Бумажный Тигр (III. Власть)

Глава 15

Сев на уцелевший стул, Лейтон сразу ссутулился, отчего его сорочка пошла складками, а несвежие манжеты выползли из рукавов. Умевший держать себя элегантно и не без изящества в свои годы, сейчас он, кажется, постарел лет на десять, превратившись из зрелого мужчины в сущую развалину. Даже пиджак его потерял свой обычный лоск, обвис на его тощей фигуре, точно парус в безветренную погоду.

— Кто знал о том, что Кольридж не чист на руку? — резко спросил Лэйд, — Кто, кроме вас? Коу?

Голова Лейтона едва заметно качнулась.

— Да.

— Синклер?

— Да.

— Розенберг?

Третий кивок.

— Да.

— Господь всемогущий! — Лэйд с трудом подавил желание схватиться за голову, — А… остальные?

— Тоже, — Лейтон вымученно улыбнулся, — Мы все — одна большая семья, помните? Один экипаж. Неужели вы думаете, что на корабле, подобном нашему, можно долго хранить тайну?

Вашему кораблю стоило сгореть прямо в гавани, подумал Лэйд. Да я бы сам и швырнул факел, знай, чем всё обернётся…

— Мисс ван Хольц? — осторожно спросил он.

— Как будто можно уберечь секрет от человека, которому подчиняются все машинистки в здании!

— А Крамби?

Этот вопрос он задал с тяжёлым сердцем, заранее зная ответ.

— Крамби? — Лейтон поднял голову, и в этот раз его усмешка уже не казалась вымученной, напротив, он, кажется, находил забавным замешательство Лэйда, — Да, и он тоже. Как иначе?

Знаете, Кольридж мог выглядеть недалёким толстым увальнем, но он был умным малым. Обставлял бумаги так, что комар носа не подточит. Чеки, протоколы, акты ревизии… Видели бы вы, какие сцены он устраивал всякий раз, когда приходилось платить по счёту на шиллинг больше! Сам Эдмунд Кин[210] рукоплескал бы! Но проворачивать это за спиной оперативного директора, особенно такого въедливого и ретивого, как мистер Крамби, он бы не смог.

— И Олдридж? — осторожно спросил Лэйд, — Мистер Олдридж тоже всё знал?

Лейтон всплеснул руками.

— Нет, конечно! Мистер Олдридж был джентльменом старой закалки, он ни за что не потерпел бы у себя на борту такие вещи. У него были старомодные представления о коммерции, у нашего мистера Олдриджа, может, потому многие вроде Крамби и считали его старой развалиной, затрудняющей ход прочим. Но как по мне, он был великим, великим человеком и я не побоюсь признаться в этом…

— Заткнитесь, — бросил ему Лэйд, — Речь не о нём. Значит, Кольридж тратил деньги компании, закупая по завышенным ценам всякую дрянь?

— У него было много методов. Но все они, вместе взятые, не принесли бы ему больше сырной корки, если бы оперативный совет не закрывал на глаза на его… шалости.

— И вы в том числе.

Щека Лейтона дёрнулась, с неё посыпались катышки пудры. Некоторые люди потеют в моменты сильнейшего нервного напряжения, Лейтон же, кажется, наоборот стремительно высыхал.

— Не смейте обвинять меня, — пробормотал он, — Я всего лишь начальник кадровой службы.

— Но вы знали, — холодно произнёс Лэйд, — И, надо думать, покрывали эти шалости не потому, что имели надежду привести порочную душу мистера Кольриджа к покаянию. Были и более… материальные причины, верно?

Лейтон успел побороть первый страх, самый неприятный, цапающий за горло и сжимающий его мёртвой хваткой, оттого держался немногим свободнее, хоть и не с привычной ему элегантной развязностью.

— Он платил нам. Всем в оперативном совете. Некоторым за помощь и содействие, другим — за то, что те вовремя отвлекались или не замечали каких-нибудь мелких неточностей в отчётах. Так всегда обстоит дело в больших компаниях, мистер Лайвстоун. Иначе никакое дело не делается.

Следовало догадаться, подумал Лэйд. Круговая порука. Вот, что держало экипаж проклятого корабля крепче, чем те верёвки, которыми моряки Одиссея привязывали себя к такелажу. Не чувство общности, не преданность общему делу, не верность своей компании…

— Что случилось дальше? — сухо спросил он, — В какой-то момент мистер Кольридж сделался жаден? Немного более жаден, чем принято среди хороших приятелей? И кто-то из вас решил, что будет неплохо натравить на него демона?

— Мистер…

— Или всё обстояло напротив? Кольридж в какой-то момент устал от всего и вознамерился раскрыться мистеру Олдриджу. И тогда вы все, сговорившись…

Глаза Лейтона расширились.

— Дорогой мой мистер Лайвстоун… Я пришёл к вам как к другу. Как к союзнику в эту тяжёлую для всех нас минуту, а вы…

— Вы пришли ко мне как заговорщик, — ледяным тоном проговорил Лэйд, не спуская с него взгляда, — И принесли взятку, чтобы задобрить меня. И заодно узнать, что мне известно и на чьей стороне я нахожусь.

Лейтон переменился в лице и порывисто схватил его за предплечье. Силы в его тонких пальцах было больше, чем ожидал Лэйд. Достаточно, чтобы причинить боль сдавленной руке. С другой стороны… Лэйд осклабился. Может, он и немолод, но ещё недостаточно стар, чтобы хрустеть в пальцах, подобно бисквиту.

— Отпустите руку, — негромко произнёс он, — Иначе, клянусь, сворочу вам челюсть.

Лейтон поспешно выпустил его руку.

— Простите.

— Сколько вы получали?

Лейтон заколебался было, но пристальный взгляд Лэйда прибил его к спинке стула, точно мотылька.

— От Кольриджа? Два… иногда три фунта в неделю.

— Немного, — пробормотал Лэйд, — Не мелочь, но и на солидную сумму не тянет. Едва ли кто-то станет заводить дружбу с демоном ради двух-трёх фунтов в неделю. Стойте… Вы сказали «От Кольриджа»? Значит… Значит, были и другие? Кто?

Лэйд резко направил фонарик ему в лицо, отчего Лейтон по-кошачьи зашипел. В резком гальваническом свете его черты уже не выглядели так элегантно, как при свете газовых рожков, напротив, в них обнажились детали, которые не в силах был скрыть слой пудры, детали, неумолимо свидетельствующие о прожитых годах. Уши мистера Лейтона выглядели полупрозрачными, поднятыми несколько выше, чем обычно у людей, мягкими на ощупь. Под подбородком виднелись волосы, отросшие не изящной щетиной, как у джентльменов, не брившихся пару дней, а неаккуратно, пучками. Глаза казались желтоватыми, как у переболевшего желтухой, а их зрачки от яркого света сузились настолько, что превратились в крохотные точки.

— Дьявол! Уберите свет!

— Кольридж был не единственным, кто подкидывал вам пару монет в придачу к жалованию, ведь так? Другие тоже делали это. Не увиливайте, чёрт возьми! Мне плевать на ваши делишки, как плевать на них мёртвому Олдриджу! На ваши клятвы верности, преданность общему духу и всю ту прочую дрянь, о которой вы разглагольствуете перед служащими во время торжественных ужинов! Я хочу знать, как ваши мелкие грешки пробудили демона и я добьюсь этого, чего бы мне это ни стоило!

Лейтон опустил голову, моргая, чтобы восстановить зрение.

