Чёрный хребет. Книга 4

Глава 37

Сознание переливается всеми цветами радуги.

Я сплю и осознаю себя посреди бесконечного пространства, без перерыва изменяющегося, трансформирующегося, сплетающегося в своей неповторимой структуре и не способного замереть даже на миг. Это словно заготовка для реальности, место, откуда начинается мир. Момент, в котором разум и материя сплетаются в единую сущность.

Находясь здесь, внезапно осознаёшь, что попросту невозможно ответить, что есть реальность и где проходят её границы. Мысль выходит на первый план. И не имеет смысл ничего, кроме этого.

Истина – невозможна. Лишь видимость имеет значение.

Лечу сквозь облака, расставив руки в стороны. Парю в небе и наслаждаюсь ветром, развевающим мои волосы. В такие моменты не хочется просыпаться, а подольше побыть здесь, где ты всемогущ и можешь испытать любые ощущения, какие недоступны там, где лежит твоё тело. Здесь тебя не ограничивают законы физики, логики, морали.

Ты сам – единственный закон.

– Удивлён? – спрашивает Шислин.

Её чёрный силуэт летит рядом со мной сквозь облака, только она не расставляет руки в стороны, имитируя самолёт, а парит спиной вниз, заложив руки за голову.

– Не очень, – говорю. – Я догадывался, что ты такой же мертвец, но не думал, что у мертвецов есть градации. И ты окажешься большим, чем все остальные.

– Теперь ты понимаешь, почему я прихожу к жителям Карута?

– Конечно. Они – твой единственный выход из замка. Не можешь к ним не приходить.

Некоторое время мы летим молча.

Пусть мы и во сне, но я ощущаю чёрную жемчужину Бартрама, которую где-то там сжимает моя рука. Захочу – и все покойники Варзода тут же перестанут существовать. Оборву их несчастные жизни одним усилием. Превращу ложных покойников в настоящих.

Даже не так.

На самом деле это не я убью их, поскольку они не живут в привычном понимании. Дар не даёт им умереть, и с уничтожением Дара они уйдут сами по себе. Смерть здесь всего лишь следствие.

– Я ведь забыла, как выглядит реальный мир, – произносит девушка.

– Разве? – спрашиваю. – Ты же сама сказала, что способна проникать в головы людей из окружающих деревень, причём даже бодрствующих.

– Верно, но я забыла, каковы на вкус зирчи, как пахнут молодые побеги яспера трёхлистного, и как выглядят селестиалы, которых недавно тебе описывала. Обо всём этом у меня остались лишь смутные воспоминания. Я могу сымитировать эти вещи во сне, но они не будут похожи на настоящие, поскольку я попросту не помню, как всё обстоит в действительности.

Словно по волшебству, небо исчезает и мы оказываемся в небольшой таверне, окна которой выходят на каньон, распростёршийся далеко внизу. Внутри никого, мы – единственные посетители.

Девушка щёлкает пальцами и за стойкой появляется трактирщик – дедушка лет семидесяти, выносящий на подносе пару знакомых фруктов.

– Отведайте, – произносит он. – Я выращиваю их на заднем дворе.

После чего разворачивается и уходит на кухню.

– Они растут далеко на севере, – говорит Шислин. – Точнее, для тебя это запад. Для вас тут всё на западе.

– Доводилось пробовать.

Беру с подноса маленький фрукт и разом закидываю в рот. Когда-то меня угощал им бывший староста Фаргара и я до сих пор помню этот кислющий сок, который брызнул во все стороны. Второй раз я такой ошибки не допущу.

– Пробовал? – удивляется девушка. – Они же тут не растут.

– Один тип угостил.

– Похожи на те, что ты ел в реальности?

– Не совсем, – говорю. – Такие же кислые, но вкус чуть другой.

Я отвечаю быстрее, чем понимаю, что мой ответ может расстроить девушку. Надо было сказать ей, что зирчи точно такие же, как в реальности. Один в один. Это бы её не так расстроило. А так выходит, что она забыла как выглядит и ощущается всё то, доступ к чему она потеряла.

– Эх, – вздыхает Шислин с нескрываемой грустью.

– Прости.

