Чёрный хребет. Книга 4

Глава 24

Шестьсот человек, единым фронтом двигающихся к Каруту.

Войско из четырёх деревень, объединённое ради покорения ещё одной. В этот раз мне даже не приходится объяснять соплеменникам причину нашего похода. Достаточно было заранее сказать, чтобы готовились, а так же отправить письма в Фаргар и Орнас. Пара дней и армия собралась сама собой.

В этот раз с нами несколько телег со стрелами, болтами, арбалетами, разобранными баллистами. Весь основной путь мы проделали налегке и только на пути к вражеской деревне вооружились копьями, мечами, щитами.

– А ну пошёл! – кричит Симон.

– Чего это ты? – спрашиваю.

– Смотри.

Вдалеке виднеется странное животное на четырёх лапах. Метра полтора в высоту, всё покрыто тёмно-синей шерстью, мускулистое и похожее на шар, пока сидит.

– Это джагаг, – говорит мужчина. – Они обычно избегают людей, но если выйдешь на такого лоб в лоб – растерзает очень быстро.

Зверь разворачивается и уходит обратно в лес.

Несмотря на то, что Симон совсем недавно был одним из организаторов попытки нашего убийства, три дня без воды изменили его миропредставление. Если у него и осталось неудовлетворённое чувство мести, то он запрятал его так глубоко внутри, что даже сам не осознаёт его наличия. Во время всего похода он вёл себя так, словно мы лучшие друзья.

Это один из тех людей, для которых не существует личных границ. Они ведут себя фамильярно с любым человеком, независимо от того, как долго они знакомы.

– Так это, – говорит. – Девчуля у тебя есть там, в пустыне?

– Нет, – отвечаю.

У меня есть будущая жена. Если верить Аэлиции. Но я ей не верю.

– А это ты зря. Нормальному мужчине в жизни нужно три вещи: начистить кому-нибудь рыло, помять сиську своей женщины и напиться так, чтобы на утро не помнить, что вчера произошло. И желательно делать все эти вещи разом.

– У нас в Дарграге другие представления, – говорю.

– Надеюсь, ты не примешь это за оскорбление, но у вас и мужчин там нет. Так...

– Не приму.

Зачем обижаться на человека, который отрастил себе огромные мышцы, а интеллект остался как у пятиклассника.

Весь путь к Каруту Симон изливает на меня представления о настоящем мужчине, коим он может быть настоящим образцом. Если бы в этом мире существовала палата мер и весов, то его поместили бы под стекло с пометкой о том, что это единственный живой мужчина. Краснокнижный экземпляр.

– Хороший ты парень, – продолжает Симон. – Я когда-то должен был стать отцом. Знаешь об этом?

– Нет, – говорю.

В итоге мне приходится выслушивать длинную и кустистую историю, поскольку Симон не может сосредоточиться на одном рассказе и постоянно отвлекается на посторонние. Через пять минут он уже говорит о том, из чего делает оперения для стрел, а ещё через пять какой формы рубашки предпочитает.

– Что это? – спрашивает Вардис озабоченно.

– Обыкновенные тучи, – отвечает Зулла.

– Нифига себе обыкновенные!

Удивление брата вполне естественно. К востоку от хребта даже небольшое, крошечное облачко – уже редкость. Если к нам что и залетает, то это жалкие, вытянутые обрывки перистых облаков высоко в небе. Соплеменникам доводилось видеть и широкие, массивные, бугристые кучевые. Но такого, чтобы серые тучи закрывали небо до самого горизонта – прежде ни разу.

– Почему их так много? – спрашивает Вардис. – И почему они такие тёмные?

– Мы живём в пустыне, – говорю. – У нас такого не бывает, но для жителей здешних земель это совершенно нормальное явление.

– Нормальное? Да это же потолок, как в доме, только для целой деревни.

Мы продвинулись на запад достаточно далеко, из-за чего над головой не осталось ни клочка голубого неба. Чем ближе мы подходим к Каруту – тем пасмурнее становится. Солнце с трудом пробивает лучи сквозь завесу облаков.

