Бумажный Тигр (III. Власть)

Глава 19

Лэйду оставалось только удивляться, до чего ловко мисс ван Хольц находит дорогу. Он полагал, что за минувшее время сносно запомнил внутреннее устройство здания, но сейчас вынужден был признать, что если бы не она, пожалуй, плутал бы здесь куда дольше.

Некоторые коридоры выгнулись — теперь этого невозможно было не замечать — превратившись из прямых отрезков в кишечные петли. Стенные панели в таких местах изогнулись, паркет покрылся зияющими трещинами — сила, сгибавшая пространство по своему разумению, была стократ сильнее объединённых усилий дерева и камня. Некоторые дверные коробки лопнули, а проёмы поплыли, безнадёжно утратив свои правильные геометрические формы.

В некоторых местах пространство съёживалось до того, что им с мисс ван Хольц приходилось пробираться по очереди, протискиваясь в щели, бывшие прежде дверьми, или огибая огромные наросты из гнилого дерева, торчащие посреди коридора точно исполинские папилломы, проросшие в плоть здания.

В некоторых местах преграды были явно рукотворной, человеческой, природы. Не раз и не два Лэйд обнаруживал баррикады, сложенные из обломков мебели, но сделанные явно наспех и людьми, которые не обладали ни нужными для этого навыками, ни силой духа, чтобы защищать своё творение. Все эти баррикады были брошены, оставлены своими защитниками, напоминая не то мрачных идолов полинезийских дикарей, не то чудовищное произведение выжившего из ума архитектора.

Лэйд преодолевал их без труда — созданные, чтобы противостоять чудовищам, они не могли толком задержать даже мужчину его возраста и комплекции. Мисс ван Хольц приходилось кое-где ругаться сквозь зубы, но и она вполне справлялась.

Может, дом в конце концов просто съёжится, медленно пожирая свободное пространство, до тех пор, пока не переломает кости всем своим пленникам? Незавидная участь, но Лэйд сомневался, что им доведётся испытать что-либо подобное. Слишком бесхитростно и прямолинейно. Если их хозяин и тюремщик потратил столько времени и сил на увертюру, сама пьеса должна быть по меньшей мере не хуже.

Резной, из красного дерева, торшер, являющий своими формами собой торжество монументальной викторианской эпохи, пророс бесформенными хрящами и складками влажных тканей, отчего походил на вырванный из чьей-то спины позвоночник, водружённый на деревянную подставку. Отставшей в одном месте от стены клок обоев заметно кровоточил, роняя на пол тяжёлую зловонную капель — эта кровь начала сворачиваться ещё много часов назад. Ещё более жуткие вещи творились в кабинетах и альковах, мимо которых они проходили, оттого Лэйд старался туда не заглядывать. Однако, хотел он того или нет, некоторые из них невольно бросались в глаза, вызывая то смертный ужас, то кипящее отвращение.

Стул со сложной резной спинкой, явное подражание стилю Галле, слепо бродил по комнате, натыкаясь на стены и по-паучьи переставляя изогнутые ножки. Висящее на стене зеркало беззвучно бурлило, его поверхность напоминала лужу расплавленного свинца, прикрепившуюся в вертикальной поверхности вопреки силе земного тяготения. Брошенный кем-то мужской котелок модного, только в Айронглоу встречавшегося фасона, порос медным волосом и лихорадочно дрожал, выпуская в воздух струйки раскалённого, с прозеленью, пара. Заварочный чайник, закатившийся под стол, едва слышно насвистывал мотив, который показался Лэйду знакомым — кажется, «Трёх слепых мышек». Оборванная штора, свисавшая с карниза, шевелилась и…

— Не смотрите, — обронила мисс ван Хольц, сама глядевшая лишь под ноги, — В некоторых местах это проявляется сильнее, к ним лучше не подходить. И не разглядывайте их слишком долго, от этого можно повредиться в уме. Не хочу, чтобы вы выбросились из окна, как другие несчастные.

В этом совете был резон. Ни к чему разглядывать эту дрянь, пока та не представляет опасности. Это то же самое, что смотреть на дрожащие ветки во время грозы или пялиться на мятущуюся траву. Всего лишь внешние проявления той силы, которая им противостоит. Может, эта сила их даже не контролирует, как человек не контролирует собственное дыхание и температуру.

Люди, изредка попадавшиеся им на пути, не пытались ни воспрепятствовать им, ни помочь, очень скоро Лэйд привык воспринимать их как часть окруживших его чудовищных декораций, не опасных, но таких, к которым лучше не прикасаться даже взглядом.

Глухо рыдающая женщина, забившаяся в угол. Лэйд машинально шагнул к ней, желая проверить, не нужна ли ей помощь, но мисс ван Хольц в который раз предупредительно взяла его за рукав. И он увидел, что правое ухо у женщины поросло гроздью маслянисто блестящих грибов, а пальцы стиснутых в замок рук срослись между собой.

Мужчина средних лет, исподлобья взирающий на них и не делающий даже попытки заговорить. Висящая клочьями рубаха, во многих местах перепачканная кровью и бесцветной слизью, не скрывала никаких видимых уродств, но Лэйд, подчинившись не то инстинкту, не то всё той же руке мисс ван Хольц, предпочёл обойти его стороной.

Двое мужчин, постарше и помоложе. Сидят в углу, соорудив никчёмное подобие баррикады, больше похожее не столько на препятствие, сколько на крепость, сооружённую детьми из подушек в гостиной. Оба держат десертные ножи и стараются оставаться невидимыми, не подозревая, очевидно, что полумрак более не укрывает их.

Старик, хнычущий за перевёрнутым шкафом и баюкающий сломанную руку. Мистер Госсворт?.. Нет, показалось. Просто похож. Проходя мимо, Лэйд невольно рассмотрел то, чего рассматривать ему вовсе не хотелось — сломанная рука, вывернутая под неестественным углом, заворачивалась в спираль, медленно, но под отчётливо слышимый тихий треск кости. Его тело ломало само себя, образуя под тканью костюма острые бугры.

Ещё одна женщина, лежащая без чувств на уцелевшей кушетке. Ещё один мужчина, скулящий от ужаса, тщетно пытающийся вжаться в стену. Джентльмен средних лет, истерически смеющийся, пытающийся запихнуть в глотку серебряные часы на цепочке…

Никто из них при виде Лэйда не бросался ему навстречу, жадно задавая вопросы. Никто не величал «мистером демонологом», не пытался заручиться его расположением, не угощал сигаретой или крекером. Напротив, стоило ему показаться, как уцелевшая жизнь спешила убраться прочь или, по крайней мере, сделаться невидимой, бесплотной.

Они боятся меня, понял Лэйд. Должно быть, на меня сошла часть страшной славы демона, окутав аурой грифа-падальщика. Неудивительно. Я измождён, но не ранен, моё тело всё ещё принадлежит мне и не изувечено по прихоти демона. Не удивлюсь, если многие из них втайне подозревают меня в сговоре с ним. Чёрт, пожалуй, надо внимательнее смотреть по сторонам. Не удивлюсь, если кто-нибудь из них попытается пырнуть меня в бок десертным ножом или пишущим пером…

— Вы ведь знаете, где Лейтон?

— А похоже, будто я иду вслепую? — огрызнулась она, — Он в буфетной на втором этаже. По крайней мере, был там, когда я отправилась к вам.

— Почему не в своём кабинете? — удивился Лэйд, — Я думал, у него есть свой кабинет.

— Не все твари подобно Розенбергу спешат укрыться в собственных норах, — отозвалась она, морщась при виде того, как торчащий из стены обрывок гальванического кабеля, приобретший отчётливо фаллическую форму, спорадически набухает и сдувается, бесконечно продолжая эту цепь отвратительных итераций, — Его собственный кабинет пострадал в числе первых. Сперва там распространился сильнейший запах кориандра, потом расплавились сами собой все подсвечники, а софа…

— Без деталей, — приказал Лэйд отрывисто, — Не хочу знать. Значит, он тоже решил удалиться от дел?

Мисс ван Хольц фыркнула.

— Вы плохо его знаете. Мистер Лейтон не из тех, кто сидит на диване, пока вокруг разворачиваются основные события. Он человек большого энтузиазма и работоспособности. Проведя инвентаризацию провизии, он не забыл сделать четыре тайника, выбрав наиболее сохранившиеся и вкусные её части. Не доверил никому из подчинённых, всё сделал сам. И, кстати, совершенно напрасно — вся спрятанная им еда протухла или превратилась в… Не буду говорить. После этого мистер Лейтон ударился в дипломатию. Вы же не думаете, что были первым, с кем он имел беседу? Он посетил всех — Крамби, Коу, Синклера, Розенберга… И многих других служащих высшего звена. Некоторые беседы велись за столь плотно закрытыми дверями, что содержание их мне неизвестно, но уверена, что во всех из них речь шла об одном. Мистер Лейтон заверял в своей преданности и надёжности, слабых запугивал, перед сильными заискивал, колеблющихся соблазнял…

Лэйд вспомнил скользкую банку оливок, принятую из рук Лейтона. Так отчётливо, что ему невольно захотелось вытереть ладони о сукно.

— Ваша осведомлённость начинает пугать меня, мисс ван Хольц. Одно из двух, либо Лейтон по простоте душевной посвящал вас во все свои планы, либо…

Она негромко рассмеялась.

— Помните, пусть я не вхожу в оперативный совет, у меня тоже есть маленькая толика власти в этом здании.

— Ваши машинистки?

— Конечно. Люди вроде Лейтона так привыкли к их присутствию, что воспринимают их как предмет обстановки. Не подозревая о том, сколь многое находится у них на виду. Они и докладывали мне о большей части происходящего. Впрочем, даже без них я могла бы догадаться, чем занимается Лейтон. Тем, что удаётся у него лучше всего. Пытается заручиться всеобщей помощью, заключает тайные союзы, устраивает сговоры, наушничает, доносит, лжёт… Наверняка он пытается стравить нас всех между собой.

