущая звенящую внутри пустоту. Кажется, этот короткий разговор высасывал из него те силы, которые ему удавалось сберечь. Господи, когда он в последний раз спал или ел? Очень, очень давно. В кармане всё ещё лежит банка консервированных маслин — он сам не помнил, как взял её со стола — стоит открыть её и немного поесть, чтоб подкрепить силы…

— Не знаю, — признался Лэйд, — Эмоции демонов — весьма запутанная штука. Если бы он ненавидел кого-нибудь одного, за какие-то одному ему ведомые грехи, он похитил бы его и пытал в своё удовольствие. Крамби за его болезненную амбициозность. Розенберга за самоуверенность и презрение. Синклера, Кольриджа или…

— Кого-нибудь из нас.

Лэйд поморщился, но вынужден был кивнуть.

— Да. Кого-нибудь из нас. Но он похитил двести душ одним махом. Как будто… Будто рассержен на весь ваш штат. Или на всю компанию целиком.

— Нелепица, — буркнул Лейтон, ощупывая свой подбородок. Должно быть, только сейчас обнаружил, что давно не брился, а из-под кожи пробиваются неопрятные пучки волос, — Как биржевая компания может разозлить демона? Мы продали ему фьючерсы по завышенной цене? Обманули с обеспечением? Может, обсчитали на двадцать пенсов?

— Не знаю, — устало произнёс Лэйд, — Ума не приложу, где и при каких условиях могли пересечься тропы «Биржевой компании Крамби» и твари из свиты Левиафана. Есть течения, которые никогда не пересекаются, но это Новый Бангор, а значит, немыслимое здесь лишь отдельная категория мыслимого. Возможно, к этому приложили руку ваши конкуренты. Но чтоб меня самого сожрал демон, если я знаю, каким образом им это удалось. Демон — не собака, которую можно науськать, кроме того…

— Да?

Лэйд вздохнул. Переходить к этой части разговора он не хотел, хоть и знал, что это неизбежно.

— Возможно, мы недооценивали его всё это время. Я недооценивал. Всё это время я исходил из того, что наш добрый друг демон обладает властью лишь над зданием. Над несколькими тоннами старого камня да трухлявыми досками. Но я ошибался и вынужден это признать перед лицом открывшихся обстоятельств. Его власть протирается даже дальше, чем я сперва предполагал. Гораздо дальше.

— Что?

— Улетучившиеся в один миг чернила. Испортившаяся едва ли не мгновенно провизия. Гноящиеся раны. Миазмы, постепенно захватывающие комнаты. Свечение воздуха, которое делается всё ярче…

Они не сразу поняли. Не сообразили. Лишь во взгляде Коу, тяжёлом и покачивающемся от боли в искалеченной руке, Лэйду почудился огонёк понимания.

Лейтон фыркнул.

— Значит, теперь он не только хозяин адской бездны, но и властитель над консервными банками и чернильницами? Великолепно! Уж теперь-то, конечно, мы проникнемся его могуществом, падём ниц и вознесём ему молитву!

— Мистер Лейтон, будьте добры…

Кажется, Лейтон был взвинчен слишком сильно, чтобы холодные оклики Коу имели над ним власть. А ведь когда-то он бледнел от одного только внимательного взгляда начальника службы безопасности…

Лэйд почувствовал, что теряет интерес к разговору.

Они не понимали. Всё ещё не понимали, с какой силой связались и какой воле противостоят. Для них демон был лишь захватчиком. Самовольным сквоттером, нагло вселившимся в их обитель, разбойником и вором. Да, состоящим не из плоти и крови, но всё же. Они не видели и не хотели видеть тех тайных течений, что им управляли. Всё чуждое и непонятное они пытались свести к знакомому и понятному. Может, в некоторых сферах эта тактика приносит успех, но только не в Новом Бангоре.

Чтобы не участвовать в их споре, Лэйд принялся разглядывать зал. Не потому, что надеялся найти какие-то знаки в разгромленном архивном кабинете. Разглядывать здесь, по большому счёту, было уже нечего.

Клерки успели вынесли все тела и теперь торопливо счищали с полов обернувшуюся коричневыми лужами кровь. И выходило у них не очень умело. Видно, за годы службы в биржевой компании редко кто из них держал в руках метлу или тряпку. Они путались друг у друга под ногами, рассыпали опилки, которыми должны быть присыпать лужи, роняли нехитрый инвентарь и спорили о том, кто должен выносить рассечённые останки их незадачливых сослуживцев.

Лишь один из них, кажется, имел представление о том, как следует заниматься порученной ему работой. Сняв пиджак и закатав рукава, он почти изящно лавировал между прочих, управляясь со шваброй так, как редкий гвардеец способен управляться с винтовкой к концу своей службы. Движения его были плавны и стремительны, но всё же им не доставало юношеской живости — он двигался знакомой самому Лэйду походкой, стараясь не напрягать суставы и неестественно ровно держа спину. Ещё один несчастный, не понаслышке знакомый с подагрой. Лэйд ничуть не удивился, когда обнаружил, что этот сноровистый джентльмен куда старше прочих сослуживцев, а голова его украшена сединой столь основательно, что напоминала занесённую снегом лесную опушку.

Эге, подумал Лэйд рассеянно, а не староват ли этот джентльмен, чтобы носить папки и биржевые сводки меж кабинетов? Помнится, Крамби говорил, что средний возраст здешних служащих двадцать четыре года, этому же самое малое втрое больше. И как удивительно ловко он при том орудует шваброй!..

— Мистер Лайвстоун! — Лейтону пришлось положить руку Лэйду на плечо, чтобы вернуть его в разговор. Разговор, который уже настолько его утомил, что сам по себе казался демонической мукой, — Будьте добры разъяснить нам, что вы имели в виду.

«Что мы все скоро умрём, — подумал Лэйд, — И, скорее всего, смертью столь изобретательной, что сам Джозеф Карр[234], надо думать, рукоплескал бы от восторга, найдя в ней глубокий внутренний символизм. Да только что толку об этом говорить?»

— Дело не в чернильницах, — кратко произнёс он, — Чернильницы — это лишь пример. Символ того, как легко наш тюремщик приобретает власть над новыми слоями материального. Вы помните, что я говорил о природе демонов и их властью над материальным миром? Сперва я думал, что ему подчинено только здание. Что кто-то путём сложнейших ритуалов передал в его собственность несколько тонн камня и дерева. Но с каждым часом я всё отчётливее вижу, как он вмешивается в природу материального на прочих уровнях. Мистер Коу? У вас были наблюдатели на всех этажах, наверняка они заметили что-то в таком же роде.

— Есть и другие следы, — Коу поморщился, случайно шевельнув покалеченной рукой, — Странные следы. Это происходит во всём здании. Зеркала медленно плавятся и стекают со стен. Бронза превращается в тухлый сыр. Цветы пахнут паприкой и жжёным рогом. Бумага тлеет сама собой. Из трубопроводов доносятся приглушённые звуки клавикордов. Ковры покрываются инеем и странными узорами.

