Буря

РИА

Томми снял металлический замок с поржавевшей дверной ручки, нервно огляделся и перевел взгляд на свою спутницу. Риа выжидающе вскинула брови:

— В-все?

— Аргон прибьет меня, пожаловался мальчишка, поджав губы. Если он узнает, что я пробрался в главный архив станхенгской библиотеки…

— Он н-н-ничего не узн-нает.

— Тогда узнает твоя сестра! А она королева! Нам обоим голову снесут.

— Не в-выдумыв-вай.

Девочка потянула массивную, серебряную дверь на себя и уверенно прошмыгнула в маленькое помещение, заставленное книжными стеллажами. На полках лежали старинные летописи визирей Станхенга, их дневники, записи. Пожелтевший, скрученный в трубочки, пергамент отливал зеленым цветом плесенью. Риа неожиданно подумала, что в эту часть библиотеки никто не заходил целыми десятилетиями! Все знания, описанные в архаичных документах, пылились в сумраке вудстоунского солнца. Она услышала, как Томми закрыл за ними дверь, и сосредоточенно изучила объем работы: книг было не так уж и много.

— Что ты ищешь? Возмущенно поинтересовался парнишка, придавив дверь спиной. Ему не нравилось, что он действовал втайне от Аргона, когда тот приказал не ввязываться в неприятности. Нам нельзя здесь находиться. Ксеон уши мне надерет!

— Ксеона з-з… здесь н-нет.

Риа схватила в охапку стопку пыльных записей и уселась за стол. Н а самом деле, она не понимала, что ищет. Рассказы о Друидах? Легенды о первых людях? Почему у сыновей Барлотомеев не проявлялись силы земли? Когда вудстоунцы перестали верить в магию? У Рии появилась прекрасная возможность познакомиться с культурой Вудстоуна и побывать в самом сердце Станхенга! Но сердце у него оказалось старым и заплесневевшим.

Девочка с трепетом вспомнила о библиотеке в Дор-Валхерене. К книгам дома всегда относились бережно, ведь в них описывалась история их народа, традиции и обычаи. Там Риа вычитала о своем деде — Мальстреме Полуночном и о Лейстере Полуночном, который принимал участие в первых переговорах трех стран и сражался в битве с Лаохесаном. Она зачитывалась историями о предках, о возведении горного замка Эридана, о первом вожде Полуночных и о превращении женщин королевских кровей в Змеиных Жриц. Каждый день ложился на бумагу, словно эриданская песня, чтобы будущие поколения знали, кому они обязаны своей жизнью и куда течет река их судеб.

Но в Станхенге люди жили иначе. Они не оглядывались назад, они смотрели вперед. Они не верили в духов, в силу исповедания, им не нравилось говорить о своем прошлом и о том, что существуют незримые вещи, контролирующие их жизнь. О ни верили лишь в то, что могли потрогать или же увидеть. Возможно, потому магия стихий покинула их страну. Каменные сердца перестали чувствовать, они лишь разгоняли кровь по венам.

Девочка пробежалась глазами по блеклым буквам и неожиданно заметила знакомое имя, выведенное твердой рукой: Лаохесан. Она наклонилась над записью, а Томми робко откашлялся и с любопытством подошел к столу, стараясь не выдать свой жуткий страх от нахождения в темном месте. Возможно, всем летающим людям из Дамнума становилось не по себе от закрытых пространств. У Томми сразу же запершило в горле.

— Что там? Хрипло спросил он и неуклюже почесал затылок. Его несменная серая повязка неуклюже скатилась на лоб.

— Лаох-хесан.

— Огненный всадник?

Риа кивнула, провела пальцем по бумаге и прочитала: «Внебрачная связь». Ее брови подскочили вверх, и она в растерянности увидела: «Внебрачный ребенок».

Девочка наморщилась, словно почувствовала отвратительный запах, и откатилась на стуле. Для нее, как для дочери Атолла Полуночного, вождя страны, в которой браки были священным обрядом, прочитать о внебрачной связи было ужасным преступлением. Узнай об этом ее отец, он бы запретил ей посещать этот архив до скончания веков.

— Ну что ты молчишь? Не унимался Томми. Что там написано?

Риа посмотрела на мальчишку. Он стоял достаточно близко, чтобы самостоятельно прочитать строки, выведенные уже блеклыми чернилами на пергаменте. Более того, она не хотела вслух произносить то, что было там написано.

— Вот. Девочка ткнула пальцев на нужное предложение. Ч-читай.

— Да я… я плохо читаю.

— Плохо?

— Аргон пытался научить меня, но у меня времени не находилось. А тебя кто научил?

— Эльба. Она з-занимал-лась со мной к-ка-каждый д-день.

