Бумажный Тигр (III. Власть)

Глава 21

Тварь оказалась куда более прыткой, чем он ожидал. Копьё, которым он метил в центр её впалой груди, прошло пятью дюймами выше намеченного, лишь задев плечо и сбив её прыжок. Лэйд выругался сквозь зубы. Проворное отродье. Проворное, мелкое и чертовски опасное.

Тварь заверещала, выгнувшись дугой и запрокинув голову. Её поджарое тело выглядело лёгким, высохшим, почти невесомым, точно мумия кошки, которую рабочие из Уэльса замуровали в каменной кладке на счастье, но Лэйд знал, что это обманчивое впечатление. В схватке это создание было опаснее, чем аллигатор весом в полторы тысячи фунтов.

Морда — вытянутая, похожая на развороченную воспалённую рану, из которой вперемешку с гнойниками и язвами торчат бритвенно острые осколки костей. Но это были её зубы и Лэйд отчётливо видел, как они скрежещут друг о друга, точно ёрзая на своих местах. Глаза съёжились в черепе настолько, что выглядели пятнами бурого мха, приклеившимися к глазницам. Но они отчётливо видели Лэйда, в этом он готов был поклясться, и видели исключительно в качестве добычи.

Прыжок был мгновенным и страшным. Сухие ноги распрямились беззвучно и с ужасающей силой, придав телу скорость снаряда. Снаряда, который наверняка смял бы все кости в теле Лэйда, угоди он в цель. Однако удар копья в плечо немного нарушил просчитанную траекторию. Тварь врезалась в стену, изрыгая отрывистые душераздирающие вопли. Её когти со скрежетом прошлись по стене, обдирая уцелевшие панели, тщетно пытаясь нащупать Лэйда.

От неё скверно пахло. Хуже, чем от помойной ямы. Лэйд думал, что давно утратил обоняние, но сейчас, ощутив всю силу миазмов, исходящих от этой твари, ощутил мимолётное головокружение. Необычайная вонь.

Тварь не была покрыта ссохшимися чешуйками, как ему сперва показалось. Это была её шкура, зловонная, слезающая с неё клочьями, похожая на пересушенную мешковину. Что-то вроде сухого гниения, машинально определил Лэйд. Такое бывает, когда неопытный подмастерье скорняка растянет на крючьях добрый кусок полукожника[258], но, позабыв про свои обязанности, ударится в детские шалости с прочими мальчишками, забыв смачивать её хромовым раствором. Такая шкура быстро портится, теряя свой вид, превращаясь в зловонную массу, от которой распространяется едкий дух гнили. Из такой не получится уже ни сапог, ни конской сбруи…

Тварь была не только быстра, она ещё и быстро ориентировалась в пространстве. У неё ушла четверть секунды на то, чтобы осознать промах, и ещё половина чтобы подготовиться к новому. Её задние ноги, длинные, как у кенгуру, сжались с треском пересохших сухожилий, взводя тело для нового прыжка, в этот раз, без сомнения, сокрушительного. Пасть распахнулась, распираемая бесчестным множеством зубов-осколков.

Пергамент, подумал Лэйд. Она покрыта слоем пергамента, который медленно скручивается и ссыхается, отваливаясь от тела. Вот откуда этот жуткий запах, вот откуда шелест, издаваемый ею при движении…

Лэйд не дал ей второго шанса. Вместо того, чтоб отскочить в сторону, пытаясь спастись от смертоносного прыжка, он рванулся навстречу, вкладывая в этот короткий рывок всю силу корпуса и ног. Он не стал заносить оружие для удара. Твари, населяющие этот мир, часто обладали отменной реакцией, потратив мгновенье на замах, он рисковал обрушить удар в пустоту.

Вместо этого он рубанул от кисти, ударом, который мастера фехтования старой школы называют «mandoble», и который неизменно популярен среди любителей поножовщины в старом добром Скрэпси, слыхом не слыхивавших про испанскую дестрезу[259]. Хороший удар. Даже нанесённый без излишней силы, он пронзил изготовившуюся к прыжку тварь в нижнюю часть живота, почти беззвучно погрузившись в её складчатый, покрытый слоями гнилого пергамента, живот.

В чём состояли грехи этого человека, прежде чем демон вылепил из него подобное существо? Может, он был медлителен на своём рабочем месте, даром теряя время, оплаченное ему работодателем? Или чрезмерно расходовал бумагу для переписки? Кляузничал? Не уделял внимания инструкциям? Был неряшлив?..

Тварь заверещала, вцепившись в Лэйда острыми когтями, в которых уже не угадывались человеческие пальцы. Её лицо исказилось от боли. Её лицо… Лэйд резко рванул за рукоять резака для бумаги, торчащую из её живота, пытаясь высвободить своё оружие. У этой твари не было лица. Её череп с глазами-провалами был покрыт коростой, напоминавшей чешую, но не человеческой кожей. Однако…

Однако она не рассталась со своим лицом. Оно болталось на её груди, точно спущенная карнавальная маска — высохший лоскут, покоробившийся по краю и подвязанный бечёвками. Наверно, в этой твари оставалось что-то от человека. Когда лицо отслоилось от неё, точно старый мозоль, она не выкинуло его, а заботливо хранила на груди, быть может, разглядывая — в те минуты, когда не скрежетало, восседая на куче останков, дробя своими зубами чью-то кость, чтобы добраться до костного мозга…

Выдернуть резак Лэйд не успел — зубы клацнули возле его лица, едва не отхватив нос и левую щёку в придачу. Чертовски неудачная затея. Сохраняя дистанцию, он сохранял шанс на спасение, но теперь, оказавшись в жёстком обоюдном клинче, серьёзно уменьшил вероятность благоприятного исхода.

Но если…

Прекратив бороться за оружие, Лэйд резко выпустил рукоять и вцепился в своего противника обеими руками. Кожа на том затрещала, едва не отделившись от костей, тварь взвыла. Видно, сохранила достаточно количество не успевших отмереть при сухой гангрене нервных окончаний, чтобы ощущать боль. Или, по крайней мере, помнить, что это такое с тех времён, когда она была человеком.

Лэйд не стал переводить борьбу в партер. Даже имея преимущество в весе, он понимал, что исход её будет не в его пользу. Его сил хватало лишь для того, чтоб удерживать подальше от своего лица лязгающую пасть, но даже этот запас был не безграничен. Застонав от напряжения, Лэйд резко развернулся и швырнул верещащую тварь в оконный проём, затянутый сшитыми гардинами. Треск ткани смешался с треском рамы, а может, этот треск издавало тело, проломившее своим весом стекло.

Шатаясь, Лэйд подошёл к оконному проёму. Он всё ещё ощущал смрад твари, пальцы помнили прикосновение к её облазящей шкуре. Но всё это вместе с болью в потревоженной ране, мгновенно забылось, когда он взглянул в окно.

