Бумажный Тигр (III. Власть)

Глава 8

Первым погиб клерк, вжавшийся в угол, но имевший несчастье находится ближе к чудовищу, чем прочие. Отрезанный от прочих, он не нашёл сил даже закричать, когда багровые щупальца заключили его в мягкие подрагивающие объятья.

Сперва эти объятья казались осторожными, почти нежными, щупальца нерешительно скользили по его лицу, оставляя влажные следы на бледной как молоко коже. Некоторые сладострастно подрагивали, обвившись вокруг его горла — жуткая, страшная пародия на плотскую ласку. Одно из щупалец, покружив по лицу, внезапно вторглось ему в рот, заставив несчастного выпучить глаза от отвращения и ужаса. Может, эта тварь в самом деле не опасна, подумал Лэйд, ощущая, как лихорадочная дрожь подступает к сердцу, ведь в мире есть множество примеров того, как отвратительные гады, внушающие ужас своим видом, в глубине души оказываются смиренными агнцами…

— Стойте! Не двигайтесь! Не кричите!

Не все твари, созданные Им, опасны. Может, у Него были какие-то счёты к мистеру Кольриджу, счёты, которые тот с непростительной для биржевого дельца легкомыслием не оплатил вовремя. И вот…

Клерк судорожно задёргался, выпучив глаза, обеими руками пытаясь вырвать из своего рта пульсирующий отросток. Тщетно, его пальцы скользили, а щупальце извивалось, уцепиться за него было не проще, чем за поливочный шланг, к тому же смазанный маслом. А потом голова его, негромко хрустнув, раскололась, точно спелый плод. Верхняя часть черепа шлёпнулась на пол, обнажив окровавленную чашу, в которой среди сизых сгустков мозга? разрывая тонкие перегородки, сновало, точно хищный червь, окровавленное щупальце.

Кажется, кто-то закричал. Лэйд не мог судить об этом наверняка, потому что его собственное сознание на миг померкло, точно патентованная гальваническая лампочка, на которую подали чрезмерно большое напряжение. Так иногда случается с человеческим рассудком, когда он обнаруживает что-то такое, что существовать не может, но что существует — вопреки жизненному опыту, логике, устройству мироздания, молитвам, наукам и рациональному зерну глубоко в подкорке.

Да, кто-то точно кричал. И не один, а многие сразу.

В дверях воцарилась ужасная давка, трещала мебель, но даже сквозь этот треск был слышен другой, немногим ниже тоном — треск ломающихся в страшной толчее костей. Осатаневшие от ужаса, служащие «Биржевой компании Крамби» устремились к единому выходу, обратившись единой страшной волной вроде той, что раз в несколько лет сминает японские пристани и крошит молы. Только волна эта состояла не из воды, способной снести любое препятствие и обладающей чудовищной силой, а из человеческой плоти. Кто-то уже ревел, извиваясь на полу с переломанными костями, кто-то нечеловечески рычал, судорожно пробивая себе дорогу окровавленными руками, кто-то всхлипывал, вжимаясь в стену…

Лэйд, двинувшийся было к бурлящему водовороту выхода, заставил себя остановиться.

Не туда.

Инстинкт самосохранения, гнавший его прочь, был человеческим инстинктом, бесполезным и даже опасным в тех случаях, когда имеешь дело с хозяином острова и его слугами. Вздумай он воспользоваться самым очевидным путём для бегства, сейчас сам бы уже корчился на дорогом паркете, тщетно пытаясь втянуть воздуха сквозь сломанную грудную клетку…

Точно всего этого кошмара было мало, гальванические лампы, освещавшие обеденную залу, вдруг одновременно начали тускнеть, погружая разгромленное помещение в страшную, наполненную истошными криками и треском, темноту. Только не это, подумал Лэйд, ощущая пузырящийся во внутренностях ужас. Должно быть, чёртова тварь повредила какой-то гальванический кабель, сейчас всё канет в кромешную тьму. Если это случится, они все обречены. В темноте давка превратится в настоящую мясорубку, а тварь, пирующая в самом её центре, сможет, точно взыскательный едок, спокойно брать самые вкусные куски со стола…

Должно быть, эта страшная мысль пришла в голову не только ему, потому что кто-то рядом закричал:

— Батареи! Резервные батареи! Бога ради, включите их!

Удивительно, что кто-то расслышал этот голос в том страшном гаме, что царил вокруг. А ещё удивительнее — что в охваченном ужасом человеческом водовороте нашлись люди, сумевшие привести приказ в исполнение. Гальванические лампы под потолком, уже погрузившие было зал в жуткие предсмертные сумерки, неуверенно заморгали и сделались ярче. Не так, как прежде, но в достаточной степени, чтобы можно было рассмотреть происходящее.

Гигантский спрут, ворочающийся в обшивке из человеческой кожи, как в чересчур тесном, на глазах расползающемся костюме, обладал необычайной для существа его объёма стремительностью. Его щупальца, беспечно танцующие в воздухе и деловито ощупывавшие перепачканную кровью мебель, умели двигаться быстро — потрясающе быстро. Лишённые костей, извивающиеся, они выстреливали в сторону на несколько футов, а настигнув человека, стискивали его с такой силой, что у того мгновенно лопались кости, превращая тело в обвисший тряпичный свёрток.

Самое страшное было в том, что мистер Кольридж, несчастный отец, подаривший жизнь этому отродью, всё ещё был в некоторой степени жив. От его некогда тучного тела остались лишь лоскуты да обрывки мышц, под которыми извивался багрово-серый слизкий ком монстра, изувеченная голова с дырой на месте носа и оторванной челюстью почти утонула в сплетении щупалец, но Лэйд с ужасом увидел в его кровоточащих выпученных глазах отражение рассудка, пусть и обессмыслившегося, гибнущего в агонии невыносимой муки.

— Коу! Сделайте что-нибудь, Коу!

Кажется, это кричал Крамби. Лэйд не видел его в воцарившейся, но успел удивиться тому, что тот ещё жив. Должно быть, тоже сумел побороть губительный инстинкт, ведший его к выходу.

А вот мистера Коу он хорошо видел, тот оказался неподалёку от него. Сухощавый, в неброском сером костюме, он даже в беснующемся людском море сохранял удивительное самообладание. По крайней мере, не сделался частью вопящей толпы. Быстро откинув полу пиджака, он достал что-то металлическое и увесистое, блеснувшее в его цепкой руке воронёной сталью.

Хлоп.

Выстрел в окружающем грохоте не казался оглушительным, скорее, хлопком вроде того, что высвобождает распечатанная бутылка с шампанским, тревожно и кисло запахло сгоревшим порохом.

Хлоп, хлоп, хлоп.

Мистер Коу чертовски быстро взводил курок. Лишь скосив глаза, Лэйд обнаружил, что в руках у того не револьвер, а самозарядный пистолет. Новомодная машинка, похожая на громоздкий механический шприц, громко лязгающая при выстреле. Кажется, германский «Борхардт» девяносто третьей модели[101], он и сам видел в витрине одного магазина в Айронглоу, даже хотел купить, но пожалел четыре фунта, да и не к лицу джентльмену полагаться на эти игрушки, ещё засмеют, чего доброго…

Ладонь Лэйда болезненно заныла, будто силясь вообразить двухфунтовый вес в своих пальцах. Тщетно. Револьвер системы Томаса, грозное оружие против хищников любой природы, лежал сейчас в ящике его письменного стола, но с тем же успехом мог находится по другую сторону Тихого океана.

Должно быть, рука у мистера Коу всё же дрогнула, потому что первые несколько пуль лопнули посреди разгромленного обеденного стола, разнося в мелкое стеклянное крошево бокалы и вздымая высоко вверх черепки тарелок. Однако он быстро взял нужный прицел.