Лэйд кивнул.

— Да. Об этом я и говорил. Он всё глубже вторгается в границы материально, уродуя его, извращая и преобразуя на свой вкус.

— Его власть растёт? — встревоженно спросил Лейтон, — Вы ведь это хотите сказать? Он захватывает всё новые и новые рубежи?

Лэйд покачал головой. Жест, который ему приходилось делать так часто в последнее время, что уже начала ощутимо саднить шея.

— Дело не в этом. Скорее, это вопрос… полномочий. Допустим, здание путём каких-то неизвестных нам ритуалов и сделок было отдано в его власть. И он вполне эффектно распорядился своей новой собственностью, вырвав её из унылых устоев реальности. Но всё прочее? Откуда у него власть над всем прочим? Все эти перемены внутри, которые мы уже не можем не замечать. Теперь он уже управляет не только домом, но и многими вещами внутри него. А значит, и процессами, в них проистекающими! А значит… Дьявол!

Перебинтованная рука Коу, висящая у него на груди, вдруг издала жуткий скрежет, задёргавшись, точно механическое насекомое, упакованное в несколько слоёв перепачканной высохшей кровью бумаги. Там, под бинтами, что-то металлически трещало, хрустело и вибрировало. Зарычав от боли, Коу перехватил перебинтованную культю здоровой рукой, пытаясь удержать на коленях.

Дрянь, подумал Лэйд. Должно быть, демон, срастив руку Коу с пистолетом, не удовлетворился обычным смешением плоти и стали. Он срастил их в единой целое, сделав одним общим — не то механизмом, не то органом. То, что осталось от сухожилий и вен, теперь связано с пружинами, курками и затворами и, напрягаясь, приводит в движение какие-то их фрагменты…

— Прошу прощения, — произнёс Коу сквозь зубы. Судя по тому, как медленно и осторожно он дышал, всякое шевеление в покалеченной руке причиняло ему неимоверную боль, — Иногда оно… двигается по собственной воле.

— Лучше отнять руку, — неохотно произнёс Лэйд, — Хотя бы для того, чтоб процесс не пошёл дальше. Если хотите, я могу помочь.

— К делу! — резко произнёс Лейтон, сам с отвращением и ужасом глядящий на скрежещущую под бинтами руку Коу, — Не забывайте, помощь сейчас нужна всем нам. Правильно ли я понял, мистер Лайвстоун, пока мы готовились отражать вторжение врага на крепостных стенах, он уже заполз внутрь и хозяйничает в погребах?

— Можно сказать и так, — согласился Лэйд, — И это беспокоит меня больше всего. То, что я не могу понять природу его власти. Допустим, кто-то годами чертил невидимыми чернилами демонические знаки по всему зданию, забивал в половицы проклятые гвозди, прошедшие сложный ритуал на алтарях Девяти, окроплял дверные косяки девственной кровью… Звучит нелепо и глупо, но допустим! Допустим, ему это удалось! А всё прочее? Это не смешивается у меня в голове, как не смешиваются пшеница и ямс. Чернильницы, зеркала, цветы, бумага… Это предметы нашего, материального, мира, но они покоряются его власти и, боюсь, достаточно быстро. Возможно, уже очень скоро здешний интерьер изменится, и не самым приятным для нас образом…

Лейтон вдруг переменился в лице.

— В этом здании ему не принадлежит ничего! — крикнул он, — Всё, что заключено в этих стенах, всё вплоть до последнего обойного гвоздя — собственность компании! И если ему угодно оспорить право собственности, мы с удовольствием сойдёмся с ним в суде любой юрисдикции на его выбор!

— Он явится, — мрачно пообещал Лэйд, — Чтобы взыскать всё без остатка. И самое скверное то, что мы, хотим того или нет, тоже сделались участниками процесса. Процесса, который проходит по неизвестным нам законам и принципам.

— Скажите прямо, вы попросту не знаете, как его остановить.

— Да, — подтвердил Лэйд, — Именно это я и хочу сказать. Мы имеем некоторое представление об его силах, крайне слабое — о его мотивах, и никакого представления о том, как его можно остановить или ослабить. По крайней мере, до сих пор мне не удалось обнаружить никаких слабых точек в его обороне.

— Превосходно, — пробормотал Лейтон, вяло качнув головой и сутулясь ещё больше, — Выходит, если отбросить все разглагольствования, в сухом остатке у нас остаётся голый ноль. Мы, как и прежде, ровным счётом ничего не знаем о существе, которое нам противостоит. Отличная работа, мистер Лайвстоун. Превосходная!

— Если вас не устраивает моя работа, могу вернуть чек, — холодно заметил Лэйд, поднимаясь на ноги, — Он всё ещё у меня и не обналичен.

Лейтон испуганно встрепенулся.

— Куда вы? Чёрт, какой обидчивый народ эти лавочники… Стойте!

— Прошу меня извинить, господа, — произнёс Лэйд, ни на кого не глядя, — Продолжим разговор немного позже. Кажется, у меня появилось весьма важное и неотложное дело.

— Мистер Лайвстоун.

Это был голос Коу. Холодный и тяжёлый, как якорная цепь, он на миг замедлил Лэйда — в ногах будто образовалась дополнительная тяжесть — но остановить не смог.

— Мистер Лайвстоун! Это не дружеская беседа, которую можно оставить в любой момент. Это военный совет, от которого зависят судьбы людей. И мистер Крамби распорядился, чтобы вы приняли в нём участие.

Лэйд ухмыльнулся.

— Раз уж мистер Крамби такой радетель за человеческие жизни, ему стоит вспомнить одну немаловажную вещь, мистер Коу, — бросил он через плечо, — Моя собственная жизнь пока что ему не принадлежит. Я не в его власти.

— Мистер Лайвстоун.

К этому человеку нельзя поворачиваться спиной, подумал Лэйд. Ни к одному из них. Ты уже знаешь, чего стоят их обещания, их преданность, их честь. Но будь я проклят, если позволю себя тратить время впустую, молотя языком на каких-то Бог весть кому нужных советах…

Седой джентльмен вздрогнул, когда Лэйд осторожно коснулся его локтя. Взгляд у него сделался испуганным, тряпка едва не выпала из ослабевших пальцев. Кажется, ещё немного, и он пустился бы в извинения. Будто делал что-то противоправное и, подобно мальчишке, был застукан на месте преступления.

— Ох, извините, я просто хотел показать, как это делается! Тряпку нельзя мочить сразу, надо сперва немного, понимаете…

— Мистер Госсворт? — Лэйд понадеялся, что мимические мышцы на его лице атрофировались недостаточно, чтобы потерять способность изображать дружелюбную улыбку, — Я буду благодарен, если вы найдёте несколько минут для беседы со мной. И нет, полагаю, что тряпка вам не пригодится.