Отчаянно вереща, суча несоразмерно длинными лапами, тварь кувыркалась в затянутой пеплом пустоте и выглядела словно кукла, брошенная озорным мальчишкой со шпиля кафедрального собора Святого Павла. Только лететь ей предстояло дольше, куда дольше, может, даже бесконечно долго. Или…

Тварь, отчаянно полосующая когтями пустоту, коротко взвыла, выгнулась дугой, так, что скукожившийся кожаный лоскут на её шее, удерживаемый бечёвкой, едва не оторвался. А потом какая-то сила сдавила её с двух сторон, будто двумя глыбами совершенно прозрачного хрусталя, сдавила так, что изогнутые сухие кости мгновенно подломились, не выдержав страшного напряжения. Рёбра полопались одно за другим, длинные ноги переломились пополам. Тварь словно оказалась в прозрачном ящике, пространство которого быстро уменьшалось. Сухая плоть сплющивалась под чудовищным весом невидимых плит, позвоночник с хрустом сминался, отчаянно выставленные лапы тщетно полосовали пустоту, сами быстро ломаясь и сдавливаясь. Какой-то миг она превратилась в куб из обломков конечностей, и куб этот стал стремительно уменьшатся, дробя и сминая своё содержимое, превращая в однородную серую массу. Три фута, два фута, полтора фута…

В одном этот страшный процесс был милосерден — он длился совсем недолго. Когда Лэйд вновь взглянул в окно, тварь безмятежно плыла в пустом пространстве, отдаляясь от здания, безропотная и спокойная в своём новом обличье — серый шестигранный куб из сплющенной плоти, размерами вполне подходящий для того, чтобы храниться в табакерке.

Лэйд сплюнул вслед ему. Не удивившись тому, что плевок, едва только удалившись на фут от проёма, вспыхнул, точно подожжённый магний, и превратился в стеклянную брошь.

— Слишком быстро… — пробормотал он, — Ты забыл своё выходное пособие, приятель.

Шутить не хотелось, но Лэйд хранил эту привычку, бережно, как изнемогающий от жажды хранит последний глоток затхлой воды в своей ржавой, пробитой пулями и камнями, фляге. Иногда придумывать подходящую моменту остроту было непросто, но Лэйд старался не забывать этого ритуала. Иногда только подобные привычки и отделяют человека от животного.

Однажды, когда в Хейвуд-Тресте зашёл разговор о философском отношении к существованию и о том, как подобает джентльмену держать себя перед лицом неминуемой смерти, Скар Торвальдсон, беспечный гуляка, баламут и владелец лавки скобяных товаров, заметил, опрокинув две рюмки хорошего рома с имбирём по рецепту доктора Фарлоу — ни в коем случае не переставать шутить. Он утверждал, что его дед, звавшийся Бенджаменом Роуленсом, был тем самым Роуленсом, рулевым с протараненного кашалотом «Эссекса»[260], который пережил кораблекрушение и на протяжении многих дней влачил существование на утлом вельботе вместе с прочими членами команды. Когда провизия кончились, изнемогающие от голода люди принялись за самое страшное, что только может вообразить человеческий разум, подвергнутый мукам — за каннибализм. Члены экипажа тянули утром соломинки чтобы определить, кому из них суждено стать ужином, а вытянув короткую — безропотно встречали свою участь. История была совершенно жуткая, тем с большим удовольствием её смаковали в тогдашних газетах. «Человек не может долгое время смотреть смерти в глаза, — наставительно заметил Скар Торвальдсон, примериваясь к третьей рюмке рома, — Такое напряжение очень быстро сводит его с ума. Мой дед, тот самый Роулинс, говорил, что в самом скором времени они с приятелями научились различать, кто умрёт следующим. И поверьте, это был не тот, кто ел меньше других или становился вял, а тот, кто переставал шутить. Как только тебе изменяет чувство юмора, значит, все прочие чувства давно тебе изменили, а рассудок с трудом теплится в черепушке!»

Лэйд сплюнул в окно, вслед уносящимся прочь останкам неведомой твари. Каждая следующая шутка давалась ему всё с большим трудом. Ещё немного, подумал он безрадостно, и придётся открывать сундук со старыми шутками, которые я откладывал про запас с прошлого года, пересыпая нафталином и гвоздикой. Надеюсь, они не отсырели и не пришли в негодность…

Лэйд выругался сквозь зубы. Чёртова тварь, унёсшаяся через оконный проём, причинила ему даже больше убытков, чем он думал. Убравшись прочь, чтобы слиться с демоном каждой клеткой своего искажённого тела, она заодно унесла застрявший в её теле резак для бумаги, служивший Лэйду оружием на протяжении долгого времени. Резака было особенно жаль. Тяжёлое пятнадцатидюймовое лезвие не отличалось ни изяществом, ни лёгкостью, однако отлично выполняло роль тяжёлого тесака. Лишиться его было досадно.

Лэйд со вздохом поднял копьё, уцелевшее в схватке. Он сам сделал его из деревянного торшера, вогнав в основание тяжёлый, выломанный из стены, гвоздь, но полагаться на него в серьёзном деле не стоило — это оружие не внушало ему надежды. Кроме того, у него был существенный изъян, куда более существенный, чем неудобное для броска древко и существенно сдвинутый в сторону острия баланс, превращавший метательный снаряд в подобие древнеримского пилума. Будучи изготовленным из тронутых скверной материалов, он и сам был подвержен трансформации, медленной, но неизбежной, как и все прочие вещи в царстве демона. Лэйд пристально осмотрел копьё, прежде чем положить его на плечо. Наконечник-гвоздь не претерпел видимых изменений, зато древко заметно потяжелело и утратило свою изначальную симметричность, а лакированное дерево расцвело серебряными прожилками, напоминающими не то мох, не то сеть капилляров. В скором времени наверняка превратится в какую-нибудь дрянь, которую даже противно будет взять в руки, но до тех пор ещё послужит ему и дай Бог, чтобы не подвело…

Но больше всего заботило его не оружие. А бутылка, торчащая в груде мусора, от которой он не мог оторвать взгляда. Отброшенная ногой твари, она к облегчению Лэйда не разбилась и даже сохранила большую часть своего содержимого.

Это опять может оказаться азотная кислота. Или чистый спирт, как позавчера. Или ртуть. Нечеловеческая фантазия демона подчас заставляла его наполнять бутылки самыми разными жидкостями, лишь малая часть из которых годилась для употребления.

Лэйд встряхнул бутылку и понюхал. Эта жидкость не была вином, она уже прошла трансформацию, но он и не надеялся обнаружить вино. Довольно будет и того, если она не окажется ядом. Жажда ворочалась в груди тяжёлой слизкой жабой, высушивая слизистую и превращая слюну в смолу.

Из-за сильнейшего запаха аниса и миндаля жидкость напоминала какую-то аптечную микстуру. Сделав глоток, едва не заставивший его застонать от наслаждения и выпить залпом всё содержимое, Лэйд пришёл к выводу, что жидкость масляниста, приторна, местами кисловата и отдаёт полынью, но, по всей видимости, безвредна. Или же убьёт его спустя несколько часов — этой вероятности он тоже не мог исключать.

Плевать. Главное, есть, чем утолить мучившую его жажду.

Лэйд не стал пить взахлёб, опустошая бутылку. Джентльмен тем и отличается, что даже оказавшись на необитаемом острове, вдали от цивилизации, не утратит манер и достоинства. Выискав казавшийся безопасным угол, Лэйд устроился там, поставив своё неказистое копьё так, чтобы можно было дотянуться рукой, и расстрелив на коленях чистую тряпицу.