Ворочающийся ком гуттаперчевой полупрозрачной плоти вздрогнул. Лэйд видел, как на его поверхности беззвучно лопаются крохотные фонтанчики, обозначая попадания, однако на их месте вместо отверстий диаметров три десятых дюйма остались лишь небольшие булькающие прозрачным соком лунки. Пули уходили в тушу мягко, как в кусок стеаринового мыла, но, видимо, были бессильны поразить жизненно важные органы чудовища — а может, никаких жизнен важных органов оно и не имело…

Тору тэкао ма тору нга вахине кайрау куа матэ![102]

Лэйд прорычал проклятье, глотая слова, точно пулемёт — патронную ленту.

Он не имел ни малейшего представления, как оно устроено и кому подчиняется, но уже догадывался, чего хочет.

Чудовище не имело пасти, чтобы кричать, зато имело по меньшей мере три дюжины конечностей, каждая из которых могла бы посоперничать со средних размером анакондой. Мистер Коу оказался достаточно проворен, чтобы увернуться, но клерк за его спиной не обладал подобными навыками. Может, у него были другие, куда более весомые, за которые его ценили в компании, однако в последний миг жизни они не сослужили ему доброй службы. Одно из щупалец страшным ударом вмяло его в пол, превратив в кусок хлюпающего в лохмотьях одежды ростбифа. Другое, тоже промахнувшееся мимо ловкого Коу, раскроило голову машинистке, обмершей от страха у стены. В заполненном людьми зале беснующемуся чудовищу не требовалось утруждать себя сложными манёврами.

Сменив магазин у своего игрушечного пистолетика, Коу выстрелил ещё трижды. И снова без всякого эффекта. Пули вязли в густой массе, не вызывая даже кровотечения. Впрочем, одна из них милосердно оборвала страдания мистера Кольриджа, чья голова всё ещё вяло ворочалась в боку у чудовища. Превосходно закалённая германская пуля ударила начальника отдела персонала в лоб, развалив его голову, как переспелую тыкву.

— Бросьте стрелять! — рявкнул Лэйд, пытаясь укрыться за перевёрнутым креслом от следующего щупальца, прошедшего в опасной близости, — Вы только злите его!

Коу оглянулся. Лицо его было перекошено, губы спаялись в бледный тонкий шрам.

— У вас есть другие идеи?

Да, подумал Лэйд, есть.

Столовые приборы. Многие твари, порождённые сумрачным разумом Левиафана, боятся серебра. Не все, далеко не все, но многие. Пожалуй, пришло время попробовать, прежде чем все люди в зале не превратились в приставший к полу и стенам кровавый кисель…

Лэйд одним быстрым шагом оказался у разгромленного стола и смёл с него сразу несколько ножей и вилок. Ему никогда не приходилось охотиться на существо, подобное этому, но он имел возможность убедиться в его возможностях и не испытывал на этот счёт иллюзий.

Но ведь стрелка на часах не шелохнулась. Ты сам видел, старый осёл, даже не шелохнулась! Она…

Нет, решил Лэйд, сейчас я не стану думать об этом.

Щупальца двигались не так, как двигаются конечности, движимые мышцами и костьми, на особый манер, неспешно и как-то небрежно, однако при этом обладали возможностью ускоряться, превращая обычный шлепок в смертоносный и сокрушительный удар, под которым не устоял бы и бронированный автоматон. Значит, он должен двигаться соразмерно этим движениям, ловя их такт, безошибочно угадывая ритм и…

Щупальце, которое он намеревался обойти, в последний миг хлестнуло наперерез, едва не размозжив голову. Он успел ощутить исходящий от него омерзительно-йодистый запах, похожий на вонь пропитанных аммиаком разлагающихся водорослей, успел заметить ровные ряды дрожащих алых присосок, едва не задевших щёку.

А когда-то тебя не случайно считали тигром…

Лэйд рыкнул, мотнул головой, обманывая следующий выпад, резко присел и, подпустив щупальце ближе, одним коротким взмахом вонзил в него всё, что держал в руке. Целую горсть вилок и ножей. Щупальце дёрнулось, хлестнуло, выписало несколько сложных петель, снося со своего пути стулья, и в самом конце своей траектории легко снесло голову какому-то зазевавшемуся болвану, легко, точно яблочный огрызок со стола.

Ни дыма, ни кровотечения, ни каких-либо иных признаков того, что серебро причинило этой твари хоть какой-то урон.

Серебро… Лэйд зарычал сквозь зубы. Наверняка, никакое это не серебро — алюминий или олово. Широкий жест Крамби, раздавшего всем своим служащим одинаковые столовые приборы, чуть не стоил ему головы. И вновь оставил безоружным.

Судя по пистолетным хлопкам, Коу ещё был жив и продолжал вести огонь, но куда медленнее, чем прежде, видно, уже экономил патроны. Или убедился в том, что его пули этой твари всё равно что дробины. Сколько жить ему ещё оставалось? Минуту? Две?

А остальным?

Чёртов безмозглый болван, сунулся в логово чудовища безоружным. Позволил застать себя врасплох. Усыпил бдительность, расслабился, обмяк… Сейчас этот чёртов моллюск раздавит тебя, а потом запихнёт себе в глотку, предварительно полив соевым соусом…

Лэйд швырнул навстречу метнувшемуся вперёд щупальцу стул, и тот разлетелся в щепки, мгновенно раздавленный. Выигрыш двух секунд, ничуть не меняющий хода партии. Но ему нужна каждая секунда, чтобы придумать способ спасения.

Пусть он лишён привычного арсенала, но не безоружен. Попробуй найти способ обезоружить тигра!..

У него нет револьвера, нет действенных амулетов и средств охоты, это ещё не делает его беспомощной жертвой. Кроссарианцы высокой степени посвящения знают, что посланники, эмиссары и прислуга Девяти почти всегда имеют свои слабости. Надо лишь знать их и уметь использовать в своих целях, но…

Лэйд отшатнулся, вовремя распознав опасность в нарочито неспешном движении щупальца в его сторону. Движение, может, и выглядело неспешным, но кончик щупальца, щёлкнувший подобно кнуту, мог бы с лёгкостью размозжить ему рёбра, прийдись он ему в бок. От следующего выпада он уклонился резким камбрэ[103], с трудом сохранив равновесие. Вышло не очень изящно, но действенно, а главное, позволило ему продлить жизнь ещё на какое-то время.

Нет смысла тешить себя надеждой на то, что этот танец продлится долго. Может, он и сохранил кое-какую сноровку, но уже далеко не так проворен и вынослив, как в молодости. Тварь же сильна, как океанский кальмар, способный раздавить в своих объятьях шхуну. Если она ещё не покончила со всеми собравшимися в комнате, то только лишь потому, что была юна и неопытна. Рождённая из плоти Кольриджа всего несколько минут назад, она ещё не умела в полной мере использовать свою страшную силу, но… Лэйд стиснул зубы. Хищники наделены даром быстро учиться. Хищники, созданные Его волей, учатся необыкновенно быстро. Возможно, у него в запасе даже меньше времени, чем он предполагает.

Оружие. Ему нужно что-то, что можно использовать как оружие.

Многие демоны терпеть не могут сурьму, она жжёт их покровы сухим белым огнём. Вот только ему не найти здесь сурьмы. Будь они в Коппертауне, грохочущем краю исполинских машин и раскалённых шестерён, возможно, ему удалось бы найти парочку баббитовых[104] подшипников, но тут… Скорее можно отыскать фунт хорошего бекона на кухне у мистера Манассе бен-Израиля[105], чем подшипник в этом царстве чернильных мышей!