— Зачем? — вырвалось у Лэйда, — Какой безумец будет устраивать драку на палубе тонущего корабля?

— Тот, кто хочет прибиться к сильнейшему. С вами он не сладил, потому наверняка сделал всё, чтобы сделать вас врагом в глазах других. Я знаю, что Коу не стал его слушать, выставил вон. Представляете? Даже чудовище оказалось слишком чистоплотным, чтобы заключить с ним союз. Разговор с Крамби длился совсем недолго, всего несколько минут. С Синклером он и поговорить не успел… После бойни в лазарете он некоторое время мелькал на всех этажах, но мне показалось, что это сродни движениям обожжённого мотылька. Мистер Лейтон начал паниковать, видя, что игра не складывается, а ставки неуклонно возрастают.

— И Розенберг решил, что найдёт в нём надёжного союзника?

— О чём думает мистер Розенберг никому неизвестно. Но если он что-то и сохранил с лучших времён, так это свой ум. Если ему нужен Лейтон, мы должны узнать, зачем.

— Как он вёл себя, когда вы передали ему письмо?

— Приоткрыл дверь и молча выдернул его у меня из рук.

— Не очень-то по-джентльменски, — пробормотал Лэйд.

— О, не беспокойтесь. Мистер Лейтон никогда не претендовал на то, чтобы быть джентльменом, а уж сейчас-то…

— Тяжёлые времена обнаруживают всё самое дурное в человеке, — согласился Лэйд, — Как нож для мяса обнаруживает…

— Ох! Избавьте меня от очередной кулинарной аллюзии, пожалуйста! Если я услышу ещё одно мудрое изречение мистера Хиггса, то точно выйду из себя. Вы не поняли меня, мистер Лайвстоун. Я на мгновенье увидела его руку, когда он взял конверт. И могу со всей уверенностью заявить — мистер Лейтон уже совершенно точно не джентльмен — ни внутри, ни снаружи.

Лэйд вспомнил помещение буфетной — он проходил через него во время своей инспекции и успел изучить, хоть и мельком. Приятное место. Во всех буфетных комнатах есть, пожалуй, что-то роднящее их, какая-то общая атмосфера умиротворения, которая царит внутри. Здесь никогда нет людской сутолоки, гомона голосов, надсадных трелей телефонных аппаратов. Здесь не решаются срочные дела, не шелестят на столах важные документы, здесь не решаются судьбы мира и не кроится политика. Здесь терпеливо, ожидая своего часа, хранится пища — в ящиках, пакетах, свёртках и россыпью, оттого внутри всегда приятно, особенным образом, пахнет. Не так, как в ресторанах, где пища уже приготовлена, подогрета и благоухает, но всё же весьма умиротворяюще.

Лэйд сомневался, что мистер Лейтон избрал буфетную своим убежищем, подчиняясь подобным соображениям. Скорее всего, он исходил из других предпосылок. Достаточно очевидных, чтобы Лэйд посчитал необходимым произносить их вслух.

Запас провизии.

Лейтон выбрал буфетную только потому, что это позволяло ему контролировать оставшиеся запасы съестного. А тот, кто распоряжается съестным во время голода, вправе ощущать себя королём — и неважно, что подданных делается меньше с каждым часом, а замок шатается со всех сторон…

Чем ближе они были к буфетной, тем больше людей встречалось им по пути. Эти уже не норовили броситься прочь, едва ли завидев Лэйда, лишь испуганно вжимались в стены. Им было, что терять. Испуганные, налитые крысиной желтизной глаза молча провожали его. Молодые мужчины, которые когда-то, наверно, были хороши собой, чисто выбриты и самоуверенны — сейчас они походили на грязных бродяг, съёжившихся от непосильного труда и серых от голода. Юные женщины, которые когда-то, пожалуй, были красавицами, но теперь выглядели всхлипывающими старухами, кутающимися в обрывки некогда прекрасных вечерних туалетов. Многие из них имели перевязанные импровизированными бинтами раны, но некоторые прятали под грязным тряпьём куда более тревожные знаки, знаки, которые Лэйд разбирал машинально, всякий раз внутренне ёжась от отвращения.

Сросшиеся в подобие клешнёй пальцы, неумело спрятанные в рукавах. Шевелящиеся в необычайно разросшихся ноздрях жёсткие волосы, походящие на китовий ус. Хлюпающие язвы на шее, кратеры внутри которых уже проросли крохотными жемчужными зубами. Неестественные утолщения в районе суставов, заставляющие хорошую ткань набухать и рваться по шву. Лужицы мутной слизи, вытекающие из трещин в лопающихся лаковых ботинках. Раздувшиеся, маслянисто блестящие губы, покрытые зеленоватым налётом…

Не смотреть, приказал себе Лэйд. Как тогда, в лазарете. Не смотреть на них.

Эти люди уже под властью демона, хотя многие, наверно, об этом ещё не знают. Однако это не делает их менее людьми. И я собираюсь спасти столько душ, сколько окажется в моих силах.

Они все не случайно столпились перед буфетной. Некоторые из них поскуливали, терзаемые внутренними муками, другие переминались с ноги на ногу, поглядывая с вожделением на запертую дверь буфетной. Не требовалось иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, отчего.

— Как давно вы ели? — резко спросил Лэйд у женщины, сидящей на корточках у стены и покачивающейся, точно китайских болванчик. Только китайские болванчики, уютно устраивающиеся на каминных полках, обычно упитаны и сохраняют на лице благодушное выражение олигофрена, женщина же казалась столь тощей, будто состояла из пучка связанных птичьих костей, прикрытых лохмотьями.

Женщина всхлипнула.

— Три… Четыре дня назад, должно быть. Мне дали банку консервированных персиков, но внутри… Внутри были плавающие в бульоне опухоли. Бульон я выпила, но… Бога ради, дайте нам еды. Еды!

Они все были голодны, умирали от голода. Стоило женщине произнести это вслух, как вся толпа, страшная толпа, состоящая из оборванцев и калек, глухо взвыла на тысячу голосов, и все эти голоса были страшными, точно голоса чудовищ, пробивающиеся из-под земли.

— Еды!

— Во имя Господа, хотя бы одну галету!

— Пить! Нам нечего пить!

— Мистер Лейтон! Пинту воды! Хотя бы одну пинту!

— Двадцать гиней за унцию хлеба!

Лэйд выставил перед собой руку, широко расставив пальцы. Это был рефлекторный жест, но отчаявшиеся люди, мучимые голодом и страхом, должно быть, приняли его за какой-то ритуальный знак, содержащий в себе опасность, потому что мгновенно отпрянули.

— Вы голодны? — спросил Лэйд, — Но ведь вам выдаётся еда! Утверждены нормы, у мистера Лейтона есть списки и…

Кто-то клацнул зубами, и так по-животному, что Лэйд едва не вздрогнул.

— Чёрта с два нам что-то выдаётся! Он спускает нам дрянь, гнилую и негодную. Вздувшиеся консервы, полные гноя. Сгнившие фрукты. Бутылки с хлорным раствором вместо вина. А сам жрёт. Мы слышим, как он открывает ящики и бутылки. Якобы ведёт переучёт. О да, мы слышим! Мы всё слышим, мистер Лейтон! Он жрёт там, запершись. Набивает брюхо. Трескает. Давится… Мы даже не можем войти. Он запретил. Каждый, кто войдёт, будет лишён провианта пожизненно.

Пожизненно.

Дрянь, подумал Лэйд, ощущая ползущее по языку тягучее зловоние ещё не произнесённых слов. И с этой дрянью мне придётся договариваться, искать в ней союзника? Во имя всех сил, что управляют раем и адом, это будет паршивая работа. Возможно, самая паршивая из всех…

— Почему вы не обратились к мистеру Крамби? — вслух спросил он, — Вы могли пожаловаться и…

Кто-то пренебрежительно фыркнул. Кто-то расхохотался ему в лицо — и Лэйд на миг увидел чужие зубы, превратившиеся в грязно-розовые коралловые наросты.

— Мистер Крамби спрятался у себя в кабинете, как и все прочие. Мы шесть раз отправляли к нему людей с просьбами о помощи, и шесть раз мистер Коу не пускал нас к нему. Шестого он застрелил прямо на пороге.

Дрянь. Дрянь. Дрянь.

Мисс ван Хольц, захлёстнутая этой стихией, грязной, воющей и жуткой, тоже ощущала себя подавленно и скверно. Лэйд видел, как её рука нервно теребит складку платья.

А ведь у неё были сухари, подумал вдруг он. Сухари, которыми она поделилась с тобой, своим союзником, но которые не отдала этим изнывающим от голода людям.

Эти сухари давно переварились в его желудке, почти тотчас, как оказались там, но сейчас Лэйд вдруг почувствовал их, свинцовыми глыбами замершими где-то в нижней его части и невыносимо давящими. Он ел, пока прочие мучились от голода. Просто потому, что оказался в более выигрышном положении. Потому что у него оказались союзники, хоть он и не искал их покровительства. Потому, что его таланты и способности всё ещё ценятся, в то время, как таланты и способности прочих превратились в бесполезную труху.

По всей видимости, даже здесь, среди обречённых на гибель людей, он вправе ощущать себя пассажиром первого класса.

— Внутрь, — холодно приказал он. И мисс ван Хольц, ещё недавно взиравшая на него вполне пренебрежительно, покорно кивнула головой, видно, что-то в его голосе переменилось, — В буфетной есть замок?

— Нет. Замка нет.

Лэйд удовлетворённо кивнул.

— Тем лучше. Значит, нам не придётся тратить время, согласовывая время приёма.

Буфетная изменилась за время его отсутствия, как изменились все прочие помещения, в ткань которых проникли тлетворное дыхание демона. Она не съёжилась, как некоторые кабинеты, не поплыла, точно комнатка в восковом дворце, позабытом на солнечном свету. Она изменилась, но иным образом.

