Чёрный хребет. Книга 4

Глава 17

Стою на тёплом песке.

Передо мной сидят сто пятьдесят человек с травмами всех видов: от лёгких ушибов, до недостающих частей тела. Мятежники, которые принесли с собой оружие с целью убить господина. Вчера они были бодры, веселы и уверены в себе. Сегодня же они выглядят как побитые жизнью бродяги, за ночь состарившиеся на несколько лет.

– Простите, – произносит бритый налысо старик. – Понимаю, что мы совершили тяжкий проступок, но сейчас как никогда превосходный шанс проявить жалость и сострадание.

– Хотите, чтобы я вас пощадил? – спрашиваю.

– Все мы наслышаны о милосердии, которым обладает такой примечательный юноша...

Как всё-таки легко подобные люди переходят от желания убивать к заискивающей мольбе о прощении. Словно у них внутри сидит не одна личность, а сразу две, три, четыре, на все возможные ситуации. Нужно проявить решительность – вперёд выходит вояка, притворство – появляется весельчак и душа компании, смирение – даёт о себе знать бесхребетный слизняк с длинным языком.

– А как бы вы поступили, если бы я пришёл к вам в дом со спрятанным оружием и попытался убить ваши семьи? – спрашиваю. – Что бы вы сделали, если бы в моих сандалиях сейчас были ваши ноги?

– Проучил, конечно, – продолжает старик. – Но дал бы второй шанс. Мы ведь сражались бок о бок у Гуменда, шли одной большой группой к Орнасу и готовы были стоять до последнего бойца. Разве мы не заслужили прежними действиями хотя бы крохи благосклонности?

– Значит, по вашему этого достаточно для того, чтобы я забыл о попытке уничтожить мою деревню?

– Нет, конечно!

Пока один старик говорит, натянув сожалеющую гримасу, остальные молчат и смотрят кто куда, но не в мою сторону. Когда ты настолько близок к смерти, очень легко сожалеть и раскаиваться. Гордость улетучивается до самой последней частицы.

– Я бы наказал, бесспорно, – продолжает старик. – Можете привязать нас к этим столбам хоть на месяц, хоть на целый год, если будете приносить воду и еду. Этого времени нам хватит, чтобы как следует обдумать всё, на что мы, по своей недальновидности, согласились.

– И я должен поверить, что через год вы исправитесь и больше никогда не повернётесь против меня?

– Не обязательно верить на слово. Мы докажем на деле, что предоставленный шанс будет использован как надо.

Старик хочет сказать ещё что-то, но со стороны деревни подходит Дверон, на удивление весёлый и довольный. Так и хочется спросить, отчего у него такое замечательное настроение. Может ли хоть один нормальный человек радоваться, когда рядом обрекают на смерть такое количество людей.

– Эти болваны молят о пощаде? – спрашивает.

– Мы как раз говорили Гарну, как сильно мы сожалеем о своём поступке, – отвечает старик.

– А почему вы выпрашиваете помилование у него? Не он староста Фаргара. И не он староста Орнаса. Тебе, Тьен, следует обращаться ко мне. Я решу, жить тебе или умереть.

Некоторое время старик переводит взгляд с меня на Дверона, словно решает, кто из нас главнее. Даже я задумываюсь, чьего поля этот вопрос. С одной стороны, это на меня совершили покушение, но с другой, это сделали подопечные Дверона за его спиной.

– Ты, Тьен, житель моей деревни, – продолжает Дверон. – И будешь отвечать передо мной. Можешь особо этому не радоваться, поскольку я не собираюсь никого из вас щадить.

– Но... – начинает старик.

