Черный лис. Том 2

Глава 10

Музыка была чарующей — другого слова и не подобрать. Оркестр располагался на полукруглом балкончике, который нависал над бальным залом, на порядочной высоте. Что давало великолепную акустику.

Скрипки, виолончели, какие-то духовые — всего не перечислить. Огромный, как бочка для выдерживания коньяка, барабан…

А внизу, на отполированном до зеркального блеска паркете — столпотворение. Мундиры, фраки, эти необыкновенные платья с открытыми плечами и пышными многослойными юбками.

Женщины в них походили на только что распустившиеся бутоны роз.

Даже до того места, где я стоял, на крошечном балкончике под сводчатым потолком, долетала горячая волна запахов. Духи, живые цветы, горячий воск, кожа, шелк…

А пары кружились в вальсе, и пышные юбки летели, и начищенные ботинки щелкали каблуками…

— Волнуешься?

Я вздрогнул. Зрелище бала поглотило меня настолько, что всё вокруг сделалось блёклым, ненастоящим.

А Фудзи был красавец. В чёрно-белом гусарском мундире, с ментиком через одно плечо, с золотыми кудрями… В белых перчатках, с саблей на левом боку.

— Нисколько.

И это была правда. Увидев Фудзи, одним взглядом окинув его наряд и вдруг сообразив, что я прекрасно разбираюсь — где ментик, а где эполеты…

В-общем, я понял, что благодаря Кладенцу, не буду чувствовать себя медведем в посудной лавке. Ещё одно забавное сравнение. Которого — могу поклясться — я не знал до этой минуты.

На мне тоже был мундир. Не гусарский, а морской: чёрные брюки с шелковым лампасом, белый китель, фуражка… Я был отражением, почти копией князя Соболева, его тенью. Его наследником.

Жесткая ткань воротника неприятно врезалась в шею — это для того, чтобы никогда, ни при каких обстоятельствах не опускать подбородок.

— Приготовься, чудовище, — Фудзи махнул рукой в сторону лестницы. — Скоро наш выход.

Программку со сценарием бала — расписанным по минутам — я нашел у себя в спальне, на подушке. Рядом с выглаженным мундиром и фуражкой с золотым двуглавым орлом и солнечным диском на околыше.

А ещё меня заставили тренироваться — до прихода гостей. Князь лично прогнал нас с Фудзи туда-сюда по этой лестнице, по всей сотне ступенек, раз шесть. Пока мы не научились сходить торжественно и неторопливо, держа головные уборы на сгибе локтя, и при этом не глядя под ноги, а как бы поверх голов, вдаль, в широко распахнутые окна, за которыми было небо.

— Слушай, всё хотел спросить… — встав сбоку, за резной балюстрадой, мы ожидали сигнала распорядителя. — Почему чудовище? У меня что, рога, или огонь из пасти?

Мой друг расхохотался. Громко, всё равно внизу, где танцуют, из-за музыки ничего не слышно.

— Самое страшное чудовище — это человек, Курои-кун, разве ты не знал? Явившийся из другого мира, владеющий тайным, недоступным простым смертным знанием, и к тому же — самый могущественный чародей. Как ещё тебя называть?

— Что ты несёшь? — мои уши вновь начал заливать жар. Я прямо чувствовал, как из обычных, бледных, они становятся багровыми, а ещё чуть-чуть прозрачными… — Какой ещё чародей? Я же не владею и сотой долей тех знаний, что ваши сэнсэи!

— То-то и оно, Курои-кун, — Фудзи усмехнулся, на мой взгляд, преувеличенно трагично. — Ничего не зная, ты в одночасье нашел общий язык с Артефактом. Это ли не доказательство твоей потусторонней силы?

— Принц Константин, перестаньте смущать моего внука, — на губах Соболева играла улыбка, призванная смягчить строгий тон. — Ему и так предстоит испытание не из лёгких.

Как я уже говорил, мой мундир был отражением одеяния князя. Ткань кителя настолько белая, что светится сама по себе. Орденские планки — их было много, — ловили блики хрустальных люстр, как и начищенные чёрные ботинки.

Князь тоже был при сабле. Церемониальное оружие представляло собой произведение искусства. Притаившийся смертоносный зверь.

Распорядитель подал незаметный снизу сигнал, и князь подтолкнул меня к лестнице.

— Да поможет нам Эфир, — шепнул он, вставая в центре. Слева был Фудзи, справа — я. Так и пошли.

