Чёрный хребет. Книга 4

Глава 22

Проезжаю мимо Фаргара, меня встречает дочка Дверона.

Лиссен, кажется.

Девушка на несколько лет старше меня и выглядит по какой-то причине очень смущённой. Из всех черт отца она унаследовала только скулы, во всём остальном пошла в мать. И это хорошо, поскольку таких страшных людей, как Дверон, ещё поискать надо. Не всем же быть красавцами, как Естур.

– Привет, – говорит.

– Привет, – отвечаю в ожидании какого-то подвоха.

– Отец просил меня передать, чтобы ты зачитал это послание своей матери.

В руках у неё появляется гладкая деревянная дощечка с письменами, выведенными углём. Она передаёт её мне, а я настолько растерян, что даже не знаю, как реагировать.

– Мой отец не умеет писать, – говорит Лиссен. – Поэтому он продиктовал сообщение, чтобы я записала, а ты зачитал его Илее.

– А ты где этому выучилась? – спрашиваю.

– Зулла меня этому научила. Мы с ней много общались, пока вы дорогу строили.

– Вот как?

По мере приближения строительных бригад друг другу, люди из Фаргара и Дарграга переходили друг к другу, чтобы поработать в новой компании и пообщаться. Оказывается, Зулла всё это время не просто тусовалась с девушкой, но и учила её новым знаниям. Должно быть, хотела научить подругу алфавиту, чтобы переписываться с ней через почтальона.

Вот она, первая смска между людьми в этой части мира.

– Да, – говорит. – Мы с ней дружили ещё до того, как Гуменд её похитил.

– Ладно, – отвечаю. – Илея не умеет читать, поэтому я ей продиктую.

На деревянной дощечке оказались очень кривые письмена, но слова разобрать можно. Из-за того, что места на ней мало, а буквы большие, послание состоит всего из двух предложений:

“Приглашаю тибя в гости. Хачу паказать блюда, каторые гатовят у нас в Фаргаре”.

Теперь я понимаю, почему девушку так смутило это послание. Несмотря на общий нейтральный тон, в письме прослеживается интерес мужчины к женщине, и все вовлечённые в это чувствуют себя третьим лишним. Должно быть, я буду выглядеть точно так же, когда зачту матери.

Хотя нет, пусть лучше сестра его зачитает. Не зря же я потратил столько сил, чтобы выучить Цилию письму.

– Спасибо, – говорю. – Но прошу заметить для протокола, что мне это не нравится. Пусть они и делают вид, что всего лишь дружат, но я-то всё вижу. Твой отец всего пару месяцев как потерял жену и искать встречи с другой дамой, как по мне, слишком поспешно.

– Я так ему и сказала, – отвечает Лиссен.

– А ещё он намного старше Илеи.

– И это я тоже ему сказала.

– Ладно, – говорю. – Спасибо.

Девушка кивает и уходит в деревню, а я двигаюсь дальше.

Возвращаюсь в Дарграг.

Раздумываю о том, чтобы “случайно” потерять переданное письмо: в моём мире такое случается сплошь и рядом. Но совесть не позволяет. Как бы мне ни было противно смотреть, как этот одноглазый подкатывает к Илее.

Это их дело.

Пусть сами и разбираются.

Отдаю соль, благовония, отвожу марли в стойло, чтобы помыть и накормить животное. И уже в самом конце, когда с рутинными делами покончено, передаю письмо сестре. Не проходит и часа, как на той же дощечке Цилия отдаёт мне ответное письмо и выглядит ещё более шокированной, чем Лиссен.

На дощечке написано:

“С удавольствием приеду. Как только сабирусь”.

Такие короткие послания можно было передать и устно, но раз уж мы теперь умеем писать, стоит пользоваться.

Когда я рисовал первые буквы на скале, то ожидал, что первые письма между деревнями будут гораздо более нейтральными. Люди будут спрашивать как дела, рассказывать новости, делиться впечатлениями. А получил замаскированные под простое общение любовные послания. Не будь между Илеей и Двероном посредников, они могли бы быть намного более интимными.

– Гарн, – говорит Цилия. – Передашь это дочке Дверона?

– Конечно, – отвечаю.

– Пусть зачитает эту мерзость своему папе.

– Не говори так. Это на самом деле очень мило, хоть и чуточку непристойно.

Моя сестра слишком молода и воспринимает людей возраста Дверона как дряхлых и немощных стариков. Подростки в таком возрасте считают, что отношения между полами – это их изобретение и только они имеют право на любовь, романтические чувства, прогулки под звёздным небом...

А все эти, старики за тридцать, пусть надевают балахоны до земли и не смущают их своими нелепыми выражениями чувств.

Ей невдомёк, что люди с возрастом не меняются. Не происходит никаких сдвигов в мозге, взросление не меняет тебя на совершенно другую личность. И точно такая же, какая она сейчас, останется и в шестьдесят. Разве что станет чуть более ответственной.

– Как скажешь, – говорит.

И уходит.

Следующим утром я отдаю письмо нашему старосте Сарготу, которому внезапно захотелось проехаться по дороге к Фаргару и посмотреть на соседнюю деревню. А к вечеру следующего дня он возвращается с ответом от Дверона:

“Прихади, жду”.

А следом за ним и ещё одно письмо, на этот раз мне.

– Что это? – спрашиваю.

– Послание, – ворчит Саргот. – А то сам не видишь.

– Кто его передал?

– Большой такой, с лапами, что клешни у скорпионов. Симон, вроде бы. Продиктовал сообщение дочке Дверона, она его записала и отдала мне, чтобы я передал его “этой дылде костлявой по имени Гарн”.

Смотрю на дощечку, а там всего два слова:

“Спасиба, шкет”.

Долго всматриваюсь в выведенные буквы и не совсем понимаю, за что Симон меня благодарит. За то, что оставил его в живых? Он же сам выполнил условия для своего освобождения: продержался три дня, выжил, даже ушёл на своих ногах.

Должно быть, в тот момент он был ещё не в себе и не совсем отдавал отчёт о том, как сильно ему повезло. Но сейчас он вернулся в свой дом, обдумал каждый свой шаг и выражает признательность за полученный шанс.

В его деревне предательство закончилось бы гарантированной смертью, а он жив и вполне здоров.

– Спасибо, – говорю Сарготу. – Я прочитал послание, ответного не будет.

– А я и не собирался отвозить ответ.

Уходит в свой дом, а я думаю лишь о том, какую замечательную вещь мы возвели: дорогу. Два дня понадобилось, чтобы съездить в Орнас и обратно. За один можно посетить Фаргар: утром выезжаешь и к вечеру возвращаешься обратно. И никто не устаёт в пути.

Внезапно деревни связались между собой и это больше не кучка разрозненных поселений, а целая сеть, отныне объединённых транспортировочными линиями.