Госсворт. Старый слуга мистера Олдриджа, на протяжении многих лет заменявший ему лакея, курьера и няньку в одном лице. Лэйд едва узнал его в лицо, и неудивительно, лицо мистер Госсворт имел самое непримечательное, к тому же порядком потёртое, точно прошедший через тысячи рук медный пенни.

Чертовски удачно вышло. Лэйд и сам собирался его допросить, но за всеми своими делами и беседами позабыл, отрадно, что мистер Госсворт сам пришёл к нему в руки. Он не сомневался, что этот человек может быть источником ценнейших сведений. Может, не о демоне — старик едва ли был подкован в подобных материях — но, по крайней мере, о личности мистера Олдриджа, своего несчастного хозяина.

Он последним видел мистера Олдриджа в живых. Он на протяжении двух десятков лет, если не больше, был покорным и верным исполнителем его воли. Возможно, ему приходилось выполнять тайные поручения, к которым мистер Олдридж не хотел привлекать клевретов из оперативного совета. Или что-нибудь иное в этом роде…

Неудивительно, что он не сразу опознал его среди мечущихся по архивному залу клерков. Несмотря на то, что костюм мистера Госсворта был наилучшего качества, куда лучше тех, что окружали его со всех сторон, сам он при этом сливался с толпой, как капля масла сливается с прочими.

Возможно, дело было в его невзрачной внешности, а может — об этом Лэйд думал уже по пути, увлекая мистера Госсворта за рукав, в поисках подходящего пустого кабинета — в его особенной, многим слугам свойственной, манере двигаться. Мистер Госсворт, несмотря на свои годы, двигался легко и плавно, как водомерка по поверхности неглубокой лужи. И, кажется, почти бесшумно.

— Меня зовут Лэйд Лайвстоун и я буду очень вам обязан, если вы ответите на пару моих вопросов.

— Чего, сэр?

— Пару вопросов. Это не потребует больше десяти минут вашего времени.

Свободный кабинет Лэйд нашёл тотчас, но, прежде чем зайти, тщательно его осмотрел. Не доставало ещё обнаружить под столом какую-нибудь дрянь вроде отрубленной конечности или лужи несвежей крови. Повезло. Этот, как будто, остался нетронутым. Кабинет сохранил лишь один стул, который Лэйд почтительно предложил Госсворту. Сам же уселся на конторский стол, не обращая внимания на его протестующий скрип.

— Мистер Госсворт… — он кашлянул, — Прежде всего, меня интересует ваш наниматель.

— Чего, сэр?

— Наниматель. Хозяин. Мистер Олдридж. Вы же работали на него до того, как сделаться главой архивного отдела? Я прав?

Мистер Госсворт недоумённо уставился на него, точно пытаясь понять, не относится ли Лэйд к числу юных сорванцов, которые пытаются разыграть со старым Госсвортом какую-нибудь очередную шутку. Глаза у него были стариковские, чистые и прозрачные, как ухоженный парковый пруд.

— Так оно и есть, сэр. Я, конечно, со всем почтением, но… Однако ж я не совсем имею представление, каким…

Лэйд едва не выругался в голос. Увы, первое наблюдение, сделанное им ещё за ужином и весьма неутешительное, оказалось безнадёжно правильным. Мистер Госсворт не относился к тем людям, которых природа наделила великим умом. В отличие от прочих членов оперативного совета, вооружённых университетскими дипломами, он едва ли имел за своей сухой старческой спиной хотя бы законченную школу, а потому изъяснялся крайне неуклюже. Мало того, проведя всю свою жизнь в услужении, мистер Госсворт сохранил подобострастную манеру поведения, не вяжущуюся с его хорошим костюмом. Будучи одного роста с Лэйдом, он то и дело норовил опуститься, чтобы держаться на пару дюймов ниже него, заискивающе улыбался и вёл себя весьма скованно.

Он не привык, чтобы с ним беседовали как с равным, понял Лэйд. Привык к бесконечным шуткам, которыми его награждали, точно жестокие мальчишки из класса, члены оперативного совета. Привык к унизительным эпитетам и небрежному обращению, которые пришли к нему вместе с почётной должностью.

К счастью, Лэйд быстро вспомнил родное ему наречие Миддлдэка, позволявшее легко обходиться без лишних слов и тяжеловесных оборотов.

— Я вот чего говорю. Хозяин твой старый — Олдридж? У него служил?

Госсворт поспешно закивал. Этот язык он явно понимал лучше.

— У него, сэр. Конечно у него. Первый и единственный егойный слуга, значит.

— У мистера Олдриджа что, других слуг не было?

— Не-а, сэр, ничуть не было. Я ему, понимайте, и кухарка и денщик и кучер и портной был, — Госсворт беспомощно улыбнулся бесцветными старческими губами, — Мистер Крамби даж говорил, мол, старый Госсворт вроде как андюнтант при генерале!

И верно, подумал Лэйд. Этот тип похож на генеральского денщика. Неразговорчивого малого, который обладает познаниями во всех бытовых науках, от штопки и лечения лошадей до разведения огня в камине. Вот только в голове у него, похоже, не сильно больше, чем в котелке у старины Диогена.

Лэйд принялся задавать вопросы. И хоть каждый вопрос он формулировал тщательно и предельно кратко, Госсворт часто отвечал уклончиво и невпопад. Но не из-за того, что намеревался что-то скрыть, а просто потому, что боялся показаться нескладным и смешным.

Каков из себя был мистер Олдридж? Очень умный джентльмен. Самый умный на острове, быть может. Костюм носил как герцог какой и не дай Бог пуговицы блестеть не будут — отхлестает перчаткой по лицу так, что и дышать страшно.

Чем он обыкновенно занимался? Науками, сэр, да всё важными — банковскими и денежными. Бумаг у него страсть сколько было, и все такие серьёзные, что глазам от печатей больно, столько их там, печатей-то.

Чем занимался последние два года? Да как на пенсию вышел, так и сидел что затворник в нумерах. На улицу почти не выходил, разве что газету купить или моцион сделать. Читал бумаги свои, писал что-то, музыку через патефон слушал, но всё старую, как сейчас уж не поют.