– Да ладно.

– Может, ты мне ещё и мяса какого-нибудь закажешь? – спрашиваю. – Из того, что не пасётся на моих землях.

Данная просьба должна поднять ей настроение. Показать, что она всё ещё знает намного больше, чем я.

– В нашем захолустье, – говорю, – мы едим только захолустное мясо. Но я бы не отказался от деликатеса из каких-нибудь шестиногих, рогатых, пернатых.

– К сожалению, не знаю никого с шестью ногами, перьями и рогами. Но вот тебе жаркое которое готовят на одном маленьком острове, где мне довелось побывать в детстве.

Уже знакомый трактирщик снова материализуется из воздуха, подходит к столу с новым подносом, на этот раз с крышкой. Тонкие, но при этом крепкие руки опускают блюдо на стол.

– Особый деликатес для столь важных господ, – произносит он.

Некоторое время трактирщик стоит рядом с любезным выражением лица. На какой-то момент я даже забыл, что это сон, и потянулся к карману, чтобы поискать мелочёвку для чаевых. Деликатесом оказалось какое-то мелкое животное, вроде геккона, поскольку кусочки мяса были крошечного размера. К нему шёл гарнир из явно водных растений.

Я принимаюсь поглощать еду, пока Шислин попивает сок из глиняной кружки через соломинку.

Два совершенно нормальных человека за трапезой.

Со стороны посмотришь на нас и не скажешь, что один – пришелец из другого мира, а другой – восставший мертвец, который может нормально существовать только во сне. И это не считая, что у одного из этих людей есть маленький чёрный шарик, с помощью которого он может мгновенно убить второго.

Не все вещи нужно произносить вслух. Шислин хочет, чтобы я уничтожил Дар. Она этого не говорила, но я сам понял, что все покойники в замке, включая её, исчезнут. Я и без того сочувствовал ей, но сейчас сердце щемит от осознания, что она собирается уйти, исчезнуть, раствориться. Хочется что-то сделать, как-то её расслабить, разговорить.

– Почему ты выбрала себе такой образ? – спрашиваю. – Почему чёрный силуэт с сияющими глазами?

– Всё дело в этом.

Девушка стучит себя по виску.

– В чём?

– В голове. Я больше не чувствую себя человеком, да и живым трупом тоже. Поэтому я решила выглядеть как-то средне. Не уродливо, как в настоящем мире, но и не настоящей, какой я была прежде.

– Тебе очень идёт этот образ, – говорю.

Это правда.

Я видел прежнюю Шислин, в том виде, когда она ещё не успела умереть. Она была очень привлекательной, но даже сейчас, когда от неё остался лишь силуэт, странное притяжение по-прежнему с ней.

Спрашивать, почему она всегда голая я не стал. Девушка наверняка очень долго путешествовала по снам в одиночестве и просто-напросто отвыкла носить одежду. Да и зачем ей что-то скрывать, если она в каждый момент времени – чёрное пятно.

– А почему ты постоянно во сне такой пижон? – спрашивает.

Смотрю на себя, а на мне опять цветастые одежды, словно я надел на себя всё, что было в гардеробе у знатного вельможи.

– Должно быть, где-то внутри меня прячется модник, которому надоело носить льняные рубашки. Хочется чего-то более изысканного. Я не из тех людей, что хотят каждый день надевать что-то новое, но какого-то разнообразия явно не хватает.

– Всё ли понравилось гостям? – спрашивает трактирщик, отчего я вздрагиваю.

Опять, наверное, материализовался из воздуха.

– Это ты заставляешь его говорить? – спрашиваю.

– Я могу контролировать людей, которых создаю, но они обычно действуют сами по себе. В зависимости от того, что я подсознательно хочу. Или чего от них ожидают.

– Спасибо, всё было замечательно, – говорю.

Понятия не имею, зачем ответил этому деду – его же не существует. Всё равно, что разговаривать с самим собой. С другой стороны, если он ведёт себя как человек, почему бы не обращаться с ним, как с человеком?

Между мной и Шислин внезапно повисает гнетущая тишина.