Люди из Орнаса с Фаргаром ничуть этому не удивлены, даже Хуберт с друзьями из Дигора забавно посмеиваются над нашей реакцией. Жители Дарграга же вертят головой, точно оказались в стране чудес. Где же это видано, чтобы в середине дня было так темно!

– Карут близко, – говорит Стампал.

Как всегда, предельно немногословен.

Если бы в этом мире существовал язык жестов, Стампал бы полностью перешёл на него.

– Вон там, – подтверждает Симон и указывает вдаль. – Ох, сколько крови они у нас попили! Но это ничего, уж сейчас мы навалим им на порог!

И тут, впервые за всё время пребывания в этом мире, начинается дождь. И не мелкий, моросящий, противный. А жирный, неповоротливый, с крупными каплями, стучащими по всему телу.

Я иду впереди, поэтому не сразу замечаю, что происходит с войском.

Дарграг в ужасе!

Бегут в разные стороны, закрывают голову руками, кричат, и чем больше они паникуют, тем больше заражаются паникой от окружающих. Не знаю, с кого именно это началось, но переполох перекинулся сразу на всех. Должно быть, они решили, что это конец света. Небо на них падает и нужно срочно искать укрытие, пока их не раздавило.

– Спокойно! – кричу. – В этом нет ничего страшного! Это всего лишь дождь!

Но мои слова не имеют никакого эффекта. Невозможно вразумить логикой человека, поддавшегося голому инстинкту выживания.

Дарграговцы напоминают котов, внезапно потревоженных громким звуком. Метусятся, задевают друг друга, некоторые убежали уже так далеко, что скрылись за деревьями.

Вот такой поход.

Не успели дойти до цели, как армию разметал обыкновенный дождь. Примерно так должны были чувствовать себя первые мореплаватели, добравшиеся до земель повышенной тектонической активности. Одних удивляют землетрясения, других вулканы, а третьих обыкновенный дождь.

Окружающие посмеиваются, но они вели бы себя точно так же, окажись посреди болота или бескрайнего океана. Это очень тупо – смеяться над тем, у кого нет твоего жизненного опыта. Посмотрел бы я на них, окажись они хоть на секунду в моём мире.

– Чего ржёте? – спрашиваю. – Догоняйте!

– Вы его слышали, – отвечает Хуберт, сдерживая улыбку. – Найдите их и успокойте.

Прячемся под деревьями, чтобы не мокнуть перед схваткой. Если армия простудится и у них поднимется температура, придётся поворачивать назад и весь поход окажется пустой тратой времени.

Вскоре соплеменники возвращаются назад с ошалевшим видом. В пустыне воду приходится добывать, хранить, экономить, а здесь она буквально падает с неба. Какая-то мировая несправедливость! Они смотрят вверх и пытаются понять, как такое вообще возможно.

– Всё нормально, – говорю. – Успокойтесь. Так бывает с западной стороны хребта.

– Бывает, – подтверждает Зулла. – И гораздо чаще, чем вы думаете.

Ждём некоторое время, пока дождь не закончится, а затем разжигаем три огромных костра, чтобы все могли согреться и просушить хотя бы верхнюю одежду.

– Ты знал, что такое может происходить? – спрашивает Вардис.

– Ага, – говорю.

– Откуда?

– Приходилось видеть. Один или два раза...

– То есть ты видел, как вода летит сверху, и ничего нам не сказал? Как такое вообще возможно?

– А какие у тебя догадки? – спрашиваю.

– У этого есть только одно объяснение, – вмешивается Буг. – Птицы.

– Птицы?

– Сотня птиц, – продолжает брат. – Она пролетела над нами и помочилась нам на головы.

– То есть ты считаешь, что всю округу залила птичья моча? – спрашиваю.

– Это единственное объяснение.

Для человека, никогда в жизни не видевшего дождя, это на самом деле самое логичное объяснение. Чтобы вода падала сверху – кто-то должен её вылить. А кто ещё умеет перемещаться по небу, кроме птиц?