— Другие тоже… — пробормотал он, — Синклер ревностно отстаивал интересы компании в арбитраже, но… Некоторые дела он, возможно, вёл не так аккуратно, как следовало бы. Допускал будто бы по недосмотру просрочки, не обращал внимания на мелкие ошибки в договорах. А между тем мелкие ошибки иной раз открывают большие двери… Ведя дела в судах, он иногда занижал исковые требования или заключал мировую с конкурентами не на тех условиях, которые были выгодны компании. И если вы думаете, что он делал это безвозмездно, то плохо знаете нашего скромнягу Синклера!

— Розенберг?

Лейтон с трудом улыбнулся. Зубы у него тоже были не в порядке. Тонкие, заострённые, они были скошены и имели неправильный прикус. Может, поэтому начальник кадровой службы редко демонстрировал их, предпочитая награждать собеседника лёгкой полу-улыбкой.

— Уж он-то… Имея мозги Розенберга, не так-то сложно зарабатывать пару-другую монет, почти не привлекая к себе внимания. Акции на предъявителя, биржевые манипуляции, скомпрометированные фьючерсы, хитрости с обеспечением… Всё чисто, аккуратно, ловко, почти законно. Если бы Розенберг захотел, мог бы получать на своих схемах миллионы, но он… Он никогда не стремился к деньгам, мне кажется, для него всё это было большой игрой, а биржа — что-то вроде комнаты с игрушками. Ему больше нравилось упражнять разум, чем зарабатывать, может поэтому он с таким почтением отнёсся к мистеру Олдриджу. Даже поставил его фотокарточку на своём столе, когда все остальные и думать про старика забыли…

— А Коу? — быстро спросил Лэйд, и сам же перебил себя, — Впрочем, догадываюсь. Догадываюсь, на чём мог зарабатывать деньги почтенный мистер Коу — при его-то талантах…

Лейтон кивнул.

— И не ошибётесь. Мистер Коу — большой специалист по возвращению долгов, выплате неустоек и штрафных санкций. Он беспощадно взыскивал в пользу компании все долги, но… Можно ли судить его за то, что некоторые из этих долгов не проходили по бухгалтерской части?

Возможно, за мистером Коу имелись дела и посерьёзнее, подумал Лэйд. Человек, умеющий возвращать долги компании, способный находить неоспоримые аргументы и носящий автоматический пистолет в потайной кобуре, может заниматься не только получением старых долгов.

— А вы? Вы тоже вносили свою лепту?

Лейтон поморщился, будто по его глазам вновь ударил гальванический свет.

— Послушайте… Я всего лишь начальник кадровой службы, я не имею отношения к финансам или…

— Ну конечно, — пробормотал Лэйд, не скрывая презрительной усмешки, — Всего лишь начальник кадровой службы, знающий всё о мелких грешках своих служащих и с упоением их коллекционирующий. Из любопытства тоже можно извлекать прибыль, если использовать его с умом, верно? Не удивлюсь, если вы замалчивали ошибки своих подчинённых, получая за это мзду, устраивали их на хлебные места, принимали на работу по чьей-то, отнюдь не безвозмездной, протекции…

Лейтон скис. Он не утратил силы к сопротивлению, но как-то обессиленно выдохнул, выпрямившись на стуле. В придачу к прочим недостаткам сделалось видно, что у него неважная осанка и искривлённая спина. Чертовски много недостатков для стареющего франта с напыщенными манерами.

— А мисс ван Хольц? — наконец спросил Лэйд. Хотел задавать этот вопрос сразу, но как-то безотчётно отодвигал его в дальний угол сознания, как отодвигают в чулане ящик, которого подсознательно не хотят касаться, — Она-то как сделалась частью вашего круга? Или работа машинистки с некоторых пор тоже приносит сказочные барыши? Знай я об этом, давно освоил бы сам искусство печати!..

Лейтон впервые взглянул на него с удивлением.

— Я думал, вы догадались. Она… Её вклад не выражался в деньгах.

Нет, подумал Лэйд.

— Мисс ван Хольц не наделена ни финансовым мышлением, ни умением зарабатывать деньги. Однако природа наградила её другими… достоинствами.

Нет.

— Некоторыми этими достоинствами она охотно ссужает других. Например, джентльменов из оперативного совета.

Нет.

— Значит, вы все…

Лейтон сухо улыбнулся.

— Кроме меня. Товар не на мой вкус. Её благосклонностью пользовались все по очереди — Синклер, Розенберг, Крамби, даже бедняга Кольридж. Или, вы думали, он заботился только о своём брюхе, но не о прочих органах?

Уронив случайно взгляд на жалкое подношение, оставленное Лейтоном на столе, Лэйд не ощутил и следа того голода, что мучил его лишь недавно. Бисквит выглядел скверно пропечённым и, к тому же, порядком обгоревшим с одной стороны. Яблоко казалось восковым и совершенно не возбуждало аппетита. Банка с консервированными маслинами смотрелась подобием цинкового гроба с запаянными внутри останками какого-то живого существа.

— Это биржа, мистер Лайвстоун, — голос Лейтона, понизившись, приобрёл сочувственные интонации, обычно ему не свойственные, — Мы ведём торговлю, только между нами и вашей лавкой пропасть, осознать которую способен далеко не каждый. Дело в том, что… Знаете, за прошлый год мы продали, должно быть, сто тысяч фунтов фундука, но никогда не видел в этих коридорах даже закатившегося под стол орешка. Понимаете, что я хочу сказать?

Лэйд мрачно усмехнулся.

— Здесь торгуют даже не товаром, а идеей товара?

— Да, — согласился Лейтон почти мягко, — А ещё — обещаниями, репутацией, страхами и надеждами. Торгуя подобными материями, очень быстро начинаешь понимать, что рынок — куда более глобальная вещь, чем десяток торговых рядов с пожухшими овощами и прилавки со специями. Весь мир живёт по законам рынка, на котором мы все — либо покупатели, либо продавцы, либо посредники. И все наши достоинства, все устремления, принципы и соображения не более чем товар. Который можно или уступить со сходной цене или мариновать в кладовке, до тех пор, пока он не превратится в труху, которую вы не сбудете даже за пенни.

— Ну, мисс ван Хольц, по всей видимости, не продешевила со своими, — пробормотал Лэйд.

— Мы все используем то, что в нашей власти. Это часть нашей природы.

Лэйд усмехнулся.

— И если бы в вашей оказались звёзды, можно не сомневаться, небосвод уже был бы украшен мириадами аккуратных дырок! Заканчивайте, вам не пронять меня вашей сентиментальностью, у тигров толстая шкура. И мне плевать, чем вы руководствовались, когда вступили в сговор. А вот власть… Да, этот вопрос меня, пожалуй, крепко интересует.

Я хочу узнать, откуда у демона взялась такая власть, подумал Лэйд, борясь с желанием швырнуть не откупоренную бутылку с вином, мозолившую ему глаза, о ближайшую стену. И отчего он распорядился ей именно так, а не иначе. Демоны — существа, наделённые совсем иной природой. У них нет человеческих желаний, страстей и амбиций, ими управляют совсем другие ветра и течения. Что демон мог найти внутри «Биржевой компании Олдриджа и Крамби»? Каким образом оказался вовлечён в дело, которое не касалось его ни с одной стороны? В чём мог уловить выгоду для себя?..

— Мистер Олдридж, — тихо произнёс он.

— Что?

— Вы вынудили его передать штурвал Крамби потому, что он не потерпел бы подобного на своём корабле? Сыграли небольшой мятеж, льстя себе тем, что не повесили предыдущего капитана, а отправили на необитаемый остров доживать свои дни?