Ртуть?.. Некоторые демоны её боятся, и не без причины, но Лэйд сомневался, что ему удастся отыскать здесь каломель или сулему в любом виде, для этого, пожалуй, придётся сбегать к ближайшей аптеке.

Будь у него серебряный медальон и резец, он смог бы за несколько минут создать подобие медали Святого Бенедикта[106] — не самый мощный амулет, однако способный напугать многих из демонического племени. Вот только…

Кто-то из клерков завопил, стиснутый щупальцами. Их хватка не казалась сильной, они выглядели водянистыми, но Лэйд видел, как торс несчастного пошёл волнами, когда эти щупальца раздавили его всмятку, а глаза, мгновенно налившись кровью, хлюпнули в глазницах, выплеснувшись точно яйца-пашот.

Нет у меня нескольких минут, понял Лэйд. У меня, может, и минуты уже нет.

Всё не то. Ему нужно что-то, что он мог бы раздобыть на месте. Что-то растительного рода, быть может? Лэйд стал судорожно вспоминать все средства, которые в прошлом использовал сам, о которых слышал или читал в запретных кроссарианских книгах.

Калея, шпоротцветник, дурман обыкновенный, кливия, молочай, лофофора…

Тщетно. Ни одно из них не росло в тропических широтах, а значит, раздобыть их можно было разве что в ближайшей аптеке. Лэйд сомневался, что чудовище даст ему такую возможность.

Будь у него что-то из мощных средств, например, вытяжка из титан арума, редкого тропического цветка. Или экстракт туласи, сакральной травы индийских брахманов, что используется в ритуалах. На худой конец, пара соцветий кадупула, прозванного Белым Скорпионом Шри-Ланки…

Лэйд едва не застонал от отчаяния. Всё не то. Самое большее, чем он может разжиться тут, это жухлые листья давно засохшей драцены из директорского кабинета, вот только у неё не было подходящих ему свойств.

Мандрагора, китайский мышецвет, иссоп, миддлемист, пуйя рамонди, ливанский кедр…

Или…

Лэйд обмер, отчего щупальце, выписавшее петлю в футе над ним, едва не лишило его головы.

Туласи. Священная трава из Индии. Для некоторых демонов её прикосновение весьма неприятно и даже оставляет ожоги, как хлорный газ. Почему он вспомнил про неё? Почему именно сейчас?..

Потому что читал про неё недавно в книге.

Мгновением позже он даже вспомнил — в какой.

«Приступая к приготовлению соуса песто[107], стоит помнить немаловажную деталь, погубившую больше торжественных обедов, чем неуместные остроты и нелюбимые родственники по линии жены. Руководствуйтесь чувством меры, используя базилик! В Индии, где он зовётся „туласи“ и считается символом самой Лакшми[108], перебрать с ним, может, и не зазорно, но в наших краях я бы остерёг использовать его в значительных количествах…»

Туласи. Базилик. Неизменный ингредиент соуса-песто, этого вечного спутника капеллини, спагетти и лингуине. Лэйд всегда находил его чересчур пряным, из числа тех деспотичных соусов, что стремятся возобладать над блюдом, безжалостно затеняя мелкие его оттенки, но в этой ситуации…

Он точно помнил, что на столе имелось по меньшей мере несколько сосудов с соусом-песто. Он сам получасом ранее щедро намазал его на сдобную pane di Almatura[109], от которой уже не осталось и крошек… Если он не будет достаточно проворен, крошек не останется и от него самого.

— Стреляйте, Коу! — крикнул он отчаянно, — Стреляйте же! Отвлеките его!

Коу и так стрелял, хоть и медленнее, чем прежде. Он сам с трудом уворачивался от хлещущих конечностей чудовища, разносящих в труху мебель и вышибающих целые пласты из паркетного пола.

Лэйд метнулся к столу. Под ногами звенели столовые приборы и хрустело стекло — всё, что осталось от многочисленных тарелок, судков и соусников. Он поскальзывался в лужицах жира и раскидывал ногами корзинки слоёного теста, чувствуя как хрустят раздавленные его подошвами остатки жареного лука и украшенные нежнейшим паштетом поджаристые гренки. Всё это, созданное профессиональными кулинарами, ещё недавно радовало его чрево, сейчас же быстро превращалось в руины.

Песто! Ему нужен чёртов песто, и лучше бы ему оказаться тут, иначе… Он едва не заорал от радости, обнаружив лежащий на боку соусник, наполненный знакомой на вид зелёной жижей. Но радость растаяла точно обронённое в чай сливочное масло, когда он схватил соусник пальцами.

Резкий запах кинзы и лайма, ударивший ему в нос, ничуть не напоминал навязчивое благоухание базилика. Не песто. Чёртов гуакомоле!

Дела у Коу обстояли не лучшим образом. Щупальца стремительно теснили его к стене, а редкая пальба, кажется, уже не причиняла чудовищу серьёзной боли. Оно стало больше, отстранённо заметил Лэйд. Гораздо больше. Не сдерживаемое больше ветхими покровами человеческого тела, оно ворочалось на полу в луже того, что осталось от мистера Кольриджа — исполинская гора слюдянистой багрово-серой мякоти, усеянная мясистыми шанкрами и щупальцами.

Коу вынужден был стрелять с одной руки, чтобы сохранить себе хоть какую-то свободу манёвра, но Лэйд отчётливо видел, до чего стремительно уменьшается оставшееся в его распоряжении пространство. Совсем скоро щупальца загонят его в угол, нащупают и раздавят всмятку.

Ещё один судок. Лэйд жадно схватил его, точно священный Грааль, но почти тот час выпустил, едва сдержав возглас разочарования. Камберленд[110]! Он не мог его терпеть даже в лучше времена, сейчас же едва не запустил судком о стену.

И почти тотчас ощутил знакомый запах.

Базилик.

Соусник с песто обнаружился под блюдом с яйцами по-русски[111], которым он успел воздать должное всего полчаса назад. Из него вытекло не меньше половины, внутри осталось едва ли больше унции, но Лэйд надеялся, что хватит и этого. Он запретил себе думать о том, что будет, если не хватит.

Он подхватил судок пальцами, коротко взвесил в руке, точно умелый игрок в сквош[112], привыкающий к весу снаряда, и метнул — использовав для это все силы плечевого пояса и правой руки.

В грохоте сокрушаемой мебели звон стекла был почти не слышен, но Лэйд видел, как крохотный соусник разлетелся в мелкие осколки, ударившись о бугристые наросты на колышущемся боку твари, аккурат между двумя щупальцами. Песто зелёной кляксой выплеснулся на кожу и потёк вниз, навредив дьявольскому отродью не больше, чем птичий шлепок.

Возможно, там не было базилика, опустошённо подумал Лэйд. Он читал где-то у Хиггса, что в Старом свете есть гурманы, предпочитающие базилику кресс-салат и шпинат, но никогда не думал, что лишится жизни по их милости. Нет уж, лучше…

Щупальца, подбиравшиеся к Коу, начали стегать с удвоенной силой. От их ударов паркет грохотал и вздыбливался, с потолка летела штукатурка, а всякая мебель, угодившая под них, беззвучно лопалась, обращаясь деревянной трухой. Она разозлилась, подумал Лэйд. Эта чёртова тварь, напоминающая гигантского осьминога, разозлилась — или же чувствует боль?..

