Черный лис. Том 2

Глава 19

Секунду я смотрел, как Любава грациозно движется по тротуару. Миг — и остались лишь тени вязов на вспученном корнями старом асфальте, и лучи солнца, похожие на желтые пальцы. Девушка скрылась среди теней.

А я повернулся и побежал вдоль забора.

Хотелось изучить военную часть вживую, не на карте. Не то, чтобы я не доверял плану Любавы, как таковому. Просто нужно убедиться.

Слишком многое поставлено на карту, и если меня схватят или убьют — пострадают многие люди.

А скажи-ка, друг Курои, в этом ли дело? — неожиданно в голове зазвучал голос Фудзи. — Что тебя больше волнует? Не желание ли утереть нос самоуверенной девчонке, найдя лучший способ проникновения и выполнив задание в одиночку?

Может быть, — ответил я этому воображаемому Фудзи. Потому что лучше так. Лучше разговаривать с другом в своей голове, чем представлять его лежащим на голом бетонном полу с головой в огромной кровавой луже… — Опыт говорит, что не может столь юная и самоуверенная пигалица быть лучше меня. И я буду полагаться на этот свой опыт, и на свою интуицию — потому что именно они помогали мне остаться в живых.

Грустно думать, что моя жизнь превратилась для тебя в соревнование с девицей, — говорит Фудзи. — Хотя выбор — одобряю. Тебе всегда нравились рыженькие.

Ничего подобного, друг Фудзи, — я уже карабкался на ствол дерева, ветви которого раскинулись в опасной близости от забора. — От рыжих одни проблемы…

Конечно, до самого забора оставалось метров семь-восемь, удобная для прыжка ветвь находилась довольно высоко. Наверное, так и думали солдаты, когда пожалели прекрасный дуб и не стали пилить эту величественную и роскошную ветку.

К тому же, на той стороне, сразу за патрульной полосой, на равном расстоянии друг от друга, находились такие грибки: столб с крышей, под которой может укрыться постовой в ненастную ночь.

А дубовая ветвь давала густую тень — что было очень приятно и своевременно в жаркий летний денёк…

Любава не наврала. Совершить десятиметровый прыжок в этом костюме не составило никакого труда — тем более, что прыгал я вниз.

Ткань, уплотнившись, компенсировала удар о землю, спружинила в коленях и бёдрах — не пришлось даже перекатываться, чтобы погасить инерцию.

Я сразу спрятался под одним из грибков. Костюм принял коричнево-зелёную окраску, и я полностью слился с тенями.

Хорошо, что это всего лишь городская военная часть, а не настоящая военная база, — подумал я.

Секундная стрелка в голове отрезала короткие мгновения вечности, они падали в чёрную дыру, словно ломтики колбасы. С каждой секундой уверенность в том, что Фудзи жив, делалась всё меньше.

Возможно, его убили ещё вчера. Или сразу, как только узнали, что он — не посланник. Ведь если б его взяли в заложники, то выдвинули бы какие-то требования?

Приманка.

Шива прекрасно знает, что я приду. Приду сам, один — именно так себя и ведут посланники.

Я сглотнул. Спина покрылась липким потом, который мгновенно впитала ткань костюма.

Любава! — Шива не знает о девушке. Я и сам не знал о её существовании всего час назад. Она доберётся до штаба, а там…

Нужно торопиться. Нужно опередить девчонку во что бы то ни стало. Она не знает, насколько Шива жесток. На знает, что задумав убить, он не будет раздумывать ни секунды.

Итак… Плац впереди простирается голым асфальтированным полем. На дальнем его конце — группа рядовых. Они маршируют и орут речёвки. Отрабатывают построение…

В окнах штаба то и дело мелькают тени людей — рабочий день, все заняты делом.

Из трубы над просторным одноэтажным зданием поднимается дым. Пахнет чуть пригорелой гречневой кашей и тушенкой… Столовая. Но до обеда ещё далеко, а завтрак уже прошел.

Я ещё раз посмотрел на здание штаба, а затем представил: звучит тревога, рядовые и офицеры занимают боевые посты. Руководство не спеша, не паникуя, спускается в подвал. Открывается бронированная дверь…

И тут я увидел, как из столовой выходит офицер. В руках поднос: стандартные ячейки, в которых лежат булочка, яблоко, стоит стакан с чем-то прозрачно-розовым, ещё что-то… Ну конечно, он несёт запоздалый завтрак. Кому?

Часовые на посту не едят. Начальство, если я что-то понимаю в военной организации, питается отдельно. Какому-нибудь больному? Но в лазарете — своя кухня, там диетическое питание…

Перебегая от укрытия к укрытию, я шел за человеком с подносом. Интуиция стучала молотками в виски, сжимала диафрагму, подталкивала под коленки.