Свёрток с сухарями внушал некоторую надежду своей основательностью, но Лэйд отчётливо ощущал, как тот тает, уменьшаясь день ото дня. Четыре сухаря в день — паёк, который он сам себе установил. Отчаянно маленький, недостаточный для того чтоб утолить точащее его чувство голода, лишь немного прибить его, сделав терпимым. Каждый сухарь был сокровищем, чью ценность невозможно было выразить ни деньгами, ни драгоценными камнями, ни даже платиновыми слитками. Лэйд осторожнейшим образом переломил сухарь надвое, подобрав пальцем крошки, и принялся медленно есть, запивая жидкостью из бутылки, аккуратно и степенно, будто присутствовал на званом ужине у архиепископа.

Может, сухари не самое питательное блюдо на свете, кроме того, они обладают столь незначительными гастрономическими достоинствами, что почтенный мистер Хиггс не отвёл им ни одного абзаца в своём монументальном труде, однако именно они хранили его от голодной смерти на протяжении последнего времени, когда вся прочая провизия окончательно пришла в негодность.

Иногда, блуждая по миру, который прежде именовался «Биржевой компанией Крамби», Лэйд делал самые странные находки, некоторые из которых выглядели причудливо, некоторые — пугающе и странно, а некоторые были попросту опасны.

Найденная им банка консервированной ветчины неестественно раздулась, источая из дыр окрашенную ржавчиной воду. Буханка хлеба поросла плесенью, но не обычной, а переливающейся всеми цветами радуги и едва слышно потрескивающей. Пухлый ананас, на первый взгляд не тронутый скверной и сохранивший свой естественный цвет, отрастил из нижней части пучок извивающихся щупальцев, украшенных на концах тончайшими перламутровыми шипами.

Всё съестное, что было в здании, превратилось в отраву или, в лучшем случае, не годилось в пищу. Всё, за исключением благословенных сухарей мисс ван Хольц. Лэйд разыскал их, хоть и поплатился за это парой неглубоких ран и чувствительным ожогом предплечья. Если бы не они…

Услышав шум в коридоре, Лэйд мгновенно положил руку на копьё, другой рукой прикрыв драгоценные сухари — его ухо безошибочно распознало в этом шуме треск обломков под чьими-то ногами. Ногами, обладатель которых определённо не значился в списке приглашённых Лэйдом к обеду гостей.

Существо, выбравшееся через пролом в стене, было грузным и тяжёлым. Ворча и сипя, точно изношенный паровой трактор, оно с трудом ворочало глыбообразной головой на бычьей шее, и стоило большого труда представить, что и оно когда-то было человеком. Ноги, огромные, точно колонны, несли скособоченный, вывернутый под неестественным углом, торс, руки же, напротив, атрофировались до того, что походили на свисающие сухие ветки. Ещё одно чудовище, размерами и пропорциями напомнившее Лэйду скелет аллозавра, открытый Чарльзом Маршем, фотографии которого с большой помпой печатались не так давно в газетах.

Ощутив присутствие Лэйда, существо опустило голову, вперив в него тягучий взгляд близко посаженных глаз, внутри которых радужка и зрачок слились в бесформенные дрожащие пятна. Из бесформенных отверстий в морде вырвались струйки пара. Но это не было ни приглашением к битве, ни угрозой. Постояв несколько секунд в неподвижности, тварь изрыгнула из себя гортанный птичий возглас, заворчала и ушла прочь, тяжело ступая слоновьими лапами.

Повезло. Лэйд отставил копьё, с неудовольствием ощутив, как дрожат пальцы. Может, она была не голодна, насытив своё противоестественное тело столь же противоестественной пищей, вполне приемлемой для её нечеловеческого метаболизма. А может… Может, в глубине этого чудовища всё ещё дремали зачатки человеческого сознания, которые не посчитали Лэйда врагом. Как бы то ни было, Лэйд вернулся к трапезе лишь после того, как создание удалилось достаточно далеко. Может, демон по каким-то причинам не в силах повредить ему, но о его отпрысках этого не скажешь.

Когда-то Лэйд пытался заговаривать с ними, надеясь на то, что под звериным обликом уцелело что-то нетронутое демоном. Иногда ему отвечали, но чаще всего это были мольбы о помощи, которые Лэйд был бессилен удовлетворить, бессильные проклятья или состоящая из беспорядочного нагромождения слов бессмыслица.

Огромный ком мутной слизи, в глубине которой плавали, беспечно гоняясь друг за другом, золотые рыбки — он негромко напевал рождественские куплеты, а увидев Лэйда, спросил у него табаку. Сросшиеся спинами сиамские близнецы, исполняющие какой-то страшный танец в галерее второго этажа и воющие по-собачьи. Скелет в кладовке для швабр, кости которого ползали друг по другу, собираясь в самые странные и не свойственные с точки зрения анатомии, сочетания…

Доев сухарь, Лэйд запил его последним глотком жидкости из найденной бутылки и коротко вздохнул. После хорошего обеда позволительно посидеть с трубочкой в кресле, лениво попыхивая, с газетой на коленях, но в его положении он едва ли мог себе это позволить. Надо подниматься и идти дальше. Прорубаться, прощупывать дорогу в этом бесконечно чужом всему человеческому мире, медленно переваривающем сам себя и те крохи первозданной материи, что в нём ещё оставались.

Крамби. Лэйд с трудом встал, ощущая, до чего ненадёжно удерживают его ноги. Спасение или гибель, но они заключены в Крамби, человеке, который вольно или невольно стал краеугольным камнем всей этой скверной истории. Человеке, на котором замыкаются невидимые ему связи. Вот только…

Лэйд устало усмехнулся сам себе. Найти Крамби в этом первозданном хаосе было не проще, чем иголку для галстука внутри соломенной кучи. Вполне может быть, что его уже нет в живых, и даже верный Коу не смог ему помочь. Съеден, растоптан, выпотрошен или умерщвлён каким-нибудь иным образом. И даже если судьба вопреки воле демона каким-то образом его хранила, он мог помешаться, сойти с ума и превратится в одного из безумцев, слепо бродящих по коридорам, которые уже давно не были коридорами.

Лэйд завернул оставшиеся сухари и спрятал в мешок, сшитый из чьего-то бархатного пиджака. Свой собственный он давно потерял, тот расползся по швам, превратившись в рванину. Рубашка пошла на портянки, которыми он обматывал измозоленные, сочащиеся кровью, ноги. Среди служащих Крамби, в большинстве своём молодых и хорошо сложенных, было не так-то много джентльменов его комплекции, поэтому ему пришлось довольствоваться чьим-то сюртуком, порядком ношенным, но всё ещё достаточно крепким.

Надо идти. Забыть про ноющие ноги, про ворчащий живот, немало не удовлетворённый тем жалким сухарём, который он получил на обед, про вечно томящую его жажду. Тем паче надо забыть про трусливые мысли, тающими искорками всё чаще мелькающие в сознании.

Ему надо было найти Крамби ещё раньше, пока была возможность. Но он опустошил свои небольшие запасы времени, ломая голову над загадкой, у которой не было решения, пытаясь заручиться помощью людей, которые не были ему союзниками. Лейтон, Розенберг, мисс ван Хольц… Каждый из них, несомненно, знал правду, если не всю, то малую её часть, но даже этой части отчаянно не доставало Лэйду, чтобы сложить воедино проклятую головоломку.