Шанкры на раздувшихся багровых боках потемнели, а мгновением позже Лэйд с невыразимым облегчением заметил, как сереет, точно подёргиваясь пеплом, полупрозрачная шкура. Туша забулькала, её удары сделались судорожными, но оттого не менее сильными. Один из клерков, задетый небрежным касанием щупальца, не успел даже вскрикнуть, превратившись в сочащийся алой мякотью смятый костюм.

У этого огромного куска плоти не было головы, как не было и черепа. Но съёживающиеся покровы твари обнажили то, что должно было заменять ей мозг — несколько слипшихся желтоватых пузырей, пульсирующих в разном темпе. Наверно, это было что-то вроде ганглия, совокупность нервных клеток, управляющих тварью. Или что-то совсем другое. Сейчас Лэйду было плевать на это.

— Стреляйте! — рявкнул он, — Стреляйте в него!

И Коу выстрелил. Первый выстрел чиркнул мимо, оставив полупрозрачную полосу на извивающемся щупальце, зато следующие три попали точно в цель. У начальника службы безопасности оказалась твёрдая рука. Пузыри хлюпнули, пробитые насквозь, из них плеснуло желтоватой, похожей на касторовое масло, жижей. Четвёртый выстрел всё закончил. Он смял и вывернул наизнанку тончайшие оболочки, из которых состояла эта дрянь, и страшные щупальца опали, враз утратив всю свою чудовищную силу.

Лэйд и сам отчего-то почувствовал приступ слабости. Даже короткий танец с дьявольским порождением Левиафана стоил ему многих сил, сил, которых в его теле, оказывается, было отнюдь не бездонное количество. Слишком часто он забывал об этом в последнее время.

— Недурно стреляете, — пробормотал Лэйд. Забыв про носовой платок, он вытер перепачканные соусом пальцы о собственный рукав. И едва не вывернул желудок на том же месте, ощутив исходящий от них густой дух базилика, — Хотел бы я знать, где это вы так выучились? Уж не на бирже ли?

Коу, и прежде выглядевший точно щепка, обтянутая тканью, казался серым, как мертвец. Но со своей дьявольской машинкой справился удивительно ловко. В несколько коротких заученных движений перезарядил её и спрятал куда-то в потайной карман.

— Да, — сухо сказал он, — Курсы по финансовому учёту.

Лэйд мысленно усмехнулся. Начальник отдела безопасности сумел не только сохранить рассудок, но и некоторое чувство юмора, что, без сомнения, говорило о его стальной выдержке, но, кажется, не собирался одарить его ответным комплиментом.

«Лэйд, старина, а вы неплохо управляетесь с соусами. Ваш бросок правой был великолепен!»

«О, ерунда. Вы ещё не видели, как я управляюсь с горячими закусками!..»

Зал ничуть не напоминал ристалищную площадку, на которой секунду назад объявили победителя. Если он что и напоминал, подумал Лэйд, так это палубу корабля, набитую матросами, по которой в преддверии абордажа прошлись страшными продольными залпами шрапнельных снарядов из тридцатифунтовых пушек.

Мёртвые тела лежали среди обломков мебели и сами походили на истерзанные, искалеченные стулья с неестественно изломанными ножками, сорванной обивкой и выпотрошенными из чрева пружинами. Гальванические лампы светили куда слабее прежнего, напоминая скорее театральные софиты, когда те, наполовину приглушённые, мягко погружают театральную сцену в интермедию[113]. Только представление, разыгравшееся здесь, было далеко от привычных ему водевилей и драм.

Остро пахло раздавленной едой и специями, но теперь эти запахи уже не казались соблазнительными, не искушали, не вызывали и аппетита. Теперь они были сгустившимися ароматами ещё недавно пировавшей здесь смерти. Частью того омерзительного букета запахов, что исторгает из себя остывающее человеческое тело.

Раздавленные колбасы, гордость мясников Миддлдэка, тянулись по полу, точно связки размозжённых внутренностей. Изысканные паштеты напоминали прилипшие к паркету клочья печени. Хитроумные салаты, не так давно поражавшие едоков своим сложным устройством и фантазией, превратились в перемежаемые винными лужицами горы трудноразличимого месива, в которых остатками царственного величия блестели стеклянные осколки.

Дрянь, подумал Лэйд. Мне не раз приходилось говорить, что ужин, де, скверно кончился, обычно подразумевая неважный десерт или дешёвые сигары, которыми угощает хозяин, но этот в самом деле вышел паскудным сверх всякой меры. Худшим из всех на моей памяти.

Прежде демоны Нового Бангора не осмеливались вторгаться так открыто в занимаемое людьми пространство. Их охотничьими угодьями были тёмные улицы и грязные дыры Скрэпси, их ленными владениями служили стылые задворки Клифа и брошенные холодные руины Олд-Донована. Изредка кое-кто из их братии осмеливался зайти дальше в своих шалостях, рискуя привлечь к себе внимание Канцелярских крыс, но ни разу на его памяти история не приобретала такие последствия.

Явление демона на торжественный ужин.

Лэйду показалось, что запах базилика не слабеет, напротив, делается тошнотворно сильным, таким, что вот-вот начнут слезиться глаза. Ему захотелось настежь распахнуть все окна, чтоб резкий и холодный в любую погоду ветер Майринка выгнал этот запах. Этот — и все прочие, что воцарились здесь.

Тварь могла явиться сюда не за ними, подумал Лэйд, пытаясь сохранить самообладание, несмотря на чавкающие под ногами остатки закусок, смешанные с влажными человеческими внутренностями. Не за Крамби с его биржевыми вассалами, этими самоуверенными щеглами, уверенными в своей способности захватить весь мир. И уж точно не за бедным мистером Кольриджем, несчастным толстяком, весь грех которого заключался в раздутом самомнении.

Нет. Она могла явиться за мной. Ощущая дразнящий запах Бангорского Тигра и потеряв самообладание. Господи. Несчастный, несчастный Крамби. Он думал, что Бангорский Тигр спасёт его, отгородит от смутной беды, маячившей на горизонте. Не подозревая о том, что под тигриной маскойв замок веселящегося принца Просперо проникнет кровавая чума, чтобы обставить пиршество по своему вкусу…

Лэйд ощутил, как нутро стискивает твёрдыми стальными пальцами.

Мог догадаться. Мог вовремя заметить тревожные признаки. Мог предупредить.

Но…

Он едва было не рыкнул вслух, перепугав тех людей, что приходили в себя, пытаясь понять, что за кошмарное представление разыгралось на их глазах.

Не было никаких признаков! Ни единого, чёрт возьми!

Создание столь сокрушительной силы, проникнув в человеческое жилище, неизбежно оставляет следы. Много, много следов. Оно принадлежит другому миру, миру Левиафана, его природа делает его чужеродным для всего сущего на всех уровнях бытия — или того, что мы привыкли именовать бытием. Его природа оставляет отпечатки на ткани реальности, заставляя её образовывать странные складки и завихрения.

Лёгкая изморозь на подоконнике.

Закопчённые следы в форме полумесяца.

Горстка сухих муравьёв, склеившихся воедино.

Вода, чьи брызги именно сегодня странно преломляют свет.

Запах лимона в полдень.

Медные гвоздики, вбитые в щель.

Молоко, на вкус отдающее золой.

Неестественно быстро остывшие каминные щипцы.

Множество других признаков, которые мнительные люди, замечая, истолковывают в меру своих фантазий, а нормальные люди не замечают вовсе. Множество следов Его присутствия, которые Лэйд научился ощущать всеми органами тела, как тигр ощущает треск травы во многих футах от себя.

Столь опасная тварь, что дерзнула напасть на скопище людей посреди ужина, даже не утруждая себя маскировкой, обязана была оставить множество следов. Но по какой-то причине не оставила.