— Господь всемогущий! — Лейтон уставился на него широко раскрытыми глазами, в которых едва заметны были до предела съёжившиеся зрачки, — Что вы такое говорите? Мистер Олдридж ушёл сам и по доброй воле. Никто не вынуждал его. Никто из нас, по крайней мере.

— Тогда почему он сбежал? — резко спросил Лэйд, — Уж не потому ли, что вывел всех вас на чистую воду и испугался за свою жизнь?

Лейтон отвёл взгляд.

— Так вы и этого не знаете… — пробормотал он, уже не силясь произвести на Лэйда впечатления.

— Чего? Чего не знаю?

— Про мистера Олдриджа. Он сбежал не потому, что испытывал к нам неприязнь или недоверие. Он сбежал потому что…

Лейтон замер, осторожно касаясь языком нижней губы. Будто пытался нащупать ещё не произнесённое слово.

— Ну? — нетерпеливо спросил Лэйд, — Что с ним?

— Он сбежал потому, что сошёл с ума, сэр.

— Это было два года назад, в девяносто третьем. Вскоре после…

— Кризис, я слышал, — резко оборвал его Лэйд, — И слышал по меньшей мере трижды. Мне нет дела до ваших биржевых сложностей, потому что существо, наложившее на вас лапу, явно не из числа ваших партнёров или конкурентов.

Лейтон поморщился. От этого короткого усилия мимических мышц его уши шевельнулись, поднявшись ещё на пол-дюйма выше. Кончится тем, что они переползут на макушку, мрачно подумал Лэйд, и тогда даже пудра будет бессильна…

— Тогда, два года назад, положение и верно было серьёзным. Я сам не большой знаток биржевых реалий, но запах краха сделался столь явственным, что затмевал даже запахи орегано и базилика, держащиеся в подвале Бог знает с каких лет. Даже я понимал, что дело катится к катастрофе.

— Корабельные крысы не большие знатоки навигации, — пробормотал Лэйд, — Но даже они способны оценить течь в трюме.

В другое время, возможно, эта реплика уязвила бы Лейтона, но сейчас он был слишком подавлен и опустошён, лишь безвольно махнул рукой.

— Всему виной было падение американских железнодорожных акций. Потом этот кризис нарекли Великой железнодорожной катастрофой девяносто третьего года. Но это потом. Тогда у него ещё не было названия — редко кто из матросов столь сообразителен, чтобы придумать имя волне, которая уже идёт наперерез кораблю, чтобы разломить его пополам.

— У вас живое воображение, — буркнул Лэйд, — Но я был бы благодарен, если бы вы держались ближе к истории.

Лейтон рассеянно кивнул.

— Нам нужны были деньги. Отчаянно нужны. Мы вытрясли начисто все копилки, продали все активы и готовы были, к ужасу мистера Кольриджа, заложить даже мебель в Конторе. Мистер Олдридж едва не сжёг двигатель служебного локомобиля, днями напролёт разъезжая по Новому Бангору в поисках денег. На острове не осталось ни одного банка, в двери которого он бы ни постучал, ни одного кредитного общества или ростовщика. Увы, обстоятельства обернулись против нас. Все компании отчаянно лихорадило, отчего живые деньги враз сделались большой проблемой. Некоторые пробоины мистеру Олдриджу удалось заделать, но другие… Наш корабль был так близок к гибели, как никогда прежде. Розенберг, отчаявшись найти выход, пичкал себя лошадиными дозами рыбьего порошка, Крамби впал в тихое помешательство и был в таком отчаянии, что я украдкой прятал от него ножи для бумаги, как бы он не повредил себе… Я думаю, этот кризис и надломил мистера Олдриджа. Сами знаете, иногда и крепкая доска лопается, если применить к ней слишком большое усилие, а он двадцать лет тащил на себе всю компанию, вкладывая в неё все силы без остатка.

— Кажется, тогда с ним и случился нервный припадок?

— Я бы сказал, он был на краю гибели. Две недели находился в горячечном бреду, не в силах даже подняться. По счастью, это случилось уже после того, как он спас всех нас, найдя каким-то образом недостающую для наших зияющих пробоин сумму. А когда оправился… уже не был прежним.

Лэйд насторожился.

— В нём что-то переменилось? Что-то в его манерах, в привычках, в пристрастиях?

Лейтон покачал головой.

— Нет. Это был всё тот же мистер Олдридж, которого я знал много лет. Когда он впервые после болезни поднялся на палубу, все клерки выстроились в коридоре шеренгой и рыдали от счастья. Капитан возвращался на свой корабль, чтобы продолжить плавание. Он был слаб, но он улыбался и ободряюще кивал нам. Чёрт, даже я невольно прослезился. Но наше счастье длилось лишь два дня. На третий… На третий мистер Олдридж собрал весь оперативный совет в своём кабинете и сообщил о своей отставке. Так сухо и спокойно, будто речь шла о смене воды в вазах для цветов. Он выглядел… Скверно.

— Насколько скверно? — быстро спросил Лэйд.

— Как человек, которому за минуту до повешения вручили решение о помиловании, — ответил Лейтон, мрачно усмехнувшись, — И который вдруг обнаружил на нём отметку сувенирной лавки. Он был измождён и, кажется, напуган. Он не читал торжественных речей, которые полагается читать на прощание, никого не корил, вообще ни разу не повысил голоса. Просто сообщил, что с этой минуты оставляет пост оперативного директора на своего младшего партнёра и компаньона мистера Крамби, сам же собирается удалиться на покой, чтобы прожить остаток дней в своё удовольствие, без кризисов и сопутствующих им тревог.

— Вполне понятное желание для джентльмена, которому стукнуло шесть десятков, — пробормотал Лэйд, — Последний ваш кризис едва не убил его, следующий наверняка бы свёл в могилу. На его месте я бы и сам бросился прочь!

Лейтон натянуто улыбнулся. А может, просто поджал губы.

— Вы не знали мистера Олдриджа. Когда он сказал, что покидает компанию… Чёрт возьми, это звучало как если бы Папа Римский сообщил, что ему наскучило в Ватикане и он желает обосноваться в Саутволде, Саффолк, чтобы до скончания дней удить раков. После этого мистер Олдридж дал нам несколько инструкций. Коротких, ёмких и, к сожалению, вполне однозначных. Он запретил нам тревожить его или каким-то образом вмешиваться в его жизнь. Не спрашивать его совета, не отсылать финансовых сводок и прогнозов, не направлять никакой рабочей корреспонденции — ни единого листка.

— И вы выполнили это требование? — недоверчиво уточнил Лэйд.

Лейтон досадливо дёрнул плечом.

— Вынуждены были. Кажется, Розенберг ещё год бомбардировал его своими депешами, но Госсворт наверняка отправлял их в помойное ведро. По крайней мере, ни единого ответа он, кажется, так и не получил.

— Это странно, — вынужден был признать Лэйд, — Я понимаю, отчего можно было перегореть к любимой прежде работе, но отчего возводить стену между собой и нею?

— Эта стена была прочнее крепостной стены Тауэра, — пробормотал Лейтон, — Мы много раз пытались преодолеть её со своей стороны, но мистер Олдридж всякий раз совершенно чётко давал нам понять, что не рад этому. Не раз и не два члены оперативного совета, сообща или поодиночке, пытались попасть к нему на приём. Тщетно. Верный Госсворт охранял его номер в «Восточном Бризе» с неистовством Цербера. Любые вручённые ему визитные карточки немедля отправлялись в мусорное ведро, а цветочные букеты и всякие милые подарки — следом за ними. Мы сами не знали, чем вызвали такой гнев мистера Олдриджа, отчего впали в опалу. Пытались слать телеграммы — он не получал их. Давали объявления в газету — он не читал их или игнорировал.