Мягкий палас под ногами негромко шелестел от каждого шага, и Лэйд не сразу понял, отчего. Шерстяные волокна топорщились крохотными серыми чешуйками, а узоры состояли не из переплетающихся нитей, как прежде, а из переплетающихся капилляров, местами вросших в чешую, а местами торчащих наружу пульсирующими геморроидальными шишками. Настенные светильники, окончательно сделавшиеся бесполезным украшением помещения, прорастали в стену странными конструкциями из кости, меди и хрустальных бусин, а дверь, рукоять которой Лэйд поспешно отпустил, обнаружив, что она горяча на ощупь, не смогла полностью затвориться за их спинами — петли, сделавшиеся оловянными, оплывали на глазах.

Длинные стеллажи утратили свою правильную геометрическую красоту. Некоторые из них осели, точно выдерживая взгромождённую на них невидимую тяжесть, другие деформировались иным причудливым образом. А ещё все они были пусты. Не было ни кулей с мукой, когда-то удививших Лэйда, ни строгих, блестящих смазкой, штабелей консервных банок. Даже артиллерийские батареи винных бутылок, тянувшиеся вдоль стен, исчезли подчистую, оставив после себя лишь груды перепачканных чем-то смолянистым осколков.

Лэйду не потребовалось окликать Лейтона, чтобы определить, где тот находится. Помещение буфетной было не так уж велико, кроме того, он отчётливо слышал звуки, доносящиеся из дальнего угла — глухое дребезжание жести, треск рвущейся бумаги и хлюпанье. Злые, резкие звуки, тревожные сами по себе, но иногда заглушаемые другими, ещё более тревожными — тяжёлым звериным сопением, которое то смолкало, то спорадически возвышалось, заглушая прочие звуки. И в такие моменты казалось, будто там, в углу, пирует большое голодное животное.

Союзник, подумал Лэйд, мягко опуская руку в брючный карман. Что бы ни представлял сейчас из себя Лейтон, нужно помнить, он — кусочек дьявольской загадки, которую мне необходимо разгадать, чтобы пролить свет на эту страшную головоломку.

Нож для бумаг — никчёмное оружие, выглядящее даже не в половину так угрожающе, как обычный перочинный нож или кухонный тесак для рубки костей. Короткое лезвие, пусть и украшенное десятком кроссарианских сигилов, тонкий черенок, который наверняка переломится после первого же удара, чертовски неудобная веретенообразная рукоять. Нелепо, подумал Лэйд, пытаясь обхватить эту рукоять в кармане пальцами так, чтоб можно было выхватить нож одним коротким движением. Я словно рыцарь, которого отправили на бой, забыв снарядить оружием и вручив вместо меча обычную ложку…

— Мистер Лейтон? — мисс ван Хольц немного отстала, пропуская Лэйда вперёд, — Вы здесь?

Скрежет металла на секунду смолк, потом раздался вновь. Судя по тому, как невидимый Лэйду Лейтон вспарывал консервные банки, он сам был чертовски голоден. И это было ещё хуже. Добро, если он сохранил хотя бы часть человеческого рассудка, но если эта часть одержима голодом — недолго же продлится их беседа…

— Мистер Лейтон? Здесь я и мистер Лайвстоун. Мы хотели бы поговорить с вами. У нас нет оружия. И мы посланы не мистером Крамби. Мы просто хотим…

Брошенная Лейтоном бутылка врезалась в стену в нескольких футах от неё, лопнув, точно стеклянная бомба. Мисс ван Хольц испуганно вскрикнула. Её не задело осколками, но здравомыслие заставило её отступить к двери.

Лэйд мог ей лишь позавидовать. Ему оставалось лишь двигаться вперёд, сжимая в кармане своё жалкое оружие, которое окажется бесполезным даже в том случае, если он вздумает им зарезаться. Он медленно делал шаг за шагом, огибая стеллажи, стараясь сохранять свою обычную походку — тяжёлую, немного неуклюжую поступь Чабба, знакомую многим обитателям Хукахука.

— Мистер Ле…

Лэйд обогнул стеллаж и наконец увидел его. Мистера Лейтона. Начальника кадровой службы «Биржевой компании Крамби». И едва не поддался назад, повинуясь рефлекторному желанию тела. Человеческое или тигриное, это тело отчётливо ощущало опасность, а мистер Лейтон являл её в самом очевидном виде.

Он стащил воедино всю провизию, что оставалась, свалив её грудой в углу, и теперь пировал на этой груде, раздражённо отшвыривая вспоротые консервные банки и разорванные в клочья пакеты. Он не превратился в чудовище, с облегчением понял Лэйд, у него не прибавилось конечностей, из-под перепачканной ткани не торчали слизкие щупальца. Но в остальном…

Лэйд ощутил сухость в горле — словно съел по меньшей мере двадцать фунтов сухарей всухую. Ему отчаянно захотелось промочить горло, было бы чем…

Лейтон зарычал, встряхивая жестянку, которую Лэйд мгновенно узнал по пёстрому ярлычку — «Картофель со спаржей. Пятнадцать унций». У него не было консервного ножа, как показалось сперва Лэйду, но было кое-что другое — пальцы на его руке превратились в загнутые костяные кинжалы, взрезавшие тонкую жесть словно ножницы по металлу. Банка тонко заскрипела, раздавленная, как мышонок в змеиной хватке, и извергнула на пол своё содержимое — комки вяло шевелящегося желе в обрамлении стеблей спаржи. В некоторых комках можно было узнать картофельные клубни, выпустившие тонкие шевелящиеся ростки, но Лэйд предпочёл не присматриваться.

Лейтон зарычал, отшвырнув жестянку в стенку. Судя по груде разорванных банок и перепачканным обоям, это была далеко не первая его добыча за сегодня. Он вытащил следующую банку — «баранина с пряностями» — и одним злым движением когтей разорвал её пополам. Этикетка лгала, это оказалась не баранина. Скорее, что-то вроде мумифицированной лягушки, на костях которой сохранилась лишь малая толика плоти. Лейтон, поколебавшись, сунул кусок в рот и несколько раз шевельнул челюстью, словно пытаясь распробовать. И глухо заворчал, сплёвывая на пол.

— Испорчено.

Следующая банка была пузатой, как трёхдюймовый снаряд. Сливовый сок. Лейтон одним махом оторвал у неё верх, точно это была не жесть, а писчая бумага, и запрокинул банку над распахнутым ртом. Жижа, хлынувшая из банки, цветом напоминала отвар моркови, а запахом — какие-то аптечные химикалии. Лейтон взвизгнул от злости, уронил банку и растоптал её, вмяв в поросший чешуёй пол.

— Испорчено!

Пакет с сухими хлебцами, выхваченный им из груды, выглядел вполне неплохо, по крайней мере, обёрточная бумага казалась неповреждённой. Но стоило Лейтону вспороть её когтями, как наружу высыпалась горсть извивающихся мясистых гусениц.

— Испорчено!

Он изменился. И прежде долговязый, он, кажется, сделался ещё длиннее, а его руки прибавили самое малое по семь дюймов[247] длины. Ноги, напротив, сделались короче и, судя по тому, как облегала их чудом уцелевшая ткань, выгибались теперь в другую сторону.

— Испорчено! Испорчено! Испорчено!

Он сильно сутулился, нависая над своей грудой никчёмных сокровищ, спина его выгнулась горбом, так, как не смогла бы выгибаться, будь в ней человеческий позвоночник. Но он, кажется, этого не замечал. Всё его внимание было приковано к жестянкам и пакетам, которые он алчно потрошил.

— Испорчено. Испорчено. Испорчено.

Костяные серпы мелькали в воздухе, с равной лёгкостью разрывая бумагу, жесть и дерево. Даже наблюдать за этим было жутко. Не человек, а жатвенная машина Белла в человеческом обличье, подумал Лэйд, пытаясь вызвать хоть какие-то мысли, чтобы спрятать за ними собственный страх. Такой, пожалуй, мог бы убрать три акра[248] пшеницы за час…

Голова Лейтона сильно увеличилась в размерах и, пожалуй, превосходила своими габаритами спелую тыкву сорта «Уэльская красная». Лэйд видел, как она покачивалась на плечах и, хоть мог видеть только затылок, по жадному хрусту челюстей заключил, что и лицевая её часть претерпела значительные изменения. И он догадывался, в каком направлении.

Уши мистера Лейтона перебрались наверх, при этом сильно разрослись и поднялись, превратившись в высокие треугольные хрящевые наросты, покрытые влажной розовой кожей. Кое-где её пробивала рыжая поросль — стремительно растущая шерсть. Собственные волосы мистера Лейтона превратились в грязный колтун, болтающийся где-то на затылке, взамен них его разросшийся череп покрывался новыми, рыжими как ржавчина. Сквозь тонкую розовую кожу Лэйд видел контуры разросшегося черепа, вытянувшегося в длину, с узкой нижней челюстью, так отчётливо, что можно было угадать даже швы черепных костей.

— Испорчено!..

Стеклянная банка с маринованными томатами лопнула, ударившись о стеллаж, усеяв пол воспалёнными алыми фурункулами, перекатывающимися, точно ёлочные игрушки.

Он нужен мне, напомнил себе Лэйд, борясь с желанием достать своё никчёмное оружие. По сравнению с костяными кинжалами, торчащими из запястий Лейтона, лезвие ножа выглядело не опаснее зубочистки. Мне — и всем выжившим. Я должен знать, что ему известно. Если это страшное существо владеет кусочком тайны, мне во что бы то ни стало надо завладеть им.

— Мистер Лейтон.

Лейтон глухо заворчал. Он тряс головой, пытаясь избавиться от застрявшего в зубах куска жести, но, услышав своё имя, щёлкнул зубами. Судя по звуку, эти зубы были достаточно мощны, чтобы перекусить тело Лэйда в любом месте.

— Мистер Лайвстоун? Это вы?