Всего один поднос. И несёт его не рядовой, не денщик — офицер. Майор. То есть, человек достаточно высокого ранга, чтобы стать посвященным… В заговор.

Очень даже может быть.

Офицер миновал здание штаба сбоку, с той стороны, где не было окон. Прошел мимо полосы препятствий, мимо беговой дорожки, вдоль плаца, где всё ещё занимались строевой подготовкой… А потом юркнул за здание склада боеприпасов.

Я — за ним.

Заметил: если двигаться достаточно плавно, костюм успевает принимать окраску всего, что есть вокруг: ствол берёзы, зелёные горбыли деревянной лавки, чугунная мусорка, серый асфальт, редкая, по-весеннему короткая травка.

Меня можно обнаружить, только если столкнуться.

Майор уже подходил к патрульной тропе у противоположного края забора. Там, рядом с грибком часового, был небольшой холмик… Дот. Сюда положено бежать пулемётчику, если звучит тревога.

Я пересёк последний открытый участок и залёг за небольшим бруствером перед контрольной полосой.

Майор с подносом подошел к доту и стал спускаться: исчезли ноги в начищенных ботинках, исчезли брюки с лампасами, руки, не слишком ловко держащие поднос, не привыкшие к этому плебейскому занятию… Плечи, фуражка — майор скрылся под землёй.

Если бы там сидел расчёт — еды было бы больше. Если всего один пулемётчик, который не может покинуть пост — поднос отправили бы с вестовым или с рядовым, на худой конец… И вообще: на посту не едят. Ждут смены караула.

Значит, там сидит тот, кто не может выйти. Или… Тот, кого не выпускают. Пленник.

Я гнал от себя радостную мысль, как назойливую собачонку. Фудзи жив. И если его собираются кормить — значит, не собираются убивать. Пока, во всяком случае.

Но не факт, что там — пленник. Это ведь всего лишь пулемётный дот, небольшая ямка в земле, укреплённая мешками с песком…

Но ведь там ТОЖЕ может быть бункер. Не такой роскошный, как при штабе, просто небольшая комната, со свинцовыми стенами, в КОТОРУЮ МОЖНО ПОМЕСТИТЬ МАГА.

Последняя мысль окатила, словно кипятком. Фудзи там.

Это ясно, как то, что я смотрю на майора, который идёт обратно. Помахивая опустевшей тарой, он направлялся в сторону столовой — туда, откуда пришел.

Я подобрался, чтобы скользнуть к доту, но наткнулся на стену из собственных мыслей. Любава! Ведь она полезет в штаб, и там её схватят. Шива специально устроил так, чтобы была очевидная цель.

Или даже не Шива, а сам полковник Разумовский — в сговоре с Бестужевым они построили на территории военной части камеру, в которой можно держать магов.

Я уже видел, как Любава, победно ухмыляясь, снимает капюшон костюма перед открытой дверью бункера — толстой, с ручным банковским колесом… Как вскидывает руки в попытке защититься, глаза её становятся огромными, а на груди и животе набухают тёмные пятна…

Что же делать? Оставить Фудзи здесь и поспешить на перехват Любаве? Остановить упрямую девчонку, рассказать новый план действий… Хранители! Почему у нас с ней нет связи?..

А… Почему нет?

Дарья сказала, костюм — прототип космического скафандра. Но в скафандрах ВСЕГДА есть связь. В безвоздушном пространстве особенно не поболтаешь, и рацию держать нечем. В шлеме обязательно есть переговорное устройство.

— Любава? — на пробу сказал я тихонько.

— Наконец-то ты додумался, что мы можем общаться.

Голос самодовольный и торжествующий. Настолько, что я чуть не пожалел о своей затее.

— Любава, не ходи к штабу. А если ты уже там — убирайся. В бункере ловушка. Любава, слышишь меня? Не ходи к штабу!

Я боялся, что она воспримет мои слова, как провокацию. Подумает, что таким нехитрым образом я хочу выиграть время…

— Любава, у тебя наверняка есть способ убедиться, что меня там нет, — сказал я. — Я нахожусь у западной стены, в левом нижнем углу. У пулемётного дота.

— Тогда подними голову и внима-а-ательно посмотри перед собой.

Я послушался.

Трава в трёх метрах от меня вдруг пошла рябью, на мгновение в зелёном контуре обозначились очертания лежащей на животе девушки. И всё прошло.

Я моргнул. Захотелось протереть глаза — не думал, что эти костюмы НАСТОЛЬКО хороши. Значит, я и вправду зря предпринимал все эти меры маскировки. Мог бы просто пройти через плац, — я горько улыбнулся. — Никто бы даже не почесался.

— Ты всё знала, — сказал я сердито.

— Не обязательно говорить вслух, — теперь голос Любавы звучал намного глуше, и чуть невнятно. — Можешь обозначать слова, не разжимая губ, вокализатор на горле будет считывать звуки.

