188

Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 297.

Моя рука невольно угодила внутрь раны, как если бы я собирался заклясть некое явление, грозящее мне гибелью. Похожая сцена имеется в новелле «Свинцовая ночь», герой который, Матье, оказывается невольным убийцей своего младшего «я» (Это настигнет каждого, с. 110–111):

Потом Матье ощутил рывок. И перестал видеть что-либо. Он падал вперед, и сперва его свободная рука ухватилась за пустоту: но потом он нашел опору — и этой опорой, которую он так нежданно получил, стало тело мальчика, оказавшееся где-то под ним. <…> Матье понимает: опорой служит колено мальчика. И лишь во вторую очередь до него доходит, что же случилось с собственной его правой рукой.

Она сквозь рану проникла внутрь тела. Матье ведь ощущал, как отверстие, слишком узкое, сопротивляется мощному удару. Ярость мальчика, его воля к смерти преодолели и боль, и вязкость человеческой плоти. Обращенному вспять процессу рождения ничто не воспрепятствовало. <…> Рука попалась в плен. Она теперь во внутреннем пространстве человека — мальчика, которого он, Матье, любит. Она уподобилась руке убийцы.

Мотив раны (в живот) у Янна связан с самопознанием. Так, в пьесе «След темного ангела» (Dramen II, S. 570) некий солдат рассказывает Давиду о смерти Ионафана:

Он заранее предсказал свою смерть. «Я умру от удара в самую мягкую часть тела, где сокрыто, в кучерявом беспорядке собрано то непостижимое, что приводит в движение все во мне. Мне будет позволено после этого дышать еще четверть часа, чтобы я, прободенный насквозь, отстраненный от всех желаний, мог в последний раз спросить себя, что же она такое — моя жизнь, которая не была дана никому другому, а лишь мне одному».

Загрузка...