– Что “но”? Вы все – полнейшие идиоты, если надеетесь на прощение. И вообще... Я понимаю, почему Орнас решил напасть на Дарграг – они только неделю назад потерпели унизительное поражение и должны были отомстить. Но мы, сука, Фаргар! У нас не опилки в голове, как у этих говноедов в шкурах из людей. Чего вы хотели добиться? Уничтожить Дарграг? Поставить Симона старостой вместо меня? Из него вышел бы худший руководитель, чем из летучей мыши Гарна. Он бы направил нашу деревню в пропасть и вы все, гогоча, отправились бы за ним. Такого недальновидного решения ещё нужно было поискать. Тупицы. Если вы – жители Фаргара, то мне стыдно называть самого себя фаргарцем!

Дверон ходит вдоль пленников и всё больше заводится. Того и гляди, бросится избивать их голыми руками.

– Сговорились за моей спиной как трусы! И всё для того, чтобы вернуться в туда, куда никто больше не хочет возвращаться! Разве тебе не понравилось чувство безопасности, которое появилось после уничтожения Гуменда? Когда ты можешь выйти за грибами и спокойно отходить далеко от деревни, не беспокоясь о том, чтобы постоянно держать в уме путь побега, оглядываться по сторонам.

– Понравилось... – говорит старик.

– Я теперь, сука, дочку погулять отпускаю! Больше не беспокоюсь, что её похитят, как мою жену! А вы! Как же, сука, зла не хватает!

– Мы... – начинает старик, но останавливается.

Что он может сказать в этой ситуации? Они сговорились с Орнасом устроить резню под конец праздника, чтобы уничтожить угрозу со стороны Дарграга и больше не чувствовать давления нашей деревни. Все это понимают: я, Дверон, пленники.

Гордость – вот, что ими двигало.

Гордость заставила их принести ножи за пазухой.

Гордость, которая очень быстро трансформируется в подлость, если действовать открыто невозможно.

– Гарн, – говорит Дверон. – Ты не должен судить этих людей – не ты их староста. Раздели эту кучу на два лагеря. Я вынесу приговор для жителей моей деревни, чтобы никто не обвинил тебя в убийстве этих людей. А Орнас пусть судит их вожак.

– Так вот же он сидит.

Указываю на Зитруса

– В таком случае нам нужно выбрать нового.

– Знаешь, – говорю. – На самом деле у меня есть кандидат на эту роль. Идём за мной.

Обходим Дарграг и заходим внутрь, где уже собираются жители других деревень, чтобы выдвинуться в дорогу. Молчаливые, потупленные взгляды. Несмотря на разгромное окончание праздника, мы веселились целых четыре дня. Надеюсь, когда они подумают о Дарграге в следующий раз, это будет не злоба, но хотя бы лёгкая ностальгия по танцам в ночной пустыне.

Будет просто отлично, если у них в головах отложатся лица друзей, которых они успели завести. И они будут вспоминать о них с теплотой.

Среди людей мы подходим к лохматому мужчине с выступающим животом и кривой осанкой.

– Привет, Стампал, – говорю.

– Гарн, – останавливает меня Дверон. – Я сам с ним поговорю. Иди погуляй.

Так даже лучше. Не хочу заново повторять все аргументы, что я когда-то приводил Дверону. Пусть лучше он, со своей точки зрения, объяснит все преимущества нашего сотрудничества.

Лучшего человека в Орнасе не найти. Учитывая, что там теперь осталось не так много мужчин, это практически единственный стоящий кандидат. Он силён, дошёл ведь до четвертьфинала турнира. Умён, это видно по тому, как он готовился к каждому поединку. Но самое главное – он спокоен. Его не приняли в ряды заговорщиков, кажется, именно из-за этого качества.

Отхожу в сторону и стою неподалёку, гляжу, как Дверон тихо с ним переговаривается. Стампал выглядит так, будто ему совершенно плевать на это предложение. Смотрит без малейшего интереса, постоянно оглядывается, будто хочет уйти.

Однако вскоре Дверон подзывает меня жестом.

– Я согласен, – говорит Стампал.

Голос у него сиплый и манера говорить такая, что приходится вслушиваться, чтобы разобрать слова.