Были ли гости? Последние два года, почитай, что и не было. Даже мистера Крамби не было, а так-то он раньше частенько заходил. Только вино передавал, и только. По правде сказать, смотреть на него одно удовольствие было. Передавая бутылочку для мистера Олдриджа, мне всякий раз пенс в руку вкладывал. За труды, мол. Хороший человек и джентльмен. Меня вот на работу пристроил после того, как с мистером Олдриджем несчастье случилось, храни его Бог. Работа бестолковая, шумная, да и тяжело старому-то псу новые трюки осваивать, но как-то держусь ещё, службу делаю…

Здоровье? Последние годы уж как-то неважно, признаться. По правде сказать, здорово наш мистер Олдридж сдал, как на пенсию вышел да в Контору ездить перестал. Оно ж и понятно, куда человеку без работы. Попробуй лошадь на пенсию отправить, она и околеет к вечеру. Несварение с ним постоянно приключалось, а если и похлебает каши жидкой, что я сварю, да с тостом вприкуску, вечно жалуется, что вкус от железа во рту стоит. Сердце к вечеру, бывало, заходилось жутко, а поутру иль тошнота или живот крутило. Скверно ему было, ох да. Врачей он звать запретил. Вроде как через гордость, но я так смекаю, что из-за денежного состояния своего. Денег-то у него, по правде сказать, было швах. Не было их, денег-то. Мистер Крамби иной раз норовил что-то ему оставить. Впихивал так, знаете, тайком ассигнацию в какой-нибудь блокнот, но мистер Олдридж этого не терпел совершенно. Если приходилось ему найти что-то этакое, свирепел и трясся от злости так, что мне самому убежать хотелось. Сжигал бумажку в пепельнице и сквернословил отчаянно. По правде сказать, зря он это делал. Было бы у нас пару фунтов подкожных, может, не пришлось бы его кашей на воде кормить и плесень из хлеба вырезать. Но таких уж принципов человек был, да. Железный, не нам чета…

Лэйд слушал внимательно, не перебивая, лишь иногда задавая дополнительные вопросы, но внутренне мрачнел. Увы, как он и подозревал, мистер Госсворт, несчастный руководитель архивного отдела, почти не мог предоставить ему полезной информации, несмотря на то, что при мистере Одридже находился почти неотступно. Пожилой, не отличающийся внимательностью, не имеющий никакого представление ни о биржевой науке, ни о демонической, он был неважным свидетелем, чья память, подобно захламлённому чулану, хранила множество бесполезных вещей, никак не относящихся к делу.

Он неукоснительно помнил список всех любимых блюд мистера Олдриджа — ежевику любил страсть! А вот специй не терпел, ежли слишком посыпано, так и выкинуть мог! — вёл дотошный реестр его привычек, помнил даже марку сапожного крема, которым ему велено было чистить хозяйские ботинки, но во всём остальном…

Лэйд ощутил себя человеком, явившимся за жевательным табаком в газетную лавку. Показания Госсворта, которые ему удавалось извлечь на поверхность и облечь в понятную форму, на проверку оказались форменным хламом, из которого ему при всём желании не удалось бы выжать ничего полезного.

Мистер Госсворт не имел ни малейшего представления о том, почему они два года назад переехали из роскошных императорских номеров «Блисс-Инн» в дыру под названием «Восточный Бриз», сохранил лишь приятные воспоминания о тех временах. Не имел представления о делах своего хозяина и, кажется, свободно оперировал цифрами лишь в пределах десятка-двух. Расспрашивать его о подноготной тех византийских интриг, что крутились в «Биржевой компании Олдриджа и Крамби» было не полезнее, чем индюка — о налоговых податях.

На вопрос о чудачествах Госсворт отвечал сдержанно, тратя на обдумывание ответов больше времени, чем прежде. Да, бывало, что и чудил, но не сказать, чтоб неприятности от него много выходило. Многие джентльмены чудят, особенно из тех, что с деньгами. Причём чудят так, что никакого удержу с ними нет, вот что. Взять мистера Фолкса, к примеру, из «Фолкса и Данхилла». Приличный джентльмен с виду, но аккурат раз в месяц устраивает кутёж для своих работников, да такой, что сам апостол Павел бы, послание к невоздержанным галатам писавший, только руками всплеснул бы от такой картины. Вино, пиво, джин, ром — всё полноводными реками да без всякой меры. И рыбкой, говорят, там тоже не брезгуют. Кончается тем, что мистер Фолкс, утратив человеческий облик, творит вакханалию, а ребята его и рады стараться — сами столы конторские разносят, окна бьют, с прохожими дерутся. Страшно сказать, в какую цену «Фолксу и Данхиллу» такие гулянки выходят, это же одним только стекольщикам в месяц фунтов пять платить, а ведь ещё перетяжка мебели и прочее…

Или вот мистер Кундугар из «Взаимного торгового овощного содружества». Респектабельный джентльмен, и манеры такие, что в палате пэров выступать в самый раз. За всю жизнь рюмки хереса не выпил, а что до курения, то сам, бывало, в клубе такие лекции читал, что гости, выходя, трубки в мусорное ведро бросали. Только вот среди весёлых дам в Шипси про него такая молва ходит, что и пересказывать тошно. Оно, понятно, слухи что змеи, яда в них много, только что-то совсем недоброе про Кундугара рассказывают. Будто если какая девочка и согласится с ним ночь провести, то тройную цену просит, а утром сама уже деньгам тем не рада, готова в одной неглиже в окно выскочить, лишь бы сбежать поскорее…

Мистер Пандс из «Первого национального общества взаимного кредита» тоже чудить любит. Заколачивает, говорят, по сто фунтов в неделю, но при этом если уж дотянется до рулетки, считай, всё, что в водоворот упал. Играет до тех пор, пока не спускает всё, что есть в карманах, включая часы, перстни и монокль, после чего ещё долго ходит на службу пешком, а обедает постными сэндвичами.

Мистера Вудроу видели как-то раз в Шипси в женских панталонах. Мистер Галленвайн, отведав контрабандного буйабеса[235] и не рассчитав дозы, утопился в аквариуме, вообразив себя лососем. Мистер Флоуртинс на протяжении двадцати лет истязал своего племянника, которого держал на цепи в подвале, как собаку, и полиция только случайно об этом узнала. Мистер Гартс, успешный банкир, подписывает векселя только после того, как собственноручно составит гороскоп и посоветуется с двумя личными тарологами. Мистер Дроуз и того лучше…

Лэйду всяких раз приходилось сдерживать порывы своего собеседника, влекующие его в непроглядную тьму воспоминаний, относящихся обычно совсем к другим людям. Мистер Олдридж, терпеливо напоминал он. Водилось ли за ним что-то странное до того, как его здоровье пришло в упадок?

Многие из этой публики чудят, сэр, порой так, что впору в смирительную рубашку одевать и в Бедлам скорым рейсом отправлять. Но мистер Олдридж не из их числа. Может, и чудаковал порой, но так невинно, что и зла на него никто не держал. Как? Да говорю ж, по ерундовому делу. Провалы в памяти иногда бывали, но не сказать, что большие. Иногда вдруг, забывшись, на странных языках говорить начинал, да таких, которых и на свете не бывает, наверно. Кошмары бывали по ночам, и сильнейшие. Иногда вдруг такой страх на него находил, что он запирался в спальне, закрывал ставни и цельный день так сидел, затаившись как мышь. Всякое бывало, но обычно-то мелкое, невинного нрава. Уж на фоне прочих-то…

Кроссарианство? Господь с вами, сэр! Мистер Олдридж был ревностным христианином и на дух эту публику не выносил. Если вдруг прознавал, что кто-то из его служащих имеет любопытство по этой части, немедля приказывал мистеру Лейстону от него избавиться — вышвырнуть на улицу безо всякого выходного пособия. Мракобесие и ересь, так он про это выражался. Амулеты? Ритуалы? Ни за что, сэр. Не такого воспитания он был и не таких убеждений. Никогда ничего такого подле себя не держал и думать не думал. Да уж, сэр.