Она очень долго искала человека, который придёт в Варзод и разрушит проклятие. И она его нашла. Я выполню её молчаливую просьбу и разрушу чары, что создала чёрная жемчужина. И Шислин развоплотится. Перестанет существовать.

Сегодня её последний день.

Завтра её уже не будет.

Девушка хочет, чтобы мертвецы, включая её, обрели покой. Но она просто не может сказать это прямо – не в силах.

Точно так же, как я не способен хладнокровно раздавить жемчужину прямо в этот момент, отправив Варзод в небытие. Вот и сидим за столом, словно это самая обыкновенная встреча, которая ничего не означает. Словно мы поедим, потом помашем друг другу рукой и разойдёмся в разные стороны, чтобы затем встретиться через некоторое время.

Этого момента Шислин ждала, возможно, многие поколения.

Но теперь, когда час Икс приблизился и уже дышит в затылок, ею внезапно овладел страх. Это чувствуется в её позе, в её дыхании, задумчивости. Шислин напугана и я ничего не могу с этим сделать. Нет таких слов, которые вернут самообладание перед лицом смерти.

Она нашла убийцу – меня. Дала мне в руки пистолет и отошла на некоторое расстояние, надеясь, что я сам догадаюсь, как поступить. Старается сохранить лицо, глядя в пропасть направленного на неё ствола.

“Тебе не обязательно всё это делать, – мог бы я сказать. – Я верну жемчужину Бартраму и просто уйду”.

Но это было бы предательством, трусостью.

Если я дам слабину – то и она её даст.

Сегодня мне нужно быть спокойным ради неё. Я сделаю всё, что она хочет, даже если мне это не нравится.

– Можно и я с тобой поделюсь одним блюдом? – спрашиваю.

Пытаюсь таким вот незатейливым образом разрядить обстановку. Если девушка хочет уйти вместе со всеми мертвецами Варзода, пусть уходит. Это её решение, взвешенное, всесторонне обдуманное. Но это не значит, что происходящее должно быть холодным и суровым. Наоборот. Это должно быть как рождение, только в обратную сторону. Тебя не выбросят на помойку. Тебя примут нежные, заботливые руки.

Шислин пожимает плечами.

Она чувствует себя как человек, стоящий на самом краю пропасти в ожидании, что её в любой момент толкнут в спину.

– Раз уж в твоём сне повелевать можешь только ты, то слушай и выполняй мои инструкции. Это суп, в основе которого находится овощ красного цвета...

Описываю девушке, как выглядит свекла, картофель, лук, морковь. Ничто из этого не существует в этом мире, поэтому приходится не только расписывать их вкусовые качества, но и консистенцию, хрустящесть, слоистость, извилистость капусты. Хочется создать блюдо, по которому я сильно скучаю.

Во сне Шислин может делать всё, что угодно. Передо мной появляются тарелки с продуктами, изменяются согласно моим требованиям. Каждый я откусываю, нюхаю, пробую наощупь, чтобы создать нечто близкое к овощам из моего мира.

Наконец, получаю нечто вполне приемлемое.

Можно было бы попросить девушку всё это приготовить щелчком пальца, но я занимаюсь готовкой сам: ставлю воду на огонь, мою продукты, чищу, нарезаю. Устраиваю целую церемонию. Комментирую каждое своё действие. Хочется, чтобы Шислин забыла, какую судьбу себе уготовила.

Чувствую себя Хароном, переправляющим душу через реку мёртвых. Только вместо лодки у меня нож и разделочная доска.

Пока готовится суп, я болтаю о чём-то незначительном, но Шислин меня не слушает. Она летает где-то в своих мыслях, да и я тоже. Думаю о том, что совсем недавно побывал в таком далёком прошлом, когда даже Варзода не существовало. Я ходил по спине титана Перуфана, когда до здешних мертвецов оставались тысячи поколений. Из-за этого они уже не выглядят настолько старыми.

– Пахнет приятно, – замечает девушка.

– Да, запах ничего!

Может это и не суп из моего мира, поскольку овощи слегка отличаются, но на вид – то, что нужно.

В дополнение к блюду Шислин наколдовала хлеба и сметаны. К счастью, в этом мире существует молоко и его производные. Наливаю ей в миску два полных черпака горячего супа, аж пар идёт, столько же наливаю себе.