— Вон тот, с моноклем — барон Трофимов, заводы электробытовой техники и посуды, — негромко вещал князь, пока мы спускались — медленно, с достоинством. — А вон там, в красных перьях — мадам Блаватская. Ректор кафедры востоковедения Суворовского училища, удивительно собранная женщина… А ещё вон тот господин, в плохо сидящем смокинге — Королёв. Ракетостроение и спутники. Ах, какую станцию господин Королёв запустил на орбиту в прошлом году! Если б не здоровье, я бы сам стал космонавтом… А там, лысый, в коричневом костюме — граф Замятин. Я вас обязательно познакомлю, удивительный человек. Пишет книги про будущее.

Вот так, незаметно, мы добрались до самой нижней ступеньки, и Фудзи тут же закружился в танце, увлекаемый барышней в розовых шелках…

Но князь остался рядом. Было ещё множество лиц — усатых, бритых, с бородой, с двойным подбородком, очерченных очень твёрдо, — всем я пожимал руку и деревянно улыбался.

И танцы: вальс, полонез, что-то ещё, где надо проходить сквозь арку из сомкнутых над головами рук…

НИ ОДНОГО женского лица я не запомнил. Всё время считал шаги, повороты — боясь ошибиться и наступить на нежную, словно сотканную из лепестков роз, шелковую туфельку. Так что самое страшное, чем пугал меня Колян, и на что я совершенно, абсолютно не имел никакого права, прошло мимо. Помню только, что у всех девушек были жутко твёрдые бока в корсетах.

Я этой моды не одобрял.

А потом из толпы фрачников явился высокий господин, удивительно молодой, с красивыми, зачёсанными назад волосами, с посеребрёнными висками и яркими, как у женщины, губами.

— Граф Данила Бестужев, — он представился сам, так просто, без всякого пафоса, что я улыбнулся — он понравился мне с первой секунды.

— Принц Владимир Антоку, — я щелкнул каблуками, так же, как это делал князь Алексей, и чуть наклонил голову.

В этом человеке было очень много всего — силы, ослепительной ауры, агрессии, превосходства… И стоило Великому Магистру посмотреть мне в глаза, я попросту провалился. Показалось, что рушусь я в тёмный колодец, стены его состоят из звёзд, а дна нет вовсе. И в этом колодце, всё моё естество исследуют, клетка за клеткой. А потом распыляют. На атомы.

— Так вот, значит, вы какой, — граф дружелюбно улыбается, и делает такое круглое движение рукой, словно собирается пригласить меня на танец, и только в последний момент я соображаю, что это он пропускает мимо себя вереницу молоденьких девушек с фиалками в волосах…

— Вы о чём?

— Мне докладывали о том, что молодой принц — очень сильный сэнсэй, — он употребил японский термин. — Но я даже не представлял, насколько.

— Хотите секрет, граф? — я заговорщицки приблизился к нему, почти вплотную, ощутив запах какого-то средства для волос и орхидеи в петлице. — Я тоже.

Легко поклонился и ушел.

После неприкрытого, наглого изучения, которое учинил мне великий магистр… То, как я падал в колодец, и чувствовал, как меня разбирают на атомы, по-другому и не назовёшь.

Я как-то очень быстро перестал испытывать к графу Бестужеву симпатию.

Правильно говорил Колян. Вот такие люди — красивые, с благородной осанкой, с твёрдым подбородком и ямочками на щеках — и становятся самыми опасными противниками.

Фудзи станет таким лет через пятнадцать-двадцать.

Мысль была неожиданная, но очень верная. Он и сейчас опасен, мой первый и единственный друг в этом мире. Но если его не убьют, если позволят его таланту расцвести… Корпус Посланников гордился бы таким выпускником.

Чуть позже, когда я успокоился, и даже научился различать отдельные лица в этом постоянно вращающемся калейдоскопе, вдруг побежал шепот: — Государь… Император… Сам…

А я уже видел высокую стройную фигуру, в таком же белоснежном кителе, как у Соболева и у меня, но с единственным отличием: через плечо и грудь его была переброшена пурпурная, такого красного оттенка, который отливает синевой, шелковая лента.

Он танцевал. У дамы Государя были чёрные, собранные в высокую причёску волосы и белое и прямое, как колонна, платье. Руку в длинной белой перчатке она держала на отлёте, в тонких пальцах — ремешок крошечной сумочки.