Запас вопросов Лэйда, когда-то казавшийся ему бездонным, иссякал, точно бутылка апельсиновой шипучки в знойный полдень. Чем больше он узнавал про быт и привычки мистера Олдриджа, тем больше убеждался в том, что ничего полезного ему здесь не выжать. С тем же успехом он мог бы пытаться выжать молоко из куска чёрствого сыра.

Так, он узнал, что мистер Олдридж предпочитал аромат гортензии запаху фиалок, не любил умываться тёплой водой, чай настаивал всегда строго четыре минуты, на дух не выносил имбиря и кориандра, а всем книгам предпочитал «Мельмота Скитальца» Чарльза Роберта Метьюрина. Воистину, кладезь полезной информации, которую Лэйд при всём желании не мог бы использовать в свою пользу.

Блокнот для записей? Да, сэр, помню, как же не помнить. Был такой, мистер Олдридж туда часто записывал. Что записывал? Да разве ж я знаю? Нешто он передо мной ответ держать будет. Человек науки — хочет и пишет себе. Личные вещи? Да почитай, что и не было. Как у мужчины водится — часы жилетные, нож перочинный плохонький, запонки… Где запонки? Не могу знать, не видал. Как узнал, что мистер Олдридж головой сниз сверзился, так сам чуть духа не лишился, полицию вызвал и в обморок упал…

Давно ли я знаю мистера Крамби? Да как вам сказать, сэр, лет, пожалуй, что семь или восемь, с тех пор, как он сделался компаньоном мистеру Олдриджу. Прекрасный джентльмен, воспитанный и учтивый. Росту в нём, может, не шесть футов, но как начнёт говорить, так заслушаешься. И нрав самый воспитанный, учтивый. Раньше каждодневно к мистеру Олдриджу заезжал с визитом. Бывало, целыми часами они друг с другом препирались, а уж как начнут писать, всё, шабаш — все листы поперепишут цифирью своей, потом за салфетки возьмутся, а бывало, что и скатертям доставалось. Потом уж, конечно, когда мистер Олдридж на покой удалился, между ними той дружбы, что бывало, уже не водилось. Мистер Олдридж вообще старых своих приятелей из компании не больно-то привечал. Если, к примеру, мистер Розенберг в гости изволил пожаловать или там мистер Синклер, часто бывало, что мистер Олдридж даже не выходил к ним, велел мне спровадить их подальше. Мол, захворал, неважно себя чувствует, боится заразить. А мистер Крамби, хоть и заходил куда реже, регулярно передавал бутылочку вина для мистера Олдриджа. Нарочно помнил его любимое и никогда не забывал. Ровно по четвергам всякий раз.

Лэйд рассеянно слушал болтовню старого слуги, мысленно отпустив вожжи и почти не пытаясь направлять её в нужное русло. Выудить из неё полезную информацию было не проще, чем выудить из сточной канавы большую форель.

Да, сэр, дружба меж ними была много лет. Хотя люди совершенно разной наружности и разного устройства, если так можно заметить. Мистер Олдридж — внушительный такой, спокойный, расчётливый. Мистер Крамби — беспокойный, как уголёк из камина, и жаром аж пышет. Ан вот, семь лет плечом к плечу, извольте видеть. Хотя иной раз непросто было, ой не просто. Что, сэр? Хотите знать, как они свели знакомство? А зачем вам это?

Лэйд и сам не знал, зачем это ему. Вопрос был из числа тех, что выскальзывают сами собой, точно шнурок из зазевавшихся пальцев. Минутой позже он и сам уже смутно понимал, отчего его задал, может, просто для того, чтоб дать болтовне Госсворта новое направление. Известно как деловые люди знакомятся друг с другом. Уж не борделе, пожалуй. Но…

Мистер Госсворт отчего-то смутился, будто вопрос Лэйда, вполне невинный с любой точки зрения, представлял для него определённое затруднение. И некоторое время юлил, утверждая, будто знать наверняка этого не может, а память, старая жестянка, совсем уже никуда не годится. Исчерпав запас увещеваний, Лэйд использовал доводы более весомого характера, которые приберегал на крайний случай.

— Я задаю этот вопрос не из праздного любопытства, — сообщил он, чувствуя, как мистер Госсворт раскисает, точно глина, под его взглядом, — А в силу важных обстоятельств. Если я не выясню всего того, что хочу знать, мы с вами можем никогда не покинуть этого здания. И можете себе вообразить, в какую цену обойдётся всем нам ваше упрямство.

Мистер Госсворт сник. Не обладающий от природы развитым воображением, он, видимо, всё же вполне представлял перспективу и перечить не осмелился.

Как познакомились?.. Да чудно они познакомились, по правде сказать. Я-то при том присутствовал вроде как, хотя и не полагалось бы. А дело было так… Одним вечером, семь лет назад, приношу я мистеру Олдриджу письмо. Мы тогда ещё в номерах «Блисс-Инн» жили, там комфорта куда больше, чем в этой дыре, в «Восточном бризе»… Мистер Олдридж его читает, как обычно заведено, после ужина. Читает — и вдруг хватается за сердце. Я-то во многих видах его видал, сэр, человек он был спокойствия необычайного. Бывало, как на службе какая оказия случится, кризис там или что-то сродни, так он даже в лице не переменится, когда прочие не знают, за что хвататься, за бутылку с джином или за револьвер. А тут аж задрожал весь. Я ему, конечно, сразу чая с коньяком, тряпицу с уксусом и всё, что полагается. А он дрожит и бормочет «Он жив… Подумать только, жив. Ты можешь себе это вообразить? Столько лет!.. Я думал… Господь-святитель, этот мальчишка жив! Мало того, узнал моё настоящее имя и хочет приехать. Как тебе такое? И уж понятно, зачем… Я помню его сопляком, а сейчас он уже юноша. Джентльмен. Мало того, он прекрасно всё помнит. Эти детали, про которые он пишет, никто кроме него не мог про них знать! Ах ты ж фокус какой… Должно быть, увидел моё фото в газете и узнал. Теперь хочет заявиться в гости и уж понятно, зачем. Будет шантажировать, это уж непременно. Ах, я знал, знал, что эта дрянная история ничего кроме бед не принесёт!.. Он потребует денег! А где я, скажи на милость, их возьму? На дворе кризис, я не могу отщипнуть от своих впалых боков ни единого пенни! Дрянь, дрянь, дрянь!»

Лэйд мгновенно ощутил себя взаправдашним тигром, обнаружившим манящий запах добычи.

Вот так-так! Если в голове Госсворта воспоминания не перемешались от времени, как старое тряпьё, следовало признать, что знакомство компаньонов «Биржевой компании Олдриджа и Крамби» началось на весьма странной ноте.