– С условиями, – говорит. – Мне не нравится слово раб. Не хочу его слышать.

– Идёт, – говорю.

– И я требую то же самое, – вмешивается Дверон.

– Ладно. С этого дня никто никого не называет рабом. Теперь вы – подчинённые Дарграга.

Такой статус соседних деревень даже лучше. Без негативного окраса. Но мы по-прежнему можем сжечь любую из них, если они откажутся подчиняться.

– Нам нужна еда, – продолжает Стампал.

Меня немного удивляет его манера говорить. Он немногословен и все свои мысли выдаёт прямо, без малейшей подводки.

– А вот над этим нужно подумать. Мы уже обеспечиваем Дигор, поэтому взять на себя доставки ещё и в Орнас будет затруднительно. Но я посмотрю, что можно сделать.

– И броня.

– Само собой, – говорю. – Наши кузнецы трудятся над этим каждый день.

Протягиваю ему руку.

Стампал пожимает.

– А теперь идём выносить приговор осуждённым, – говорит Дверон. – Мы со Стампалом сделаем это, а ты Гарн, убедись, что всё честно.

Двигаемся к тому месту, где держат неудачливых убийц. Соплеменники уже разделили массу на две отдельных группы, чтобы каждый из них мог видеть своего старосту. Дверон останавливается напротив своих подчинённых и с ненавистью сплёвывает на землю.

– Приговор вам вынесет не Гарн, – говорит. – А я.

– Дверон... – начинает старик, но мужчина его останавливает.

– Мне тошно на вас смотреть. Я лишаю вас имени и умрёте вы как безымянные люди, у которых нет дома. Мы не поставим памятники над вашими могилами, а свалим тела в кучу и сровняем землю, чтобы никто не догадался, что вы здесь лежите! За ваше предательство наказание одно – смерть.

– Погоди, – говорю. – Мы же их не убиваем, а привязываем их к столбам.

– Это одно и то же.

Тяжело вздыхаю. Как бы мне ни было противно смотреть на суровые вердикты, но иногда они необходимы. Если за преступлениями не следуют наказания – то это вовсе не преступления.

И я уж точно не собираюсь прощать такие тяжкие проступки.

– Теперь твоя очередь, Стампал, – говорит Дверон. – Ты сам должен решить судьбу жителей своей деревни.

– Пощадить могу?

– Можешь, – говорю. – Если считаешь это честным.

Некоторое время Стампал медлит, переводя взгляд от одного человека к другому. Решение даётся ему очень тяжело, не смотря на внешнюю непроницаемость.

– Столбы, – наконец, произносит он.

– Ребята, – говорю. – Вы слышали приговор.

– Погодите! – взвизгивает старик. – Вы всех нас обречёте на смерть? Нас же так много! Кто будет сражаться, когда вы пойдёте на другие деревни? Карут, Грегмак, Брандз, они не встретят вас с распростёртыми объятиями.

– У нас достаточно людей, – отвечает Дверон. – Не устрой вы кровавого представления вчера, в четырёх деревнях насобиралось бы восемьсот человек. Но это ничего. Шестьсот нам вполне хватит.

– Не позорься, Тьен, – спокойно отвечает Симон. – Они уже приняли решение, так выпрями спину и встреть смерть с достоинством, как у нас принято.

Однако старик успокаиваться не собирается. Пока люди из Дарграга и Фаргара ведут пленников к столбам на отдалении, одного за другим, он кричит, плачет, умоляет. Постепенно его настроение переходит на окружающих и теперь несколько десятков людей в молчании пускают слёзы.

Поскольку делать сто пятьдесят столбов для заключённых никто не хочет, мы размещаем их у частокола, с северной стороны, привязывая верёвками у них за спиной. В ближайшие три дня жители деревни будут выходить только через западные врата, чтобы не встречаться с будущими мертвецами.

Привязываю людей, рядом пыхтит Дверон.

– Думаешь, смог бы меня победить? – спрашивает Симон с ухмылкой.