Слишком много времени было потеряно в бесцельных размышлениях и бессмысленных попытках. Едва только оставив мёртвую мисс ван Хольц, Лэйд попытался добраться до него, но поздно. Окружение менялось быстрее, чем он мог вообразить, а может, это память изменила ему, рисуя фальшивые пути. Он потратил полчаса, добираясь до третьего этажа, но, оказавшись там, обнаружил, что всё это время расчищал путь к лабиринту, своей сложностью превосходящему и логово Минотавра и прославленный лонглитский парк[261].

Попытавшись двигаться кратчайшим путём, Лэйд обнаружил преграждающий дорогу пруд, наполненный крутым кипятком, способный обварить любого неосторожного визитёра насмерть. Он попытался найти обходной путь, но не преуспел в этом. Все дороги, которые ему удавалось нащупать и которые, казалось, вели в нужном ему направлении, рано или поздно оканчивались тупиками или — ещё хуже — таили в себе смертельные опасности.

Обломки кресла превратились в скопище шнырявших по полу деревянных скорпионов. Гардины хищно шевелились, истекая едкой жёлчью, поджидая неосторожную жертву. Пробившиеся сквозь пол водопроводные трубы переплелись в изгороди и частоколы, потрескивающие гальваническими искрами.

Где-то Лэйду удавалось пробиться силой, где-то обойти опасность или избежать её хитростью. Но чем дальше он продвигался к тому месту, где некогда располагался кабинет Крамби, тем отчётливее понимал — его усилия тщетны. Мир, который окружал его, мир, сотворённый демоном из украденных обломков материального, утрачивает общность с привычным ему так быстро, что даже фундаментальные законы бытия утрачивали здесь силу.

У Лэйда не было ни нивелира, ни кипрегеля, ни даже простейшего компаса, но даже без них он замечал, как причудливо и жутко искажается пространство вокруг него, ломая все мыслимые представления о геометрии и физике. Двигаясь прямо и никуда не сворачивая, он мог прийти в точку, из которой вышел. Вернувшись туда, где был изначально, обнаружить совсем другое место. В этом мире параллельные прямые свободно могли пересекаться — под любым углом и бесчисленное количество раз, а три разнесённых в пространстве точки с лёгкостью формировали единую прямую. Пытаясь схватиться за знакомые с детства определения, рассудок быстро начинал буксовать, утрачивая зыбкую, и так норовящую порваться, точно истёртая бечёвка, связь с реальностью.

Иногда, когда дорога делалась непроходимой и изнывающее тело молило об отдыхе, Лэйд, чтобы было легче, представлял себя Алисой в Стране чудес, продирающейся сквозь ожившие метафоры и обессмыслившиеся смыслы. Только это была Страна чудес, созданная не чудаком-математиком, а безумным садистом, в голове которого давно перемешалось всё и вся. И куда более страшная.

Лэйд шёл по пшеничному полю, колосья которого были отлиты из чистой меди. Пересекал вброд ручьи, вода в которых была одновременно твёрдой, жидкой и газообразной. Карабкался по валунам, которые состояли из обрезков ногтей и фруктового льда. Преодолевал лабиринты из сшитых между собой лоскутов кожи.

Лэйд давно отвык измерять время при помощи часов — здесь они были столь же бесполезны, как клюшка для крикета на теннисном корте. Он шёл до тех пор, пока ощущал силы переставлять ноги. Когда силы подходили к концу, старался найти укрытие и проваливался в сон, точно в бездонную яму, наполненную жидким варом. Сон не освежал, не дарил сновидений, но дарил достаточно сил, чтобы продолжить путь. И подкреплял рассудок в достаточной мере, чтобы не сойти с ума.

Мир менялся — и с каждым периодом бодрствования, который он привык называть днём, менялся всё ощутимее. Будет хуже. Он знал это, засыпая и чувствовал, просыпаясь. Череда страшных мутаций и трансформаций будет идти бесконечно, подпитывая сама себя, и с каждой её итерацией погружаясь всё глубже в варево первозданного хаоса. Пространство и материя уже начали сдаваться, скоро изменения станут так глубоки, что даже его рассудок, защищённый толстокожей оболочкой и многими годами опыта в борьбе с Левиафаном, превратится в агонизирующий придаток.

Сейчас он мучительно выбирает между направлениями, но в какой-то момент направления исчезнут вовсе, а мир обретёт столько взаимоисключающих друг друга измерений, что даже смысл слова «направление» исчезнет. Все материалы и формы смешаются друг с другом, породив конструкции, само существование которых невозможно на молекулярном уровне, а химические процессы сделаются бессмысленны и хаотичны, разрывая хрупкие оболочки клеток. И тогда он, Лэйд Лайвстоун, останется единственным материальным и мыслящим существом в мире, лишённом материи и мысли, обречённый раз за разом сходить с ума, бесконечно воющим от ужаса и обречённым на вечность боли.

Время, подумал Лэйд. Может, в этом мире оно не существует, но если у меня остались хоть крохи времени, пора найти Крамби.

Перехватив поудобнее импровизированное копьё, он закинул за плечо мешок с сухарями.

— Ты не победил, — сухо известил Лэйд пустоту, — И я всё ещё заноза в твоей демонической нематериальной заднице, не так ли? И, чёрт возьми, я очень надеюсь, что отчаянно тебе досаждаю.

Идти было тяжело. Нога, едва не сломанная Лейтоном, так и не вернула прежней силы, подчинялась, но словно неохотно, как норовистая лошадь, которую запрягли цугом, но которая только и ждёт момента, чтоб выкинуть какой-то номер. Лэйд старался не давать ей нагрузки, каждые двести шагов останавливаясь на короткий отдых.

Отдых… Нелепое слово, одно из многих, смысл которых оказался утрачен. Минуты бездействия, которые он позволял своему телу, не были отдыхом, как бы ни пытался он себя уверить в обратном, они были минутами простоя. Крохами, отщипнутыми от небогатого запаса. Но двигаться без передышки он не мог.

Лэйд закряхтел, пристроившись к груде валунов. Некоторые валуны походили на необработанные золотые самородки огромного размера, некоторые — на хрустальные черепа, но сейчас ему не было до этого дела, довольно было и того, что они не представляли опасности в явном виде.

Но перевести дыхание ему не удалось, потому что в лицо тотчас ударил порыв ветра, только того и дожидавшийся. Лэйд успел изучить здешние ветра, дующие невесть откуда, и знал, что ничего хорошего ждать от них не приходится. Чаще всего они приносили с собой зловоние разного свойства — вонь гниющей плоти, смешанный с запахом жжёной кости, или что-то похуже. Этот был не лучше. Едкий, обжигающе холодный, он вышибал слёзы и заставлял кожу неметь. Лэйд достал повязку, специально заготовленную для этого, и обвязал лицо, стараясь втягивать воздух осторожными маленькими глотками.

Если демон хочет подвергнуть его рассудок испытаниям, ему придётся поработать с воображением. Лэйду уже приходилось видеть дождь из раскалённой жёлчи и туман, состоящий из кровавой взвеси. Град из человеческих зубов и пургу из раскалённых газов.

Из-за гула, стоящего в ушах, он слишком поздно услышал шорох, а попытавшись отскочить, неловко опёрся на повреждённую ногу и полетел вниз. Груда валунов прыснула в разные стороны от удара, который, доставшись Лэйду, наверняка превратил бы его в ком сдавленного мяса с костяными осколками. Страшный удар, предназначавшийся ему.