Увы, больше никаких деталей выжать из Госсворта не удалось. Встреча Олдриджа и Крамби происходила за закрытыми дверями без его присутствия. Он знал лишь то, что вернулся с неё мистер Олдридж как будто немного успокоенный и даже выпил две порции портвейна, что обычно позволял себе только по праздничным дням. «Может, всё и не так плохо, — заключил биржевой кудесник, расслабившись от вина, — Мальчишка, конечно, алчен и нетерпелив, но из него может получится толк. Что ж, посмотрим, посмотрим…»

Спустя два или три дня после этого мистер Крамби сделался деловым партнёром мистера Олдриджа, о чём было торжественно объявлено в узком кругу лиц. С тех самых пор он стал часто навещать мистера Олдриджа и даже сделался его постоянным гостем. Вплоть до того момента, когда мистер Олдридж, отрешившись от работы, разорвал почти все связи, связывающие его с компанией, и съехал в «Восточный Бриз». Там уже, конечно, и комнаты куда хуже и прислуги в комнатах нет, и дует отчаянно…

Слушая его разглагольствования, Лэйд изнывал от желания отвесить самому себе гулкую затрещину.

Сын! Этот хитрец Крамби был сыном покойного Олдриджа!

Чабб, тупица, уж об этом ты бы мог и сообразить!

Мистер Олдридж, величайший финансовый чудотворец Нового Бангора, убеждённый холостяк и одиночка, кажется, был не настолько предан своей компании, чтоб закрывать от себя жизнь со всеми её соблазнами и удовольствиями. Никто из близких даже не предполагал, что у него мог быть роман на стороне, мало того, что этот росток, невесть в какую почву посаженный, принёс нежданный негаданный плод в лице самоуверенного и дерзкого мальчишки Крамби!

Эта деталь была подобна секретному ингредиенту сложного кушанья, которая, будучи включённой в общее уравнение, мгновенно привнесла в него смысл, сделав разрозненные и бессмысленные куски единым целым.

Незаконнорождённый сын! Вот оно!

По всей видимости, мистер Олдридж прижил его ещё в молодости, задолго до того, как сделаться признанным биржевым магнатом Нового Бангора. И был достаточно осторожен, чтобы не признавать его своим отпрыском, опасаясь не то ущерба, который может понести его репутация, не то ущерба для собственного кошелька.

Лэйд едва не расхохотался. А мистер Олдридж-то не промах! Сотворил себе образ этакого стоика, финансового гения, хладнокровного, чуждого плотским радостям, дельца. А сам-то! Сам!..

Вот только сын, переняв часть отцовской крови, по всей видимости и сам оказался не промах. Увидев его фотокарточку в газете, каким-то образом узнал в благообразном седом джентльмене своего почтенного родителя и написал ему письмо, но не с тем, чтобы выразить свою горячую сыновью любовь, которую не знал куда выплеснуть, а чтобы взыскать с него родительский долг, про который незадачливый родитель, верно, и думать забыл.

Ничего нового.

История банальная как мир, такая же частая в Новом Бангоре, как и в благопристойном Старом Свете.

Надо думать, в другое время мистер Олдридж с лёгкостью откупился бы от наглого бастарда. Он был обеспеченным джентльменом и успел сколотить приличное состояние. Вот только… Лэйд усмехнулся. Вот только блудный сын, заявившись семь лет назад к любящему родителю, застал того не в лучшем положении. Очередной финансовый кризис, ударивший по рынку, пусть и не подломил ног «Биржевой компании Олдриджа», но порядком потряс её и её основателя. Мистер Олдридж вне зависимости от того, какие чувства испытывал ко своему вновь обретённому отпрыску, не мог бы удовлетворить его аппетита. И потому…

Лэйду захотелось щёлкнуть пальцами.

Кажется, Олдридж и Крамби нашли выход, удовлетворивший обоих. Шесть сотых процента капитала. Крошечный пай, который Олдридж отщипнул от своей компании и передал Крамби, сделав того своим партнёром и младшим компаньоном. Всего лишь кроха, если судить от общего числа, но иной раз и кроха имеет огромное значение. Это было не только знаком признания с его стороны, но и своеобразной гарантией. Порукой того со стороны Олдриджа в том, что Крамби получит после смерти отца всё предприятие в единовластное пользование.

Элегантно и ловко.

Отец и сын плечом к плечу — уже не как противники, а как компаньоны. Надо думать, мистер Олдридж был весьма доволен таким развитием событий. Он не только сохранил компанию, расплатившись за грехи юности малой кровью, но и обрёл наследника. Человека, которому суждено было продолжить его дело. Не самое дурное развитие событий.

Вот только потом…

Лэйд помассировал пальцами виски, стимулируя мыслительный процесс, вновь начавший вязнуть в топи. Видимо, сотрудничество оказалось не столь гладким, как виделось обоим поначалу. Может, Крамби, не удовлетворившись ролью «младшего компаньона» принялся перетягивать одеяло на себя, не замечая его жалобного треска. Интриговать в оперативном совете, настраивая всех против отца, строить в уголке его империи свою собственную. Или напротив, это Олдридж со временем охладел к сыну, найдя, что тот не унаследовал его черт финансового стратега, однако отличается непомерным аппетитом и совсем не так тяготится моральными убеждениями, как он сам. Или…

Что, сэр? Госсворт наморщил лоб, как делал всякий раз, осмысливая непомерно сложный для него вопрос, то есть, почти каждый вопрос Лэйда. Отчего это мистер Олдридж ударился в отшельничество? Ну вы и спросили, мистер… Откуда ж мне знать? Это я мистеру Олдриджу башмаки чистил, а не наоборот, он передо мной ответа не держал. Ему-то оно виднее. Мож воздух ему в «Восточном Бризе» милее был, кто ж знает…

Спокойно, Чабб, приказал себе Лэйд. Может, ты на верном пути, а может, кружляешь по своим собственным следам. Этот человек не похож на злокозненного преступника, скорее всего, он попросту глуп — к своему несчастью. Твоя задача — выжать из него всё, что ему может быть известно.

Лэйд сделал несколько коротких вдохов, чтобы насытить кровь кислородом и восстановить ясность мышления.

— Незадолго перед тем, как мистер Олдридж съехал из «Блисс-Инн» у него была болезнь. Что-то вроде лихорадки или припадка. Почти сразу после неё он и отошёл от дел. Я хочу знать, что было накануне.

— Накануне, сэр? — выцветшие глаза Госсворта беспокойно моргали, силясь сообразить, чего от него хотят, — Это как, сэр?

— Всё, что было перед этим, — твёрдо произнёс Лэйд, — События последних дней перед тем, как им овладел недуг. Какие-то происшествия, ссоры, странные детали…

Госсворт медленно соображал, чего от него хотят. А может — Лэйд постепенно укреплялся в этом подозрении — просто не желал говорить на эту тему. Ссылаясь на своё старческое слабоумие и неважную память, он бормотал что-то бессмысленное, испуганно поглядывая на Лэйда из-под клочковатых седых бровей.