Голос у него изменился, стал ниже, обретя дополнительные обертоны, не свойственные для человеческих голосовых связок. Низкий, тяжёлый, грудной, он словно потрескивал в груди, приобретая жутковатые, почти мурлыкающие, интонации.

— Да, это я. Мы с мисс ван Хольц хотели бы поговорить с вами, если вы… — Лэйд покосился на груду обезображенных банок, вспоротых, вывернутых наизнанку и раздавленных, — если вы не заняты.

Лейтон рассмеялся — жуткий звук, похожий на перхание огромного мотора. Он стал большим, подумал Лэйд, действительно большим. Если бы он смог выпрямиться по весь рост, пожалуй, упёрся бы своей разросшейся головой в потолок, а ведь до того было восемь футов[249], не меньше. Впрочем, ещё раньше он коснулся бы его своими растопыренными треугольными ушами, обтянутыми тонкой розовой кожей.

— Удостоили меня визитом, значит. Это приятно. Приятно, мистер Лайвстоун. И мисс ван Хольц. Жаль, что вы не предупредили меня заблаговременно. Мой костюм в ужасном состоянии, я бы переоделся ради такого случая.

— Нет нужды, — заверил его Лэйд, — Мы и сами не вполне презентабельно одеты. Это не официальный визит. К тому же, вы и так превосходно выглядите.

Он видел, как по спине Лейтона прошла короткая дрожь. Ткань пиджака затрещала, и от одного этого треска ему захотелось попятиться. Броситься прочь из буфетной, захлопнув за собой дверь. Оставить это существо, ещё недавно бывшее Лейтоном и сохранившее его голос, наедине с обезображенными банками, полными зловонных помоев.

Лейтон стал разворачиваться к нему, переступая ногами на месте — его голова сидела на столь широкой и плотной шее, что потеряла возможность поворачиваться. Движения у него были странными, Лэйд не встречал таких среди чудовищ, которые попадались ему на жизненном пути. Тяжёлые, неспешные, они казались в равной степени грациозными и неуклюжими одновременно. Даже немного вальяжными.

— Вы неизменно великодушны, мистер Лайвстоун. Но не вполне честны. Я-то знаю, что выгляжу не лучшим образом. Все эти нервные потрясения, которые мы пережили за последнее время, не могут не сказаться на внешности, так или иначе. Все эти напасти, стрессы… Они ужасно воздействуют на кожу.

Он зря переживал по поводу кожи, подумал Лэйд, едва лишь увидев лицо мистера Лейтона. Кости его черепа разрастались столь быстро, что кожа попросту не успевала за ними. Лопнув, точно обивка на старом диване, она свисала с его вытянувшейся морды отслоившимися лоскутами, уже подсохшими и заворачивающимися по краям. Должно быть, какое-то время он пытался остановить этот процесс или, по крайней мере, скрыть по мере возможностей — во многих местах его треснувшее лицо с чудовищно удлинившейся челюстью, покрытое струпьями лопнувшей кожи, было обильно покрыто пудрой.

Никчёмная, безнадёжно запоздавшая попытка. Смешавшись с его собственной подсохшей кровью, пудра не скрыла произошедших с лицом чудовищных трансформаций, ни их страшных последствий. Превратившись в жирные потёки спелого розового цвета, блестящие поверх кости и клочьев кожи, она смотрелась бы даже комично при других обстоятельствах — как если бы мистер Лейтон упал лицом в торт, щедро покрытый клубничным кремом.

Но Лэйд отчего-то не испытывал желания смеяться. Потому что отчётливо видел под слоем пудры и крови те черты мистера Лейтона, которые внушали ему самые недобрые предчувствия.

Лицо Лейтона удлинилось, превратившись в морду и если в ней ещё оставалось сходство с человеческими чертами, то только лишь потому, что изменения ещё не полностью вступили в свою силу. Судя по тому, как он безотчётно тёр облезший череп костяшками пальцев, костная ткань всё ещё росла, причиняя, должно быть, своему владельцу немилосердный зуд. Это было хуже, чем сто одновременно растущих зубов.

Зубов… Лэйд поёжился, едва лишь взглянув на тот комплект, которым обзавёлся мистер Лейтон. Весьма недурной набор для мужчины его возраста, никогда особо не следившего за зубами, к тому же, курильщика. Зубы удлинились, сделавшись тонкими, острыми и немного загнутыми. А ещё белоснежными, как осколки сахара — не местного, коричневатого, из сахарного тростника, а того, что доставляют кораблями из Германии и России, белого, как снег. Особенно увеличились в размерах клыки. Блестящие, такие же белые, изогнутые, похожие на две пары пещерных сталактитов и сталагмитов, они выглядели так, будто созданы были для того, чтоб глубоко погружаться в мясо — несомненный признак хищника, будто всех прочих было мало.

Зубы не такие мощные, как у собаки, машинально отметил Лэйд. И уж точно не похожи на лошадиные. Эта узкая челюсть, клыки и строение черепа… Эти черты, уже явственно нечеловеческие, но ещё находящиеся в стадии трансформации, неоконченные…

Нос мистера Лейтона съёжился и растёкся по лицу, превратившись в кожистую бородавку, плотную и пористую, напоминающую сухой тёмно-розовый бархат. Из этой бородавки росли жёсткие белёсые пучки усов, которые дрожали в воздухе, точно тонкие гибкие антенны. Глаза мистера Лейтона разъехались в стороны и утопали в глазницах, которые сделались чересчур глубоки и велики для них. Разделённые монументальной тяжёлой переносицей, они были бы человеческими — почти человеческими — если бы не жутким образом расплывшаяся радужка, внутри которой дрожал вытянувшийся, ставший почти вертикальным, зрачок.

Что-то кошачье, подумал Лэйд. Без сомнения, новая природа мистера Лейтона тяготеет к фелидам[250]. Интересно, к какому конкретно виду? Пантера? Ягуар? Пожалуй, будет вдвойне забавно, если тигр, вот только многие ли из присутствующих смогут оценить в должной мере всю иронию?..

Нет, подумал он секундой позже, всё-таки не тигр. У тигров уши едва выступают и полукруглые по форме. У Лейтона же они непомерно разрослись, превратившись в пару островерхих парусов на макушке. Должно быть, у него необычайно острый слух, которым можно обнаружить его собственное, Лэйда Лайвстоуна, порывистое дыхание, как и натужное биение его сердца.

— Что вам угодно, мистер Лайвстоун? — зубы Лейтона разошлись, чтобы сомкнуться с мягким гипнотизирующим клацанием. И Лэйд невольно подумал о том, что окажись между ними в этот миг его собственная рука, он не досчитался бы куда большего количества пальцев, — Как и полагается радушному хозяину, я бы охотно угостил вас, да видите сами…

Он стиснул консервную банку в ладони, отчего та, хрустнув, смялась в жестяной ком, исторгнув наружу сгустки оранжевой кашеобразной жижи.

Кажется, он сам не понимал, до чего сильно изменилось его тело. Лишившись союзников, отгородившись от мира, Лейтон, кажется, в последнее время был слишком поглощён муками голода, чтобы ощущать всю серьёзность произошедших с ним изменений. Он ещё пытался двигаться по-человечески, не замечая, что его новый скелет противится этому, а конечности гнутся совсем не в тех местах, где это естественно для человеческой природы. Не замечал, верно, и многого другого — удлинившейся пасти, слезающей с остатков лица лохмотьев кожи, обострившегося обоняния…

Может, ему и не суждено заметить, подумал Лэйд. Может, остатки человеческого растают в нём слишком быстро, чтобы он сам смог заметить… Надо перейти к делу, подумал он, стараясь не глядеть ни на зубы Лейтона, ни на его когти. В нём, очевидно, уцелело человеческое зерно, а значит, и остатки логики. Надо дать ему понять, что мы не враги, мы единомышленники, пусть собранные не взаимной симпатией, а волей обстоятельств. Только вместе мы можем спастись. Он должен понять. Он не во всех отношениях приятный джентльмен, но не дурак — далеко не дурак.

Лэйд кашлянул в кулак.

— Нам с мисс ван Хольц стало известно, что вы не так давно получили письмо от мистера Розенберга.

— Письмо? — Лейтон тяжело повёл головой, — Ах да, письмо… В самом деле, я получил письмо. И весьма любопытное. Кажется, мисс ван Хольц не смогла удержать свой миленький носик вдали от него?

Собственный нос Лейтона задрожал, пучки усов беспокойно зашевелились.

Нет, не тигр, определённо. Скорее… Лэйд вдруг понял, что ему напоминает видоизменившаяся морда Лейтона. Но сейчас это уже не имело значения. Скорее всего, не имело.

— Боюсь, дело зашло слишком далеко, чтобы мы могли позволить себе уделять должное отношение приватности, — заметил он, — И дело может зайти ещё дальше, если мы, последние здравомыслящие люди в этом здании, не сможем объединиться.

Лейтон сделал несколько мягких не совсем уверенных шагов. Кажется, его тело принуждало его двигаться на четырёх конечностях, но человеческая часть сознания ещё противилась этому, оттого движения и выглядели неуклюжими.

— Объединиться… — Лейтон задумчиво кивнул, уронив с морды клочок съёжившейся кожи, покрытый пудрой. Кости его вытянувшегося черепа зарастали новым покровом, уже не человеческим, полупрозрачным и розовым, в некоторых местах уже пронизанным молодой ворсистой щетиной неопределённого цвета, — Знаете, когда-то я потратил много времени и сил, убеждая наших работников в том же. Только объединение позволит коллективу работать сплочённо. Сделаться одной единой семьёй. Но разве меня слушали? Разве меня слушали, мистер Лайвстоун?..

Он двинулся по разгромленному помещению, переступая через зловонные лужи, выпущенные смятыми банками, и обходя стеллажи. Несмотря на некоторую неуклюжесть, движения его были мягки и почти беззвучны, как и полагается большой кошке. Лейтон опирался руками о пол, но, видно, ещё не овладел искусством втягивать когти. Его раздувшиеся кисти, превратившиеся в комья поросшего жёстким волосом хрящеватого мяса, скрежетали когтями по полу.