Лэйд откатился на спину, тщетно пытаясь нащупать копьё. Из-за выедающего глаза едкого ветра он плохо видел окружающее, по большей части лишь зыбкие и угловатые тени, но силуэт противника узнал мгновенно.

Огромное непропорциональное тело, само как будто сбитое из валунов, только валунов, состоящих из плоти, голова — точно каменная глыба, висящая на толстой шее, высохшие передние конечности, свисающие из груди и слишком хилые даже для того, чтоб удержать карандаш… Проклятый аллозавр, едва не застигнувший его врасплох несколькими часами ранее. В прошлый раз он прошёл мимо, не расценив Лэйда Лайвстоуна в качестве обеда, но за минувшее с их встречи время, кажется, успел переменить мнение. Может, проголодался, а может, те зыбкие полупереваренные структуры в его сознании, которые были остатками человеческого, наконец сгинули, отдав огромное тело плотоядного хищника во власть дикого и яростного рассудка, подчинённого лишь самым простым инстинктам.

Обнаружив, что добыча убралась, тварь заревела от ярости, уже не пытаясь скрываться и не припадая к земле. От её рёва Лэйд ощутил болезненную вибрацию барабанных перепонок, а в груди как будто что-то натянулось — по громкости это отродье могло бы соперничать с корабельной сиреной океанского великана «Тевтоника»[262], чей рёв разносился на десятки миль в округе.

Ей не требовались высохшие руки, чтобы разделаться со своей добычей, её оружием был хвост, сокрушительный, как таран и тяжёлый, как пролёт моста. Беззвучно поднимаясь, он опускался вниз с таким гулом, что душа уходила в пятки, а удар, куда бы он ни пришёлся, размалывал препятствие в мелкое крошево.

Лэйд увернулся от двух, каждый раз неловко подтягивая ногу. Тварь ревела от ярости, вновь и вновь поднимая оружие, но использовать этот момент для контратаки было бы безумием — её тяжёлые нижние лапы отличались необычайной подвижностью и Лэйду не улыбалось угодить под одну из них.

Копьё… Лэйд отыскал его, но лишь для того, чтобы убедиться — в его положении оно не полезнее зубочистки. Даже если ему, улучив удачный момент, удастся подобраться к твари на дистанцию уверенного броска, ровно никакого ущерба оно не причинит. Слишком толстая шкура.

Сколько в его запасе времени? Допустим, он сможет уклониться ещё раз или два. Может, и три, если не споткнётся, если чёртова нога не подведёт его в решающий момент или…

— Вниз!

Послышалось. За гулом ветра и скрежетом размалываемых валунов ему могло послышаться.

— Вниз, чтоб вас! Лэйд Лайвстоун, вниз, или тебе конец!

Никчёмная мысль. Если он прижмётся к земле, то уже не сможет отскочить, а значит, удар исполинского хвоста вомнёт его в землю и камень, превратив в кровавый кисель. Кто бы ни кричал ему, у этого человека определённо нет в запасе силы, способной уничтожить чудовище или хотя бы повредить ему в достаточной мере, чтобы заставить отказаться от добычи. Значит…

Оступившись на груде щебня, Лэйд рефлекторно перенёс вес на правую ногу и мгновенно утонул во вспышке боли, которая на миг затмила и ветер и страшный рёв чудовища. Нога подломилась, точно спичка, заставив его завалиться на бок, точно старого быка, забитого одним хорошо направленным ударом заточенного стального штыря. Локоть немного смягчил удар, но дыхание всё равно вышибло из груди, а лёгкие судорожно задрожали, пытаясь втянуть хоть немного отравленного воздуха.

Тварь, готовая издать очередной рёв, удовлетворённо заворчала, подступая к нему. Даже её куцего звериного рассудка хватало, чтобы понять — следующий удар станет последним. Где-то вдалеке прогремел гром. Лэйд никогда не встречал здесь грозы, но в мире, где ветер зачастую состоит из едкой кислоты, а туман из капель крови, наверняка бывает и гроза. Вот только…

Стоило первым ударам грома сотрясти невидимое небо, как ворчание твари переросло в исполненный боли и недоумения рёв. Вслепую махнув хвостом, она вмяла в землю огромный булыжник размером с голову Лэйда и находящийся в трёх футах от него. Следующий удар грома заставил её коротко взвизгнуть — удивительно тонкий звук для этакой исполинской твари…

Потом гром бил уже не переставая, то равномерно и ритмично, с размеренностью огромного механизма, то сбиваясь на злой частый перестук. Тварь оглушительно ревела, её огромные лапы плугами взрывали землю, окатывая Лэйда лавиной песка и мелких камней. Если хотя бы один такой удар придётся на его тело… Оглушённый, дезориентированный, потерявший бесполезное копьё, Лэйд пополз прочь на локтях, перетаскивая онемевшее тело через острые камни. Прочь, прочь, прочь…

Сердце злыми быстрыми толчками било в грудь, кровь клокотала в венах, лёгкие трещали от натуги. Но он полз, пока не перевалил за небольшую гряду из обломков, укрывшись за ней, точно за бруствером. Только тогда, рискнув отнять от лица тряпку, он рискнул выглянуть наружу.

Тварь, едва не погубившая его, уже не помышляла о нападении. Взрывая землю, она слепо металась меж руин и валунов, скаля страшную пасть и размахивая атрофировавшимися и высохшими лапами. Её огромное тело сотрясалось от выстрелов и дрожало, но даже прочные покровы не защищали его от выстрелов — тех выстрелов, которые гремели так часто, что уже не были похожи на гром.

Многие пули отскакивали от её прочной шкуры, осыпаясь вниз сплющенными свинцовыми комками, но некоторые находили слабые места, зарываясь в тушу точно юркие земляные пчёлы, забирающиеся в нору.

Лэйд вжался в землю, молясь всем богам, существующим в этом мире, чтобы невидимые стрелки ненароком не накрыли его самого — судя по шквалу пуль, взрывающему землю вокруг чудовища, этот свинцовый поток мог растерзать человеческое тело ещё быстрее, чем самые острые клыки.

Какого дьявола? Неужели Крамби припас в своих закромах пулемёт?

Тварь попыталась добраться до стрелков, но тщетно. Несколько длинных очередей, ударивших ей в грудь, раскроили тело словно огромным консервным ножом, вывалив наружу узловатые связки внутренностей и белую щепу костей. Попытавшись удержать их своими жалкими ручонками, она споткнулась и сама рухнула оземь. Подняться ей уже не пришлось. Невидимые орудия обрушили на неё всю свою сдерживаемую мощь, с такой силой, что земля забурлила на десять футов вокруг. Такого обстрела не выдержал бы даже блиндированный автомобиль Бурелла-Коэна[263], способный противостоять плотному огню батареи пехотных картечниц. Голова разломилась надвое, точно пирог, наружу прыснули серые и белые комья, огромные ноги судорожно ударили в землю несколько раз. Но Лэйд ещё полминуты медлил в своём укрытии, не рискуя подняться, ему всё казалось, что чёртова тварь вдруг поднимется, не обращая внимания на растёкшиеся по плечам остатки мозга, и…

— Целы?

То, что приблизилось к нему, не было человеком. Лэйду, лежащему на земле, было непросто оценить его рост, но он оценил силуэт, имеющий мало общего с силуэтом человеческого тела, и странную манеру движения, свойственную скорее механическому станку, в который вдохнули жизнь. Каждый шаг сопровождался металлическим лязгом и скрежетом шарнирных сочленений.