Ты теряешь нюх, тигр. Старость сделала тебя беспечным и немощным. Ты явился не для того, чтобы проверить угрожающие знаки, а чтобы набить своё брюхо, заодно погрев уши в чужих разговорах и обеспечив себя темой для сплетен в Хейвуд-Тресте. Ты не хотел видеть того, что должен был и не замечал того, что бросалось в глаза. Эти люди — раздавленные, разорванные, выпотрошенные — погибли и по твоей вине.

Лэйд зарычал. Иногда ярость беснующегося хищника с полосатой шкурой оказывалась сильнее тех стальных запоров, под которыми он укрывал его, и отголоски этой ярости просачивались наружу, здорово пугая или смущая окружающих.

Кажется, от него шарахнулся какой-то клерк, ну и плевать. Человеку, пережившего подобное, впору кататься по полу и грызть пальцы, и уж точно он может позволить себе небольшой нервный припадок…

Чушь! Вздор! Никаких следов не было! Он был заметил, он бы почуял, он бы…

Лэйд встрепенулся. А ведь проклятые часы тоже не обнаружили ничего необычного. За всё это время стрелки не шевельнулись ни на волос, оставаясь в полнейшей безмятежности.

Лэйд достал брегет — весьма странный жест для человека в этой ситуации, но сейчас ему было плевать — и воззрился на циферблат. Обе стрелки, часовая и минутная, невозмутимо уставились строго вверх. Может, его глаза сделались слишком стары и не замечают мелких деталей, как не замечают нонпарель[114] на последних газетных полосах?.. Лэйд приблизил циферблат к глазам и пристально изучил. Может, стрелка отклонилась хотя бы на половину деления? Или четверть?

Чёрт, нет. Даже будь он вооружён лучшей на острове ювелирной лупой, он и то не обнаружил бы расхождения стрелок даже на линию[115]. Лэйд стиснул брегет так, что крышечка жалобно звякнула — тонкий нейзильбер не предназначался для таких нагрузок. Чёртов амулет. Едва выйдя, он швырнёт часы в сточную канаву и, пожалуй, плюнет следом.

Если, конечно, сможет беспрепятственно уйти, не задержанный вынырнувшей точно из-под земли фигурой в чёрном костюме, похожем на старомодное облачение гробовщика. Если вежливый, но холодный, как мартовская роса, голос не попросит мистера Лэйда Лайвстоуна задержаться немного, чтобы дать пояснения касательно одного прискорбного случая, которому тот был свидетелем.

При мысли о том, по какому направлению могут развиваться дальнейшие события, Лэйд ощутил едкую изжогу, уничтожившую последние приятные воспоминания об ужине.

В этот раз крысы полковника не слезут с него так легко. Дьявол. В этот раз они устроят целый чёртов крысиный праздник. Может, украсят свои костюмы повязками из траурного чёрного крепа. Приготовят праздничный пирог из дохлых жаб, приправленный стрихнином и кислотой. Или даже украсят окна Канцелярии, от одного вида которой пробирает до костей, праздничными фонариками из высохших человеческих черепов…

Они будут бесконечно долго допрашивать его, сменяя друг друга, и все его ответы спокойно и методично записывать в бесконечные формы, рапорты и формуляры, они будут пронзать его ледяными взглядами, от которых, кажется, кровь сворачивается в жилах, превращаясь в застоявшуюся ржавую воду. Они будут произносить слова, которые уже произносили тысячу раз до того, слова, не несущие в себе угроз, но произнесённые так, что сердце невольно пытается съёжиться, чтоб занять как можно меньше места в грудной клетке.

Канцелярия терпеть не может, когда кто-то вмешивается в её отношения с Ним. Даже у тигра, смертельно опасного хищника, есть предел дозволенного, определённый периметром его клетки. И если тигр не будет достаточно благоразумным и мудрым животным, если позволит себе излишне резкое движение или клацнет не вовремя челюстями…

В этот раз он и верно позволил себе немногим больше позволенного. Не изничтожил какую-то хищную тварь, промышлявшую в доках. Не влез в какое-нибудь запутанное дело одного из Девяти, пытаясь разобраться в дьявольских петлях, душащих очередную жертву. В этот раз всё куда паскуднее. Он оказался свидетелем серьёзной вспышки Его гнева, мало того, принял в этом дрянном эпизоде деятельное участие. И ещё иди пойми, в какой роли…

Лэйд воочию представил себе лицо Канцелярского клерка, пустое и бледное, как лицо покойника, его внимательный и строгий взгляд, его мертвенный голос, вновь и вновь задающий одни и те же вопросы.

Вот значит как, мистер Лайвстоун. Очень интересно, мистер Лайвстоун. Значит, вы совершенно случайно оказались в этом доме, мистер Лайвстоун. Ах, нет? Вот как? Вас порекомендовал джентльмен по имени мистер Олдридж, которого вы ни разу в жизни не встречали? Тот самый, что трагически скончался за несколько дней до этой самой истории? Очень интересно, мистер Лайвстоун…

Спустя несколько часов ему станет настолько тошно слушать это, что он выскочит из Канцелярии, изрыгая проклятья, и опрометью бросится прочь, чувствуя спиной колючую морозь под пиджаком. След множества внимательных крысиных глаз, деловито изучающих его сквозь оконное стекло…

Господи, подумал Лэйд, надо убираться отсюда, наплевав на все нормы приличия. Пожалуй, обойдёмся без выражения соболезнования и траурных речей. Канцелярская свора полковника Уизерса на улицах Нового Бангора способна выследить и загнать даже лёгкий сквозняк, но иногда и старые тигры могут подкинуть пару неожиданных трюков…

— Великий Боже!

Лэйд скрипнул зубами. Он не успел сбежать, как полагается благовоспитанному гостю, оставив хозяину грязную посуду и уборку, а так же все те хлопоты, что ложатся обыкновенно на владельца дома.

Крамби двигался по залу точно сомнамбула. Существо, собранное из разрозненных человеческих тел, оживлённое гальваническим разрядом, но всё ещё не до конца сознающее себя человеком.

— Не стоит на это смотреть, мистер Крамби, — Коу осторожно заступил ему дорогу, перегораживая путь, — Я настаиваю. Поверьте, это жуткая картина.

Крамби не дал себя остановить, двинулся дальше, обходя раздавленных мертвецов и изувеченные блюда. Он сам был всклокочен, лишился многих пуговиц на пиджаке и заработал несколько заметных царапин в давке, но всё же он был здесь — здесь, а не в ближайшем пабе, заливая в глотку херес, и уже тем заслужил некоторое уважение Лэйда.

— Великий Боже… Это трагедия, это, это… Это словно бойня. Коу, вы видели что-нибудь подобное?

Коу опустил голову — даже не кивок, а размеренное движение маятника на хорошо отлаженных балансирах.

— Да. Под Абу-Клеа[116], в восемьдесят пятом. Чёртовы дервиши устроили нам засаду, но мы подпустили их поближе и открыли стрельбу в упор из пулемёта. Но это… Это немного другое.

— Да, — пробормотал Крамби, — Немного другое. Мне тоже так показалось. Кольридж — он…

— Мёртв, — спокойно констатировал Коу.

— Вы уверены?

— Вполне. Я вижу его скальп, висящий на канделябре. Поэтому полагаю, что…

— Господи, Коу!

Начальник отдела взыскания задолженностей поморщился. Это была не гримаса отвращения, лишь мимолётное движение мимических мышц, но на его холодном лице всякое выражение было легко заметно.