— Ты знала, что штаб — это ложная цель. Точнее, ты её придумала — чтобы отвлечь меня.

— Ну, не настолько я коварна. Я уже приближалась к штабу, когда заметила этого майора с подносом. Так случилось, что я знаю его лично: это Щербатов, главный прихлебатель Разумовского. Получил внеочередное звание буквально на днях. Нетрудно было совместить поднос с завтраком в его руках с этим неприметным дотом, в котором, если подумать, довольно удобно держать узника.

— Но почему он шел по части так открыто? Ведь не только у нас могли возникнуть вопросы о нелепости происходящего.

— Ты плохо знаешь Разумовского. — Во вверенной ему части уже давно никто не задаёт лишних вопросов.

— Отлично. Тогда согласуем действия.

— Ой, да ладно тебе. Уже ничего не нужно согласовывать. Просто войдём туда и освободим принца.

— Тебе особое удовольствие доставляет произнесение титулов, верно? Его зовут Фудзи. Так он хочет сам.

— Извини. Привычка.

— Избавься от неё. У агента не должно быть привычек.

— А ты считаешь меня агентом?

— А сама-то ты считаешь?

Со стороны дота послышался невнятный шум, я вскочил и побежал на звук…

Она заговаривала мне зубы. Просто для того, чтобы успеть первой. Ну и девка. Намучаюсь я с ней… — мысль была какая-то лишняя, и я её отбросил.

Хватило десяти шагов. Внутри, в прохладном сумраке, окутанные клубами пыли, боролись две фигуры. Точнее, одна фигура — они всё-таки поставили часового — и вывалянный в пыли призрак.

Охватив помещение широким взглядом, я понял, что никого здесь больше нет, и спустился по ступенькам. Примерился, поймал часового за шею борцовским захватом и надавил.

Костюм усилил нагрузку, так что пришлось проследить, чтобы у парня не сломалась шея. Через пару минут он обмяк, через три я его опустил на пол, закатив под узкую лавочку.

Любава тем временем сняла капюшон. Рыжие волосы чуть растрепались и поднялись нимбом вокруг головы, щеки раскраснелись, губы наполнились жаром.

Я невольно засмотрелся.

— Что? — она распахнула глаза, и в моё сердце полетели синие молнии.

— Ты очень красивая, — прошептал я. — Тебе никогда не стать хорошим агентом.

Она собиралась ответить. Сказать что-нибудь колкое, что-то оскорбительное. Но сдержалась. Чем повысила ртутный столбик моего уважения ещё на пару пунктов.

— Давай подумаем, как открыть дверь, — Любава указала подбородком на ржавый тёмный прямоугольник в дальнем торце дота.

Дверь была небольшой, мне по-пояс. Вероятно, там был погребок для хранения боеприпасов, который переоборудовали в камеру.

— Для начала можно обыскать часового, — сказал я. — Раз пленнику давали еду, значит, кто-то должен был открыть дверь.

— Еду давали не пленнику, — она кивнула на остатки булочки и пустой стакан на металлическом откидном столике. — Зря я не остановила Щербакова, — сквозь зубы прошипела девушка. — Ключи могли быть у него.

Она уже наклонилась, и быстрыми движениями обыскивала бесчувственного лейтенанта.

В заговор посвящены только офицеры, — мельком подумал я, но Любава уже выпрямилась и сверкнула на меня глазами.

— Ты его не убил, — она выплюнула это, как обвинение. Во всяком случае, мне так показалось…

— Поверь, убийство — не всегда самый действенный способ избавиться от свидетеля, — примирительно сказал я.

Ключа, получается, она не нашла…

— Но мне казалось, что ты — из тех, кто считает наоборот.

— Ты ошиблась, — я тоже наклонился и тщательно ощупал парня. Ничего. Только винтовка с примкнутым штыком, которую я аккуратно разрядил и переложил в дальний угол.

Возможно, мой голос прозвучал более резко, чем она заслуживала, но… Если Любава — из тех кровожадных маньяков, что оставляют за собой горы трупов, нам точно не по пути.

— Я тоже не люблю убивать, — вдруг сказала девушка. Даже когда она стояла рядом, — только руку протянуть — я её не видел. Только лицо. Оно словно повисло над землёй, и в рассеянном сумраке блиндажа казалось прозрачным и неземным. — За это меня считали слабой, — она отвернулась, и теперь я слышал только голос. — Я… провалила последний экзамен. Не смогла выстрелить в человека с мешком на голове.

— Ты его пожалела? — я боялся нарушить то хрупкое доверие, которое, кажется, начало между нами возникать.

— Не особо, — подняв руку к волосам, она что-то достала. Что-то тонкое, невидимое — я угадал, что в руках Любавы что-то есть, только по осторожным движениям пальцев.