— Вполне цел, — заверил его Лэйд, отплёвываясь от пыли. Пыль наполовину состояла из медной стружки и немилосердно царапала язык, — Просто решил полежать немного после обеда, слышал, это полезно для пищеварения.

— Не увлекайтесь этим чр-ррезмерно. Иначе в самом деле поспособствуете пищеварр-рению, но только не своему, а чьему-нибудь др-рр-рррр… др-рругому. Можете встать?

Этот голос мог принадлежать станку для обработки металла, работающему на низких оборотах. Может, оттого казался рычащим даже когда звучал негромко. Он точно перемалывал слова, выплёвывая их острые обломки. Но Лэйд рассудил, что если слышит голос, а не выстрелы, это можно считать благим знаком.

— Могу.

— Тогда вставайте. Поверр-рьте, нам обоим будет лучше, если я не буду предлагать вам р-рррруку. Крр-роме того, для вас это будет безопаснее.

Да, подумал Лэйд, пожалуй, что так.

Он встал, пошатываясь, но без помощи. Глаза всё ещё отчаянно слезились, кажется, он успел наглотаться не только пыли, но и отравленного воздуха, однако уже через несколько секунд он увидел. И с трудом поборол безотчётное желание податься назад.

Это был… Это было…

Спокойно, приказал себе Лэйд. Спрячь все чувства в сундук, старина. Старый, тяжёлый, прочный сундук. Ты ещё не увидел всего, что может явить чёртова тварь, вполне может быть, тебе придётся увидеть нечто несравнимо хуже. Эта штука, может, и выглядит скверной и опасной, однако, по крайней мере, не пытается тебя убить.

Если обычный человек, как принято считать, воплощает в себе толику божественных черт, вдохнутыми тем в глиняную фигурку, это, должно быть, создано было не Господом Богом, а сэром Робертом Адамсом[264], причём после семи дней самых серьёзных возлияний, доведших его до белой горячки.

Состоящее в равных пропорциях из плоти и оружейной стали, оно было выше Лэйда на две или три головы, а весить должно было больше, чем запряжённая повозка. Плоть была воспалена и нездорова, она точно пыталась отторгнуть неимоверное количество засевших в ней стальных вкраплений, отчего местами пошла буграми или свисала гроздьями багряных воспалённых папиломм. Но в данном случае эта попытка была так же тщетна, как попытка человеческого тела отторгнуть собственные кости.

Скрежещущие шарниры, служащие ей суставами, были обёрнуты рваными волокнами мышечной ткани, подёргивающимися и всё ещё сокращающимися. Зубчатые валы и передачи, служившие ей бёдрами, лязгающие на каждом шагу, с отвратительной изящностью сопрягались с выточенными из кости шестернями. Бронированная коробка торса висела на сильно укрепившимся и разросшемся, но отчётливо заметном человеческом позвоночнике.

Сталь и плоть. Сотни фунтов оружейной стали и воспалённой плоти, соединившиеся воедино, чтоб породить существо, которое выглядело дьявольским автоматоном — и двигалось как дьявольский автоматон, неуклюже переставляя тяжёлые ноги.

Существо не было вооружено, как сперва решил Лэйд. Оно само было оружием. Отвратительным на вид, но, безусловно, чертовски эффективным. Из-под вздувшейся плоти, украшенной пролежнями, растяжками и спайками, во многих местах выпирали стволы, и каждый из них был похож на металлическую занозу. Стволы охотничьих ружей и пистолетов, картечниц и лёгких полевых орудий, они произрастали из тела, словно были неотъемлемой его частью. И частью основной, главенствующей, которой человеческая плоть, изнемогающая от чудовищного напряжения, служила лишь поддержкой и опорой.

Чудовищно, подумал Лэйд, не в силах отвести взгляда от механического монстра, шагающего ему навстречу и скрежещущего, как старый экскаватор. Некоторые стволы волочились за ним по земле, точно рудиментарные конечности, некоторые погнулись или слепо разглядывали небо. Чудовищно, что может существовать нечто подобное. А ещё чудовищнее то, что я, кажется, должен быть ему благодарен.

— Вы изменились, Коу, — обронил Лэйд, ощущая себя чем-то вроде постельного клопа по сравнению с этой махиной. Насекомым, которое можно раздавить даже без умысла, одним случайным движением, — И… боюсь, серьёзнее, чем я предполагал.

Чудовище немного наклонилось — насколько позволяла конструкция — чтобы его голова, тяжело ворочающаяся на плечах и похожая на орудийную башню тяжело бронированного дредноута, оказалась на одном уровне с головой Лэйда. Но даже в таком положении, оказавшись к ним лицом к лицу, Лэйд вынужден был признать, что едва ли узнал бы начальника отдела по взысканию задолженностей при других обстоятельствах. Например, если бы случайно столкнулся с ним на прогулке погожим ясным деньком где-нибудь в Айронглоу, подумал он, напрягая волю, чтобы не отстраниться.

Из щелей между броневыми пластинами шлема вместе со струйками горячего воздуха вырывалось зловоние, напоминавшее смесь несвежего мяса и оружейной смазки. Наверно, так пахнет внутри подбитого танка, простоявшего на солнцепёке несколько дней, из которого не успели вытащить тела его экипажа. Тяжёлая душная вонь бронированного склепа.

— Можете не скррр-рывать отврр-рращения, — тяжело проскрежетал голос, выдыхая слова вместе со смрадом через вентиляционную решётку в нижней части шлема, решётку, в которой Лэйд с отвращением разглядел застрявшие в щелях человеческие зубы, вросшие в сталь, потемневшие, ёрзающие на своих местах, точно непоседливые заклёпки, — Знаете, когда-то меня называли орр-рружием Крр-ррамби. Всегда за глаза, конечно. Тогда меня это оскоррр-ррбляло. Сейчас… — шарниры Коу застонали, сгибая его лапы, каждая из которых могла бы заменить батарею полевой артиллерии. Сухожия, скреплявшие этот арсенал, точно проволока, затрещали от напряжения, — Сейчас уже не оскорр-ррбляет. Теперрь я и верно стал орр-ружием. А орр-рружие выше всяких чувств. Вы когда-нибудь видели обиженное рр-рружье или скор-р-ррбящий р-р-рревольвер-р-рр?

Неудивительно, что он не узнал Коу, это не удалось бы даже человеку с фотографической памятью на лица, которой сам Лэйд похвастаться не мог. Может, потому, что от лица Коу осталось лишь немногое, а те черты, что всё ещё можно было распознать, ещё не сросшиеся с сталью и не поглоченные ею, едва угадывались в казематной полутьме внутри шлема через щели в бронированных пластинах.

Сквозь узкую щель-амбразуру он отчётливо видел глаза, взирающие на него в упор. Не сохранившие век, обрамлённые осколками лопнувшей переносицы, они однако сохранили свойственную глазам Коу холодную голубизну. Ту самую, из-за которой его немигающий спокойный взгляд обладал свойством внушать собеседнику безотчётную тревогу — взгляд хладнокровного снайпера. Лэйд не мог поручиться за то, что в силах распознать выражение глаз Коу сейчас.

— Крамби жив? — нетерпеливо и резко спросил Лэйд, ощущая себя чертовски неуютно под этим взглядом, пристально изучающим его сквозь амбразуру в смешанной с плотью броневой стали, — Вы знаете, где он?

