16

Свидетельство I (наст. изд.), комм. к с. 22.

«Деревья не говорят. Деревья не говорят. Деревья не говорят…» — подсказывала моя память. «С визгом обрушиваются… удары Случая». Я побежал. Буря вновь завладела мной. Я забыл о своем Противнике. Комплекс этих мотивов впервые всплывает в «Деревянном корабле», в главе «Буря» (Деревянный корабль, с. 109): «Пока она [Эллена. — Т. Б.] говорила, Густаву опять привиделись топор и деревья. Очищенные от коры стволы. Влажный глянец смерти. Однако он чувствовал, что не сумеет еще раз облечь в слова эти мрачные образы, это кощунственное представление о Случае. Он не вправе оскорблять суперкарго…»

Весь этот эпизод беседы не то с ветром, не то с Чужаком из гостиницы, не то с самим собой напоминает сцену, которой открывается Бюхнеровский «Ленц» (Бюхнер, с. 240; пер. О. Михеевой):

<…> Острое чувство одиночества пронзило его, он был один, совсем один. Он пробовал говорить сам с собой, но не смог, он задыхался, каждый шаг отдавался в голове его громом, он не мог идти. Невыразимо жуткая тревога охватила его в этой пустоте! Он сорвался с места и бросился вниз по склону.

Темнота сгустилась, небо и земля слились воедино. Чудилось, будто его преследуют по пятам и что-то ужасное вот-вот настигнет его, что-то невыносимое, непосильное человеку — будто само безумие гонится за ним на конях.

Загрузка...