— А телефон? — осторожно спросил Лэйд, — К помощи телефона вы не прибегали?

Лейтон поморщился.

— «Восточный Бриз» слишком беден, чтобы позволить себе телефонный аппарат. А даже если бы мог, нас скорее соединили бы с Каркозой[211], чем с мистером Олдриджем.

Это уже выходит за рамки обычно чудачества, вынужден был признать Лэйд. Есть много причин, по которым человеку вдруг может разонравиться заниматься любимым делом, но это… Это уже больше напоминает бегство, чем добровольный исход. Причём, пожалуй, бегство не подготовленное и планируемое, а едва ли не паническое.

— Мистер Крамби посылал мистеру Олдриджу немного его любимого вина и, кажется, это было единственное, что им принималось. Всё остальное… — Лейтон щёлкнул пальцами в воздухе, — Пф-фф!

Нелепо, подумал Лэйд. Нелепо и необъяснимо. Даже если допустить, что мистер Олдридж раскрыл сговор своих ближайших служащих, проводивших мимо кассы компании приличные суммы, его действия всё равно не устраиваются в естественную схему. Он мог уволить их всех одним только взмахом пера. Мизерная доля Крамби в компании не позволила бы тому даже разыграть сопротивление.

Может, он опасался, что подельники из оперативного совета попытаются поквитаться с ним, стариком? Тоже вздор. Мистер Олдридж был достаточно богат, чтобы обеспечить себя достойной охраной. Нанять целую армию сыщиков, телохранителей и частных детективов. Да и кому ему опасаться было? Коу к тому моменту ещё не маячил на горизонте, а все прочие… Розенберг, кажется, боготворил его, Лейтон слишком труслив даже для того, чтобы скрутить шею курице, Крамби… Ну, тот тоже отнюдь не хладнокровный убийца. И уж точно нелепо было бы предположить, будто он ощущал угрозу, исходящую от чревоугодника Кольриджа.

— Телефон, — произнёс Лэйд, сам ещё не зная, к чему, повинуясь тигриному наитию, — Вы только что сказали про телефон.

— Только лишь то, что связаться с ним по телефону мы не могли из-за того, что…

— В гостинице не было аппарата, — резко оборвал его Лэйд, — Да, это меня и смутило, пожалуй. Сперва я подумал, что мистер Олдридж нарочно выбрал гостиницу без телефонов, чтобы те не мешали его покою в тихой гавани. Но вы сказали иначе. Вы сказали, что гостиница была слишком бедна, чтобы иметь аппарат. Я не ослышался?

Лейтон коротко выдохнул через нос.

— Вам когда-нибудь приходилось бывать в «Восточном Бризе», сэр?

Лэйд покачал головой.

— По-вашему, я помню наизусть все гостиницы Редруфа?

— О, «Восточный Бриз» вы бы нипочём не забыли, — бесцветные губы начальника кадровой службы растеклись в сардонической усмешке, — Это дыра, сэр. Настоящая дыра. Там никогда не было номеров первого класса, что же до остальных… Скажем так, номера второго класса обещают лишь то, что крыс будет немногим меньше, чем в уличной канаве, а третьего…

— И мистер Олдридж обитал там по доброй воле? — недоверчиво уточнил Лэйд, — Человек, чья компания имеет миллионный годовой оборот?..

— Только последние два года, сэр. Прежде он снимал номера «империал» в «Блисс-Инн».

Лэйд мысленно щёлкнул зубами, чтобы его подсознание не принялось рефлекторно щёлкать костяшками абака, вычисляя, в какую сумму мистеру Олдриджу должно было обходиться проживание в подобных апартаментах. Сумма в любом случае получалась внушительная по всем мыслимым меркам.

— Он съехал из «Блисс-Инн» в какую-то дыру под названием «Восточный Бриз»?

— Сразу после того, как удалился на берег, — подтвердил Лейтон, — По собственной воле, не объясняя нам причин. Не стану лгать, это сэкономило компании приличные средства, но вместе с тем поставило нас в замешательство. Мистер Олдридж никогда не бросался деньгами, но привык жить с комфортом, как полагается человеку его статуса, не ущемляя себя. А тут…

— Его проживание оплачивала компания?

— Разумеется. Как и все его расходы, включая портного, парикмахера и прочих. Но с того злосчастного дня всё переменилось. Мистер Олдридж сообщил нам, что более не намерен использовать в своих целях деньги «Биржевой компании Олдридж и Крамби» и не собирается существовать за её счёт. Равно как отказывается от приличного жалования, полагающегося ему как основателю и основному компаньону, дивидентов и премий, а также любых прочих выплат с её стороны.

Воображаемый тигр, кажется, недоумённо махнул хвостом.

— Владелец компании отказался от денег, которые она ему приносит?

Лейтон бессильно развёл руками.

— Выходит, что так, сэр. И сдержал своё слово неукоснительно. Счёт, на котором накапливается его жалование, остался в неприкосновенности — за последние два года мистер Олдридж не снял с него и пол-пенни. Чеки, которые мы ему высылали, тоже остались необналичены. Мало того, он избавился от всего имущества, которым прежде владел. Служебный локомобиль, предметы обстановки, неплохая библиотека… Он избавился даже от своего гардероба, оставив себе пару совершенно никчёмных и дешёвых костюмов. Да, таким он был, наш мистер Олдридж, в последние годы своей жизни. Удалился, оставив позади всё, что заработал на протяжении всех двадцати лет. Всё, что принесло ему его детище.

— За какие же средства он снимал номер в «Восточном Бризе»?

— У него были некоторые личные накопления, полагаю. И весьма скромные, насколько я могу судить. Позволяющие худо-бедно влачить существование, но не жить той жизнью, к которой привык мистер Олдридж. Коу собрал информацию. Мы поначалу тоже думали, что это какая-то уловка, какой-то хитрый фокус старого кудесника, в который он побоялся нас посвящать, но вынуждены были признать, что всё взаправду. Последние два года мистер Олдридж питался Бог весть чем, не позволял себе никаких существенных трат и держал себя очень скромно. Как для человека, компания которого имеет в обороте миллионы фунтов. Мало того, за свой счёт он содержал и Госсворта, своего слугу. Впрочем, тот мог работать и бесплатно, он был предан своему хозяину до гроба…

— Значит, не только отшельничество, но и аскеза, — пробормотал Лэйд, — Биржевой делец и миллионер сделался не только затворником, но и убеждённым лионистом[212]? Подумать только! Конечно, я слышал про тот комплекс гимнастических упражнений, что совершают некоторые обеспеченные джентльмены, ощутившие дыхание Геены Огненной, надеясь, будто он даст им нужную гибкость для преодоления игольного ушка[213], но… Скажите, мистер Олдридж был религиозен? Совершал какие-нибудь прочие поступки в этом духе? Усмирение плоти или, к примеру, паломничества? Флагелланство? Может, имел привычку носить вериги под костюмом от Кальвино?

Лейтон покачал головой.

— Ничего такого мы за ним не замечали. Он и набожным, кажется, никогда не был. А тут такое помешательство…

Лэйд потёр лоб пятернёй.

— Что ж… — пробормотал он, — Кажется, дело можно считать закрытым. Я знаю, что за демон тут похозяйничал.