Вот эта сумочка и сбила меня с толку. Казалось бы — мелочь. Что там может лежать?.. Носовой платок, телефончик — здесь все их носят, просто жить не могут без этих своих электронных штучек. Может быть, пудреница…

Вот только сумочка раскачивалась неправильно. В тяжелом, равномерном ритме. Словно лежит в ней что-то тяжелое. Металлическое.

Горло сдавило, а ноги сами понесли к этой паре: государю и женщине с пистолетом в сумочке… А потом они в очередной раз повернулись, и я увидел её лицо.

Глаза, как спокойная гладь воды в тенистый полдень. Длинные, чуть раскосые, искусно подведённые чёрными стрелками.

Любопытная особенность: как только я её увидел, моментально забыл про всё остальное. Даже про государя — который до сего времени вызывал у меня жгучий интерес…

Белый Лотос. Как она оказалась здесь, в Каховке, да ещё и… с кем? И ведь они явно друг другу симпатизируют: о чём-то болтают, автоматически, в заученном ритме совершая знакомые па… А гости вокруг тоже танцуют. Старательно делают вид, что ничего необычного не происходит. Подумаешь! Государь почтил присутствием… Но каждый — абсолютно каждый — нет-нет, да и бросает восхищенный взгляд на августейшую пару.

Вот именно: восхищенный. Не пугливый. Не настороженный или почтительно-подобострастный. Государем восхищались. Я бы даже сказал, гордились — вот, мол, какой у нас монарх! Орёл о целых двух головах, и вместо крыльев у него — солнце.

Много времени в одиночестве я не провёл — не больше двух-трёх минут. А потом ко мне подступил очередной предприимчивый господин, сколько их уже было, владельцев мануфактур, оружейников, даже тот, кто выпускал эти смешные бумажные газеты…

Он представился корреспондентом, и мне пришлось ответить на ряд вопросов, и не сразу я спохватился, что с господами журналистами нужно держать ухо востро.

Но кажется, всё обошлось и князю не придётся за меня краснеть.

Эх! Сюда бы моего друга Лёву Полесова. Уж он-то получил бы от этого бала, от всего этого внимания, ОГРОМНОЕ удовольствие.

От журналиста меня спас Колян. Собственной персоной. Он тоже был в мундире, угольно-чёрном, с серебряными пуговицами, эполетами и аксельбантом. Хотя я бы не удивился, заявись он на бал в своём вязаном жилете и мягких шлёпанцах…

Бесцеремонно оттеснив господина Хрущева — так звали борзописца из газеты «Московские Ведомости», — он вполголоса сообщил:

— Белая гостиная. Я провожу.

Щелкнув каблуками перед Хрущевым, я с облегчением покинул эту огромную, роскошную, набитую музыкой и гостями залу.

Пока шли, всё время хотелось принять душ: казалось, любопытные взгляды до сих пор ползают по мне, как муравьи.

Колян шествовал не оборачиваясь, с ровной напряженной спиной, фуражка — на сгибе локтя, словно он собрался пригласить на танец даму.

Но дам здесь уже не было. Был широкий, ярко освещенный коридор с портретами на стенах — на двух или трёх я заметил фамильное сходство: эти вот оттопыренные уши и внимательные ореховые глаза…

Двери были двустворчатыми, в три человеческих роста. В этом крыле я ещё не был, здесь располагалась официальная часть — конференц-залы, небольшой кинотеатр и вот такие вот гостиные. Достаточно большие, чтобы вместить тридцать-сорок человек.

Колян сказал, белая гостиная. И она действительно была белой. Куча оттенков, от яичного, до цвета топлёного молока. Потолок, стены, ковёр на полу, портьеры, мебель — всё.

И в этом белом безмолвии я мгновенно увидел пурпурную шелковую ленту. Государь. Он стоял прямо, но в то же время как-то непринужденно, рядом с диваном, на котором сидела… Ну конечно она. Белый Лотос, глава имперской безопасности Ямато.

Князь тоже был здесь — рядом с окном, за которым было уже темно. Но ткань была сдвинута в сторону и стекло зияло чёрным пустым провалом.

Фудзи — подтянутый, без ухарского ментика, тоже в белом мундире с множеством чёрного посеребрённого позумента.

Колян, впустив меня, закрыл дверь. И встал тут же, сложив руки перед собой, в извечной позе всех телохранителей. Глядя прямо, словно на противоположной стене было нечто страшно интересное.