Встав на колени перед дверкой, она начала что-то делать с замком.

— Но я тогда подумала: я не знаю, кто это. Совершил ли этот человек злодеяние, или его просто обрекли на смерть, потому что мне нужно сдать экзамен? Убивать по чужому приказу, ради «галочки» — нет уж. Это не моё. И я ушла, — она всё шурудила в замке двери, расположенном так низко, что пришлось согнуться в три погибели.

Наконец там громко лязгнуло, Любава просунула кончики пальцев в щель и начала тянуть на себя.

Я помог.

Когда мы открыли дверцу достаточно, чтобы просунуть руку, оттуда шибануло таким густым смрадом, что я задохнулся. Запахи давно не мытого тела, экскрементов, протухшей еды… А ещё запах отчаяния. Страха. Так пахнут попавшие в ловушку звери.

Обнадёживало одно: я слышал хриплое учащенное дыхание. Значит, пленник жив. И теперь всё будет хорошо.

— Надо вытащить его из этого ужаса, — сказала Любава. Протиснувшись в дверцу, она исчезла из моего поля зрения. Там, внутри, было темно, холодно и страшно.

Она не из робких, — подумал я. — И не из брезгливых.

— Тяни, — мне в руку ткнулся кусок ткани, которым была обёрнута конечность. Ну конечно, это рукав стильного некогда пиджака в ёлочку, который любил надевать Фудзи… Значит, это он.

Была, была у меня гаденькая мыслишка, что Шива и здесь меня переиграл. Что нет здесь никакого Фудзи, а есть просто какой-то страдалец, попавшийся под руку.

Но сейчас, услышав дыхание и увидев кусочек знакомой ткани, я наконец-то поверил в удачу.

Изо всех сил вцепившись в этот рукав, я потянул на себя.

— Осторожно, — голос Любавы звучал как-то сдавленно. — Он изранен.

Я подставил другую руку, потянул осторожнее… А потом додумался «подсунуть» под Фудзи ложноножку Эфира. Честно говоря, я ожидал, что ничего не выйдет — если в этой конуре свинцовые стены, магия не сработает. Но всё получилось. Тело поднялось, как на невидимой гравитележке, и плавно скользнуло через узкую дверцу… Любава направляла движение с той стороны.

Света в тесном доте хватило на то, чтобы понять: дела Фудзи плохи. Голова обезображена настолько, что относительно чистым оставался лишь клочок золотых волос на затылке. Руки, всё тело, ноги — всё было в глубоких ожогах. Некоторые раны были подсохшими, с коркой гноя. Другие — совсем свежими.

Его пытали. Зачем?..

— Камера не свинцовая, — сказал я, ощупывая Фудзи на предмет новых повреждений.

— Что? — переспросила Любава. Её голова как раз показалась из «норы».

— Свинец, — повторил я. — Я думал, они сделали свинцовый бункер, чтобы держать в нём магов.

— У него на шее какой-то ошейник, — сказала девушка.

Я раздвинул то, что осталось от рубашки — точно. Гладкая полоса металла плотно врезалась в кожу.

Сзади, на шее, кожа вспухла мокрым пузырём, а затем лопнула, образуя гноящуюся язву.

Ошейник заварили прямо у него на шее!

— Уроды, — прошептала Любава.

— Надо его снять. Иначе я не смогу исцелить раны.

— Ты умеешь исцелять? — в её глазах появился какой-то странный свет.

— Да, но нужно избавиться от свинца.

— Можно попробовать этим, — она показала тонкую леску. На вид — из обычной стали.

— Шутишь?

— Это алмазная пилка. Отойди, дай мне место.

В бункере было тесновато. Троим взрослым — почти не повернуться.

Мы с Любавой поменялись местами, пробравшись через друг друга. В какой-то момент моей голой руки коснулась кожа обнаженной щеки — мягкая и шелковистая. Затем — что-то упругое и тёплое…

— Держи его, — скомандовала Любава и натянула свою леску над свинцовой полосой.

Она провела вдоль ошейника раз, другой, и тот чуть заметно разошелся.

— Теперь я, — подхватив пальцами обе створки, я с усилием их разжал. — Подними ему голову, — прошипел я сквозь зубы. Фудзи всё ещё был без сознания, и тело его было тяжелым, как колода.

Как только свинцовая полоса была отброшена, я приложил ладони к груди Фудзи и послал в его тело тонкую струйку Эфира.

Сначала нужно понять, насколько всё плохо. Потом напитать силой его исстрадавшееся сердце. Потом взяться за самые серьёзные раны…

Сосредоточившись на лечении, я забыл обо всём. И вышел из транса, когда Любава довольно чувствительно ткнула меня в бок.

— Сюда идут, — сказала она.