Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 99.
Может, мы бы тогда испортились и умерли, как говорится в тех докладах (in den Berichten), — то есть, рухнув под грузом жизненных обстоятельств, самым обычным образом закончили бы свои дни. О каких докладах здесь идет речь, из ближайшего контекста неясно. Но, скорее всего, имеются в виду доклады неких небесных посланцев. В «Новом „Любекском танце смерти“» Докладчик (Berichterstatter) — ближайший помощник Косаря (смерти). В «Деревянном корабле» докладчиком один раз назван суперкарго, или серый человек, Георг Лауффер (Деревянный корабль, с. 139–140). Дальше в трилогии тоже говорится о подобных посланцах (Свидетельство II):
Что наша душа имеет сходство с неким Третьим, которого Суд назовет идентичностью с нашим «я» (и который, однако, нам так же чужд, как отец и мать), с проникшим в нас, с уполномоченным судьбы, с бессмертным, который нами пользуется, с тем неотвратимым, которому ты посвятил свою великую симфонию, — кто о таком говорит? Пока наше сердце не остановится, он обитает в нас; Владыке небесных воинств он представится как наша персональная смерть, как только завершит свою работу — избавиться от нас — и явится в Царство духов, чтобы получить новое задание…
В первом романе Янна «Перрудья» роль такого посланца исполняет некий секретарь, мистер Григг (Perrudja, S. 749–750; курсив мой. — Т. Б.):
Сам он, Григг, пристально следил за течением этой, может быть, и не активной, но необычной человеческой жизни. С момента рождения ребенка. На протяжении детских лет. В пору отрочества. Он ревностно, с любовью, самопожертвованием и самоотверженностью — почти как бог, — с немилосердным почитанием слепой силы кривых линий, зарисовывал протекание этой жизни и случающиеся в ней заторы, ее цели и ее заблуждения. Он выбрал одного человека, в высшей степени ему чуждого, как представителя всех. Как их образец. <…> И вот теперь должно быть проведено дознание: не есть ли человек ошибочная конструкция протоплазмы. Не обстоит ли дело так, что человеческая плоть несовместима с влечениями духа и разума. <…> Что гармония — это лишь фикция, цель которой в материальном мире неосуществима.
Еще один посланец иного мира в романе «Перрудья», француз Пуйоль, тоже использует в своей речи странное выражение «испортиться» (Perrudja, S. 486 и 489):
Мы ходим по улицам, пока наша любовь не испортится. <…> Наша любовь только в том случае могла бы быть большой, если бы мы сделались свободными людьми в природном ландшафте и жили бы, так сказать, со вскрытыми венами, готовые ко всему…
Слово «испортится» возникает и в «Новом „Любекском танце смерти“», в диалоге Матери и Тучного Косаря (Деревянный корабль, с. 289–290):
Мать:
Дайте мне уверенность, что мое дитя не испортится!
Тучный Косарь:
Мы дадим тебе уверенность, что твой сын, сейчас, — здоровый и сильный.