Лейтон вскочил с места, едва не запнувшись в собственных ногах. Кажется, за время разговора те стали ещё более длинными и худыми.

— Кто? Бога ради, мистер Лайвстоун, кто это?

Лэйд усмехнулся, надеяясь, что со стороны его злая усмешка не выглядит тигриным оскалом.

— Призрак Рождества[214], кто же ещё! Странно, что мы ещё не слышим праздничных хлопушек и гимнов!

Лейтон обессиленно опустился обратно. Судя по тому, какой хруст при всяком движении издавали его суставы, начальник кадровой службы должен был ощущать себя сейчас весьма скверно. По крайней мере, Лэйд на это надеялся.

Чёртовы хитрецы. Гиены, напялившие поверх пятнистых шуб хорошее сукно, обзаведшиеся платиновыми цепочками для часов и хорошими манерами.

Они пировали за чужой счёт, поднимая тосты друг за друга, и при этом не гнушались отщипывать крохи от пирога, который был создан не них руками. Они проматывали богатство, которое Олдридж, кем бы он ни был, создавал годами, вкладывая свою жизнь в сухие цифры, создавая корабль своей мечты, которому суждено было большое и дальнее плавание.

Он просто сломался, подумал Лэйд, отвернувшись к стене, чтобы не видеть лица Лейтона. Нервное потрясение подточило его силы, а после… Должно быть, после болезни он начал кое-что соображать, провёл что-то вройде тайного аудита. И обнаружил то, что должен был обнаружить давным-давно. Что люди, которые составляют оперативный совет, служа его вернейшими подручными и офицерами, тайком крадут у него деньги, покрывая друг друга. Он мог их уволить, вышвырнуть на улицу, уничтожить, но… Должно быть, болезнь ослабила его. Высосала силы, которые прежде бурлили. Мистер Олдридж, джентльмен шестидесяти лет, слишком сдал, чтобы вступать в новую схватку на своём собственном корабле. Предпочёл махнуть рукой и сойти на берег, с достоинством и гордо, как полагается капитану, сохранившему свою треуголку.

И вызвать из небытия демона, чтобы тот сожрал всё, что он оставил за спиной.

Мысль была едкой, колючей, неприятной. Но Лэйд знал, что не может позволить ей выскользнуть прочь. Стиснул, точно кусок колючей проволоки в окровавленной руке.

Мистер Олдридж, почтенный коммерсант и биржевой делец, благородный джентльмен, силившийся сохранить старый почтенный уклад, не приемлющий алчности и мздоимства под своим флагом — человек, заключивший договор с демоном? Отдавший ему во съедение двести душ своих подданных?

Лэйду захотелось помотать головой. Немыслимо. Он не был знаком с мистером Олдриджем, даже не видел его воочию, но за последнее время узнал достаточно много деталей из его биографии, чтобы исполниться к нему невольным уважением.

Брось, Чабб. Как будто люди с безупречной репутацией не совершают страшных вещей.

Голос Полуночной Суки казался ледяными каплями концентрированной белены[215], скатывающимися ему в ухо.

Вспомни безутешную юную вдову из Шипси, которая рыдала в твоём кабинете, прося отыскать убийцу её мужа. Она сама и свела его в могилу, тайком приколов к рубахе булавку, заговорённую жрицами Аграт. Это была её месть за прелюбодеяние, и месть страшная. Аграт, Дщерь Субботы, всегда обладала странными представлениями о морали, а промискуитет считала величайшим из грехов — при том, что сама покровительствовала проституткам. Несчастного изменника задушил его собственный детородный орган, превратившийся в десятифутового удава-констриктора.

Вспомни братьев Маккелен, близнецов, преданных друг другу до гроба, но лишь в то время, когда были бедны, и сделавшихся смертельными врагами после того, как заработали свою первую тысячу фунтов. Правду говорят, многие близнецы схожи не только внешностью, но и мыслями. Незадачливые братья Маккелен, кое-что смыслившие в кроссарианстве, почти одновременно натравили демонов друг на друга. Возможно, это был один и тот же демон, а может, сам Левиафан не упустил случая сыграть одну из своих жутких шуток, Лэйд этого не знал. Но имел сомнительное удовольствие лицезреть братьев Маккелен во плоти — сросшихся друг с другом на манер сиамских близнецов, грызущих в приступе неутолимой ненависти своё общее тело где-то в каменоломнях под Клифом.

Вспомни маленькую Ильду. Девятилетняя девочка, копаясь в саду, обнаружила закопанный манускрипт, некоторые страницы которого, к несчастью, смогла осилить даже не зная языка, на котором он написан. Явившийся на зов демон поспешил предложить ей свои услуги — для демонов, живущим по правилам первозданного хаоса, нет особой разницы между девятью годами и девятью тысячелетиями. Ильда, которую в тот день оставили без какао за какую-то детскую шалость, обуреваемая обидой, велела демону достойно наказать своих родителей, и тот выполнил работу с такой изобретательностью, что, кажется, немного пошатывались даже выбравшиеся наружу канцелярские клерки в их глухих похоронных костюмах.

Вспомни…

Довольно, приказал Лэйд, обрубая этот ледяной голос, струящийся ему в уши, воображаемой гильотиной. Хватит. Я помню.

Наши добродетели сродни нашим гостиным. Ухоженные, прибранные, со вкусом обставленные, они служат нашим поводом для гордости. Мы охотно пускаем туда гостей, чтоб выпить чашечку чая, и улыбаемся их похвалам — нам нравится, когда наши добродетели замечают. Грехи… Наши грехи — слизкие сырые подвалы, которые мы редко распахиваем перед гостями и сами не любим вспоминать.

Настоящий мистер Олдридж, с которым он не был знаком, мог обладать не только хорошо видимыми достоинствами, но и определёнными недостатками, которые не стремился демонстрировать. Но даже если…

Лэйд попытался это представить.

Если мистером Олдриджем в самом деле овладела слепая всеиспепеляющая ненависть по отношению к своим недавним сослуживцам, он мог бы использовать помощь демона для мести. Он сам не был кроссарианцем, по крайней мере, об этом не свидетельствует ни один из людей, что были с ним знакомы, всего лишь чудаком, наделённым финансовым чутьём. Но… Допустим, он мог нанять оккультного специалиста надлежащего уровня и… Не годится, почти сразу же вынужден был признать Лэйд. Мистер Олдридж, приняв аскезу, фактически отказался от своего немалого состояния. А ведь за гроши такие услуги не оказываются, по крайней мере, здесь, в Новом Бангоре. Минус один пункт из достоверности.

И потом… Мистер Олдридж был трезвомыслящим джентльменом, об этом говорят решительно все. Если он преисполнился ненавистью к своему компаньону и оперативному совету, он мог бы извести их вместо того, чтобы сокрушать собственное детище — компанию, которой он отдал свою молодость и силы. Минус два.

Лэйд хрустнул суставами пальцев, присматриваясь, что ещё можно разнести в кабинете. Уничтожение обстановки требовало сил, которых у него и так оставалось немного, но благотворно воздействовало на мыслительные процессы. Наверно, ему придётся сокрушить ещё до черта всего, чтобы никчёмная старая голова всё-таки что-то сообразила…

Мистер Олдридж, может, и не был записным гуманистом, но он уважительно относился к другим. Об этом свидетельствует его стратегия, всегда осторожная и выверенная, чурающаяся агрессивных мер, полная противоположность стратегии Крамби. Мог бы человек, с таким пиететом относящийся к другим, отправить в пасть демона две сотни человек скопом? Едва ли. Минус три.