— Безусловно, это настоящая трагедия, сэр. Но, откровенно говоря, я не считаю, что мистер Кольридж станет большой утратой для «Биржевой компании Крамби», — последнее слово он произнёс особенно веско, — Его деловые и моральные качества всегда внушали мне некоторую опаску. Кроме того, не вы ли сами сказали не так давно, что Кольридж совсем забыл про страх и запустил свои щупальца в бюджет так, что это сделалось неудобным…

— Лайвстоун! — взгляд Крамби, беспомощно плавающий по уничтоженному залу, наткнулся на него и тотчас прикипел, — Мистер Лайвстоун!

Лэйд кивнул, не зная, что сказать.

Пожалуй, лучше всего ничего не говорить, подумал он. Молча откланяться и отбыть восвояси. Здесь словами уже ничего не решить, да и решать предстоит не мне.

Крамби впился ему в рукав пиджака. Он был растерян и дрожал, но силы в нём было как в барахтающемся утопленнике, так просто не стряхнуть.

— Вы же сказали… Господь милосердный, вы…

— Я не знал, — неохотно бросил Лэйд, борясь с желанием силой разжать пальцы, стискивающие его предплечье, — А понял слишком поздно. Здесь некого винить, такова природа… сил, с которыми я имею дело.

А теперь уже не только я, добавил он мысленно.

— Но что… Что мне теперь делать?

— Как что? Звонить, чёрт побери! У вас тут целая куча отличных телефонных аппаратов. Отправьте кого-то сделать звонок.

— В… больницу?

Лэйд едва не фыркнул. Люди, уже побывавшие в щупальцах безумного чудовища, бушевавшего в зале, меньше всего требовали помощи врачей. С другой стороны, помощь могла пригодиться тем, что пострадали в давке. Джентльмены и дамы, спасая свои жизни, так славно работали локтями и ногами, что наверняка переломали друг другу не одну дюжину костей.

— В больницу тоже. Здесь до черта раненых и многие — серьёзно. Но прежде всего вам стоит позвонить в Канцелярию.

— Куда? В Кан…

— Да.

— Вы… уверены?

Крамби вздрогнул. Как и всякий благопристойный джентльмен, услышавший это слово. Лэйд и сам не любил произносить его. Всякий раз, когда это приходилось делать, у него возникало ощущение, что во рту становится сухо, как в старом колодце — точно это слово, цепляясь своими острыми крючками за язык, вытягивает из него всю влагу…

— Да, чёрт возьми, уверен. И побыстрее.

Локомобилям Канцелярии не нужны сирены, им и так все уступают дорогу с такой поспешностью, с какой позволяет рулевое управление. Не пройдёт и пяти минут, как подъезд к уютному бежевому особняку окажется перекрыт так аккуратно и надёжно, что мимо не просочится и муха. А потом…

Он представил, как по лестницам «Биржевой компании Крамби» грохочут тяжёлыми ботинками джентльмены в глухих чёрных костюмах. Эти джентльмены легко умеют общаться между собой без слов. Они будут сновать здесь, точно крысиное полчище, они засунут свои носы в каждый кабинет, они разглядят каждый дюйм поверхности своими блёклыми невыразительными глазами, вооружёнными мощными линзами, они…

Лэйд представил, как Канцелярские клерки жадно набрасываются на разгромленный зал. Как деловито пробуют уничтоженные кушанья, макая бледные пальцы в опрокинутые салатницы и миски. И иногда то один из них, то другой, не выдержав, украдкой облизывает чью-то оторванную кисть с размозжёнными пальцами, похожую на угодившего под колёса голубя, жмурясь от удовольствия…

Перестань, приказал он себе. Канцелярию боятся, и правильно делают, я сам боюсь её до дрожи в старых коленях. Многие её методы не отличаются от тех, что использует Он, а некоторые, пожалуй, ещё и будут пострашнее. Её природа окутана тайной, причём не благородной, а дрянной, самого скверного сорта, но верно и другое. Только Канцелярия в кратчайшие сроки может навести порядок, ужалить Левиафана в больное место, заставив его нематериальную тушу задрожать в водах бездонного и безымянного океана.

Лэйд потрепал Крамби по плечу, ощутив до чего тот напряжён.

— Крепитесь. Самое страшное уже миновало.

— Вы… думаете?

— Я в этом уверен, — спокойно обронил Лэйд.

Новый Бангор бережёт покой своих марионеток или своих отпрысков, или как там ему угодно их называть. Он не прочь подшутить, не прочь подвергнуть их страшной пытке или испытанию, но сводить их с ума пока ещё в его планы не входит. Уже скоро, очень скоро мистер Крамби к огромному своему облегчению обнаружит, что всё произошедшее в его конторе, было лишь жутким сновидением. Не было ни чудовищной твари, крушащей щупальцами набитый людьми зал. Ни мистера Кольриджа, беспомощно мечущегося и похожего на прорастающий во все стороны пузырь. Ни прочих ужасных вещей.

Неопытный повар подал им на обед лепёшки из кассавы, лакомства, которое в неумелых руках может стать смертельным ядом. Вследствие передозировки синильной кислоты многие из принимающих участие в застолье лишились чувств или испытали страшные видения, похожие на кошмары курильщика опиума, другие же и вовсе скоропостижно скончались. Нелепость, превратившаяся в трагедию, но ничего сверх того. О таких случаях охотно пишет «Лужёная Глотка», предостерегая читателя от опасных яств и туземной кухни, но всё равно в год находится пара дюжин дураков, решивших попытать счастья — и вот пожалуйста…

Скорбящие сослуживцы отправят от имени «Биржевой компании Крамби» на могилу несчастного Кольриджа роскошный траурный венок, а жизнь потечёт дальше, как она текла миллионы лет до того. Так уж устроен мир — не везде, но тут, в Новом Бангоре.

Крамби всё ещё был слишком потрясён, чтобы принять на себя командование. По счастью, хладнокровия Коу с избытком хватало на двоих. Он мгновенно принялся раздавать распоряжения, точно всю жизнь исполнял роль не начальника службы безопасности, а кризисного управляющего.

— Синклер, марш к телефону. Звоните в Канцелярию. И не вздумайте лишиться чувств до того, как снимете трубку. Крофтон и Бэгги, прикройте скатертями мертвецов. Не вздумайте падать в обморок, вы получите достойную премию. Мисс ван Хольц, сходите за английской солью и водой, надо оказать помощь раненым. Мистер Дюваль и вы, трое из бухгалтерии, распахните двери и начинайте выводить пострадавших на улицу. Я не хочу, чтобы здесь воцарилась давка, когда прибудет полиция. Выводите людей на улицу, им всем нужен свежий воздух.

— Свежий воздух? — осведомился кто-то, неприятно хохотнув, — Вы будете неприятно удивлены, узнав, насколько выросли только что его акции.

Это был Розенберг. На удивление, он не пострадал в давке и даже не лишился своих очков, но выглядел так, как человек, переживший кораблекрушение. Нет, подумал Лэйд, как человек, переживший три кораблекрушения подряд. Хороший костюм, облегающий его фигуру, был густо перепачкан винными пятнами, а кое-где и разошёлся по шву. Он не выглядел раненым, лишь немного прихрамывал, однако губы его кривились в какой-то неестественной усмешке, а глаза обрели какую-то странную рассеянность, которая сразу не понравилась Лэйду.

Должно быть, хорошо зарядился рыбным порошком, подумал он отстранённо. Выдул половину табакерки, если не больше. Чёрт, я не удивлюсь, если он сейчас рухнет на пол и начнёт пускать пузыри, а на лице начнёт расти чешуя…

Рыбное зелье — хорошая штука, чтобы расслабиться, но в критические ситуации на него опасно полагаться, оно заменяет инстинкт самосохранения и рассудок теплокровного холодным рыбьим разумом, который нередко выкидывает странные фокусы. Но у мистера Розенберга, видимо, были свои взгляды на это. Шатаясь, как снятое с шеста огородное пугало, он тяжело двинулся к столу, сверкая жутковатой ухмылкой.