Не человек, а сущая развалина, подумал Лэйд с отчаянием. Крамби был слишком жесток к старику, приняв его на службу. Никчёмная мелкая месть, в которой, пожалуй, нет никакой чести. Если он хотел отомстить своему старику-отцу за годы пренебрежения, ему стоило сделать это, пока тот был жив. Мстить его слуге, беспомощному старику, да ещё и столь изощрённым образом, держать это несчастное пугало на службе…

Наверно, Крамби ощущал удовольствие, демонстрируя власть над ним, старым слугой своего покойного отца. Как дикари-полли демонстрируют власть, водрузив себе на грудь ритуальные ожерелья убитых ими противников, снятые с обагрённых кровью тел. Жуткая картина, однако вполне естественная — войны дикарей и цивилизованных джентльменов в хороших костюмах порой отличаются лишь в мелочах.

— Послушайте моего совета, говорите начистоту! — устало приказал он Госсворту, — Я понимаю, что вы охраняете не свою честь, а честь своего покойного хозяина, но сейчас мне не до того. Быть может, от какой-то упущенной мной мелочи будут зависеть человеческие жизни — многие жизни. Понимаете? Рассказывайте.

Госсворт начал рассказывать. Неохотно, вяло, осторожно, перемежая воспоминания множественными второстепенными деталями, но всё же начал. У Лэйда ушло порядочно времени, чтобы разобраться, выстраивая всё в одну канву, но он смог с этим справиться. Среди его клиентов в Хукахука встречалось порядочно и пожилых людей и косноязычных и вовсе тех, что не были знакомы с английским языком, для него это занятие не было внове.

Это в канун Дня святого Дэвида[236] было, принялся рассказывать Госсворт, выходит, два с небольшим года тому назад. В ту пору, ежли помните, как раз очередной кризис на бирже приключился, вот всех и лихорадило, а больше всех — мистера Олдриджа. Он, бывало, по три дня дома не показывался, ночевал в Конторе, а если и приезжал, то бледный как молоко и уставший безмерно. А бормотал он такое, что я ни перевести, ни представить не могу, сэр. «Нам сломали плечо, — шептал он в полузабытьи, — Чёртовы медведи совсем обезумели и погубят сами себя. Нам бы только перетерпеть пик, обеспечить ликвидность, а там… Господи, где взять денег?»

Этим вопросом он терзал себя денно и нощно. Я в тонкостях биржевых дел смыслю не больше, чем свинья в газетах, но денег им с мистером Крамби постоянно не хватало. Они всё занимали и занимали, находили невесть каких ростовщиков и готовы были брать под любые проценты, лишь бы вызволить компанию. Вот только все те крохи, что они добывали, таяли без следа и всё было мало. Эх и бились же они, что воробьи о стекло… Дошло до того, что мистер Олдридж велел мне снести в ломбард его домашнюю библиотеку, костюмы и картины. Что там, даже запонки свои заложил, память о юности. Но даже так ему не хватало, чтоб покрыть долги. И выходило, что не хватает им какой-то малости, четыре сотни фунтов. Для обычного человека сумма, по правде сказать, огромная, но найти её надо было кровь из носу. И по всему выходило, что ничего не выйдет, срок уж к концу подходил. Вот тогда-то мистер Олдридж и счудаковал…

Госсворт долго не мог перейти к следующей части истории — вздыхал, косился на Лэйда, что-то бормотал, вытирал пот, шамкал губами. Чувствовалось, что воспоминания об этом не пробуждают в его душе добрых чувств. Наконец, он решился.

Весь день наш мистер Олдридж сам не свой был. Рычал что лев, мебели целую прорву изувечил, тросточку свою прогулочную об колено сломал. Понятно, отчего бесновался — истекали последние часы отпущенного ему срока, а денег так раздобыть и не удалось. А потом вдруг он успокоился. Только недоброе у него какое-то спокойствие было. Глаза холодные сделались совершенно, как у мертвеца, меня от одного из взгляда в дрожь бросало. По правде сказать, даже подумалось, уж не задумал ли мистер Олдридж чего дурного. А ну как бросится под локомобиль в Айронглоу? Или доберётся до Клифа — и сиганёт в море с камнем на шее? У господ дельцов это дело обычное, нервность у них в работе высокая, вот и того…

Мистер Олдридж ушёл в сумерках и строго-настрого наказал за ним следом не идти. И вид у него такой был, будто… Госсворт передёрнул плечами. Будто он уже сам себя отпел, вот какой. Мертвенный совершенно вид. И не было его часов пять или шесть. А когда пришёл… Великий Боже! Я сперва даже не знал, что и думать. Костюм грязный, мокрый и тряпьём висит. Точно его стая собак грызла. Лицо сплошь в ссадинах и синяках. Глаза запали, изо рта кровь каплет. Будто… Будто пытали его целую ночь или не знаю… Такой слабый был и так трясло его, что на лестницу без моей помощи забраться не мог. А говорил так тихо, что почти не разобрать. Я сперва хотел в полицию бежать. Думал, занесло его, беднягу, куда-нибудь в Скрэпси в поисках денег, вот и всыпали тамошние джентльмены по первое число… А он меня за руку схватил и шипит в лицо «К чёрту полицию. Хватай телефон и звони в Контору. Пусть Крамби немедленно едет сюда. Скажи, я нашёл деньги».

Нашёл ли он их? Да, сэр, нашёл. Когда мне удалось разнять его дрожащие руки, чтобы раздеть, он обронил мешочек, что держал притиснутым к груди. Дрянной этакий мешочек вроде тех, в которых хозяйки отруби держат, заскорузлый и вроде как тиной покрытый. А оттуда… Нипочём не угадаете, сэр, что оттудова высыпалось! Новенькие золотые соверены[237]! Один к одному, блестящие и стучащие, будто только вчера из-под пресса. И целая куча! Сам и пересчитывал их, вот этими пальцами, и вышло ровно четыре сотни! Мистер Крамби примчался как ветер. Ох и ликовал он, увидев деньги! Ох, и смеялся! «Вы кудесник, Атрик! Где вы их достали? Мы спасены! О, какое счастье! Я верил, верил в вас!». Только вот мистер Олдридж не смеялся. И на монеты он смотрел без всякой радости. Как я собрал их, так он даж не притронулся к ним, только зыркал этак из-под бровей. Будто не чистое золото, а куриный помёт. «Послушайте, Крамби, — сказал он, и так тяжко сказал, как даже при смерти не говорят, — Эти деньги спасут нас сегодня. Но вы должны мне кое-что пообещать на счёт них. Пойдёмте в кабинет, я всё расскажу».