Томми посмотрел на свою спутницу. Бархатное платье выглядело на ней нелепо. Он привык видеть Рию в бесформенных балахонах, мальчишеских штанах. А сейчас она была похожа на выскочку с собранными волосами и в отполированных до блеска туфлях. Вряд ли ей нравилось носить эту одежду. Томми заметил, что она постоянно поправляла жутко длинные рукава и закатывала их к верху.

Томми хотел было попросить Рию, чтобы она научила его читать, как вдруг дверь со скрипом распахнулась. Ребята синхронно обернулись, и Томми невольно закрыл девочку своей спиной, хотя, по правде говоря, он уже подумывал о том, чтобы уносить ноги через маленькое окно.

— Что это вы тут забыли?

Н а пороге появился высокий, седобородый старик. Он упер руки в боки, прищурился и уставился на Томми своими серыми, мутными глазами, от которых душа леденела.

— Хуракан?

Риа вытянула шею, чтобы получше рассмотреть гостя, а старик по-хозяйски прошел внутрь и взмахнул ладонью.

— Ну и занесло вас ветром! Кажется, детей сюда не пускают.

— Сюд-да и взрослых не п-пу-пускают.

— А я не взрослый. Я жутко старый, девочка. Хуракан щелкнул пальцами, и легкий порыв ветра захлопнул за ним дверь. Он заговорчески улыбнулся. Отчитывать детей он не собирался. Более того, он удивился, что они додумались проникнуть в архив раньше него. Приятно слышать твой голос, Риа Полуночная. Как твое самочувствие?

— Х-хорошо. С-спа-пасибо.

Как непривычно было слышать всего два слова из уст такой болтливой девочки, как Риа. Она хотела бы сказать больше, хотела бы в красках описаний свои эмоции и чувства, но в горле словно что-то сидело. Г орло саднило, когда Риа пыталась выговаривать буквы, и ей было непривычно больно произносить знакомые звуки.

— Тебе нужно больше практики, поверь мне, я толк в жизни знаю.

— К-какой еще п-практ-тики?

— Больше общайся, больше разговаривай. А еще… старик со стуком облокотился о край стола широкими, бледными ладонями и наклонился близко-близко к девочке. Тебе бы очень помогло чтение вслух. Ты же любишь читать? Вот и займись этим.

— Сейчас?

— Ну а когда еще? Давай, не тяни, я не молодею. Что у тебя за бумаги под локтями?

— Там про огненного всадника, вмешался Томми, про Лаохесана.

— Выучил новое слово, проворчал Хуракан, имя этого человека стоит произносить шепотом, уяснил? Или вообще не произносить. Разве ты готов бросить ему вызов?

Томми посмотрел на Рию и вдруг ясно осознал, что правду он сказать не может. Ему нужно было соврать, чтобы она не посчитала его трусом. Но тогда он окажется лгуном, и Хуракан обязательно к этому придерется. Мальчишка сплел перед собой руки и отрезал:

— Я сделаю все, чтобы помочь Аргону.

— Даже на войну пойдешь?

— Даже пожертвую собой.

Старик нахмурил кустистые брови и недовольно взглянул на юного друга. О смерти он знал столько же, сколько о жизни. Но, как и все летающие люди из Долины Ветров, он бросал вызов Моране и не понимал, что смерть побеждает в любом из вариантов.

— Ладно, отмахнулся старик и забрал старый пергамент у Рии, что у нас тут? Вы просмотрели много дневников визирей? Я бы начал с прислужников Радмана.

— Ч-что за Р-ра-радман?

— Отец Алмана и Вигмана Барлотомеев. Замкнутый был человек. Тихий и мрачный. Я виделся с ним однажды. Так он даже не предложил мне медовухи! Запомните, тот, кто не желает разделить с тобой хлеб, никогда не разделит с тобой свое мнение.

— Почему?

— Потому что в нем нет уважения, Томми. А без уважения трудно найти общий язык.

Хуракан прищурился, приблизившись к влажному, хрупкому пергаменту, и едва не проткнул носом тонкую бумагу. Он с интересом расшифровывал корявый подчерк одного из старых визирей Станхенга, и неожиданно замер. Дымчатые глаза старика округлились.

«Лаохесан Опаленный заключил внебрачный союз с уроженкой Хорго. От их союза на свет появился ребенок, предположительно мальчик, имя при рождении не дано».

— Ребенок? Вслух возмутился он и согнулся над столом, будто горбун. Его пальцы с силой сжали края пергамента, оставив на нем разводы, а легкие непослушно сжались, как будто у них было право сжиматься и разжиматься, когда им заблагорассудится.

Хуракану стало не по себе, он встревожено перечитал предложение и вдруг замер. В его глазах вспыхнуло ярое недоумение. Он прожил более ста лет, и, тем не менее, застыл в полнейшей растерянности.

— Ребенок… Тихо повторил он, прокатившись дрожащими пальцами по серебристой бороде, и внезапно усмехнулся. Кажется, у Лаохесана Опаленного был… сын.