На вкус – вполне неплохо. Я ожидал худшего от овощей, которые были созданы из воздуха меньше часа назад.

Девушка смотрит на происходящее безучастно, отстранённо. Никак не может выкинуть из головы момент, ради которого всё это затевалось. Всё происходящее она делает в последний раз: последняя беседа, последняя трапеза, последний луч солнца.

Тянется к ложке, без энтузиазма, словно еда в настоящий момент не имеет смысла.

Она сейчас – житель Помпеи, слышащий грохот на улице. Кот, сидящий в коробке и глядящий на склянку с ядом. Осуждённый преступник, к шее которого мчится лезвие гильотины. С тем лишь отличием, что она не связана и может освободиться в любой момент. Но девушка продолжает лежать, глядя в корзину, стоящую под ней.

– Это намного вкуснее, чем выглядит, – говорю.

Я не собираюсь её переубеждать. Если она захочет остаться в этом мире, пусть сделает это сама. Я не имею никакого права вмешиваться в её решение, но могу накормить её вкусным супом и надеяться на лучшее.

Принимаемся есть суп, закусываем потрясающим, вкуснейшим хлебом. Мягкий внутри, хрустящий снаружи. Всё как я люблю.

– Да, неплохо.

Шислин тоже принимается за еду и каждая ложка исчезает в тёмном провале её рта, словно она забрасывает еду в чёрную дыру. Хочется попросить её принять облик человека, каким она была до нападения дикарей на Варзод, но и этого права у меня нет. Пусть остаётся такой, какой хочет.

– Наверное, я должна сказать спасибо, – произносит девушка.

– Да брось, – говорю. – Люблю готовить вкусную еду.

– Я не про это. Ты решил мне помочь, ничего не прося взамен.

В голосе Шислин тоска, обречённость.

От её слов у меня ком встаёт в горле, но я заставляю себя улыбнуться. Всеми силами стараюсь выглядеть спокойным, непринуждённым. На мне лицо искусного игрока в покер: никто не поймёт, что я на самом деле чувствую.

– Я помогаю не только тебе. Жителям Карута, жителям Орнаса. Всем в округе станет легче, когда жемчужина исчезнет. Даже животные меня поблагодарят.

– И тем не менее ты здесь. Спасибо.

– Тогда и я должен тебя поблагодарить, – говорю. – Спасибо, что не заставляла меня силой. Да, ты усыпила моих друзей и вынудила меня идти Варзод, но я считаю это мягким стимулированием. Уверен, ты могла бы действовать гораздо жёстче.

Некоторое время молчим и смотрим друг на друга.

– Ты наверняка ломаешь голову, для чего я вообще всё это затеяла, – предполагает девушка.

– Нет, – говорю. – Раз затеяла – значит так надо.

– Наверное, многие люди посчитали бы, что мне невероятно повезло обрести способность повелевать снами, – произносит Шислин. – Какая разница, что я представляю собой там, в настоящем мире, если здесь, во снах, я могу делать всё, что взбредёт в голову.

Пейзаж вокруг нас меняется. Теперь наша таверна стоит на вершине горы, свистит ледяной ветер, метель заносит снег через окно.

– Я ведь могу отправиться куда угодно.

Внезапно в наших телах вырастает по дополнительной паре рук чуть ниже основной. С удивлением смотрю на четыре своих ладони.

– Я могу стать кем угодно.

В каждой из моих рук появляется по огромному изумруду. Они настолько ослепительно красивы, что дух захватывает.

– Я могу получить всё, что пожелаю.

Следом происходит и вовсе невероятное: я разделяюсь на двух отдельных людей. Причём не я и моя копия, а оба человека – это я сам. Я осознаю каждого из них, как самого себя, словно вместе с телом разделилось и сознание. Смотрю на самого себя с двух разных сторон. Затем нас становится четверо, восемь, шестнадцать... и каждое отдельное тело осознаю, будто все они – это я.

Многочисленные мои версии разлетаются во все стороны, кто куда. Один отправляется рыбачить на тропический пляж, другой стоит над жерлом вулкана, третий читает ветхие книги в древней библиотеке. И каждый из них – я.

