Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 324.
«А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию, и я во плоти моей узрю Бога». Иов. 19, 25–26. Парадоксальная ситуация с чужой могилой и странной надписью (и похороненными в этой могиле изуродованными телами) напоминает одну загадочную алхимическую надпись, которую анализирует Юнг (Таинство воссоединения, с. 63):
Элия Лелия Крисп, ни мужчина, ни женщина, ни андрогин, ни девушка, ни юноша, ни старуха, ни девственница, ни блудница, ни скромница, но все это вместе взятое.
Она не умирала ни от голода, ни от меча, ни от яда, но от всех этих вещей сразу. Место ее успокоения не на небе, не в земле, не в воде, но повсюду.
Луций Агато Приск, который не был ни мужем, ни возлюбленным, ни родичем, ни скорбящим, ни ликующим, ни плачущим, (воздвиг) не курган, не пирамиду, не надгробие, но все вместе.
Он знает и не знает, (что) воздвиг и кому.
(Вот могила, в которой нет трупа.
Вот труп, для которого нет могилы.
Но труп и могила суть одно и то же.)
Среди нескольких алхимических толкований этого текста Юнг цитирует и такое (там же, с. 71):
Говорят, что каждую вещь следует похоронить в могиле другой. Ибо Серу, Соль и Воду, или Солнце, Луну и Меркурий, что содержатся в наших тканях, следует экстрагировать, соединить, похоронить и умертвить, и превратить в золу. Так происходит, что гнездо птицы становится ее могилой, и наоборот — птица поглощает гнездо и сливается с ним. Так происходит, утверждаю я, что душа, дух и тело, мужчина и женщина, активное и пассивное начало, находясь в одном и том же субъекте, будучи помещены в сосуд, согретые собственным огнем и направляемые внешним искусством могут в должное время вырваться [на свободу].