Похожая на орудийный спонсон опухоль в боку Коу шевельнулась, торчащий из неё ржавый ствол несколько раз дёрнулся. Возможно, безотчётная реакция его нового тела. Или нервный тик. Или и то и другое вместе.

— Крр-ррамби жив, — подтвердил Коу. Застрявшие в вентиляционной решётке зубы затрещали. Возможно, это был его способ усмехаться, — Он в безопасности.

Лэйд не был уверен в том, что чувство, испытанное им в этот миг, было чувством облегчения. В прошлый раз они с Крамби расстались далеко не лучшим образом. Но если превратившийся в живой танк Коу не получил инструкций расстрелять Лэйда на месте, возможно, всё не так и плохо. Не так плохо, как могло показаться на первый взгляд.

— Где он? — жадно спросил Лэйд, — Вы отведёте меня к нему, Коу?

Зубы в решётке вновь затрещали. Хруст кости о сталь был не очень мелодичен, но Лэйд предпочитал этот звук оглушительной канонаде. О том, сколько из стволов внутри тела собеседника могут ожить, если он выкинет что-то неуместное или угрожающее, не хотелось и думать. На таком расстоянии не спасёт ни патентованный противопулевой жилет американской полиции, ни даже полный комплект рыцарского обмундирования с литой кирасой в придачу.

Гигант склонил голову.

— Рр-р-рразумеется отведу, мистер-ррр Лайвстоун. Тем более, что мистерр-ррр Крр-ррамби сам очень желает вас увидеть. Вы значитесь в списке прр-р-риглашенных.

— Вот как? — Лэйд улыбнулся, сам ощущая, что улыбка у него бледная и вялая, точно лист вчерашнего салата, — Чертовски приятно. Позвольте спросить, в честь какого события я приглашён? Должно быть, нерадивый курьер не передал мне приглашение, сами знаете, эти мальчишки такие ветренные!

Коу не улыбнулся. Едва ли его тело сохранило способность улыбаться, даже если бы у начальника отдела по взысканию задолженностей возникло такое желание.

— Прр-рриглашение к ужину, мистер-ррр Лайвстоун. Мистер-р-рр Крр-р-рамби даёт сегодня торр-рр-ржественный ужин.

Лэйд никогда не относил себя к любителям прогулок в компании и в тех случаях, когда обстоятельства вынуждали его выбраться из лавки, предпочитал передвигаться в одиночестве, не отягощая себя спутниками. Этому было много причин и вполне очевидных. Не приходилось приноравливаться к чужому шагу, стукаться локтями, глотать дым из чужой трубки… Куда приятнее двигаться в одиночку, самому определяя курс, лихо перекладывая паруса и наслаждаясь при этом благословенной тишиной.

Но он не мог не согласиться, что прогулка в обществе Коу имела свои достоинства. Во-первых, он был очень удобным спутником, молчаливым и предупредительным. Во-вторых, двигался с вполне комфортной для его человеческих ног скоростью, не намного превосходя ползущий на первой передаче грузовой локомобиль. В третьих…

Лэйду уже не требовалось подолгу замирать на одном месте, изучая ландшафт, пытаясь угадать, где притаилась опасность — любая опасность, имевшая обличье и показавшаяся им на глаза, хладнокровно уничтожалась на месте. Однако Лэйд не испытывал эйфории, которую полагалось бы испытывать в этой ситуации. Слишком хорошо ощущал тяжёлый взгляд Коу на своём затылке, слишком хорошо ощущал ту начертанную на земле невидимую черту, переступив которую он мгновенно превратится из спутника в мишень. Иллюзиями на этот счёт он себя не тешил.

Коу и раньше не умел промахиваться, сейчас же, сам превратившись в оружие, он реагировал так молниеносно, будто его нервная система, перестроившись, превратилась в придаток спускового механизма. Иногда Лэйд не успевал заметить опасности до той секунды, пока орудия Коу, разразившись лаем, не превращали её в лужу из кровавого студня.

Лэйд несколько раз пытался заговорить с ним, но всякий раз натыкался на молчание, достаточно настойчивое, чтобы даже кромешный тупица понял — мистер Коу не желает вступать в разговор. Вероятно, получил на этот счёт инструкции от Крамби. О прочих инструкциях Лэйд предпочёл не задумываться, но на всякий случай не предпринимал резких движений или жестов, которые его спутником могли быть восприняты как угрожающие.

«Если он только дёрнется, разрешаю его пристрелить на месте» — среди инструкций Крамби могла значиться и такая. А судя по тому, что Коу неизменно старался держаться позади него, не выпуская спутника из поля зрения — и сектора огня — он вполне верно сознавал, что выполняет роль не столько сопровождающего, сколько конвоира.

Они преодолели осыпь из стеклянных бусин, некоторые из которых были раскалёнными и даже плавились под ногами. Преодолели пруд из жидкой парчи, по поверхности которого скользили изящными водомерками мёртвые мыши. Обошли широкой дугой несколько зловещих утёсов, сложенных из обломков бетона, арматурой которому служили человеческие кости. Коу шагал уверенно и ровно, он определённо хорошо знал местность и не единожды здесь бывал.

Они с Крамби тоже не сидели без дела, подумал Лэйд, перематывая во время короткого привала свои жалкие, заскорузлые от крови, портянки. И, по всей видимости, не настроены сдаваться. Отчего, интересно знать? Даже самоуверенный Розенберг, тщивший себя мыслью о том, что понял суть происходящего, в конце концов отчаялся, признав, что выхода нет. Предпочёл быструю смерть дальнейшему существованию в новом облике. А Крамби? Почему не сдался он?

Про «торжественный ужин», упомянутый Коу, Лэйд старался не думать, это словосочетание вызывало в его памяти не самые приятные воспоминания.

Их путь длился не так долго, как ожидал Лэйд. Возможно, всего несколько часов. Миновав рощу деревьев, плодоносящих человеческими ушами, чьими листьями служили переплетения колючей проволоки, они обогнули приземистый холм и неожиданно для Лэйда оказались перед зданием, которое издалека выглядело бесформенным обломком скалы, но которое с их приближением обнаруживало всё более искусственных, созданных по канонам человеческой архитектуры, черт. И черты эти были знакомыми, будто бы где-то уже виденными…

— Знакомо выглядит? — в глухом дребезжании вросших в сталь зубов Коу Лэйд уже привык различать усмешку, — Это отдел корр-ррреспонденции.

Лэйд едва не хлопнул себя по лбу. И верно. То, что казалось ему покоящимся на земле зданием, хоть и причудливой формы, было куском камня, вырванным из знакомого ему особняка. И чертовски большим куском. Лэйд лишь покачал головой, осознав его размеры.

Ничего удивительного, что Крамби со своим подручным решили обосноваться здесь. Может, этот кусок камня с мёртвыми глазницами окон и не выглядел крепостью, но он, по крайней мере, сохранил в себе черты, свойственные строению, построенному человеческими руками. Уж лучше прозябать здесь, на жёстком камне, чем в самодельной хижине, сложенной из истекающих кровью древесных стволов или землянке, вырытой в почве из железной стружки…

Точно хижина Дороти, мрачно подумал Лэйд, разглядывая убежище Крамби. Только сила, подхватившая её, чтобы забросить в сказочную страну, была слишком небрежна и груба. Впрочем, он постарался побыстрее изгнать из головы это сравнение. Если самому Крамби в этой дьявольской постановке уготована роль Дороти, а мерно шагавший за спиной Коу с полным на то правом отобрал себе роль Жестяного человека, значит, ему самому оставалось то ли Пугало, то ли Трусливый Лев, персонажи, сходство с которыми он с отвращением ощущал[265]. Интересно, расщедрится ли демон на волшебные башмачки, а если да, кому из них суждено ими завладеть?..