– Я могу проживать бессчётное количество жизней в один и тот же момент времени в созданных мною же мирах.

Затем всё это исчезает и я снова оказываюсь в таверне, возле тарелки супа. С одной парой рук.

– Разве этого мало? – спрашивает Шислин. – Разве может человек желать чего-то ещё?

Отвечать на этот вопрос явно не стоит. Я не был живым мертвецом, сотни лет путешествующим по сновидениям. Я не могу даже приблизительно понять, что чувствует девушка. Как она воспринимает всё происходящее.

– Так скажи мне, как посторонний человек, повезло ли мне?

– Я был бы полнейшим идиотом, если бы сказал «да». Каждый сам для себя выбирает, повезло ему или нет. Богат он или нет, счастлив он или нет.

– Хочешь узнать, сколько времени я провела в качестве неподвижного трупа, глядя в стену, прежде чем обрела способность создавать сны и входить в них к другим людям?

– Конечно хочу, – говорю. – Но думаю, что интересоваться таким – не вежливо.

– Слишком долго, – отвечает Шислин.

Её запал быстро угасает. Она как-то уменьшается, смотрит на меня своими сияющими глазами и после вздоха произносит:

– А теперь...

Пауза.

– А теперь...

Опускает голову и закрывает лицо ладонями. Она не издаёт звуков, не дёргает плечами, я не вижу её кожи, но понимаю, что она плачет.

Всегда неловко находиться рядом с плачущим человеком, особенно если ты едва его знаешь. Любая успокоительная фраза может показаться фамильярностью, а игнорирование выставит тебя чёрствым и безэмоциональным.

– Выпей чая, – говорю.

Протягиваю девушке пустую руку, сложенную так, будто в ней находится кружка.

Шислин поднимает голову и смотрит на мою руку в недоумении, после чего делает идентичный жест: берёт из руки невидимый сосуд и подносит его ко рту, имитируя глотки. У неё теперь не просто сияющие глаза, а горящие языками пламени. И слёзы, будто капельки пылающего воска, падают на стол. Оставляют на деревянной столешнице выжженные точки.

– Вообще-то я думал, что ты создашь в моей руке чай и выпьешь его, но так тоже сгодится.

Она издаёт короткий смешок, но тут же обратно заливается плачем.

Оглядываюсь по сторонам, словно здесь может оказаться кто-то посторонний, кто поддержит Шислин. Кто-то знающий её лучше, чем я. Кто-то из её друзей или родственников. Вокруг никого, поэтому утешать её – это обязанность любого человека, наделённого эмпатией. В данном случае это я.

– Не сдерживайся, – говорю.

Перегибаюсь через стол и кладу руку ей на предплечье.

– Как говорил мой отец...

Настоящий отец, из моего мира.

– ... никогда не надо сдерживать слёз и стыдиться их. Это признак не слабости, а живой, чувственной натуры.

От моего прикосновения Шислин не вздрогнула. Иногда дотрагиваешься до постороннего человека и по нему проходит разряд, означающий, что он предпочёл бы без этого. Здесь такого нет.

Поднимаюсь со своего места, огибаю стол, присаживаюсь рядом с Шислин. Я бы её обнял, не будь она голая... а какого чёрта? Обнимаю девушку, кладу подбородок ей на плечо. Говорить ничего не нужно. Надеюсь, она почувствует себя лучше от моих действий.

Очень странно сидеть рядом с живой тенью.

Обычно тени прячутся в углах, скрываются за предметами напротив источника света. Но когда тень сидит на свету – выглядит странно и необычно. Словно кто-то наложил картинку поверх основного изображения.

– Тише, – говорю. – Всё нормально.

Я незнакомец, случайно оказавшийся рядом с ней в последние минуты жизни. Это действительно так. Однако я ещё и проводник – именно такие обязанности возложила на меня Шислин. И я намерен выполнить свою работу хорошо. Вернуть девушке спокойствие, умиротворённость.

– Ты не одна.

Девушка продолжает сидеть, уперев локти в стол, закрыв лицо ладонями. Многовековое существование на самой границе жизни подходит к концу. Она боится уходить, но и остаться не желает. Вот и рыдает в страхе перед неопределённостью.