– Не мели чепухи, – отвечает Вардис. – Если бы это была птичья ссанина, мы бы это уже поняли. Гораздо вероятнее, что где-то там, высоко в небе, находится ещё одна человеческая деревня. Но она так далеко, что мы её не видим. И кто-то из тех жителей вылил наружу ведро воды, которое попало на нас.

– Ведро воды? – спрашивает Буг. – Какое-то уж очень большое ведро. Мне птичья теория больше нравится.

– Это было очень большое ведро.

– Вообще-то, – заявляет Зулла с видом эксперта. – Дождь получается из слёз умерших людей, которые хотят вернуться к жизни, но у них не получается. Мне так бабушка рассказывала. Так что где-то среди нас – её слёзы.

– Вы все втроём неправы, – говорю. – Помните, что бывает, когда ставишь котелок на огонь? Воды становится меньше – она улетает вверх в виде пара. Если его становится слишком много, он превращается обратно в воду и падает на землю.

Некоторое время ребята раздумывают, затем отметают мою идею и продолжают обсуждать свои.

– Где это находится такой большой котелок, чтобы испарить воды на целое облако? – спрашивает Вардис.

– Ты сам только что говорил о гигантском ведре воды, – замечает Буг. – Говорю вам, птицы – логичнее всего.

Спорят, а я слушаю и улыбаюсь.

Полностью высушить одежду не удалось: наши металлические пластины нашиты на толстом основании, которое будет высыхать двое суток и явно не при окружающей влажности. В итоге мы просто отдохнули и насладились приятным теплом.

– Выдвигаемся! – кричу. – Нам нельзя сидеть долго неподалёку от вражеской деревни!

За несколько сотен метров до Орнаса мы собираем наши баллисты, раздаём стрелы, болты, складываем вещи, а так же строимся в боевой порядок. На этот раз у нас всё выходит медленнее, чем обычно. Жители Дарграга оказались слишком сильно шокированы прошедшим дождём, поэтому никак не могут успокоиться и сосредоточиться на происходящем.

Нужно будет заняться их организацией.

– Дарграг! – кричу. – За мной!

Двигаемся сквозь лес.

С приближением к Каруту становится всё темнее. Изначально лишь тучи над головой сгущались, то сейчас сама природа становится тусклой и безжизненной.

Если Орнас окружён высокими, красивыми, стройными деревьями, то здесь они низкие, покорёженные и почти лысые. Даже листья у них под стать – скрученные и вялые. Все в тёмных тонах, словно растения отчаялись получить хоть частичку солнечного света.

Ещё далеко не вечер, но нас окружает сумрак, приходится всматриваться под ноги, чтобы не зацепиться за кривые корни, торчащие из земли.

– Карут, – произносит Стампал, указывая вперёд.

Последние деревья пройдены.

Леса больше нет, перед нами теперь простирается широкое, открытое пространство. И чем дальше мы смотрим, тем чернее становится небо. Где-то на горизонте тучи настолько плотные, что землю не разглядеть.

А прямо напротив нас – небольшая деревушка на человек триста. Мрачная, тёмная. Дома в Каруте такие же кривые, как и окружающие деревья. У многих проломлены крыши, у большинства из них сгнило основание, они покосились и вот-вот завалятся на бок, похоронив под трухлявыми досками своих обитателей.

Сами же жители ходят туда-сюда очень вяло, едва переставляют ноги.

– Такая маленькая, – произносит Хуберт. – Я думал, она больше раза в четыре. Учитывая, как много неприятностей она нам доставила. Это точно Карут или какая-то другая деревня?

– Карут, – отвечает Стампал.

Двигаемся вперёд единым фронтом.

Хлюпаем по грязи после дождя.

Обычно в этот момент жители начинают паниковать, бегать от дома к дому, предупреждая соседей об угрозе, некоторые бегут прочь из деревни.

Но не Карут.

Местные жители полностью игнорируют наше присутствие, словно нас тут вовсе нет. Они всё такими же усталыми походками ходят по своим делам, сидят на скамейках, и даже не смотрят в нашу сторону. Мы уже в сотне метров от них, а они только и делают, что бездельничают и даже не думают как-то реагировать.