Кусок здания, вырванный из каменной плоти, казался неизмененным лишь на расстоянии. Чем ближе они подходили, тем отчётливее Лэйд замечал изменения. Под облупившейся краской виднелась чешуя, водосточные трубы хрипели, перекачивая невесть какие соки и жидкости, решётки на окнах оказались сросшимися друг с другом дождевыми червями, а в тех местах, где сохранилось стекло, оно вибрировало в раме, издавая неприятный скрип. Но всё же это был дом. Осколок человеческого мира, по какой-то прихоти демона не уничтоженный подчистую и не превратившийся в нечто противоестественное. Может, демон нарочно сохранил его на память в глубине своих владений, как сохраняют в Лондоне архаичные, принадлежащие вечности, булыжники вроде Провандского особняка[266]?

Крамби не вышел на порог, встречая их. Возможно, занят? Составляет квартальные финансовые отчёты или флиртует с секретаршами? Лэйд представил ещё пару занятных вариантов, даже вообразил Крамби со шваброй, ожесточённо полирующим пол в ожидании гостей, но даже это не привело его в доброе расположение духа. От здания исходил нехороший дух, какой-то застоявшийся и болезненный, как от некоторых старых госпиталей и богаделен. Точно боль и кошмары тысяч людей за многие годы пропитали камень. И запах там стоял соответствующий.

Едва лишь очутившись на пороге, Лэйд ощутил его — дрянной липкий запах, которого никогда не бывает в сухих и хорошо проветриваемых помещениях. Лэйд потянул носом, пытаясь вспомнить, где ему приходилось ощущать похожие ароматы. Возможно, в подворотнях Скрэпси. Некоторые тамошние дворы, размокшие и раскисшие, пропитанные человеческой и крысиной мочой, издавали вполне похожее амбре. Или…

— Вам стоило по крайней мере открыть окна, — бросил Лэйд с досадой, — В этом каменном мешке немудрено задохнуться!

Попятившись от дверного проёма, он мгновенно ощутил, как в позвоночник ему упёрлось что-то твёрдое, массивное и очень тяжёлое. Что-то вроде окованного сталью крепостного тарана. Сухо клацнуло вразнобой несколько курков. При одной мысли о том, сколько стволов, связанных воедино ветхой человеческой плотью, уткнулось сейчас ему в спину, Лэйд ощутил неприятное ёрзанье где-то в желудке.

— Будьте добрр-ры, пр-рроходите, — пророкотал Коу, — Ощущайте себя свободно. Мы очень вовр-ремя пр-ррришли. Ужин начнётся совсем скор-р-рро.

Дом молчал. Он не издавал звуков, лишь запахи, которые казались Лэйду нестерпимо удушливыми. Сделав несколько неуверенных шагов, он вдруг вспомнил, где он ощущал похожую вонь. В Клифе пару лет назад, когда в поисках принадлежащего ему груза забрался в трюм грузового корабля. Этот пароход, перевозивший четыреста фунтов консервов для его лавки, задержался в пути, прибыв в Новый Бангор со значительным опозданием. Поиски увенчались успехом, но лишь отчасти. Изношенная сверх всякой меры механическая установка превратила трюм в сущую парилку, а опоздание оказалось фатальным. Консервные банки полопались, исторгнув всё своё содержимое, а Лэйду, с трудом выбравшемуся наружу, пришлось выбросить костюм — пропитавшие его гнилостные миазмы были столь сильны, что нечего было и думать отдать его в прачечную.

Коу пыхтел за его спиной. Вероятно, запахи не причиняли ему дискомфорта — по той причине, что его нос превратился в подобие сморщенного гриба, растущего в щелях между броневыми пластинами шлема.

Но ещё больше дрянного запаха Лэйду докучали дрянные мысли. Странно, что Крамби не показал себя. Зол он на Лэйда или нет, Крамби наверняка выглянул бы, услышав голос гостя. Едва ли у него здесь часто бывают гости…

— Пр-ррроходите, — стальная лапа вновь толкнула его в спину. И хоть Коу наверняка не вложил в это движение и одной сотой той силы, которой располагал, вышло чертовски больно и не особо вежливо. Впрочем, кажется, они уже достигли того момента, когда вежливость можно убрать, как убирают никчёмную мишуру, — Налево, в зал. Ужин серр-ррвиррован там. И мистерр-р-р Крр-ррамби ждёт вас.

Зал. Кажется, там горели свечи — Лэйд видел дрожащий на полу оранжевый отсвет.

— Я думал, вы шутите на счёт ужина, — пробормотал он, облизнув губы.

В утробе Коу заскрежетали какие-то шестерни.

— Шучу? Ни в коем случае! Мистерр-рр Кр-р-рамби в самом деле пожелал дать торр-рржественный ужин для своих дрр-ррузей. Как в старр-рые добр-ррые вр-рремена, помните? Помните, как славно мы посидели в пр-ррошлый рр-рраз! Все были очень довольны! Закончилось всё немного сквер-ррно, это да, но не нарр-ррушать же из-за этого добр-рую трр-радицию?

Возможно, у него был шанс спастись, пока они не приблизились к дому. Нырнуть в сторону, пропав из прицела Коу, прижаться к земле, бросится наутёк… Но тут, в узком коридоре, ощущая лопатками его горячее дыхание, пронизанное парами раскалённого ружейного масла, он не имел ни малейшего шанса проигнорировать предложение. А в том, что оно очень скоро сделается весьма настойчивым, Лэйд не сомневался.

— Кажется, я не захватил свой парадный костюм, — пробормотал он, — Досадно вышло. Даже не знаю, удобно ли…

Стволы в лапе Коу нетерпеливо заёрзали на своих местах, отчего связывающая их кожа, и без того истончившаяся, зловеще скрипящая, опасно натянулась.

— О, не стесняйтесь! Мистерр-рр Крр-ррамби не хотел устррр-раивать шумное торр-р-ржество. Ужин только для самых близких дрр-р-узей и сослуживцев. В тесном кр-р-ругу!

— Вот как? И сколько же гостей приглашено?

Зубы Коу задребезжали в вентиляционной решётке. Их сотрясала вибрация беззвучного смеха.

— Трр-р-рое. Чисто дрр-рружеская компания. Чувствуете запахи? Спор-ррю, у вас уже уро-ррчит в желудке. Скорр-р-рро будем подавать на стол. Вы можете пока пр-ройти и поздорр-рроваться с хозяином! Вы ведь окажете ему эту любезность?

Лэйд хотел было схватиться рукой за дверной косяк — рефлекторное движение тела вроде того, которым утопающий хватается за обломок, но не успел. Удар в спину швырнул его в дверной проём, едва не заставив растянуться на полу. Это было унизительно и больно, но Лэйд благоразумно сдержал в глотке рвущиеся наружу проклятия.

А может, проклятия сами замёрзли в глотке, как только он увидел убранный к ужину зал.