А я сижу с ней, не зная, что можно сказать в этой ситуации. Каким образом я могу на неё повлиять.

– Ты хотела бы увидеть Дарграг? – спрашиваю. – Это моя деревня, расположенная у подножия хребта со стороны пустыни.

– Не надо, пожалуйста, – отвечает слабым голосом. – Я знаю, что ты пытаешься сделать. Не надо.

Хочу её переубедить.

– Но там действительно замечательно...

– Сегодня мне не нужен человек, который будет уговаривать меня посмотреть на удивительные места и красоты, которые он знает. Мне нужен человек, который побудет рядом, чтобы я не чувствовала себя одиноко.

Всхлипывает.

– Вот и всё, что я прошу. Посиди тут. Просто посиди. Можешь ничего не говорить.

– Ладно.

Я выполню всё, что она хочет.

С грустью, печалью, мрачными мыслями, но выполню. И я даже улыбнусь при этом.

– Шислин... – говорю.

– Тише.

– Мне нужно сказать...

– Это не важно. Ничего не желаю знать.

– Я только хотел сказать, что ты очень замечательная девушка. Я рад, что познакомился с тобой.

Тонкие руки Шислин обвиваются вокруг моего тела и вот наши объятия становятся обоюдными. Она выбрала меня, чтобы уничтожить чёрную жемчужину, а заодно составить ей компанию по пути в царство, которое охраняет трёхголовый пёс.

– Мне надоели сны, – говорит девушка. – Это только со стороны кажется, что здесь интересно и всегда можно найти что-то новое. Развлекаться и развлекать других бесконечно. Но любой человек устанет рано или поздно, не сможет сохранить интерес к происходящему.

– Понимаю, – говорю.

– Быть всемогущим существом во снах очень весело, только если ты живёшь ещё и в настоящем мире. Когда же ты там всего лишь труп, не способный перевернуться на другой бок, сон превращается в тюрьму, которую невозможно покинуть.

– Понимаю, – говорю.

Чувствую, как её руки прижимают меня сильнее. Она впервые нашла человека, который полностью понимает, в каком положении она оказалась. Многочисленные деревенщины, которых она посещала во снах, воспринимали её божеством, демоном, хранительницей грёз. Но только не обыкновенной девушкой, которой жутко не повезло оказаться в замке посреди восставших мертвецов.

Она изливает на меня свои печали, а я всё впитываю.

Я не человек, я коралл, поглощающий и очищающий окружающую воду.

– У меня было множество друзей среди обитателей деревень. Мы с ними веселились, путешествовали, отдыхали каждую ночь, но никто из них на самом деле меня не понимал. И все они мне завидовали.

Шислин всё говорит и говорит, выпускает наружу всё, что успело накопиться в её голове за долгие годы. Где-то в её сознании прорвало дамбу и теперь потоп напряжения вырывается наружу.

Мне остаётся лишь слушать и не вмешиваться в поток её мыслей.

– Иногда я забывала, что сплю и созданный мною же мир начинал казаться реальным.

Она говорит.

– Иногда я просыпалась, и реальность казалась сном.

Она рассказывает.

– А на самом деле я очень тоскую по прежней жизни. До того, как приехала в Варзод. Пока путешествовала по миру и посещала красивые места. Я успела много чего объездить, прежде чем осесть у Бартрама.

– И каков он, этот мир? – спрашиваю.

– Большой. Бесконечный. Одной жизни не хватит, чтобы всё посетить, всё увидеть. Ты можешь не поверить, но из многих мест меня выгоняли.

– Поверю. Изетта назвала тебя капризной.

– Капризной? – удивляется Шислин.

– Точнее своенравной, но она из прислуги и не может плохо говорить о господах. Если читать между строк, то ты создала в замке капризный и придирчивый образ. Тебе это поведение кажется естественным, ведь ты родилась в благородной семье, но простые люди такое не любят.

– Правда? Никогда бы об этом не подумала. Хотя... теперь я понимаю, почему некоторые люди разговаривали со мной с неприязнью, хотя я пыталась быть вежливой.