– Карут! – кричу. – Мы хотим видеть вашего старосту!

Абсолютное отрицание нашего присутствия.

Такое ощущение, будто деревню от нас отделяет пелена, которая не даёт местным жителям ни увидеть нас, ни услышать. Их мир, никак не контактирующий с нашим.

– Карут! – кричу.

Всё-таки слышат. При моих словах несколько человек глянули в нашу сторону, но тут же отвернулись, не заинтересованные в происходящем. Не могу понять: это безграничная храбрость или полное безразличие к собственной судьбе?

Нас шестьсот человек: вдвое больше, чем всех местных жителей. Мы можем катком пройтись по деревне и сровнять её с землёй.

Но их это, похоже, не волнует.

– Либо я увижу старосту! – кричу. – Либо мы нападаем!

Всё выглядит так, будто я ставлю ультиматум умалишённым. Немногочисленные мужчины и женщины на улицах сидят с отсутствующими выражениями на лицах и не могут даже приблизительно представить, что означают мои слова.

– Где все дети? – спрашивает Вардис. – Обычно по улицам всегда носится малышня, а здесь никого...

– Вон! – указывает Лира.

Поворачиваем головы и видим одинокую девочку сидящую на земле. Она бессмысленно тыкает палочкой в землю и точно так же игнорирует наше присутствие.

– Держитесь за мной, – говорю.

Двигаемся вперёд, готовые к любой внезапной угрозе. Если это какая-то странная ловушка и все местные жители разом выхватят по кинжалу из-за спины, нас не застанет это врасплох.

Обстановка в деревне кажется бредом. Окружающая природа увяла точно так же, как и местные жители. Солнце ушло и забрало из пространства энергию, оставив от людей безжизненных роботов, передвигающихся на полудохлых аккумуляторах.

Входим в деревню.

Я впереди, остальные позади.

Идём среди домов и, никак на это не реагирующих, обитателей Карута. Останавливаюсь возле трёх человек, сидящих на лавке в центре деревни. Худой, похожий на скелет, мужчина с бородой. Такая же женщина и старик с закрытыми глазами. Все в тряпье, бледные, осунувшиеся.

– Эй, – говорю мужчине. – Ты меня слышишь?

У него такие огромные синяки под глазами, что занимают половину лица. Тёмные, фиолетовые. Зрачки двигаются медленно, останавливаются на мне, но не фокусируются, а глядят сквозь мою голову куда-то вдаль.

– Эй! – кричу. – Приди в себя!

С видимым усилием его глаза сводятся на моём лице, а затем он вяло, как в замедленной съёмке произносит:

– Отстань. Чего пристал?

– Что с тобой?

– Хватит уже... не нужно вопросов... голова гудит от твоей болтовни.

– Я ищу старосту, – говорю. – Где мне его найти?

Машет рукой в неопределённую сторону, явно собираясь от меня избавиться. Мой голос, кажется, причиняет ему дискомфорт. Он так спокойно сидел в тишине, а я пришёл и потревожил его одиночество. Все жители подобны этому: сидят на своих местах и не могут сконцентрироваться на нас, словно мы какие-то призраки, что сегодня здесь, а завтра развеются как дым на ветру.

Иду в указанную мужчиной сторону в поисках дома, который мог бы походить на дом старосты.

К сожалению, ничего подобного поблизости нет – все здания одинаковой степени убогости. Приходится подойти к мальчишке лет двенадцати, который сидит на старом кресле без одной ножки.

– Где дом старосты? – спрашиваю.

– Там, – говорит.

Он так долго моргает, что кажется, будто он не откроет глаза после очередного закрытия.

Иду к дому на самой окраине. Старый, облезший, с дверью, висящей на одной петле. Когда-то его окружал забор, но теперь он сгнил и превратился в труху. Качается и скрипит от малейшего ветра. Ставни отвалились, повсюду плесень.