— Сохраняйте спокойствие, — бросил ему Коу, — Мы все порядочно пережили и…

— Бросьте драть глотку! В этом уже нет смысла.

Приблизившись к развороченному столу, Розенберг молча взял бутыль с бренди, отыскал среди гор битого стекла целый стакан и молча налил его до верху. После чего влил в себя, спокойно и без единого бульканья. Так, как это сделал бы старый китобой, способный поглощать любую смесь, пусть даже и раствор соляной кислоты, а не благовоспитанный джентльмен, один только костюм которого стоил умопомрачительную для Лэйда сумму.

— Не мешайтесь под ногами, — тихо, но весьма отчётливо приказал ему Коу, — Когда придёт время раскладывать бумажки, я попрошу, чтоб вас позвали. Но сейчас надо заниматься людьми. И я собираюсь заняться именно этим.

— Людьми… — Розенберг улыбнулся ему острой улыбкой атлантической сельди, — Ну, мы-то знаем, как вы занимаетесь людьми… Или думаете, ваши рабочие обязанности секрет для кого-то из присутствующих в этой комнате?

Коу даже не повернулся в сторону начальника финансовых операций, лишь взглянул на него. Будь на его месте Лэйд, он счёл бы за лучшее заткнуться и вспомнить правила хорошего тона, принятые среди джентльменов. Взгляд мистера Коу, небрежный и невыразительный, напомнил ему взгляд холодный взгляд бультерьера, которым тот провожает подозрительного гостя. Ожидая, не последует ли со стороны хозяина команды вышибить из него дух и оторвать голову.

— Заткнитесь или я прострелю вам ноги прямо сейчас, — негромко произнёс Коу.

В мистере Розенберге сейчас было больше от рыбы, чем от человека, потому он не внял доброму совету. Лишь поморщился и, едва не рассадив стакан о стол, махнул Крамби:

— Заткните пасть своему псу! Мне плевать, сколько орденов и регалий вы на него повесили, я вышвырну его улицу если он продолжит… Чёрт, «вышвырну на улицу»! Кажется, это выражение только что стало оксюмороном, а? Выпьем!

Резким движением вытащив из-под полы знакомую Лэйду табакерку, он открыл её и, не таясь сыпанул в остатки брэнди, да так щедро, что у Лэйда тревожно ёкнуло под ложечкой. Такими порциями не всасывали рыбный порошок даже привычные ко всему завсегдатаи Скрэпси, среди которых рыбья чешуя в подмышках или узкие прорези жабр на шеи были не более отличительным признаком, чем старые рубцы и расплывшиеся татуировки.

— Хватит, — вяло попросил Крамби. Он всё ещё был слаб, но, кажется, уже начал восстанавливать над собой контроль, — Господи, знали бы вы, как мне надоели ваши вечные склоки!

В зал сбежал запыхавшийся Синклер, которого Коу отправил к телефону. Он пытался не смотреть на распластанных мертвецов, но подкашивающиеся ноги, с трудом выдерживавшие вес его субтильного тела, выдавали его состояние не хуже, чем барометр — погоду за окном.

— Мистер Крамби!

Коу пришлось подхватить его, чтобы тот, поскользнувшись, не расшиб лоб.

— Что такое?

— Телефон! Я пытался вызвать Кан… Кан… Как вы просили.

— Ну?

Синклер облизнул губы. Привыкший играть роль подобострастного шута, он с трудом осваивал своё новое амплуа — трагического вестника.

— Телефон не работает. В трубке слышны странные звуки, но коммутатор не отвечает.

— Попробуйте другой аппарат! — отрывисто приказал Коу, — Чёрт, в этом здании три отдельных телефонных линии и каждая стоит приличное состояние. Просто возьмите и…

Синклер дрожащими пальцами ослабил душивший его галстук. Но от этого слова не полились из него легче, напротив, стали вязнуть в глотке, как комья горячей смолы.

— Я пробовал. Всё пробовал. Не работают. И аппарат Попова тоже. Нет сигнала.

Коу нахмурился.

— Уму непостижимо, как можно перебить три линии разом. Чёрт побери, хотя бы сейчас не будьте ребёнком! В этом здании по меньшей мере две дюжины курьеров, пошлите кого-то из них к Канцелярии или, по крайней мере, в полицейский участок. Уж на это вашего соображения должно хватить.

От хриплого смеха Розенберга вздрогнул даже Коу.

— Канцелярия вам уже не поможет.

— Господи…

Розенберг тяжело усмехнулся.

— Боюсь, он тоже уже бессилен. Вы просто не видели. Не видели и не знаете… Ну так смотрите. Смотрите!

Розенберг шагнул к плотным портьерам, укрывавшим ближайшее окно и, ни слова ни говоря, впился в них руками. И рванул так, что по всему залу пошёл треск. Лэйд рефлекторно стиснул зубы. Господин начальник отдела финансовых операций только на рыбный порошок и носовые платки тративший, должно быть, фунтов по пять в неделю, явно не знал цену хорошему жаккарду[117]…

А секундой позже Лэйд подумал, что хорошо бы лишиться чувств ему самому. Просто для того, чтобы разуму не пришлось переваривать то, что сообщили ему глазные нервы, истощая свои скудные мыслительные резервы.

Сперва ему показалось, будто здание «Биржевой компании Крамби» окружено густейшим туманом. Он, кажется, даже успел удивиться. Обычный коху не был редким гостем в Новом Бангоре, но заявлялся обычно в начале влажной весны, а уж точно не посреди лета, да ещё и так внезапно. Может, какой-то из титанических куполов Коппертауна треснул, выпустив в небо над островом какую-то ядовитую дрянь?..

Но это был не туман. И не смог.

Это понял не он, оцепеневший от ужаса Лэйд Лайвстоун, впившийся в разорванную портьеру, чтобы не упасть. Это понял какой-то механизм, укрытый в его голове, тот самый, что скрупулёзно ведёт счёт секундам, отсчитывает сдачу, помнит, где верх, а где низ, и механически желает доброго здоровья чихнувшему.

Это было похоже на повисший в пустоте пепел. И Лэйду впервые сделалось не по себе от слова «пустота», потому что то, что находилось по другую сторону стекла, было настоящей пустотой. Не той, что он привык воображать, говоря о пустой комнате, пустом беззвёздном небе или пустом черепе соперника по бриджу. В сущности, вдруг понял он, всё то, что я прежде называл пустотой, легко пользуясь этим привычным словом, пустотой не было. А вот это…

Это было…

В прошлом месяце он обнаружил спрятанную Сэнди в сундуке с консервированными оливками книгу презираемого им писаки Жюля Верна с дурацким и броским названием «С Земли на Луну». Лэйд, как и полагается почтенному владельцу бакалейной лавки, презирал беллетристику, но в скучные часы полуденного зноя, когда колокольчик над входной дверью надолго замолкает, даже самые паскудные книжицы могут быть недурной альтернативой чтению этикеток с консервных банок.

Лэйд одолел книгу в три приёма, укрепившись во мнении, что мистер Верн — пустослов, пижон и вертопрах, которому, вздумай он принять участие в карточной баталии Хейвуд-Треста, обязательно проредили бы бакенбарды. Но, пожалуй, были в книжице и занятные моменты. Так, ему врезалось в память описание космической пустоты, сквозь которую летел исполинский снаряд с исследователями на борту.