Она говорит, а я слушаю.

Шислин рассказывает о семье, в которой родилась, о родителях, которых не стало очень рано. О богатствах, которые свалились на неё, и которые она благополучно растеряла. Она никогда не была из тех людей, которые планируют на годы вперёд.

– Я вообще растяпа, – вздыхает Шислин. – Всё, к чему я прикасалась, мгновенно разрушалось.

Мой подбородок лежит на плече девушки, её голова на моём. Мы продолжаем сидеть на лавочке по одну сторону стола.

Чувствую её руку корнями волос на затылке.

– Ещё раз спасибо, – говорит Шислин. – Спасибо, что оказался здесь.

– Пожалуйста.

Слёзы снова наворачиваются у неё на глазах. Она подаётся вперёд и чмокает меня в щёку, затем ещё раз. Последнее, отчаянное желание почувствовать тепло другого человека. Обоюдное, надо сказать.

Существо, которое так сильно напугало меня в Орнасе, оказалось обыкновенной девушкой. Долгая жизнь заставила её забыть о своей человечности, но сейчас всё выходит обратно наружу. Она сидит рядом и касается меня губами.

Вокруг нас – место, которое не существует. Оно исчезнет, как только мы уйдём, и никогда больше не появится снова. Ни один человек не посетит эту таверну. Стены запомнят наше присутствие и никому о нём не расскажут. Оно останется навечно погребено в воспоминаниях, растворится вместе с шёпотом ветра, словно его и не было.

Отстраняюсь от девушки. Смотрит мне в глаза, а я – в её пылающие огни. Её ладонь покоится на моей груди.

Не уверен, что происходящее – правильно.

– Ты же искала меня, чтобы я выполнил твою просьбу. Мы не должны были симпатизировать друг другу.

– Знаю, – говорит. – Но что уж теперь поделать?

Она придвигается, при этом не шевеля ни одним мускулом. Взлетает, опускается мне на колени и осторожно целует в лоб, будто боится меня напугать. Целует в бровь, в висок, в щёку.

Есть вещи, которые человек не контролирует. Нелегко заставить себя что-то чувствовать, и ещё сложнее вытравить в себе чувства. Происходящее совершенно точно не должно происходить. Повторяю себе, что я здесь для совершенно другой цели, и мне нужно держаться, но жилка в сердце, которая дрожит только при виде притягивающего тебя человека, не даёт успокоиться. Та самая жилка, которая перехватывает дыхание, переворачивает внутренние органы. Которая бьёт тебе в голову в самый неподходящий момент, заставляя забыть всё, что ты обычно забывать не хочешь.

Но я держусь.

– Шислин, – говорю.

Она едва отлепляется от меня, но руки по-прежнему сжимают мои щёки.

– Ты всё делаешь только сложнее.

– Какой же ты всё-таки глупый, Гарн...

Её губы касаются моих и все мои протесты разносит в клочья. Все мои баррикады в голове рушатся, их сносит страстью девушки, её порывами и жаждой любви. Настолько сильной, что мой разум подбрасывает в воздух и он, кувыркаясь, падает на твёрдый каменный пол. И пока он валяется, шокированный и не понимающий что происходит, у руля в голове становится другая часть моего сознания.

Плотнее прижимаю девушку к себе.

Она хочет тепла? Она получит его. Она получит его столько, что всё тепло этого мира покажется ей лишь тусклым отголоском далёкого пламени.

Мы настолько близко, что я чувствую биение её сердца, оно колотится в унисон с моим, бешено и неудержимо. Больше нет места логике, нет места сомнениям. Остаётся лишь чистое тяготение. Две планеты, зацепившиеся друг за друга гравитационным полем.

Она целует меня и жар от её слёз обжигает кожу.

Стены раздаются в стороны, потолок исчезает, мы больше не сидим в таверне на деревянной скамье, а летим по небу, переплетясь телами, точно две змеи, решившие оставить между собой как можно меньше пространства. И далёкий-далёкий пейзаж виднеется внизу.

Одежда сама спадает с меня. Шислин достаточно лишь подумать, чтобы она порвалась на лоскуты и унеслась прочь, к земле.