И как-то я уже понял, по выражению глаз, по позам, по тому, что в центре комнаты стол ломился от закусок — я от двери ощущал запах горячего крабового мяса, политого сливочным растопленным маслом — что это не дружеские посиделки.

Военный совет.

Впрочем, Белый Лотос не покинула бы свои любимые острова только для посиделок — это было очевидно, об этом можно было даже не думать.

А Государь уже смотрел на меня — с интересом, с каким-то дружеским участием, и я только сейчас увидел, какой у него высокий чистый лоб, круглый, поделенный ямочкой подбородок, чуть впалые щеки и удивительно пушистые золотые ресницы.

А вот глаза у него были такие же, как у Соболева. Два осколка арктического льда, прозрачного и холодного. Но лёд этот не обжигал, он не был враждебным.

— А на портретах у вас борода и усы, — разумеется, я понимал, что брякнул что-то дурацкое, неуместное. И хохот Фудзи вовсе не помог мне успокоиться.

— Людям нравится видеть умудрённого опытом монарха, — улыбнулся государь и провёл рукой по лицу. Я моргнул.

Теперь передо мной было знакомое лицо с купюры: бородка клинышком, чуть подкрученные усы… Но лоб, глаза, щеки — те же.

— Святослав — мастер иллюзий, — негромко сказал князь Соболев. — Один из лучших.

Государь принял комплимент, как должное. А потом сделал пару шагов и протянул мне руку.

— Друзья зовут меня Свят, — сказал он и улыбнулся, мгновенно превращаясь в молодого весёлого человека с безбородым лицом.

— Курои, — я тоже протянул руку, совсем забыв, что представляться надо Владимиром…

Но по глазам Императора, по его рукопожатию я понял, что всё сделал правильно.

— Вот значит как, — он уже не улыбался, только в голосе угадывался интерес. — Признаться, когда мне о вас рассказали, я не поверил. Путешественник из другого мира! — взяв за плечи, он бесцеремонно подтащил меня прямо под свет хрустальной люстры и заглянул в глаза.

— А теперь верите? — спросил я.

Его взгляд не затягивал в холодный колодец, полный колючих звёзд. Это был простой взгляд, человеческий. Хотя государь и был очень мощным магом. Это я видел, даже не прибегая к запрещенным фокусам, как граф Бестужев.

Кладенец, бившийся в унисон с моим сердцем, помогал это сделать легко и просто.

— Наш государь видит твою сущность, так же, как дедушка Сакуры, — подал голос Фудзи. Устроившись возле стола с закусками, он разливал чай — в зеленовато-прозрачные, явно японского происхождения, чаши.

Ага. Государь Святослав, значит, видит, а граф Бестужев — нет. Он затем и устроил мне рентгеновское просвечивание посреди толпы, потому что имел на руках множество слухов, но не имел доказательств. И очень надеюсь, так и не получил…

— У меня к вам две тысячи вопросов, — сообщил государь-император.

— Постараюсь ответить, — я чувствовал себя неловко. Похоже, в этой комнате все, кроме меня, знают, что происходит.

И в этот момент Белый Лотос пошевелилась. Не встала, ничего не сказала — просто переменила позу. И атмосфера в комнате мгновенно изменилась.

— Так, с любопытством придётся повременить, — подмигнул государь, наклонив львиную голову в сторону девушки. — Делу — время.

Я обвёл взглядом собравшихся, но остановился всё-таки на князе. Почему-то решил, что задавать вопрос напрямую самому государю будет как-то… неправильно.

— Что-нибудь случилось?

— Тебя хотят убить, — просто ответил Соболев.

Я пожал плечами. От сердца немного отлегло.

— Значит, ничего нового. Самолёты, драконы, тайные перебежчики… Это же у вас нормально, да? Многие не хотят, чтобы принц занял своё законное место.

— К сожалению, всё гораздо сложнее, чудовище моё, — Фудзи вздохнул, а потом протянул мне прозрачный сосуд с обжигающим напитком. — Выпей, это придаст тебе храбрости, — трагически возвестил он.

Я послушался. Чай был душистым, очень горячим и действительно прекрасно освежал.

— Дело в том, — Белый Лотос говорила негромко, но в этой комнате голос её разносился достаточно хорошо. — Что убить хотят именно тебя. Чёрного Лиса.