Пока войско стоит у дома, я вхожу внутрь, аккуратно ступаю по доскам, готовым провалиться под моим весом. В нескольких местах стоят деревянные вёдра, собирая воду с протекающей крыши. Они наполнились до краёв, но никто их выносить не собирается. Внутри темно, едва можно разглядеть убранство и разбросанные повсюду предметы интерьера.

В зале, у дальнего окна, стоит огромное кресло-качалка, на нём – седой старик с бородой до пупа.

– Прошу прощения, что потревожил, – говорю. – Знаю, что нельзя входить в дом без стука, но так уж сложились обстоятельства.

Глаза человека открыты, он смотрит на горизонт, и лишь вздымающаяся грудь выдаёт в этом теле жизнь. Он точно такой же бледный, как остальные, но судя по болезненному оттенку кожи, он уже очень давно не выходил на улицу.

Аккуратно подхожу и заглядываю в лицо старосты.

Запавшие глаза, пятна по всему лицу. Глубоко старый, глубоко больной человек. Вся его кожа бугристая, прыщавая, покрытая пятнами. Кое-где проглядывают струпья.

– Вы меня слышите? – спрашиваю. – Я из Дарграга.

Безвольные глаза старика проходят по комнате мимо меня и возвращаются к горизонту.

Мы собрали четыре деревни, чтобы захватить Карут и объявить его своим вассалом, а оказалось, что с этим может справиться даже один безоружный человек. Правда выгоды от этого он не получит никакой – всё равно, что завоевать муравейник. Местные жители вроде шевелятся, реагируют на слова, но ничего от них добиться невозможно.

– Что здесь происходит? – спрашиваю. – Почему вы все такие тормознутые?

Трясу старика за плечи, стараюсь вернуть в чувство.

– Не надо, – шепчет. – Не надо...

– Деревня не должна так выглядеть. Это не жизнь, а существование!

– Пожалуйста...

По лицу старосты катятся слёзы, несчастное лицо, скрючившееся в беззвучном плаче. Он выглядит невероятно уставшим, хотя наверняка не оторвался от кресла за весь день. А может и за неделю.

Добиться от него ничего не получится. Это лишь внешне человек, внутри он превратился в желе и может только с запозданием реагировать на внешнее воздействие, выдавая бессмысленные фразы, которые подсознание может произносить без участия центральной нервной системы.

– Что там? – спрашивает Хуберт.

Стампал в ожидании ждёт ответа.

– Такой же, как остальные, – говорю. – Не знаю, что за явление происходит с местными. Болезнь, паразит или грибок, что превращает мозг в кисель. Нам нужно убираться отсюда, пока эта штука не перекинулась и на нас. Ничего мы здесь не добьёмся.

Остальные согласно кивают.

Двигаемся на восток, обратно к хребту. Наш поход не провален – он изначально был бессмысленным, но я хотя бы узнал, что именно из себя представляет Карут.

– Я такой херни никогда не видел! – заявляет Симон. – Утром я думал, что это они похищают наших жителей, кто забредёт достаточно далеко на восток, а они даже собственного имени вспомнить не смогут!

– Ага, – говорю. – Судя по их домам, тут сменяются поколения, а они всё такие же вялые и безжизненные. Удивительно, как у мужчин находятся силы и желание, чтобы возлежать с женщинами.

– Это точно что-то ненормальное!

Останавливаемся в лесу на ночлег, поскольку уже поздно и совсем скоро окончательно стемнеет. После прошедшего дождя разводить костры удаётся с большим трудом, но спать без них – попросту невозможно из-за мокрой одежды. Жители четырёх деревень снимают с себя броню, развешивают на кривых ветках перекошенных и вывернутых деревьев. Остаются в одних поддоспешниках.

Эта ночь, на удивление, проходит неожиданно хорошо.

Впервые за долгие недели у меня получается сомкнуть глаза и я тут же погружаюсь в приятные сновидения, восстанавливаю силы, набираюсь бодрости. Какое же это удовольствие просто спать!

Однако наутро, когда окружающая местность светлеет, оказывается, что я – единственный бодрствующий из всех. Шестьсот человек спят и никто из них не хочет просыпаться.