Я больше не могу понять, где заканчиваются мои уста и начинаются её. Хоть бы этот танец длился вечно, этот обоюдный соблазн, эта внезапная мелодия в наших телах. Искра соприкоснувшихся языков. Два взгляда, нашедшие друг друга. Невозможно представить момент ещё интимнее.

Мои руки скользят по её талии, бёдрам, приятным округлостям ягодиц. Я больше не могу думать – попросту не способен. С ума сводит пьянящий аромат её губ, её волос. Она обвилась вокруг меня ногами и руками, мы кружимся в вышине, оказавшись во внезапной невесомости. Не только земной, но и личной, где ничто извне не может нас побеспокоить.

Мы словно две детали одного механизма, что были специально созданы друг для друга. Подходим, дополняем, обретаем смысл.

Сладостное ощущение союза двух полов.

Исполнение изначальной функции.

Сливаемся воедино во всех возможных и невозможных смыслах.

Я двигаюсь внутри неё, слушаю её тяжёлое дыхание, сам дышу тяжело. Закусываю губы, сдерживая бушующее внутри напряжение. Во мне всё горит, плавится, каждая частичка тела откликается на её ритм, на её стоны.

Границы испаряются, нет больше меня и её, лишь два полюса, притягивающиеся с неимоверной силой.

Постепенно увеличивающееся блаженство. В каждый момент кажется, что не может быть ещё лучше, но каждый раз я ошибаюсь. Чувствую нарастающий гул внутри, словно зарождение новой звезды. Даже не звезды, вселенной. Напряжение мироздания, бесконечно малой точки, готовой воплотиться в нечто бесконечное.

Чувствую себя акробатом, что балансирует на тоненьком тросе над огромной пропастью. Шаг в сторону и я полечу вниз, сброшенный собственной неосторожностью. Сдерживаю себя изо всех сил.

Оглушительная тишина перед взрывом.

Мы заканчиваем одновременно и ещё некоторое время несёмся по инерции, приближаясь к земле горящим в атмосфере метеором.

Реальность снова обретает формы, мы с Шислин лежим на деревянном полу таверны. Уставшие, запыхавшиеся, довольные. И я почти счастлив.

Почти, но всё же не до конца, поскольку помню, для чего именно девушка меня нашла.

– Гарн, – произносит она.

– Да?

– Ничего...

Мы лежим очень близко, соприкасаясь головами. Где-то в процессе девушка перестала быть чёрным силуэтом и теперь я смотрю на её светлые волосы, светлую кожу и удивительно красивый профиль лица.

Она поворачивается и наши взгляды встречаются. Она улыбается, но в глазах проглядывает немного грусти.

– Я всё ещё хочу, чтобы ты сделал то, о чём я тебя просила, – произносит она очень тихо. – Ты ведь знаешь, что я не передумаю.

– Знаю, – говорю с тяжёлым сердцем.

Вот и всё.

Именно сейчас мне и нужно сделать свою работу.

Как бы я ни хотел отсрочить этот момент, он наступил. Сжимаю зубы так сильно, что мышцы лица сводит. Приказываю чёрной жемчужине разрушиться.

Чувствую, как проклятие исчезает, мертвецы Варзода избавляются от цепей, не дававших им умереть. Они уходят, распадаются в прах, остаются всего лишь пятном в моей памяти. Больше никто о них не узнает.

– Спасибо, – произносит Шислин.

И тоже растворяется.

Я остаюсь один, гладя рукой воздух.

Но она не умерла. Я чувствую, будто девушка, в отличие от всех остальных мертвецов, отделяется от своего тела. Превращается в чистый дух, сновидение. Она уносится в открытый мир, чтобы свободно путешествовать по нему и навещать спящих людей. Не только окружающих деревень, но любых, куда она захочет отправиться.

Она стала свободной. Дар, позволявший ей путешествовать по снам, позволил ей стать живым сновидением.

У меня будто сердце запело. Я так хотел, чтобы она осталась жива, передумала уходить сегодня в загробное царство. Но всё вышло даже лучше.

– Лети, – говорю я в пустоту.

Просыпаюсь на кровати в Вазоде. Один в целом замке.