— Мистер Крамби никогда не слушал меня. Ему довольно было того, что арифмометры щёлкали, а чай подавался горячим. Он никогда не думал о том, как важно сплотить всех воедино! Меня же считал одержимым сплетником, вечно разнюхивающим и шпионящим за его людьми. И поглядите, к чему это нас привело!

Лэйд старался держаться так, чтобы оставаться к нему лицом. Он не собирался позволять Лейтону завлечь себя в бессмысленный разговор.

— Письмо, — произнёс он спокойно, — Письмо Розенберга. Мы полагаем, ему что-то известно. У него есть какие-то соображения на счёт того, как выбраться из ловушки, в которой мы оказались. И мы с мисс ван Хольц будем очень благодарны, если…

— Письмо! — Лейтон засмеялся своим новым потрескивающим голосом, и от этого смеха волосы на спине Лэйда зашевелились, точно по ним пробежал лёгкий гальванический разряд, — Ну конечно. Письмо. Вот, что привело вас. Желание спасти свои жизни — и ещё любопытство. Забавно…

Лейтон поднял свою руку к ощерившемуся зубами лицу, точно только сейчас её увидел. Он попытался пошевелить пальцами, но не возымел успеха — его пальцы превратились в скрюченные багровые отростки, почти сросшиеся между собой и укрытые клочьями бесцветной шерсти. Когти со скрежетом втянулись на дюйм или два.

— Забавно, — повторил он задумчиво, увлечённый этим зрелищем, словно бы и позабыв про Лэйда, — Мне самому любопытство всегда ставили в вину. Даже Крамби считал, что я перегибаю палку. Что ударяюсь в шпиономанию, что мой интерес к его работникам нездорового свойства… Посмотрел бы он сейчас на меня! Жалкое ничтожество. Я уверен, это он свёл в могилу старика. Он всегда его презирал, ждал не дождался, когда тот бросит штурвал. О, если бы вы знали про него и Коу всё, что известно мне… Впрочем, сейчас уже, конечно, неважно.

Лэйд не собирался вслушиваться. Вопрос взаимоотношений между Крамби и Олдриджем давно отошёл на задний план, тем более, что подноготная этих отношений уже сделалась ему ясна. Как говорил мистер Хиггс, величайший знаток человеческих отношений, «Всякий раз, вздумав изобрести рецепт нового соуса, сперва подумайте — а не изобретёте ли вы его во второй раз?..»

Ревность. Жадность. Нетерпение. Самоуверенность. Гордыня. Зависть. Все эти соусы были ему хорошо знакомы. Все они давно стали завсегдатаями на кухне всего человеческого рода. Даже Левиафан бессилен придумать что-то новое.

— Если вы что-то знаете, вы должны поделиться этим с нами. Спасение — наше общее дело. И я…

Лицо Лейтона скривилось от отвращения. По комнате пронёсся хруст — мимические мышцы, уже не бывшие мышцами человека, сдавили не успевшую затвердеть костную и хрящевую ткань черепа. Должно быть, эта гримаса причинила ему самому боль, потому что заговорил он не сразу.

— Вы называете себя демонологом, — процедил он, помотав головой, — А сами между тем ни черта не понимаете в природе того существа, в чьей власти мы оказались. Он жесток? Да, без сомнения. Он изобретателен? О да! А ещё он не человечески ироничен. Мне много раз предрекали, что моё любопытство меня погубит, но я не думал, что демон воспримет это столь буквально… В некотором роде это даже забавно. Точнее, я счёл бы происходящее забавным, если бы не понимал, что именно сейчас происходит.

— А Розенберг понимает? — наугад спросил Лэйд.

— Розенберг умён, — Лейтон склонил голову, отчего в буфетной раздался негромкий треск, наверно, хрящи его хребта ещё не срослись друг с другом должным образом, — Он всегда был умён, мерзавец. Не так, как старик, но тоже дьявольски догадлив. Он сообразил. Но знаете, я догадался ещё раньше. Он работает с цифрами, а я работаю с людьми. Я сразу понял. Едва только увидел, как старина Кольридж превращается в чертового кальмара. А мог бы догадаться ещё раньше. Когда никчёмная дура рассталась с собственным лицом. Когда выпивоха, которого я держал на работе из лучших побуждений, влил себе в глотку кислоту…

Лэйд не отступил, когда Лейтон шагнул в его сторону. Остался на месте, вперив в него взгляд. На людей этот взгляд действовал почти всегда должным образом, но мистер Лейтон уже был не вполне человеком. И это становилось отчётливо заметно с каждой минутой. Он всё сильнее припадал на передние руки, выворачивающиеся под странным углом. Голова всё сильнее клонилась к земле. Костюм трещал по всем швам, покрываясь буграми и скрывая многочисленные трансформации тела.

Лэйд заставил себя не замечать этих преображений. Вернуть мысль в рабочий контур, занять делом, заставить её искать ответ.

Женщина, которой отсекло лицо стеклом. Переломавший руки техник. Водитель, разбившийся на служебном локомобиле. Рассеянный клерк, выпивший отраву. Они не были жертвами трагической случайности, как и подозревал Крамби. Демон дотянулся до них. Ещё тогда, прежде чем увлечь набитое людьми здание в адскую бездну. Но…

— Те четверо, которые угодили под расправу первыми. Демон не убил их. Почему?

Лейтон усмехнулся — жутковатое зрелище. Язык у него сделался широким, как лопата, и бледно-розовым, но ещё страшнее было то, что он был покрыт полупрозрачными острыми шипами, тончайшими и загнутыми, точно рыболовные крючки.

— Потому что не мог. Не вошёл в силу. Но сейчас…

— Что? — спросил Лэйд с нехорошим чувством, — Что сейчас?

— Сейчас он в полной силе. Он вступил в свои права, если ты понимаешь, о чём я говорю. В полном объёме. И я — живое тому подтверждение.

Лейтон зашипел. Росшая пучками шерсть на его мясистом загривке вздыбилась, розовая мякоть обрамлявших пасть губ приподнялась, обнажая острейшие костяные кинжалы. Глаза его набухали в глазницах, делаясь всё больше, но чем сильнее они росли, тем сквернее было ощущать на себе их взгляд — взгляд двух щербатых янтарных лун с вытянутым вертикальным зрачком посерёдке.

— Вам страшно? Вам омерзительно? Противно? Зря. Скоро со всеми нами произойдёт нечто подобное. Может, ещё более жуткое. Кольридж, Синклер, Коу, я, Розенберг… Даже хорошенькая мисс ван Хольц. И поверьте, то, что случилось с нами, не сравнится с тем, что ждёт её саму. О, я бы хотел на это посмотреть…

Лэйд услышал, как где-то за стеллажами всхлипнула мисс ван Хольц. Она слышала их разговор, каждое их слово.

— Она не входит в оперативный совет, — твёрдо произнёс Лэйд, не позволяя вниманию Лейтона переключиться на кого-то другого, — У демона какие-то счёты к окружению Крамби, не так ли? Он уничтожает вас по какой-то причине. Вы что-то сделали, прогневав его, или…

— Ты ни черта не понял, Лэйд Лайвстоун, — Лейтон широко ухмыльнулся, клацнув зубами. Щёк у него больше не было, они превратились в обрывки плоти, едва прикрывавшие пасть и свисающие бахромой, точно выстиранное тряпьё, — Нас всех ждёт одна участь. Нет разницы между начальником и последним из клерков. Между директором и полотёром. Нас всех ждёт одна участь — та, на которую мы обрекли себя сами. Разве что ты и Крамби неподвластны ему, но это лишь временно. Поэтому было вдвойне любезно с твоей стороны прийти ко мне.

Лэйд выставил перед собой ладони.

«…и Лэйда Лайвстоуна».

Крамби. Олдридж. Синклер. Коу. Лейтон. Розенберг. Мисс ван Хольц. Демон. Компания.

У этого воображаемого кубика, который он вертел в своём сознании, было слишком много граней, причём они смыкались друг с другом по непонятным ему правилам. Надо как-то специальным образом надавить на одну из них, чтобы эта чёртова китайская головоломка изменила форму, сделавшись понятной.

— Запонки, — сказал он наугад.

— Что?

— Запонки покойного мистера Олдриджа. Это ведь вы их стащили из коробки, когда вместе с Крамби и прочими отперли сейф? Там был блокнот, фотокарточка, несколько марок и запонки. Они…

Лейтон ухмыльнулся, отчего зубы его заскрежетали.

— Ах, запонки. Да, я взял их. Не потому что подобно Розенбергу испытывал к мёртвому старику какой-то пиетет. Я думал… Чёрт, сейчас-то уже всё равно. Я думал, они из драгоценных камней, но снаружи покрыты медью. Старый ублюдок всегда был хитёр, невероятно хитёр. Он сделал вид, будто отказался от денег, отрекшись от всех нас, но он был не так прост. Наверняка у него остались тайники и запасы на чёрный день. Но…

— Драгоценных камней не было?

— Не было. Дрянная дешёвка, не стоящая и шиллинга. Это были даже не его запонки. Скорее всего, просто памятная вещица, которую он держал у себя.

— Почему вы так решили?

— Монограмма, — проворчал Лейтон, — Его звали Жеймс Атрик Олдридж. А монограмма на запонках состояла лишь из двух букв — «П» и «А». Никчёмная медь. Я бросил их в сливную решётку на улице.

Пусто, подумал Лэйд, ощущая, как рассыпается в руках воображаемый куб с тысячью граней. Ты позволил инстинкту вести тебя и он, покрутившись, как тигр в клетке, вновь привёл тебя не в ту сторону. А ведь ты мог бы…

Забудь, приказал он себе. Сейчас у тебя есть работа поважнее. Не упусти хотя бы её.