И потом… Мистер Олдридж сошёл на берег ещё два года назад. Несчастные случаи с его служащими начались лишь неделю назад, сразу после его смерти. Торжественный ужин с кульминацией — сложно представить в мире, где нет времени — но, будем считать, день назад. Какой логикой, человеческой или демонической, можно объяснить эти расхождения по календарю? Демон нарочно выжидал два года, чтобы свершить месть уже после смерти своего нанимателя? А потом для чего-то ещё неделю? Разве при этом месть не теряет весь свой смысл?.. И к чему тогда те четверо, из-за которых всё началось? Минус четы…

Довольно, приказал себе Лэйд, мысленно захлопывая гроссбух, в котором он вёл этот нелепый счёт. Кредит и так уже ушёл в глубокий минус, тогда как в дебет решительно нечего занести. Мистер Олдридж, может, был финансовым гением и чудаком, может, действительно выжил из ума под конец жизни, может даже сам кинулся головой вниз на камни, но в соучастии с демоном его заподозрить невозможно, как невозможно представить пирог с говядиной без говядины или…

— Это может быть любой из них.

— Что? — Лэйд резко повернулся, совсем позабыв, что он не один в разгромленном кабинете.

Лейтон ответил ему усталой усмешкой.

— Любой из них, — повторил он, — А может, и все они, вместе взятые.

— Объяснитесь, — холодно приказал Лэйд.

Любая беседа рождает многочисленные связи между собеседниками, иногда непрочные и зыбкие, как те мостки из тростника, по которым полли пересекают бурные реки, иногда основательные и прочные, как Тауэрский мост. Едва ли между ним и Лейтоном установилась какая-то связь, этот человек по-прежнему вызывал у него неприятие. Уставший, отбросивший выспренные манеры и саркастичность, он вызывал не больше симпатий, чем в прежнем своём облике, всесильного начальника кадровой службы.

Но это не значило, что Лэйд собирался пропускать обронённые им слова мимо ушей.

— Я не читаю мыслей, — Лейтон усмехнулся, — Хотя меня часто в этом подозревают. Просто последние часы я размышлял о том же, о чём и вы. Кто мог преисполниться ненавистью столь сильно, чтобы обрушить на нас эту кару? Кто мог быть подручным демона внутри крепости? Кто мог открыть ему потайную дверь?

Это не потайная дверь, устало подумал Лэйд. Глупо думать, будто человек в силе щёлкнуть пальцами, чтобы отдать во власть демона трёхэтажное здание весом во многие сотни тон. Здесь нужен ритуал. Сложный, кропотливый, долгий. Для этого нужен не один подручный, а…

— И вы подозреваете… всех?

— Четырёх из них. За исключением, конечно, себя и… мистера Крамби.

— Верны работодателю? — жёлчно усмехнулся Лэйд, — Благородно с вашей стороны.

К его удивлению, Лейтон не смутился. Лишь немного осклабился под его взглядом, выпрямившись в кресле. Он слышал, как звучно хрустнули его позвонки.

— Оставим благородство тому, кто может его позволить в наших обстоятельствах, мистер Лайвстоун. Как и вы, я человек наблюдения и анализа. Я вынужден вглядываться в людские души и посвящаю этому много времени. И некоторые души отнюдь не безупречны. Отнюдь.

Дрянь, подумал Лэйд, испытывая одновременно тоску и усталость. Вот зачем он пришёл ко мне. Вот зачем попытался задобрить меня своими подношениями. Розенберг заранее предупреждал меня, он знал, что так и будет. Знал, но вместо того, чтобы попытаться помочь или как бы то ни было влиять на ситуацию, заперся у себя в кабинете. Последовал примеру проклятого Олдриджа, своего кумира…

Тебе следовало оставить своё благородство в лавке, Чабб, мысленно сказал себе Лэйд. Вместе с сухим инжиром, макаронами и несвежим сыром. Сейчас тебе нужна информация — вся до капли, сколько её можно выжать. Потому что твоё звериное чутьё подсказывает — времени осталось мало. Быть может, совсем мало. А ты по-прежнему ровным счётом ничего не знаешь о своём противнике. Мало того, ты и о людях, которые стали тебе союзниками, оказывается, ничего толком не знаешь…

— Выкладывайте, — тихо произнёс он, — Я выслушаю все ваши соображения. В первую очередь, конечно, Коу?

Лейтон кивнул. Даже это короткое движение заставило его позвонки отчётливо затрещать. Беда всех высоких людей, обостряющаяся в солидном возрасте. Мистеру Лейтону стоит навестить ревматолога, если, конечно, ему суждено выбраться отсюда живым.

— Конечно. Но вы про него и так уже неплохо осведомлены, насколько я знаю. Рассказ мисс ван Хольц был по-женски экспрессивен и скомкан, но главное ей передать удалось.

— Подслушивали? — мрачно осведомился Лэйд.

— Нет нужды. В этом здании у меня достаточно людей, чьим ушам я могу верить.

— В том числе и в отряде Коу?

Лейтон с сожалением развёл руками.

— Увы, нет. Коу хитёр и осторожен, в свою гвардию он отобрал только тех людей, что преданы ему лично. И у него богатая практика по этой части.

— Не сомневаюсь, — сухо произнёс Лэйд, — Как и у вас. Значит, Коу был способен на это, по-вашему?

— Абсолютно способен, — подтвердил Лейтон, — Он хладнокровен, безжалостен и хитёр. Мой работодатель ценил в нём именно эти качества, иронично, что именно они и погубили нас.

— Даже этих качеств недостаточно, чтобы заключить уговор с демоном.

— О, я не сомневаюсь, что у нашего уважаемого мистера Коу имеются знакомые в кроссарианских кругах, как и в любых других кругах. Он, знаете ли, человек с развитым кругозором. Уверен, он мог добыть любую интересующую его информацию с той же лёгкостью, с которой он добыл информацию про Бангорского Тигра.

Звучит разумно, неохотно подумал Лэйд. Но едва ли мне стоит обольщаться этой теорией. Лейтон хитёр и осторожен, как кот, и наделён таким же кошачьим любопытством. Он, без сомнения, умеет лгать. Может быть, даже настолько искусен в этом ремесле, что мне пришлось бы провести обряд тагейрма[216], чтобы вывести его на чистую воду…

— Думаете, он устроил это всё только для того, чтобы замести следы? Укрыть свои старые грехи?

Лейтон убеждённо покачал головой.

— Нет. Коу осторожен, но он не из тех людей, которого заботит прошлое. Он живёт настоящим, а Крамби… Крамби этого так и не понял. И вы тоже не понимаете.

— Так поясните, — резко приказал Лэйд.

— Это отвечает его натуре, — вздохнул Лейтон, — Коу в душе авантюрист и всегда таким останется. Спокойная работа не расслабляет его, а угнетает. Хороший галстук сдавливает шею. Он привык бороться за свою жизнь, привык преодолевать опасности, голодать, отправляться в путь с попутным ветром, в какую сторону бы тот ни дул. Он изнывает от скуки, когда не может отдаться своим страстям без остатка. А Крамби посадил его на цепь, не замечая, что та с каждым днём натягивается всё сильнее. Коу предпочёл бы этой сытой жизни нищенское существование где-нибудь на задворках мира, но там, где он чувствовал бы себя живым человеком, а не предметом конторской меблировки. Эта жизнь отчаянно его тяготила, я знаю. И если бы демон спросил его, хочет ли он бросить всё, чтоб всё начать сначала, мистер Коу не тянул бы долго с ответом, уверяю вас.