– Может быть, – говорю. – А может и нет.

– Я вижу это в тебе, потому что я сам такой. Когда ты встречаешь достойного соперника, ты хочешь сразиться с ним и узнать, насколько он хорош. И сам процесс драки захватывает больше, чем результат.

– Пожалуй.

– В любом случае я скоро умру. И ты никогда не узнаешь, чем бы завершилось наше противостояние. И ты будешь просыпаться среди ночи с мыслью: что бы случилось, если бы нам позволили дойти до финала.

В отличие от рукопашных драк, где коротышка ничего не сможет противопоставить гиганту, сражение с оружием – гораздо более тонкое искусство. Ты можешь махать огромным мечом, но какой в этом толк, когда быстрое и точное копьё вонзится в твою шею.

Если два противника примерно равны в мастерстве, никто не сможет определить по внешним признакам, каков будет итог схватки.

– Ты забыл про Роддера и Зитруса, – говорю. – Велика вероятность, что ни один из нас не дошёл бы до финала.

Симон недовольно фыркает, пока я связываю ему руки.

Через три дня этот человек будет мёртв.

– Не надо, – пищит Тьен. – Пожалуйста!

– Закрой пасть, убожество! – рявкает Зитрус, а затем переводит взгляд на меня. – Как жаль, что я не увижу твой конец, молокосос.

– Зато я увижу твой, – отвечает Симон. – Поверить не могу, что связался с этим неудачником. Он даже скрытную атаку спланировать не смог. Всего-то нужно было собрать десяток ребят и перерезать горло ключевым фигурам. Но нет, он рассказал о плане сотне друзей и выдал нас прежде, чем мы пришли в эту деревню!

Симон сплёвывает себе под ноги.

– Гарн, – говорит. – Ты и твоя деревня живы только потому, что всё организовал этот тупица. Если бы я занимался этим, мы бы сейчас не разговаривали.

Тьен брыкается, вырывается из держащих его рук. Глаза старика уже красные от слёз, но он продолжает умолять, будто отчаянное желание выжить может хоть как-то изменить его судьбу.

Нужно было раньше думать.

Когда ему только предлагали затею с внезапным нападением на людей, которые этого не ожидают. Наверняка он представлял себя победителем, стоящим рядом с пылающим Дарграгом. А теперь он сидит на горячем песке, пока его руки, сплошь покрытые синяками, стискивают верёвками.

Когда с делом покончено, я отхожу в сторону и смотрю на сто пятьдесят человек, понуро сидящих у частокола.

– Может, это слишком жестоко? – спрашиваю. – Обрекать их на долгую и мучительную смерть.

– Если хочешь, я предложу им быструю смерть на плахе, – отвечает Дверон. – Но сомневаюсь, что кто-нибудь из них согласится, когда есть хоть малейший шанс, что они переживут эти три дня.

Чувствую себя прескверно.

Неподалёку стоит Мурнаф и тот безымянный мужчина из Орнаса: два человека которых я поил ночью. Смотрят на происходящее с каменными физиономиями. Вот уж кто точно не захочет оказаться на месте прикованных ещё раз. Их спасло моё вмешательство, но эти полторы сотни я спасать не буду.

Пусть сполна поплатятся за свои поступки.

– Пока, – говорит Стампал и разворачивается.

– Спасибо за гуляния, – говорит Дверон. – Он прошёл не так, как мы хотели бы. Но не всё всегда следует нашим замыслам. В следующем году праздник будет у нас.

На том и договорились. Фестиваль объединения пошёл не туда, куда я планировал, но в целом мы добились чего хотели. Фаргар стал к нам ближе, Орнас теперь союзник. Как бы жестоко это ни звучало, но мы избавились от раковой опухоли, что не давала вражде прекратиться. Вычистили всю гниль из раны. Сто пятьдесят человек за частоколом погибнут и они станут последними, кто умрёт в стычках между нашими деревнями.