— Я пришёл по доброй воле, — громко произнёс он, — Мы должны объединиться. С вами произошла скверная вещь, согласен, но вы ещё живы и, быть может, изменения обратимы. Мы можем найти выход, если каждый выложит карты на стол. Мы заставим демона вернуть всё назад. Излечить тех, кто жив, и…

Лейтон расхохотался. Треск его смеха превратился в громкий треск ткани, когда надувшаяся в промежности опухоль под его брюками вдруг лопнула, исторгнув наружу извивающуюся, перепачканную слизью и клочьями шерсти змею, стеганувшую по полу. Лэйд едва не отскочил прочь. Не сразу сообразил, что эта извивающаяся змея, хлещущая из стороны в сторону — не более чем хвост. Хвост мистера Лейтона, наконец обретший свободу.

— По доброй воле? Объединиться? Я думал, ты читал письмо.

Лэйд знал, что нельзя смотреть в сторону двери. Судя по тому, как напряглось тело Лейтона, с которого медленно сползали остатки костюма, даже один неосторожный взгляд мог спровоцировать того на нападение. Он уже не был человеком, он был зверем, быстро обретая животные рефлексы. Гигантским котом, для которого Лэйд Лайвстоун был лишь мышью. Может, весьма сообразительной и отважной, но всё-таки мышью.

— Я видел письмо, — признал Лэйд, — И знаю, что Розенберг упомянул в нём меня. Но я ничего не знаю о его содержании. Текст зашифрован, а у меня нет ключа.

— Ах, шифр, — Лейтон осклабился и это уже совсем не напоминало улыбку, слишком уж широко распахнулась пасть, — Я и забыл. Старый шифр Олдриджа. Ну конечно. Чтобы читать его, нужно слово-ключ. Особое слово, которое он доверял не каждому. Только ближайшим. Только достойным. Столпам своей компании, на которых зиждилось её благополучие. Как иронично… Ты хочешь знать это слово, Лэйд Лайвстоун? Хочешь стать частью нас?

Синклер, распавшийся на части и перекроенный во что-то чудовищное. Кольридж, разорванный кальмаром. Розенберг, спрятавшийся от всего мира и, видимо, умирающий. Лейтон, превращающийся в огромного кота…

Нет, подумал Лэйд, я не знаю, что происходит в серёдке «Биржевой компании Крамби», но я определённо не хочу быть её частью. Ни за что на свете.

Лейтон медленно огибал комнату, двигаясь по спирали вокруг Лэйда. Многие люди имеют обыкновение ходить во время беседы, Лэйд и сам к таким относился. Возможно, это было лишь попыткой размять новое тело, ощутить заложенные в нём силы и особенности. Но Лэйд не позволял себе оставаться к Лейтону спиной. Он поворачивался вслед за ним, стараясь держаться так, чтобы их разделял письменный стол. Рассохшийся, беспомощно присевший сразу на две ноги, он был старым хламом, который в буфетную, верно, оттащили, чтобы не мешался в Конторе, как оттаскивают в чулан все вещи, судьба которых — навек упокоиться на помойке. Но сейчас этот стол пришёлся как нельзя более кстати. Едва ли он мог бы послужить укрытием, но Лэйд воспринимал его как спасительную преграду между ним и кружащим по комнате Лейтоном. Преграду, может, не очень надёжную, но вполне явственную.

— Ты хочешь знать это слово, Лэйд Лайвстоун? Ты за этим пришёл сюда?

Лэйд облизнул губы.

— Да.

— Это слово… — плоский розовый нос Лейтона приподнялся, клочья разорванных губ под ним задрожали, — Это слово — «Абраксас[251]».

Абраксас. Лэйд ощутил, как что-то заёрзало в душе. В тёмном её углу, где хранились, подобно товару, утратившему надлежащий вид, старые полузабытые воспоминания. Абраксас. Он уже слышал это слово, и слышал отчётливо. Мало того, с ним было связано что-то недоброе. Воспоминание, мгновенье назад бывшее лишь высохшей вшой, потяжелело, обретая форму и вес, исторгло колючки-шипы, уязвившие его даже сквозь годы.

Да, он помнил, что такое Абраксас. Хотя, видит Бог, хотел бы не помнить.

— Шифр придуман Олдриджем? — быстро спросил он, — И ключ к нему тоже? Откуда он взял это слово?

Лейтон замер напротив него. Присев на все четыре конечности, он выгнулся дугой и удовлетворённо заворчал, когда остатки костюма начали слезать с него, точно змеиная чешуя, обнажая его новое тело. Покрытое блестящей розовой кожей, как на новорождённом крысёныше, гибкое, тягучее и очень сильное. Вспоротый выдвинувшимися когтями палас негромко затрещал.

— Спасибо, что пришёл сам, Лэйд Лайвстоун, не дожидаясь, пока я приду к тебе. Этим ты сэкономил нам обоим много времени.

…и Лэйда Лайв…

Лейтон прыгнул.

Хищники из рода кошачьих не случайно считаются самыми опасными из всех, существующих по воле Создателя. Их вальяжная медлительность, которую часто принимают за царственную грациозность, коварного свойства. Переливающиеся под шкурой мышцы могут выглядеть округлыми, почти мягкими, но они обладают способностью молниеносно сокращаться, превращая зверя в один исполинский снаряд, отлитый не из металла, а из костей и плоти.

Именно такой снаряд ударил в грудь Лэйда Лайвстоуна, вышибив из него дух и отшвырнув назад.

Если все кости в его теле не лопнули, как кости жареного цыплёнка в хватке голодного едока, то только лишь потому, что Лейтон ещё не вполне привык к своему телу и его возможностям. Мгновенно спружинившие задние лапы вложили в этот удар огромную силу, но преграда в виде стола приняла на себя слишком значительную её часть.

Стол лопнул, брызнув в стороны трухлявыми обломками, полированная столешница разлетелась шрапнелью, многие осколки которой угодили Лэйду в лицо. Боли не было, было только онемение в потерявшей чувствительность коже и секундная дезориентация.

Не разорван в клочья, быстро сообщило тело, такое неуклюжее, но всё ещё быстро отзывающееся. Не расплющен о стену. Не смят. Только лишь отброшен в сторону, испуган и дезориентирован. Но всё ещё жив.

Лэйд почти мгновенно ударил ножом, хоть и не помнил, как вытащил его из кармана. Ударил вслепую, не успев даже восстановить равновесия, вслепую, сквозь облако поднятой древесной пыли и трухи. Чем опаснее хищник, тем он самоувереннее, тем сильнее полагается на первый свой удар, который станет и последним. А самоуверенность нередко играет со всеми хищниками злую шутку — это он знал на собственном опыте.

Метнувшийся вперёд нож не встретил препятствия, лишь вспорол припорошённый пылью воздух, впустую чиркнув пустоту. Лейтон мгновенно отпрянул, не подставляясь под удар, его текучее тело, отлитое из какого-то гуттаперчевого материала, изогнулось немыслимой дугой. Будь оно хотя бы вполовину человеческим, хребет от такого манёвра переломился бы надвое. Но человеческим оно не было.

Хвост Лейтона, похожий на змею, с которой срезали кожу, стегнул в воздухе, точно хлыст. Ловкий и коварный удар, который был нацелен в лицо Лэйду, но пришёлся на семь дюймов левее.

— Для человека, рядящегося в тигриную шкуру, ты слишком немощен и слаб, Лайвстоун. Тебе впору было именоваться крысой!

Вместо ответа Лэйд ударил — коротким резким выпадом от локтя, нацеленным снизу вверх. Хитрый удар, который чаще встречается в подворотнях, чем на навощённом паркете фехтовальных классов, способный поймать врасплох даже искушённого противника. Но Лейтон был начеку. Почти беззвучно отпрянул, одним движением оказавшись вне пределов досягаемости крошечного лезвия.

Чертовски гибкие лапы. Чертовски быстрый.

Может, Лейтон и не был знатоком по части схваток, но его тело предоставило в его распоряжение весь свой звериный арсенал, обточеный и доведённый до совершенства многими тысячелетиями эволюции. Арсенал куда более богатый, чем тот, которым располагал сам Лэйд.

— Ты не видел настоящих крыс, — пробормотал Лэйд, медленно чертя перед собой лезвием концентрические круги, — А я видел, и много.

Лезвие осталось чистым, так и не отведав крови, в то время как он сам отчётливо ощущал на правом предплечье пробивающееся сквозь онемение жжение. Видно, когти Лейтона всё же достали его. Рана не была серьёзной, но если вены рассечены, у него могут быть большие неприятности. Вместе с кровью из тела уходит сила. А ему сейчас нужны все её запасы до последней капли.

Лейтон приник к самому полу, мгновенно подобрался и прыгнул вперёд. Лэйд двинул вперёд левым плечом, стремясь уйти с траектории удара, одновременно опуская для встречного восходящего удара правую руку с зажатым в ней ножом. Шкура Лейтона, розовая, безволосая, была тонка и мягка, едва ли она представляла серьёзное препятствие даже для короткого лезвия, но…

Удар вновь ушёл в пустоту, полоснув воздух коротким гудящим полумесяцем. В последнюю секунду Лейтону удалось изменить направление движения, отчего его гибкое сильное тело, вильнув точно торпеда, врезалось в бедро Лэйда.

Он не успел сгруппироваться, не успел отпрянуть. Отлетел в сторону, отчаянно пытаясь сохранить равновесие, не растянуться на полу. Нога, едва не переломленная в бедре, сделалась деревянной подпоркой, на которую он даже не мог толком опереться, мгновенно вышла из-под управления. Но Лейтон был слишком осторожен, чтобы использовать плоды своего успеха — шипящее лезвие в руке Лэйда внушало ему определённые опасения, и не напрасно. Он усмехнулся, наблюдая за тем, как Лэйд, хромая, пятится назад, выставив перед собой свой жалкий шип.