— А Синклер? — не удержался Лэйд, — У вас и на счёт Синклера имеются подозрения?

К его удивлению Лейтон рассмеялся. Негромко, но почти искренне.

— Тихоня Синклер? Ещё как! Бьюсь об заклад, вы не знаете, как с ним обращался Крамби. С каким оскорбительным пренебрежением слушал его, как часто унизительно отчитывал при посторонних. Вы знаете, кто отец Синклера?

— Кажется, какой-то банкир. Но…

— Вот именно! Как юрист Синклер не полезнее, чем кусок коровьего навоза для королевского ювелира! Крамби принял его только для того, чтоб закрепить союз с чужим капиталом. Но это не значит, будто он ценит его как работника или считает нужным скрывать своё истинное к нему отношение. Синклер — собачка, которой дозволяется зайти в хозяйскую комнату, но только лишь пока в доме гости. Потом её без жалости выгоняют на улицу. И как он ни выслуживался перед Крамби, как ни унижался, доказывая свою полезность, положение вещей не изменилось! Я думаю, Синклер втайне ненавидит Крамби. Ненавидит и желает смерти. Он амбициозен и глуп, такие умеют истово ненавидеть. Если бы у него была возможность призвать демона себе на помощь… Не сомневайтесь, он натравил бы его на Крамби не колеблясь!

— Синклер лежит на первом этаже, — сухо произнёс Лэйд, — И он так слаб, что, пожалуй, может умереть, если кто-то рядом слишком громко кашлянет. Не очень-то он похож на человека, который воспользовался плодами своего заговора?

Лейтон отмахнулся от его возражения, как от докучливой мухи.

— Демоны коварны и злонамеренны, вы сами это сказали. Может, жизнь Синклера — это его плата за месть, плата, которую пришло время взыскать. Или же этот молокосос, сами ни черта не смыслящий в юриспруденции, позволил обмануть себя, не прочитав начертанное в договоре мелким шрифтом.

Лэйд вспомнил страшный прыгающий пульс Синклера, его дёргающиеся сухожилия, похожие на дрожащие под кожей пружины. В этом был резон. Никто не способен ненавидеть так искренне и самозабвенно, как униженный. Никто не отдаётся ненависти с таким пылом, как презираемый. Синклер в силу молодости и глупости мог бы ввязаться в такое дело. И он же, мня себя опытным законником, легко мог позволить демону себя обмануть. Даже сам Господь не знает, сколько бед совершено людьми из самонадеянности…

— Розенберга вы тоже подозреваете, мистер Лейтон?

К его удивлению Лейтон расхохотался. И пусть смех у него был нервный, на глазах начальника кадровой службы выступили слёзы, которые ему пришлось стереть платком.

— Его — в первую очередь! Он делает вид, будто его интересуют только дела. Биржевые котировки, фьючерсы и деривативы. Изображает из себя этакую, знаете, бесстрастную вычислительную машину. Но меня ему не провести. Я умею проникать сквозь любые маскировочные покровы, чтобы понять, что за человек передо мной.

— И что за человек Розенберг?

— Этот человек знает о демонах больше всех нас, мистер Лайвстоун, уж поверьте мне. Потому что его самого с рождения снедает демон. Демон гордыни и алчности.

— Он… Не показался мне высокомерным.

— Потому что он слишком умён для того, чтобы демонстрировать своё лицо! — резко произнёс Лейтон, — Но я его прощупал. У меня есть способы. Розенберг в глубине души надменный и властный диктатор. Он великий финансист, это верно, если кто-то в Новом Бангоре и мог с ним соперничать, то только сам Олдридж. Мне кажется, только одного его в целом мире Розенберг и уважал. А когда он умер…

— Когда он умер… — эхом повторил за ним Лэйд, не желая, чтобы распалённый Лейтон соскочил с этой мысли, как вагонетки трамвая иной раз, разогнавшись, соскакивают с рельс, — Что было?

— Розенберг был раздавлен и в ярости, — выдохнул Лейтон, — Он был уверен, что Олдридж завещает ему свою долю в капитале предприятия. Он и подумать не мог, что жалкий выскочка Крамби, обладающий смехотворным миноритарным пакетом, вдруг сделается его начальником. Он знал, что Олдридж презирал его и в грош не ставил. И тут такой удар!

— Пожалуй, болезненно для самомнения, — согласился Лэйд.

— Смертельно болезненно! Розенберг собирался покинуть «Биржевую компанию Крамби», раз уж та потеряла приставку «Олдридж». Но не успел.

— Он собирался уйти?

— Не уйти, — Лейтон хищно осклабился, — Уйти с достоинством позволительно человеку с чистой совестью. Он собирался бежать. Как трус, под покровом ночи. Что, удивлены? В его письменном столе лежит письмо, в котором он пишет о том, что намеревается вернуться на родину предков, в Германию. Письмо — и билет на пароход, отплывающий из Нового Бангора через два дня. Он готовил бегство, Лайвстоун! А человек, готовый бежать и испытывающий презрение к людям, на которых работает, может, пожалуй, на секунду задержаться перед шлюпкой, чтобы поджечь напоследок запальный шнур, а?

Лэйду вспомнилось тяжёлое лицо Розенберга. Его манера без всякой необходимости поправлять очки, кажущиеся маленькими и хрупкими на фоне его грубых, выточенных из камня, черт. Его револьвер, который он держал под рукой, в ящике письменного стола.

— Пусть Розенберг не демонолог, — Лейтон внезапно поднял голову, впившись в Лэйда взглядом, — Но он достаточно умён, чтобы заручиться помощью демонолога, разве не так?

Да, подумал Лэйд, достаточно. Может даже, сверх того. Розенберг знал, что компания обречена и не собирался уходить на дно вместе с ней. Вот почему он заперся в своём кабинете, предпочтя карантин любым другим действиям. Он никому из них не доверял. Он просто хотел сбежать.

— Кажется, вы неплохо запаслись по теоретической части, — пробормотал Лэйд, — Против каждого подготовили обвинение. Наверняка и мисс ван Хольц не забыли, а?

Тонкие перекошенные зубы Лейтона тихо скрипнули.

— Не забыл, уж будьте покойны. Мисс ван Хольц из тех людей, которых забыть не проще, чем сифилис.

— Какой же у неё мотив желать зла Крамби и его детищу?

— Один из самых древних, известных человечеству. Досада отвергнутой женщины.

Лэйд вспомнил раскосые глаза мисс ван Хольц. Оглушённые опием, потемневшие от усталости, горящие яростью, они всё ещё выглядели лукавыми и серьёзными одновременно. Удивительные глаза.

— Но ведь вы сказали…

— Что мисс ван Хольц оказывала внимание всем членам оперативного совета? Так и было. По очереди и по взаимной договорённости. Но неужели вы думаете, что именно к этому она стремилась, переступив порог «Биржевой компании Крамби»? Что в мире существует женщина, стремящаяся к такой участи? Нет, Лайвстоун, ей нужны были не они. Ей нужен был Крамби. Весь и без остатка. Он и принадлежал ей какое-то время, но слишком недолго.

— Они были… любовниками?

Лейтон встретил смущение Лэйда понимающим смешком.

— Сложно представить, не так ли? Но действительно были, месяца три или четыре. Этот роман длился не очень долго, но жара, выделенного им, было достаточно, чтобы расплавить все три этажа этого здания. Мистер Крамби — джентльмен, но он не собирался обзаводится семьёй так рано, кроме того, у него беспокойная, непоседливая душа, всё постоянное ему претит. Заметьте, он не избавился от неё, как избавляются от надоевшей игрушки. Напротив. Щедро одарив, оставил в своём кругу, позволив ей обустраивать свою судьбу как заблагорассудится.