Дальше между ними беседа была, на которую меня, понятно, не звали. Только разговор это был непростой, как видно. Часом позже мистер Крамби вышел со звенящим мешочком в руках, но выглядел очень уж задумчивым, прямо-таки смятенным. А мистер Олдридж… Не знаю, где носило его в тот день, и знать не хочу, знаю только, что после того разговора разбила его лихорадка, да такая свирепая, что я думал, не доживёт наш бедный мистер Олдридж до рассвета. Видать, промок он до нитки, пока в поисках денег бегал, промок и продрог, а в его возрасте это смерти подобно. Ох и метался он, ох и бредил, а дыхание в груди то клокотало так, будто рёбра сломает, то пропадало вовсе. К утру кричать начал, и кричал так, что всех постояльцев в гостинице перебудил. Страшная была ночь. И следующие две недели не лучше. То в беспамятство впадал, то поднимался и начинал по комнате бродить, как лунатик. То кричал на меня страшно и смертью грозил, то рыдал у меня на груди и просил прощения. Жутко наблюдать за джентльменом в таком беспомощном состоянии, сэр.

Что было дальше? Ничего хорошего, мистер Лайвстоун. Мне иногда кажется, что мистер Олдридж так полностью с того дня и не оправился. Будто что-то надломилось в нём. Как только оправился от лихорадки, у него снова был разговор с мистером Крамби и снова тайный. Но мне довольно было бросить взгляд на светящееся от счастья лицо Крамби, чтобы понять, он принёс добрые вести. Компания была спасена, беда миновала. Вот только мистер Олдридж, сдаётся мне, этому обрадоваться уже не мог. Едва державшийся на ногах после болезни, он вдруг набросился на мистера Крамби с такой злостью, что, верите ли, стёкла в рамах звенели от его крика. Когда мистер Крамби, смущённый, ушёл, впервые не попрощавшись, мистер Олдридж сел на кровать и заплакал. А после… После он сел к столу, спросил бумагу с чернилами и без единого черновика набросал письмо, которое велел мне немедля отнести в Контору. Много позже я узнал, что это был его указ об отречении, как шутили тогда прочие господа. Этим, значит, приказом он назначил мистера Крамби на пост директора, сам же удалился от дел и с тех пор ровным счётом ни единого раза на службе не показывался. А в тот же день приказал мне собирать чемоданы, мы, мол, перебираемся в другое место. Да, по первому времени от мистера Крамби прибывали курьеры с отчётами, но мистер Олдридж строго-настрого распорядился отправлять все их писульки в камин — ни одного даже не распечатал. Вот и вся история, сэр. Может, где я приукрасил, где чего позабыл, но в целом так оно и было.

Лэйд не нашёлся, что спросить ещё. Картина и без того, как будто, вырисовывалась вполне живо, так живо, будто он сам, спрятавшись от взгляда мистера Госсворта за вешалкой, был свидетелем всех этих безобразных сцен.

Как и следовало ожидать, чем хитрее несгораемый шкаф с патентованным замком, тем проще ключ, которым он отпирается. Ключ, который отпирал странный шкаф под названием «Олдридж и Крамби» был так прост и безыскусен, что Лэйд даже ощутил подобие разочарования, услышав щелчок воображаемого замка.

Ревность. Обычная человеческая ревность, в которой ни на грош ни кроссарианства, ни прочих таинственных материй. Как это обычно и бывает в жизни.

Олдридж отчаянно ревновал своего новообретённого отпрыска к своей же компании. Одно своё детище, брошенное и забытое, к другому, дорогому и тщательно лелеемому. Ценой каких-то немыслимых усилий ему удалось раздобыть недостающую сумму, но насладиться ролью спасителя ему не довелось из-за нервного напряжения — плоды победы пожал не он, а Крамби. Это Крамби выступил спасителем, он возглавил компанию в решающий миг, тогда как сам мистер Олдридж лежал в горячке. Возможно, эти четыреста монет он добыл чудовищной ценой, использовав свои старые связи и опустошив все мыслимые копилки. И вот благодарность… Должно быть, мистер Олдридж за долгие годы настолько свыкся с троном всесильного патриарха, что не смог вынести бремя чужой победы и, морально растоптанный, немедля подал в отставку. Плюнул на своё наследие, оставив его на попечение человеку, которому сам до конца не доверял.

Вот почему он не брал ни фартинга из капитала компании — не смог смириться с мыслью о том, что его нелюбимый сын, возглавив созданную им компанию, милостиво одаряет его крохами со стола. Вот почему он перестал вникать в дела и целенаправленно разорвал все связи. Вот почему…

Мысль Лэйда, нащупавшая нужную колею, на миг споткнулась.

Почему Олдридж покончил с собой? Почему терпел два года, прозябая в дрянных гостиничных номерах, прежде чем натянул свой единственный приличный костюм без заплат, собрался с духом и залез с ногами на подоконник? Ожидал, что Крамби раскается и придёт звать его обратно? Уповал на какой-нибудь очередной финансовый кризис, который вновь вызовет его, Олдриджа, из небытия, точно позабытого призрака? А может, он прознал от Розенберга о том, что компания находится на последнем издыхании и просто не смог пережить такую новость?

А может… Мысль Лэйда задребезжала на рельсах, высветив на миг из обступающей тьмы жутковатую картинку — Крамби, закатав рукава своего дорогого пиджака, выталкивает Олдриджа из окна.

Пока Олдридж жив, он оставался пусть и привилегированным, но всё-таки домашним питомцем с ничтожной долей акций в общем капитале. Жалкие шесть сотых процента, меньше, чем ничего. Да, Олдридж, повинуясь чувству вины, вписал в своё завещание слова «Весь свой капитал в „Биржевой компании Олдридж и Крамби“ завещаю в равных долях своим компаньонам», но… Но ведь он в любую минуту мог передумать, не так ли? Старые джентльмены, которые часто чудачат, иногда склонны к подобного рода фокусам… Так не стоит ли ускорить их переход в лучший мир, чтобы избавить от тягот и невзгод?

Лэйд заставил себя вышвырнуть эту мысль из головы, точно гнилой орех из отобранной на продажу кучи. Едва ли Крамби может считаться достойнейшим из сыновей. Он шантажировал родного отца, пусть и отрёкшегося от него. Он спустил накопленное им состояние. Он определённо упивался дарованной ему властью, нарочно создавал интриги меж членами оперативного совета. Копя обиду на Олдриджа, он в конце концов опустился до того, что нанял его старого слугу на должность-синекуру — без всякого сомнения, с единственной целью поднять его на смех и сделать мишенью для шуток сослуживцев. Так не в меру разошедшиеся хулиганы-школьники пинают на улице шляпу своего учителя, заливаясь смехом. Но убийство?..

— Благодарю вас, мистер Госсворт, — Лэйд улыбнулся старому слуге и достал из кармана банку маринованных маслин, — Ваш рассказ необычайно помог мне. Прошу, примите это от меня в качестве благодарности.

Мистер Госсворт растрогано взглянул на жестянку.

— Всемерно благодарю, мистер Лайвстоун, — Ежли я ещё чем могу…

Лэйд вздохнул.

— Нет. Не думаю.