Это было не ветхое Библейское «ничто», сухое и слежавшееся, как пустота внутри шляпной коробки, а пустота совсем другого рода. Ледяное бездушное пространство, царство молчаливой смерти, поглощающее звуки и запахи. Запретный чертог дворца мироздания, в котором слабый и жалкий человек не имел права существовать, но в который всё-таки проник, где силой, а где и хитростью…

У пустоты за стеклом не было ни цвета, ни формы.

Она была бездонной, оттого от одного взгляда на неё делалось пусто и холодно внизу живота, а пальцы рефлекторно пытались вцепиться в любой оказавшийся поблизости предмет обстановки, точно у тонущего, хватающегося за обломки. В этой пустоте, казалось, и в самом деле можно утонуть, лишь взглянув на неё. Исполинский объём, лишённый объектов и ориентиров, чудовищно воздействовал на разум, привыкший оперировать твёрдыми материями и чёткими расстояниями.

В пустоте не было верха и низа. В ней даже не было направлений. И в ней совершенно точно не было знакомого серого камня Майринка, такого основательного и надёжного, который Лэйд привык попирать собственным весом.

Не было локомобилей. Улиц. Домов. Не было даже здания Канцелярии, которое, казалось, находилось здесь с рассвета времён, едва только Господь отделил свет от тьмы.

Если в этой пустоте что-то и существовало, то только пепел.

Невесомый серый пепел, беззвучно бьющийся о стекло.

Крохотные угольные снежинки, парящие в пустоте за тонкой преградой из прозрачного стекла. В один миг они казались танцующей метелью, движимой в мире без направлений и сторон света, в другой — неподвижно висящими хлопьями, незаметно для глаза меняющими форму.

Синклера стошнило, но никто не сделал попытки помочь ему. Никто не нашёл в себе даже сил отвернуться от окна.

— Что это? — спросил Крамби. Он был потрясён, он был очарован, он был испуган до смерти — как крохотный мотылёк, увидевший в глухой ночи ослепительный огонь старины «Уитби Уэст Пьер[118]», — Что это такое?

— Пу-пустота, — благоговейно произнёс Лейтон, немного заикающийся и тоже поддавшийся гипнотическому влиянию, — Бесплотный эфир. Шуньята[119]. Войд.

Розенберг разразился злым лающим смехом.

— Пустота! — он попытался дёргающимися пальцами вновь наполнить стакан, но бутылка плясала у него в руках, — Окажись вы в этой пустоте, Лейтон, от вас не осталось бы и лоскутка! Впрочем, может, это и к лучшему. Уж после того, как я прочёл последний отчёт по ревизии…

Крамби и сам с трудом ворочал языком, точно пьяный.

— Вы были там?

Отчаявшись совладать с бутылкой, Розенберг швырнул её об пол. Удивительно, но никто даже не вздрогнул от звука бьющегося стекла. Все как зачарованные смотрели в окно. Туда, где вздымаемые волнами несуществующего ветра, медленно кружились в пустоте серые хлопья.

— А вы, конечно, хотели бы? Чёрт! Уж спасибо большое! Я видел, что сталось с Ходжесом!

— Каким ещё…

— Этот болван выскочил за дверь первым, — буркнул Розенберг, — Чертовски прыткие ноги, как для старшего секретаря. Едва не смял меня в дверях, должно быть, совершенно ополоумел от страха. Он бросился наружу, крича во всё горло. Проклятый паникёр, на таких нельзя полагаться. И…

— Исчез? — тихо спросил Лейтон.

— Унёсся? — Крамби потянул пальцем за ворот, ослабляя безобразно висящий галстук, залитый вперемешку вином и кровью, — Как в сказке?

Розенберг покачал головой. Вызванная рыбным порошком эйфория удивительно быстро отпустила его, оставив обезвоженную оболочку с потухшими глазами.

— Нет, — сказал он, — Не унёсся. Его кожа стала прозрачной, будто напитанной светом звёзд. А кости стали сплавляться друг с другом, превращаясь в расплавленную медь. Он даже кричать не мог потому что зубы сплавились с челюстями воедино. Он дёргался и бился снаружи о дверь, пока его прозрачная плоть истончалась и стекала, а кости сливались и перекручивались и лопались и…

Кто-то милосердно плеснул в стакан бренди и протянул Розенбергу. Но тому потребовалось ещё полминуты, чтоб выплеснуть жидкость себе в глотку.

— Он превратился в какую-то дьявольскую штуку вроде астролябии. Огромная медная астролябия, плывущая в пустоте, и кое-где ещё видны были суставы и рёбра, а шестерня была сделана из его позвонков и…

Розенберг поперхнулся, бренди заклокотал у него в горле. Продолжать он не смог.

— Несчастный Ходжес, — пробормотал Лейтон, ни на кого ни глядя, — Я надеюсь, ему пришлось легче, чем Дэвису и Эшби. Они выскочили через чёрный ход, прежде чем все опомнились. Я слышал их крики и…

— Эшби — кредитного эксперта? — сухо спросил Коу, глядя в окно, — Шатен, со стеклянным глазом?

— Да, это он. Вы их видели?

— Ни того, ни другого. Но минуту назад в северо-восточном направлении проплыл стеклянный глаз размером с глобус, покрытый чем-то алым. Впрочем, — Коу задумчиво царапнул ногтем стекло, — У меня нет оснований более считать это направление северо-восточным.

— Господи, закройте шторы! — приказал Крамби сквозь зубы, — Я не могу на это смотреть. Это… Это же какой-то кошмар. Немыслимо.

Да, подумал Лэйд, немыслимо.

Иногда, чтобы пощекотать себе нервы, мы придумываем страшные истории про ужасных существ. И единственное, что заставляет нас ощущать себя в безопасности, это ощущение немыслимости выдуманного. Эта немыслимость надёжно защищает нас от плодов нашего воображения, как разум защищает от кошмарных сновидений, запертых в мире грёз. Но у этой преграды из немыслимости при всех её достоинствах есть один недостаток. Она тонкая, как оконное стекло. В какой-то миг мы просто слышим звон и, прежде чем успеваем спохватиться, оказывается, что метаться уже слишком поздно.

— Бросьте вы уже свои чёртовы часы! — оскалился Розенберг, — Или вы так боитесь пропустить пятичасовой чай? Если так, уверяю, в скором времени у всех нас обнаружатся проблемы посерьёзнее!

Только тогда Лэйд понял, что безотчётно вновь вынул проклятый брегет, который жёг ему кожу, точно серебряный амулет демонические покровы, и привычно щёлкнул крышкой.

Обе стрелки смотрели ровно вверх, слившись воедино. Они не отсчитали ни одной минуты за всё это время, не прошли ни одного деления. Потому что…

Сам не зная, зачем, Лэйд осторожно взялся пальцами за головку подвода и провернул её несколько раз. Затрепетав, стрелки двинулись по своему извечному маршруту против часовой, обежав четверть круга. Но стоило Лэйду отнять пальцы от головки, как они вздрогнули, затрепыхались под стеклом, точно издыхающие змеи в прозрачном аквариуме, и медленно поползли обратно. Лишь достигнув самого верха, невидимая сила освободила их, вновь сделав недвижимыми.

— Мой Бог, — пробормотал Лэйд одними губами, чувствуя, как язык во рту съёживается, точно он вдохнул кружащей за стеклом пустоты с хлопьями пепла, — Это не ноль. Это двенадцать.

Ты ошибался с первой минуты, тигр. С той самой, когда переступил порог. Повинуясь слепой привычке, всё это время ты искал демона, что прячется в доме. И совсем не подумал о том, что будет, если ситуация примет противоположный оборот.

Если внутри демона окажешься ты сам.