— Неуютное ощущение, верно? Каково это, Лэйд Лайвстоун? Каково быть богом, низверженным на землю? Ты ощущал себя в безопасности, не так ли? Ты наслаждался, наблюдая за нами, такими испуганными и беспомощными. Ну конечно. Ты знал, что он не в силах с тобой совладать. Пока не в силах. Ну а теперь?

Лэйд заворчал, поворачиваясь на одной ноге вслед за Лейтоном, гибко огибающем его.

В безопасности? Что это, чёрт возьми, могло значить?

Его третья атака едва не увенчалась успехом. Короткий выпад почти застал Лейтона врасплох, однако ножу не хватило всего трёх или четырёх дюймов длины, чтобы проткнуть обтянутый блестящей розовой кожей бок. Лейтон молниеносно отскочил в сторону, по-кошачьи приземлившись на чудовищно вытянувшиеся лапы. Бесцветная шерсть на его собравшемся складками загривке встала дыбом, пасть ощерилась, распахнувшись так широко, что Лэйд на миг увидел зев чудовища — розовое, в коричневую крапинку, нёбо и усеянный мелкой колючкой широкий язык.

Жаль, нет бомбы, чтобы метнуть туда, или, по крайней мере, револьвера…

Тело Лейтона не успело пройти всей череды трансформаций, человеческим костям требовалось время, чтобы перестроиться. Но даже сейчас оно было смертельно опасным, более сильным, чем у взрослого бенгальского тигра. Лейтон мог не опасаться ножа. Один мощный прыжок позволил бы ему смять Лэйда, смести его, точно пушинку. Секунда — и страшные челюсти, вооружённые трёхдюймовыми клыками, с хрустом раздробят его голову и грудь. Но нож в руке Лэйда — крохотный дрожащий нож для писем — оставался оружием, и человеческая часть Лейтона относилась к нему с опаской.

Лэйд, пятясь и подволакивая ногу, зашёл за пустой стеллаж, чтобы между ними было хоть какое-то препятствие. Лейтон, мягко двигающийся по комнате, словно бы и не заметил этого, лишь сверкнули насмешливо жуткие лунные глаза.

В этой обманчивой кошачьей медлительности таилась смерть, и Лэйд ощущал её необычайно отчётливо и остро. Как острый ярлычок на новом пиджаке, впивающийся в кожу между лопатками.

— Брось, — выдохнул он, пытаясь принять подобие стойки. Правая нога, в которую пришёлся удар, вела себя ненадёжно, да и двигалась с опозданием, не поспевая за телом, — Если мы будем биться друг с другом, демон победит ещё быстрее! Вы хотите дать ему такую возможность?

Он отступил за пустой стеллаж, но тот не стал преградой для Лейтона. Небрежно ударив лапой, Лейтон обрушил его на пол, жалобно зазвенели раскатившиеся в стороны консервные банки.

— Возможно, мне удастся то, что не удалось тебе, Лэйд Лайвстоун. Возможно, я смогу с ним договориться.

Безумец. Крохи человеческого здравомыслия в его мозгу, должно быть, рассосались без остатки, уступая звериным инстинктам. Тот Лейтон, которого знал Лэйд, был бесконечно осторожен и расчётлив. Этот, мягко ступающий лапами по паласу, ощутил вкус силы и получал наслаждение, распоряжаясь ею. А может, ощущая его, Лэйда Лайвстоуна, растворённый в воздухе страх.

— Чтобы торговаться с демоном, вам нужно то, что его заинтересует, — бросил Лэйд, быстро отступая. Полупрозрачные серповидные когти Лейтона царапнули воздух в пяти дюймах от его уха, но Лэйд не ощутил облегчения — удар явно был нанесён небрежно, не во всю силу, — А что есть у вас? Посмотрите на себя в зеркало! Даже ваше тело больше вам не принадлежит!

Не стоило вступать в разговор. В разгар схватки слова выжигают в лёгких воздух, тот, что и так остро необходим телу. Лэйд едва не поплатился за это, когда удар Лейтона едва не вспорол ему живот. Спасла не выучка, спас случай — отпрянув на повреждённой ноге, он споткнулся, неловко повернувшись и пропустив мимо смертоносный удар.

— О, возможно, у меня будет кое-что, что я смогу ему предложить, — промурлыкал Лейтон. Глаза, тяжёлыми грязными лунами сиявшие на его лице, по-кошачьи сладко зажмурились. Увы, лишь на секунду, — Когда я явлюсь на переговоры, у меня кое-что будет с собой. Видите ли, я ничего не смыслю в демонологии, но я доподлинно знаю — ничто не способствует переговорам так, как вовремя поднесённый подарок. У меня он будет. Даже два подарка. Твоя голова, Лэйд Лайвстоун. И голова этого ублюдка Крамби!

Не успел. Лэйд осознал это только когда услышал треск ткани на своей собственной груди. Удар Лейтона был с обманом. Пружинящий, мягкий, он с плавностью ртути обошёл метнувшийся навстречу нож и полоснул Лэйда сверху вниз. Лэйд на миг ощутил исходящий от Лейтона запах — дрянной кислый запах мочи и шерсти, въевшийся во многие переулки города…

Он вскрикнул, но не запаниковал. Невидимый мол сумел заглушить туго ударившую поддых волну паники. Кровь. По его животу под рубашкой бежала кровь, он ощущал её липкую теплоту. Наверно, и Лейтон ощущал тоже, потому что луны его глаз на миг осеребрились, а плоские треугольные ноздри раздулись. Ему нравился этот запах. И он хотел разорвать Лэйда Лайвстоуна как мышонка. Выпотрошить, обнажив требуху, и разметать её по полу, довольно ворча. Перегрызть его кости, пока те ещё теплы. Вылизать залитый кровью пол.

— Ты идиот, — выдохнул Лэйд, пятясь. Он не мог видеть, как далеко стена, к которой он вынужден был неумолимо приближаться, но мысленно представлял размеры буфетной и понимал — последние футы его жизни тают ужасающе быстро, быстрее, чем тоненькая свеча из дрянного дешёвого парафина, — С демоном нельзя договориться. Ты проиграешь ещё до того, как коснёшься пером бумаги. Он всё равно использует тебя, обманет и сожрёт. Многие пытались. Даже те, кто куда умнее тебя.

Лейтон склонил голову, точно задумавшись. Избавившись от необходимости копировать человеческие движения, он быстро сживался со своим новым телом, кажется, находя удовольствие в его мягкой кошачьей гибкости. Хвост стелился над самым полом, то выписывай беспокойные петли, то замирая, точно змея.

— Ты прав, — произнёс он, — Но не видишь всего, Лэйд Лайвстоун. Когда он закончит здесь… Я имею в виду, закончит со всеми вами, подведя к закономерному итогу, ему понадобятся люди, чтобы навести здесь порядок. Те, кто хорошо знают устройство этого механизма изнутри. А я… Я — знаю. Пожалуй, перед тем, как навестить Крамби, мне придётся навестить и Розенберга. Слишком умён. Он догадался о том, что я понял с самого начала. А значит, неизбежно придёт к тому же выводу. Это значит… Да, на стол для переговоров мне придётся возложить три головы.

Лэйд покачал головой. Левая рука, которую он прижал к груди, была влажна. Ворот рубахи окровавленной тряпкой висел вниз, путаясь под пальцами. Боль впилась в кожу сотней крохотных зубов, и каждый из них казался то ледяным, то раскалённым добела. Но все эти досадные ощущения на миг исчезли, когда он усмехнулся.

— Вот за это мы, честные лавочники из Миддлдэка, и презираем дельцов вроде вас. Вы зашибаете бешеные барыши — при том, что не умеете делать того, что обычный лавочник привык делать сызмальства. Вы не умеете толком считать.

Пасть Лейтона распахнулась жутким подобием улыбки, в розовой глотке затрепетал язык.

— Вот как? Где же я ошибся в подсчётах?

— Четыре, — выдохнул Лэйд, — Вы должны были сказать — четыре головы.

Рефлексы Лейтона даровали ему многократное превосходство перед человеком, но даже они были бессильны, если их владелец не видел опасности. А он не видел — пока не стало поздно.

Банка разбилась о морду Лейтона почти без звона, лишь тихо хрустнуло стекло. Его тяжёлая переносица приняла на себя основной удар, точно крепостной контрфорс, но не смогла защитить морду. Розовая кожица, обтянувшая огромный череп, лопнула в дюжине мест, обнажая гладкую полированную кость. Один из глаз — тяжёлая злая луна — погас, превратившись в дёргающиеся влажные прожилки, утонувшие в глубокой впадине глазницы.

Лейтон взвыл от ужаса и боли. Резко подавшись назад, он врезался в уцелевший стеллаж и повалил его, даже не заметив. По его морде, разбавленная свежей кровью, стекала студенистая жижа с вкраплениями стеклянных осколков, веточек укропа и зубчиков чеснока. Кое-где висели, прилипнув к шерсти, жуткие раздувшиеся плоды, похожие на пульсирующие человеческие почки, которые Лэйд нипочём бы не узнал, если бы не их характерный цвет и мелкие пупырышки.

Пикули, подумал Лэйд. Мою жизнь спасла банка маринованных огурцов стоимостью два с половиной пенса.

Проклятье, которое выдохнул Лейтон из пасти, наполовину было кошачьим воем, разобрать в нём слова не смогло бы даже самое чуткое ухо. Но Лэйд и не стремился к этому. У него была иная цель.

Выточенные из полупрозрачной кости когти-серпы цапнули воздух в том месте, где он был, но непростительно опоздали. Этой секунды, полученной Лэйдом, было достаточно, чтобы сделать два коротких шага даже на раненой ноге.

Лэйд вонзил лезвие ножа в розовую шею, в ту её часть, где виднелось, ещё не скрытое шерстью, фиолетовое русло вен. Кожа, как он и предполагал, оказалась мягкой, даже дряблой. А кровь, хлынувшая из раны, вполне человеческой — красной.