— И мисс ван Хольц охотно воспользовалась этой возможностью, — пробормотал Лэйд, — Окружив своей заботой весь оперативный совет.

— Многие на её месте были бы вполне счастливым подобным положением. Многие, но не мисс ван Хольц. Она честолюбива, Лайвстоун. Честолюбива и крайне опасна. Она не носит в ридикюле ни отравленных дротиков, ни шёлковой удавки. Ей это ни к чему. В её арсенале — тысяча масок, и пользоваться ими она умеет в совершенстве. Маска оскорблённой невинности, маска дамы в беде, маска сломленной страдающей женщины, обречённой на равнодушие окружающих… Её масок хватит, чтоб обеспечить реквизитом театральную труппу полного состава, но будет трижды проклят будет тот, кто позволит ей себя обмануть.

— Вы думаете, в глубине души она может лелеять месть Крамби?

— Не будьте дураком, Лайвстоун, — устало посоветовал Лейтон, — Только поэтому она здесь и находится. Мисс ван Хольц уже заработала достаточно денег, чтобы позволить себе не работать до конца своих дней. Заверяю вас, в орбите её притяжения находится достаточно богатых мужчин, расположением которых она вольна пользоваться. И женщин, пожалуй, тоже. Да и её собственных средств, скоплённых щедротами богатых покровителей, достаточно, чтобы не думать больше о заработке. Но вместо этого она как ни в чём ни бывало каждое утро является на службу, чтобы выполнять обязанности машинистки, стуча по клавишам печатной машинки за пять шиллингов в неделю. Или вы думаете, её прельщает рождественская премия в виде коробки шоколадных конфет?

Лэйду не хотелось размышлять о мисс ван Хольц и её сокрытых мотивах, эти мысли отчего-то вызывали у него что-то вроде душевной изжоги. Но Лейтон, кажется, оседлав своего конька и наслаждаясь покорностью собеседника, готов был болтать без конца. Надо бы спросить его о чём-то дельном, подумал Лэйд. О пропавших запонках мистера Олдриджа, хоть я сам не знаю, за каким чёртом за них зацепился. О том, какими судьбами Крамби заполучил свою жалкую долю в предприятии. О том, что за странная смерть произошла здесь полвека назад, когда «Биржевая компания Крамби» ещё была благопристойным семейным пансионом…

— Значит, думаете, у неё была причина желать этого?

— Да! — почти торжествующе выкрикнул Лейтон, — Вы не понимаете? Она ждёт! Она желает видеть, как Крамби сходит в ад — и продаст собственную бессмертную душу за место в первом ряду, чтобы увидеть все детали! Если она сумела произвести на вас иное впечатление — поздравляю, вас обвели вокруг пальца.

Лэйд кивнул.

— Неплохо. В самом деле, неплохо! Кажется, вы никого не забыли.

Лейтон склонил голову. Точно пианист, исполнивший сложную увертюру и наслаждающийся благодарностью публики.

— К вашим услугам. Именно за это качество меня ценил покойный мистер Олдридж. «Вы непревзойдённый хирург, Арльз, — бывало, говорил он мне, — Вы мой Макьюэн[217]! Мой Купер[218]! Вот только в отличие от этих уважаемых джентльменов вам не требуется набор пил и ланцетов, чтоб обнажить человеческое естество!»

— У вас ведь и на счёт меня есть теория?

— Простите?

— Не хотите ею поделиться со мной? Впрочем, виноват. Это невежливо с моей стороны. Наверняка вы приберегли её для других собеседников — чтобы заручиться их расположением и поддержкой. Мне даже досадно, что я не смогу её услышать.

Лейтон закусил губу, вновь сделавшись холодным и сухим.

— Вы шутите и шутите жестоко, — отрывисто произнёс он.

— Могу подарить вам роскошную теорию. Мне кажется, она придётся вам по душе. Лэйд Лайвстоун, злокозненный демонолог, маскирующийся под добропорядочного лавочника, запугав мистера Крамби дурными предзнаменованиями и цепью трагических совпадений, напрашивается на правах гостя посетить торжественный ужин с его участием. После чего пробуждает спящих у него в карманах демонов, натравив их на ничего не подозревающих гостей. Он сделал это не потому, что его наняли конкуренты — хотя и такую версию было бы небезынтересно рассмотреть — а потому, что до глубины души презирает людей, которые изображают большую дружную семью и которые держат в кармане отравленный нож — просто на тот случай, если подвернётся удобная возможность его использовать.

— Я…

— Кажется, я понимаю, почему Розенберг предпочёл запереться в своём кабинете, добровольно устранившись из вашей дьявольской игры. Он знал, что не пройдёт и часа, как вы начнёте терзать друг друга, выхватывая куски мяса и…

Закончить он не успел, его перебил донёсшийся из коридора крик. Истошный, жуткий, налитый смертельным ужасом вопль. Отшатнувшись от Лэйда, Лейтон выпучил глаза.

— Великий Боже, это… Это…

Лэйд ощутил дрожь, что прошла по телу щетиной из тысячи колючих ядовитых жал. Дрожь, чертовски похожую на смех Полуночной Суки.

Дождался.

Крик раздался вновь, и в этот раз Лэйд отчётливо расслышал, что кричит женщина.

— Где? — рявкнул он, озираясь, — Откуда?

Лейтон глотал воздух ртом, напоминая бледного тощего угря.

— Это… Думаю, мисс ван Хольц. Внизу. Лазарет.

Лазарет. Первый этаж. Лэйд мгновенно вспомнил крошечные кабинеты, наполненные мечущимися в бреду ранеными и гнилостными миазмами.

Лейтон беспомощно оглянулся, точно ища кого-то.

— Позовите Коу, — пробормотал он, — У него люди, у него оружие, он…

— К чёрту вашего Коу, — только и бросил Лэйд, — За мной! Ей нужна помощь.

Оттолкнув плечом Лейтона, он бросился прочь из кабинета.

[1] Эмунд Кин (1787–1833) — выдающийся английский актёр-трагик

[2] Каркоза — вымышленный город, впервые появившийся в романе Амброза Бирса «Житель Каркозы» (1891). Позднее фигурировал в творчестве многих писателей — Чамберса, Лавкрафта, Мартина, пр.

[3] Второй Лионский Собор (1274) признал великими монашеские ордена, провозгласившие обет нищеты для своих братьев — Доминиканцев, кармелитов, францисканцев и августинцев.

[4] Библейское высказывание Христа: «Удобнее верблюду пройти через игольное ушко, чем богачу войти в Царство Божие».

[5] Призрак Рождества (Святочный дух) — привидение, посещавшее Эбенизера Скруджа, скупого персонажа «Рождественской песни» Ч.Диккенса (1843) и заставившего его изменить свою жизнь.

[6] Ядом из белены, влитым в ухо, был убит отец Гамлета.

[7] Тагейрм — оккультный ритуал из шотландского фольклора. Заключался в сожжении заживо определённого количества чёрных кошек, чтобы вызвать всеведающий дух в образе огромного кота, который способен дать ответы на все вопросы.

[8] Уильям Макьюэн (1848–1924) — английский хирург и нейрохирург.

[9] Эстли П. Купер (1768–1841) — английский хирург и публицист, специалист в области сосудистой хирургии.