Лейтон заверещал, пытаясь отпрыгнуть. Полуослепший, оглушённый внезапностью, он понадеялся на мощное тело, которое привык считать своим, но которое ещё не принадлежало ему в полной мере. Сильное, гибкое, выносливое, оно двигалось не так, как было ему привычно, и в этот решающий миг оступилось.

Лейтон врезался в стену, ожесточённо щёлкая зубами, но его шипение уже не казалось Лэйду шипением ядовитой змеи. Оно было испуганным и жалким, как шипение газа, выбирающегося из лопнувшего сифона. Лэйд оборвал его, вогнав нож ему под подбородок.

Он оказался прав, нож для бумаг оказался и в самом деле скверным оружием. Уже от второго удара его лезвие согнулось, едва не отломившись от черенка, но сейчас это уже не играло значительной роли. Не для мистера Лейтона.

Третий, четвёртый, пятый… Он раз за разом вонзал нож в раздувшуюся глотку. Иногда оно протыкало гортань, отчего раздавался громкий хруст. Иногда попадало в вену — и тогда лицо Лэйда окатывало горячей кровью со сгустками шерсти.

Лейтон выл, ожесточённо суча всеми лапами, но движения эти были бесконтрольными, почти хаотичными. За спиной Лэйда эти когти иссекали на части стеллажи, поднимали в воздух обрывки паласа, вышибали из стен буфетной доски. Один из этих слепых ударов едва не стал роковым для него — лишь втянув голову в плечи, он смог уберечь её от страшного удара, который, пожалуй, с лёгкостью отделил бы её от тела.

Но этот удар был лишь счастливой случайностью, бессильной спасти Лейтона. Опрокинутый на спину, он судорожно бился, полосуя когтями воздух, щёлкая пастью и истошно воя. С каждым ударом ножа его шея всё сильнее походила на старую водосточную трубу. Усиливая это сходство, где-то в глубине скрежетали, втягивая воздух, разорванные клочья трахеи.

С каждым ударом Лейтон слабел. Смертоносные когти, которыми он пытался дотянуться до Лэйда, делались всё неувереннее, пока в какой-то миг их выпады не превратились в беспорядочную дрожь. Тело Лейтона трепыхалось, хвост, так и не успевший покрыться шерстью, ожесточённо бил об пол, на обнажённых клыках шипела, сползая клочьями, слюна. Но глаз Лейтона, расширившийся от боли, огромный, с неестественно раздувшейся радужкой и вертикальным зрачком, медленно тускнел. Он уже не напоминал луну, теперь это было стремительно сереющее матовое зеркало, в глубине которого Лэйд видел своё отражение, взъерошенное и резкое, отчаянно работающее ножом.

Он должен закончить. Должен убедиться, что дьявольская тварь, взявшая хитрость у Лейтона и силу у демона, больше не причинит вреда, что…

Когда что-то мягко коснулось плеча Лэйда, он едва не полоснул вслепую ножом. Но это была не лапа Лейтона — лапы Лейтона распростёрлись на изорванном в клочья паласе, полупрозрачные когти с едва слышимым скрежетом втягивались в них. Это была мисс ван Хольц.

— Довольно, — сказала она, — Он ведь уже мёртв.

Только тогда он понял, что тело, чью глотку он продолжал ожесточённо полосовать, превращая во влажно булькающее месиво, уже не шевелится, а дрожь, сотрясающая его члены, не более чем агония. Мистер Лейтон, начальник кадровой службы «Биржевой компании Крамби», только что выбыл из штата.

Лэйд с трудом поднялся на ноги. Перепачканные кровью и прилипшей к ним шерстью, руки его дрожали, а пальцы отказывались подчиняться. Ему потребовалось по меньшей мере десять секунд, чтобы заставить их разжаться, выронив на пол изогнутый, лишившийся половины лезвия, нож. Единственный глаз Лейтона взирал на него не со злостью, как при жизни, а как-то задумчиво, будто бы сосредоточенно разглядывая. Лэйд хотел было плюнуть в него, но не стал. В глотке и так было отчаянно сухо.

— Вы чуть было всё не испортили, — заметила мисс ван Хольц, — Вот к чему, скажите на милость, вам потребовалось это говорить? «Четыре! Четыре головы!». Чёрт! Вы же могли его предупредить! А если бы я промахнулась?

— Страсть к дешёвой драматургии у меня в крови, — пробормотал Лэйд, позволяя ей усадить себя на перевёрнутый стеллаж, — Сэнди считает, это всё от дешёвых пьес, что я смотрю.

— Кто такая Сэнди?

— Неважно. Уфф, кажется, нога не сломана, но опереться на неё я не смогу ещё долго. Вы можете посмотреть, что у меня с грудью?

Её ловкие пальцы, привыкшие управляться с клавишами печатной машинки, на ощупь были твёрдыми и прохладными. Они деловито развели в стороны грязные окровавленные лохмотья, в которые превратилась его рубашка, и осторожно коснулись раны.

— Выглядит скверно. Я наложу повязку. Посидите минуту.

Ей потребовалась не минута, а куда больше. Но Лэйд не торопил её. Блаженно обмякшее тело воспринимало боль отстранённо, на самой границе ощущений. Наверно, скоро спасительное онемение исчезнет, и тогда она возьмётся за старого Лэйда всерьёз. И, чёрт возьми, не в первый раз. Он должен сообразить кое-что, пока его голова хоть что-то варит.

— Почему он сказал это? — мисс ван Хольц пришлось отрезать рукав до локтя у своего платья, чтобы соорудить повязку. Но вопросы, которые тяготили Лэйда, должно быть, всё это время беспокоили и её, точно докучливые, бьющиеся об оконное стекло насекомые, — Как он сказал…

— Он сказал, будто всё это время я ощущал себя богом, находясь в безопасности. Я — и ещё Крамби. Хотел бы я знать, что он имел в виду. Но ещё больше меня заботит другое.

— Сломанное ребро?

— Нет. Он сказал ещё кое-что. «Ему понадобятся люди, чтобы навести здесь порядок». Лейтон хотел не просто убить меня и Крамби. Он намеревался предложить свои услуги демону. И чтоб меня черти сожрали, если я понимаю его желание.

— Может, он был не в себе? — предположила мисс ван Хольц, — Это превращение не могло не отразиться на его рассудке. Что-то вроде мозговой горячки или…

— Нет, — возразил Лэйд, — Он был возбуждён, но, как мне показалось, пребывал в уме. Просто знал что-то, чего мы не знаем. Но, полагаю, вполне можем узнать. У нас есть кодовое слово, не так ли? С ним мы можем расшифровать послание Розенберга?

Мисс ван Хольц поколебалась.

— Думаю, что да. Я умею работать с ключом, хоть прежде и не практиковалась. «Абраксас», — она произнесла это слово резко, будто отстучала на машинке, и Лэйду даже показалось, что сразу после него должен прозвучать мелодичный звоночек, как у всех машинок с переходом на новую строку, — Забавно. В первый раз я думала, что мне показалось, но сейчас… Знаете вы или нет, мистер Лайвстоун, но вы опять вздрогнули, услышав его. Абраксас! Абраксас!

— Прекратите, пожалуйста! — Лэйд поморщился, — И без того тошно.

Мисс ван Хольц смерила его задумчивым взглядом.

— Мне кажется, это слово отпирает не только шифр, — произнесла она, — Но и вас тоже.

Лэйд отмахнулся.

— Только лишь один из мрачных старых шкафов моей памяти. Воспоминание дурное, не стану скрывать, вот только оно никак не относится ни к этой истории, ни к нам с вами.

— Воспоминание о промахе? Об ошибке?

— Нет, — ответил Лэйд, помедлив, — Просто об одном плохом случае. Ошибся не я, а… другой человек. Мой коллега по демонологическому ремеслу по прозвищу Шляпник. Он именовал себя Профессором Абраксасом, полагая, что это добавляет ему очков респектабельности и, в сущности, был совершенно прав. Вот только он тут не при чём, он ушёл из ремесла ещё много лет тому назад, до того, как мистер Олдридж основал своё злосчастное предприятие.

— Но вы как-то были к этому причастны?

Лэйд поморщился.

— Возможно. Но у меня сейчас слишком много хлопот, чтобы я в придачу нагружал свой мозг никчёмными совпадениями. Дайте мне ключ и объясните, как с ним работать.

Мисс ван Хольц протянула ему письмо Розенберга, состоящее из бессмысленного нагромождения литер, и картонный квадрат с ячейками-буквами, принадлежавший прежде Синклеру. Лэйд не сразу разобрался в методе Виженера, но, когда разобрался, дело быстро пошло на лад.

— Дайте мне лист бумаги и карандаш, я буду переводить на ходу.

Минуту или две карандаш ползал, поскрипывая, по листу бумаги. Лэйд бормотал себе под нос, крутил квадрат, иногда возвращался обратно к некоторым словам, ругался вполголоса… В сущности, мисс ван Хольц была права, не такое уж и сложное дело. Не сложнее решения субботних кроссвордов в «Серебряном Рупоре». Проклятый «Абраксас» преобразовывал месиво из букв в слова чертовски споро. К исходу третьей минуты Лэйд вздохнул и отложил карандаш в сторону. В нём больше не было нужды.

— Что ж, — пробормотал он, перечитав написанное по меньшей мере дважды, — И вправду интересно. Как вы считаете?

Мисс ван Хольц, вероятно, читала куда быстрее него — тоже профессиональный, отточенный годами службы, навык. Но ей требовалось время на осмысление и она замерла за его плечом, покусывая губу.

— Да, — пробормотала она, — Чрезвычайно интересно.

Лэйд со вздохом поднялся. Грудь под повязкой болела при каждом вздохе, нога по-прежнему ощущалась наполовину деревянной, но он знал, что на какое-то время ему придётся свыкнуться с этими ощущениями.

— Другого выхода нет, — произнёс он, — Боюсь, нам придётся навестить мистера Розенберга, хочет он того или нет. Надеюсь, его здоровье позволит ему принять нас.